Текст книги "Инсу-Пу: остров потерянных детей"

Мира Лобе
Инсу-Пу: Остров потерянных детей

Mira Lobe

INSU-PU:

Die Insel der verlorenen Kinder

Bearbeitet von Claudia Lobe

В обработке Клаудиа Лобе

© Набатникова Т., перевод, 2024

© Леонова А., обложка, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

Предисловие

Предисловия скучны. Когда я была в вашем возрасте, я их всегда пролистывала. А потом стала читать – только чтобы убедиться, как я была права в детстве, когда не читала их: они так и остались скучными! Поэтому я не обижусь, если кто-то пролистнет это предисловие, хотя оно и настолько короткое – так, предисловьице, – что даже не заслуживает того, чтобы его пропустить.

Когда книга «Инсу-Пу» была готова и я дважды ее перечитала (один раз из-за содержания и один раз ради запятых, в которых я не сильна), я дала ее почитать некоторым друзьям. Вы, наверно, думаете, что мои друзья – это пожилые дамы и усатые господа. А вот и нет! Мои друзья – это соседские Ганс и Вальтер, Лизель и Эллен, маленькая черная Эллен, которая в прошлом году нашла на улице мой кошелек, а когда я в благодарность хотела пригласить ее в кондитерскую, она попросила у меня вместо этого луковицу гиацинта.

Вальтер и Лизель, Ганс и Эллен после чтения собрались у меня выпить малинового сока с фруктовыми вафлями и принялись обсуждать мою книжку. У меня так же колотилось сердце, как у вас в школе, когда учитель раздает вам тетрадки с сочинением. Лизель вынесла свой приговор первая:

– Ну, ничего так, мило! Иногда даже интересно!

Ганс подошел к делу обстоятельнее.

– И все это было на самом деле? – спросил он. – Разве есть такой остров? И такие дети? Или ты все это выдумала?

И я смутилась.

Потом Вальтер… А Вальтер, чтоб вы знали, станет профессором; он занудный и такой ученый, что я перед ним преклоняюсь. (Однажды он исправил мне ошибку в слове «зооотель». Я-то не решилась написать три одинаковых буквы подряд, а он смог.) Вот с Вальтером были трудности.

– Книжка миленькая, – пренебрежительно сказал он, – но где же находится страна Террания? А Урбия? В моем большом атласе я их не нашел. А город с названием «Цетеро» – я пролистал справочник, нет такого города. А этот якобы остров в океане – судя по растительности, это южный остров. Но на южных островах не может быть пушных животных типа зайцев, кроликов или овец… И мой учитель физики сказал, что так не бывает, чтобы самолет упал, сгорел, а его радиопередатчик остался в порядке.

Я была сокрушена.

Вальтер отпил из стакана малиновой воды, откашлялся, как профессор, каким он однажды станет, и хотел было продолжить:

– А еще не бывает, чтобы…

Но Эллен меня спасла.

– Знаешь что, – перебила она его, – у тебя тоже не сходится одно с другим!

Вальтер обиделся. Такого еще никто не смел ему сказать. От волнения он даже забыл дожевать вафлю, и она торчала у него изо рта как маленький трамплин.

– Не в голове, – успокоила его Эллен. – В голове у тебя все блестяще. Даже слишком. А нелады с твоей фантазией.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – чопорно сказал Вальтер.

– Она имеет в виду, – вмешалась Лизель, – что в детстве ты не привязывал веревку к деревяшке и не воображал, что это твой пудель.

– Да зачем мне пудель? – сказал Вальтер.

– Вот видишь, – продолжала Эллен. – И зачем тебе книжка, если на карте не обозначено, где происходит дело. Мне, например, все равно, находится ли город Цетеро на Земле или на Луне. И почему страна не может называться «Террания»? И почему не быть где-нибудь на Земле маленькому острову, где есть и пальмы, и пушные звери, и змеи, и козы? И твой учитель физики делает такую же ошибку. Он прикидывает: в тысяче упавших самолетов сгорела тысяча радиопередатчиков. А что было с тысяча первым? – Вальтер ворчал, не соглашаясь. – И не важно, – продолжала Эллен, – была ли такая история на самом деле. Важно, что она могла быть… что она… ведь не обязательно… – она вдруг запуталась и умолкла.

Лизель кивнула. Ганс, кажется, тоже понял. Вальтер, наконец, прожевал вафлю, он уже не выглядел смешным, и задумался.

– Ты подаришь мне книгу, когда ее напечатают? – спросил он наконец.

И я обещала подарить.

Пишется письмо

– Пронесло. Опять нам повезло, – говорят матери, когда сирены подают сигнал, что самолеты улетели и опасность миновала. И тогда они собирают детей, снова ведут их наверх, в квартиры, и укладывают в кровати. – А теперь быстро спать, уже скоро утро!

Легко сказать «быстро спать»! Половину ночи дети просидели в бомбоубежище. На коленях матерей, на жестких скамьях, даже на земляном полу. В свитерах и пальто промерзаешь, поверх пижам, в домашних тапках. Но в подвале холодно, все равно весь и когда к утру поднимаешься в квартиру, прижимаешь ладони к чашке с горячим чаем и чувствуешь, как приятно вливается внутрь горячий глоток. А потом лежишь в постели, укрывшись, с грелками под каждым боком, чтобы поспать хоть три часа до начала уроков, и ворочаешься во сне, сбивая в кучу одеяло и подушку, потому что тебе снится война и бомбежка. Иногда даже кричишь, и мать тебя будит, чтобы успокоить. А едва разоспишься, как уже звенит будильник: семь часов, пора вставать, не то опоздаешь в школу.

Неудивительно, что дети бледные и нервные, они уже не носятся как раньше, сломя голову, а тихо бродят, как больные. Взрослые, конечно, беспокоятся. Тысячи детей уже отослали из города, по деревенским домам и фермам, там у них будет не только ночной покой, но и молоко, и яйца, еще и мед, и масло, а если они захотят, то могут ночевать на сеновале, и телята будут лизать им руки. Но не все дети смогли уехать в деревню; большинству пришлось остаться в городе.

Однажды ночью госпожа Морин с двумя своими мальчиками – Штефаном и Томасом – четвертый час сидела в бомбоубежище, и у них уже все болело от сидения на жестком, тогда она сказала госпоже Банток напротив:

– Мы-то, взрослые, знаем, что это когда-нибудь кончится. Но детям это понять куда труднее. Прямо горе смотреть, как они мучаются! Мой старший похудел уже на два кило. У меня сердце разрывается!

– Этого нельзя допустить, – решительно сказал Томас. – Когда папа придет в отпуск и увидит, что твое сердце разорвано, он рассердится, весь отпуск пойдет насмарку. Ведь папа же доктор! – добавил он, свысока глядя на госпожу Банток. – Он всегда все замечает!

– Не говори глупости, – приструнил его Штефан. – Разрыв сердца – это не болезнь, это просто выражение такое.

– Но папа его все равно сразу бы заметил, – стоял на своем Томас и даже разозлился. Вообще-то он неплохо уживался со старшим братом и даже иногда гордился им. Но порой Штефан бывал таким подлым, какими могут быть только старшие братья по отношению к младшим. Он тогда важничал и делался таким взрослым, что Томас, хотя всего на четыре года младше, казался себе глупым младенцем. А с тех пор, как Штефан начал изучать латынь, то есть два года назад, он совсем отдалился от Томаса, для которого школа была не так важна: кататься на роликах он любил больше, чем исписывать тетрадки каракулями.

– Я как подумаю, – сказала госпожа Морин госпоже Банток, – что в других странах сейчас дети спокойно спят в своих кроватках и видят мирные сны!..

– Про марципан, – вставил Томас.

– И где, например? – спросил Штефан. – Я имею в виду, в каких странах? В Террании?

– Да хотя бы и в Террании, – сказала госпожа Морин. – Там нет войны.

– А почему бы нам не поехать туда? – спросил Томас.

Никто ему не ответил. Взрослые устало улыбались, а госпожа Банток выглядела так, будто хотела сказать: «О боже, маленький дурачок».

Томас терпеть ее не мог, потому что она постоянно ему запрещала съезжать вниз по перилам лестницы и потому что от нее воняло нафталином, да и вообще она была противная старая тетка.

И тут Штефан проявил великодушие и взял сторону младшего брата.

– А ведь Том прав, – сказал он. – Почему бы нам не поехать в Терранию? Я имею в виду: нам, детям, мамуль! Если мы напишем письмо президенту и попросим его организовать у себя собрание терранских родителей, у которых дети могут ночами спокойно спать! Пусть он их спросит, не поставят ли они у себя еще по паре кроватей, да пусть бы по одной, чтобы здешние дети снова могли отоспаться! Как ты думаешь? – Он смотрел на мать вопросительно. У Томаса горели уши от восторга. Но окружающие вяло молчали. Госпожа Банток фыркнула и сказала:

– О боже, какую глупость ребенок несет!

Но тут мать мягко положила руку на плечо Штефана и ответила:

– Ты придумал, ты и напиши письмо терранскому президенту!

Тут госпожа Банток поднялась, хотя еще не было отбоя воздушной тревоги, и покинула бомбоубежище со строгим отсутствующим выражением лица. И даже ее удаляющаяся спина выражала оскорбленность, будто говоря: «С матерью, которая поддерживает своих детей в подобного рода глупостях, я даже сидеть рядом не желаю».

На следующий день, придя из школы, Штефан помог матери помыть посуду, а потом сел за стол и вырвал из середины своей тетради двойной листок.

– Потому что здесь еще не разлиновано, – сказал он Томасу, стоящему рядом. – Нельзя президенту Террании писать в линеечку!

– А почему нельзя? – спросил Томас.

– Потому что это по-детски, и он не станет читать такое письмо, – поучительно сказал Штефан. И написал в верхнем левом углу дату, а в правом углу – «Тема: Dormire necesse est!»

– А что это значит? – спросил Томас. – И что такое «тема»?

– Ты так много спрашиваешь, что я не успеваю отвечать! Все порядочные письма пишутся на какую-то тему. Тогда сразу видно, о чем пойдет речь.

– Ага, – сказал Томас, пытаясь сделать понимающее лицо, хотя ответ мало его вразумил. – А что значит это дор-мире? Это по-латыни?

– А ты думал, по-китайски, что ли? – высокомерно ответил Штефан. – Это означает: «Необходимо спать!» Я сам это придумал. Вообще-то древние римляне говорили: Navigare necesse est, это означало «мореплавание необходимо», но тут это не подходит.

– Почему же не подходит? – возразил Томас. – Если мы хотим в Терранию, нам как раз придется плыть на корабле. Через океан! – Это он добавил очень кстати и растянул губы от удовольствия, что наконец-то сказал что-то умное.

– Но в письме речь пойдет не об океане, а о сне, – сердито сказал Штефан, – и если ты сейчас не оставишь меня в покое, то вылетишь отсюда пулей!

После этого Томас притих и только смотрел, как его брат пишет:

Многоуважаемый господин президент!

Поскольку мой отец майор (во Втором полку) и поэтому почти не бывает дома, то написать Вам это письмо моя мать поручила мне.

– А при чем здесь то, что папа – майор? – спросил Томас.

– Отстань со своими глупыми вопросами! Заткнись, будь добр.

– Мама говорит, «заткнись» – плохое слово, – заметил Томас таким нежным голоском, будто он фарфоровый принц. – И к тому же неправда, будто она тебе «поручила» написать письмо, она всего лишь…

– Вон!!! – взревел Штефан. – Пошел отсюда!

И он вскочил, схватил Томаса за шиворот и прямо-таки вышвырнул его за порог. Когда он снова сел и взял ручку, дверь осторожно приоткрылась, и Томас, зануда, закончил свою фразу через дверную щель:

– …она только и сказала, что сам придумал, сам и напиши! А больше ничего!

Штефан взял со стола свой латинский словарь и прицелился им в дверь. Словарь был толстый – и щель моментально закрылась. Снаружи Томас дружелюбно спросил как ни в чем не бывало:

– Прочитаешь мне, когда напишешь, или отошлешь без меня? Я хотел бы приписать внизу свой привет.

Не получив ответа, он поскакал к матери в гостиную. Она штопала носки и поэтому была не особенно разговорчива. Ведь Томас был рекордсменом семьи по дырам в носках.

– Мама, – важно сказал он. – Штефан пишет письмо. Ну, ты знаешь, про которое шел разговор в убежище. И ему нельзя мешать. Поэтому я пойду на улицу, поиграю.

– Но там дождь, ты вымокнешь!

– Ну и что? – сказал Томас. – Это пустяки.

И вот он скатился по перилам на животе и выбежал во двор. Сунул два пальца в рот и свистнул. На третьем этаже из окна высунулась кудрявая голова и спросила:

– Ты чего?

– Спускайся, – крикнул Томас. – И мяч прихвати.

– Да ведь дождь! – крикнула девочка.

– Ой, размокнешь, кукла сахарная! – презрительно крикнул Томас.

Из окна вылетел мяч, и вскоре во двор выбежала его хозяйка. Томас был не особенно рад ей, но она была лучше, чем ничего.

– Меня не пускают в комнату, – важно сказал он. – Мой брат пишет там письмо президенту Террании.

– Врешь ты все! – сказала девочка.

– Нет, правда, – заверил Томас. – Настоящее письмо с «темой», и всё по-латыни!

Дело же было не в том, узнает она полную правду или неполную. Главное было, чтоб она удивилась – и она удивилась!

Готовое письмо выглядело так:

Город Цетеро в Урбии, 21 октября 1942 года

Тема: Dormire necesse est!

Многоуважаемый господин президент!

Поскольку мой отец майор (во Втором полку) и поэтому почти не бывает дома, то написать Вам это письмо моя мать поручила мне.

Как Вы уже видели выше, дело касается здешних детей, детей из города Цетеро в стране Урбии, они уже много месяцев из-за войны не ложатся вовремя спать, и им надо выспаться. Для этого мы хотим в Терранию, потому что мы слышали, что у вас по ночам не бывает воздушной тревоги и можно спать спокойно.

Дорогой господин президент, мне всего 13 лет, и госпожа Банток, наша соседка, считает наглостью, что я Вам пишу. Но я думаю, если Вы созовете родительское собрание, очень большое, или объявите через газету, что мы здесь каждую ночь сидим в подвале и не можем спать, то они нас сразу пригласят. Родители, я имею в виду. И мы с радостью приедем.

Это я Вам обещаю со всем моим уважением,

Благодарный Вам

Штефан Морин

Post scriptum:

Прошу Вас ответить скорее.

– Очень милое письмо, – отметил Томас, который тихонько пробрался в комнату, когда Штефан зачитывал письмо матери. – Теперь я подпишу свой привет, и можно его отправлять!

Штефан не хотел. Он уверял, что без приписки его брата письмо выглядит солиднее, тем более что Томас всегда ставит кляксы. Но когда мать тоже попросила его, он разрешил, чтобы младший накарябал внизу: «Большой привет от Томаса Морина».

И когда против всех ожиданий листок не украсила клякса, Томас пририсовал под своим именем еще и увесистую закорючку.

Потом мать дала им конверт, и Штефан надписал на задней стороне отправителя, а на передней – печатными буквами:

ПРЕЗИДЕНТУ ТЕРРАНИИ

БЕЛЬМОНТ

ПРЕЗИДЕНТСКИЙ ДВОРЕЦ

Уже наклеивая марки, Штефан взял свой красный карандаш и в нижнем углу справа приписал: СРОЧНО!!! И потом они вдвоем отнесли письмо и бросили его в почтовый ящик.

Письмо получено

Президент Террании был старый человек, у которого целыми днями шли заседания, а голова была полна политических забот. Было у него и кое-что еще, например: вилла из белого мрамора с целым парком, где лаяли три фокстерьера, два автомобиля – старый черный и новый серый. Еще у него была красивая моторная яхта, на которой он проводил свой отпуск. У него было четыре секретаря, они сидели в просторном помещении, обитом красным бархатом. С утра до вечера они только и делали, что читали письма, которые приходили президенту со всего мира. Кроме того, у него было двое внуков, Сьюзи и Майкл, которых он баловал, хотя мнил себя настоящим строгим дедом.

Был у него ревматизм в левой ноге и массажист, который разминал эту ногу каждое утро.

И что еще у него было?

Ужасно много работы, вот что!

И Сьюзи с Майклом установили это уже в девяносто девятый раз, когда встретили в коридоре президентского дворца одного из четырех секретарей и спросили его, сколько еще продлится совещание. Дед велел им явиться в пять часов: обещал повести их в кафе-мороженое; и вот уже давно половина шестого, а он все еще сидит в кабинете и совещается.

– Как трудно жить с таким дедом, – сказала Сьюзи; она считала, что должна выражаться как взрослые, потому что ей недавно исполнилось четырнадцать лет. – Он невероятно ненадежный в своих договоренностях. А я ради него раньше времени ушла с моих танцевальных занятий.

– Не хочу принижать ваши танцевальные занятия, – сказал секретарь, – но господин президент сейчас решает с послом Урбии более важные дела, чем танцевальные па.

– И я того же мнения, – заметил Майкл. Ему было всего двенадцать, но он казался себе куда разумнее своей сестры. С этими словами он отвернулся от нее, поднялся по лестнице и скрылся в комнате, где сидели четыре секретаря. Самым дальним был стол господина Грана, дружелюбного молодого человека в очках, он уже несколько лет служил президентским секретарем и был другом Майкла. Собирал для него почтовые марки и складывал в ящик стола.

– Привет, господин Гран, – сказал Майкл.

– Привет, Майкл, – ответил господин Гран. Затем прищурил один глаз, подмигнул другим и заговорил шепотом, как будто речь шла о государственной тайне: – Мыс Доброй Надежды! Синее чудо! Огромная редкость. – И с этими словами он протянул Майклу ярко-синюю марку треугольной формы.

– Вы просто ангел, господин Гран! Теперь моя коллекция «Редкие марки Африки» почти полная. – И он спрятал «треуголку» себе в портмоне.

Потом по старой привычке сел под стол, зажал между коленями корзину для бумаг и принялся в ней рыться. Новых марок он не нашел, по крайней мере интересных, зато ему под руку попался конверт, адрес на котором выглядел так, будто его написал он сам. Странно, подумал он, откуда это? И достал из конверта письмо Штефана. Прочитал его и разволновался.

– Послушайте! – окликнул он снизу, потянув господина Грана за брючину. – Вы читали это письмо?

– Какое? – спросил господин Гран. – Я сейчас просматриваю уже тысяча сто тридцать шестое письмо, начиная с утра. Откуда мне знать, о каком из них ты говоришь?

– Ну от Штефана Морина из города Цетеро в Урбии.

– А кто такой, простите, этот Штефан Морин из Цетеро в Урбии? – осведомился господин Гран.

– Кто он такой?.. Мальчик, настоящий, если вы понимаете, о чем я. И я должен вам сказать, господин Гран, если с синим «мысом Доброй Надежды» вы попали в яблочко, то, выбросив это письмо в корзину, вы промахнулись, просто в молоко! И теперь уж я вместо вас позабочусь о том, чтобы мой дед его все-таки прочитал.

И он, оставив озадаченного господина Грана, прямиком направился к двери с толстой обивкой, за которой заседал президент.

– Майкл, ни в коем случае! – крикнул господин Гран, бросаясь вдогонку. – Там посол Урбии! Нельзя мешать! Важные государственные дела!

И он схватил мальчика за пояс. Подбежали трое остальных секретарей, наперебой заговорили, но тут обитая дверь открылась, и президент вышел проводить урбийского посла.

– Что случилось, господа? – удивился он, глядя на взволнованных секретарей, окруживших его внука.

– Дед, – сказал Майкл, – не сердись, но я должен сказать тебе кое-что важное.

– Да, но сперва позволь мне проводить господина Марэ.

– Нет, господин Марэ тоже должен это выслушать, – решительно заявил Майкл. – Дело касается Урбии. То есть урбийских детей. Вот письмо из города Цетеро. Пишет мой ровесник Штефан Морин.

И он громко зачитал письмо Штефана. Президент посмотрел на господина Марэ, господин Марэ – на секретарей, а те – на президента, и потом все вместе посмотрели на Майкла и притихли как мышки. Тогда господин Марэ обнял Майкла за плечи и сказал:

– Ты прав. Это дело Урбии. – И обратился к президенту: – Позвольте мне, господин президент, выразить мое мнение?

Он подхватил под руки Майкла и президента и повел их назад в кабинет. А четверо озадаченных секретарей так и сели на красный ковер. Там и нашла их Сьюзи, заглянув в дверь в поисках брата.

– Что это вы тут сидите? – удивилась она. – И где Майкл?

– У Майкла совещание! – сказал господин Гран.

– Совещание? – растерялась Сьюзи. – И с кем, позвольте узнать?

– С послом Урбии и президентом Террании, – хором ответили четыре секретаря.

Когда спустя час дети сидели с дедом в кафе «Гренландия» и лизали семифреддо, Майкл попросил официанта принести листок бумаги, взял у президента чернильную авторучку и написал:

Дорогой Штефан!

Мой дед, президент Террании, получил твое письмо. Но без меня бы он его не получил. Повезло. Господин Марэ, посол вашей страны, тоже оказался здесь. Мы втроем все обсудили. Мы позаботимся о том, чтобы за вами приплыл большой корабль. Или два. Или десять. Скоро ты все узнаешь. Призыв к родителям появится в газете. Большой привет Томасу. У меня, к сожалению, только сестра. До скорого. Я встречу тебя в порту Капиталь. Повяжи себе зеленый шарф, чтобы я тебя сразу узнал.

Твой друг

Майкл Петри

А президент приписал внизу:

Большой привет от дедушки.