Текст книги "NUMERO"

Глава 5

Марселина хлопотала возле меня, сокрушенно приговаривая:

– Да что же это такое?… вот наказание на мою голову…, ну-ка, не крутитесь тут…, Хуанито, принеси воды…

Расстаться с онемением я ни за что не соглашалась. Это означало бы возвращение в абсурд. Напротив, я еще крепче сжала губы, протестуя против пребывания и в этом доме, и среди этих людей, и… в непонятном мне времени во главе с загадочным Филиппом.

А, может, это все-таки шутка? Или меня, вдруг, невзначай, убедили сниматься в триллере, где в соответствии с сюжетом главная героиня перепрыгивает из ее реальности в мир фэнтези, впадая от такого, прямо скажем, неординарного события в истерическое состояние, а перед этим накачали чем-то, чтобы была правдоподобней?

Слабая надежда шевельнулась в воспаленном от событий мозгу.

Ну, конечно же! И при этом я попутно забыла и название фильма, и его создателей, хотя на фоне всех остальных „позабываний“ это такая мелочь, что я не почувствовала угрызений совести по данному поводу.

Значит, надо немедленно разжать губы и заявить о себе как о разгадавшей чей-то коварный план относительно моей карьеры в кинематографе.

Я задержала руку Марселины, протиравшей мне лоб влажной тряпкой:

– Я все поняла. Передайте, пожалуйста, вашему руководству, или кто там у вас, что я подам на вас в суд. Немедленно покажите мне выход из вашего гадюшника.

Марселина резко отдернула руку.

– Что-о? Какой суд? Это твоя благодарность мне? А-а, тебя подослали ко мне эти… в сутанах. Как же я не догадалась? Вот, дуреха-то!

Она закружила по комнате:

– Так ты просто-напросто вынюхиваешь ересь! Хороша я, нечего сказать. Привела в дом непонятно кого.

Она рванулась к моей сумке, схватила ее и швырнула в меня:

– Забирай свое добро и убирайся, паскудница!

Сумка шлепнулась на пол, и из нее высыпалась масса каких-то мелочей, среди которых и маленький плеер с мощными наушниками, откуда вдруг явился нашему с Марселиной слуху необыкновенно красивый голос Бэрри Гибба, оповестившего нас о его нежелании (не по теме нашей бурной разборки) сказать „до свиданья“.

Вероятно, удар пришелся по панели кнопочек, одна из которых немедленно отреагировала.

Несмотря на то, что я не поняла ни слова из того, о чем сообщил нам поп-звезда, я ПОМНИЛА его имя, и, более того, сюжет разрывающей душу песни. Может, это и есть мой родной язык?

Открытие утвердило в мысли, что все, во что я втянута, не более как стремление кого-то сотворить из меня кино-диву. И, скорее всего, я сопротивлялась желанию неизвестного (пока) продюсера стать великой актрисой. Иначе, как объяснить все это?

Марселина, выпучив глаза, замерла с воздетыми вверх руками. Что происходило у нее в это время в голове, можно было только догадываться. Но по мертвенно побелевшему лицу не составило труда предположить, что процесс переработки информации усложнялся с каждой секундой.

Она поняла, что их коварный план раскрыт.

Я встала, гордо одернула блузку и, подняв плеер, демонстративно прервала звуковой фон.

Марселина дернулась и, попятившись, судорожно закрестилась, выпаливая молитву. И по ее содержанию я поняла, что она таким образом пытается защитить себя от нечистого, подружкой которого, без сомнения, являлась я. Занимательный поворот сюжета.

Это меня окончательно взбесило:

– Хватит притворяться. Я обо всем догадалась. Из вас такая же актриса, как из меня… Папа Римский.

Реакция несчастной женщины была совершенно непредсказуемой. Она вдруг бухнулась на колени и слезливо запричитала:

– Что хочешь отдам! Только детей не трогай! Что ты хочешь? Говори!

Я устало опустилась на стул:

– Домой я хочу, домой. Отпустите меня, а? Это я вам отдам, что хотите, только отпустите.

Сцена не разнообразилась выходом кающейся съемочной группы во главе с зачинщиком мероприятия, из чего я заключила, что насилие надо мной продолжается, найдя подтверждение своим предположениям и в реакции Марселины на мою просьбу.

Она не медля подскочила и, широко распахнув дверь, выкрикнула:

– Иди!

Вслед мне полетела одежда ее дочери:

– И это забери! Пригодится!

И она оказалась права.

„Подаренные“ Марселиной юбка и блузка, действительно, пригодились.

Глава 6

Пустынная и одинокая улочка равнодушного ко мне средневекового города привела меня в замешательство.

Прижав к груди сумку и скомканную одежду, я потерянно искала хоть кого-нибудь, кто подскажет, где находится выход со сценической площадки, на которой я оказалась по какой-то трагической случайности.

„Странно. Где народ-то?“, – я беспомощно оглядывалась. И, как ответ на вопрос, сбоку, на выезде, показалась телега, груженая бочками.

Наконец-то. Я поспешила к ней:

– Остановитесь, пожалуйста. Да, стойте же. Я хочу у вас что-то спросить.

Возница, молодой парень в маленькой четырехугольной шапочке на голове с отогнутыми вниз полями, что меня уже не очень удивило (фильм же снимают, чего ж тут странного), натянул вожжи, резко затормозив.

– Эй, куда тебя несет, болван? Вина перебрал с утра? Убирайся! А не то…

На этом его ругательная речь внезапно прервалась, и он, привставший для усмирения лошадей, растерянно опустился обратно на скамеечку, увлеченный созерцанием меня, перебегая взглядом с лица на грудь и еще ниже, и снова возвращаясь к лицу. Что позволило без помех сократить расстояние до его телеги.

– Скажите, пожалуйста, – вежливо начала я, хотя внутри все кипело от злости.

Как они (кто это „они“ мне еще предстояло выяснить) посмели вмешаться в… меня? Накачать черт его знает чем до такой степени, что я забыла… себя? И ради чего? Какого-то дешевого фильмеца, судя по натурным съемкам и отсутствию массовки?

– Как мне найти съемочную группу? Ну… оператора, режиссера, кто там у вас еще?

Парень безучастно к вопросам осматривал меня и вдруг, дернувшись, взмахнул хлыстом:

– Ну-ка, отошла. Быстро! – и, огрев ни в чем не повинных лошадей, умчался, тарахтя бочками и оглядываясь.

Я отскочила, недоумевая. Что послужило причиной для его столь яростного протеста ответить на мой такой простой вопрос.

Скорее всего, все тут заодно.

Я устремилась вверх по улице, придерживая одежду Марселины.

Вскоре навстречу стали попадаться спешащие по своим делам горожане, немедленно сторонившиеся меня при попытках приблизиться к ним все с тем же актуальным для меня вопросом.

Что их так настораживает? И, в конце концов, есть тут хоть один нормальный человек, кто сможет мне помочь?

Наконец, выйдя на площадь с той самой часовней, мимо которой мы проходили совсем недавно к дому Марселины, невольно залюбовалась архитектурной вязью из гирлянд и медальонов, украшающих входные двери готической постройки.

„Платереско, – подумала вдруг и тут же удивилась, – откуда я это знаю? Значит, я разбираюсь в архитектурных стилях? Интересная новость“.

Город явно был мне незнаком. Хотя это трудно было утверждать, учитывая причуды моей памяти. Вот будет фокус, если вдруг выяснится, что это не что иное, как мой родной город, а вот этот дом – мой дом.

Все более настораживала еще одна существенная деталь, отмеченная ранее. На всем протяжении пути я не встретила ничего, сколько-нибудь напоминающее о моем веке. Но я тут же отмахнулась от этого факта, решив, что киношники народ особый, и за ценой не постоят, очистив город от „скверны“ двадцать первого столетия для своих далеко идущих целей.

Наконец, мне удалось приостановить бегущую мимо дамочку, одетую, как и все здесь, весьма причудливо.

– Я прошу прощения, как мне пройти к месту съемок?

Кажется, вопрос был задан весьма корректно и вежливо, но у девушки странным образом округлились глаза, задержавшихся на моих джинсах.

Что их так нервирует? А, может, здесь работает скрытая камера, и появление меня в современной одежде в „не моем“ эпизоде приносит миллионные убытки киностудии? Тогда, все понятно.

– Я сейчас уйду. Только подскажите мне, пожалуйста, в какую сторону, чтобы не портить натуру? Мне нужен кто-то из организаторов этого проекта.

Девушка дернулась было уклониться от ответа, но я, уже наученная опытом, удержала ее за руку, пытаясь все-таки добиться нужной информации:

– Что происходит? Покажите мне только, куда идти.

– Что ты хочешь от меня? – ее ноздри раздувались от злости, – отпусти меня. Да отпусти!

Она вырвала руку и, отступив на шаг, процедила:

– С дьяволом связалась, вот у него и спрашивай, бесстыдница.

Мое терпение лопнуло. Мне уже было не до корректности.

– Да с каким дьяволом? Вы что, с ума тут все посходили? – забежав вперед, я перегородила ей дорогу, – или вы проводите меня к месту вашего сбора, или у Гаагского суда будет чем заняться на ближайший год.

Я не знаю, чем бы закончилась наша перепалка, если бы не похоронная процессия, покинувшая часовню.

Девушка мелко закрестилась, что-то приговаривая, а у меня потемнело в глазах.

В гробу лежал НАСТОЯЩИЙ покойник!

Глава 7

Мое состояние весьма близко напоминало состояние того, кто только что проплыл в свой последний путь.

Зазомбированная издевательским правдоподобием скончавшегося, я проследила за ритуальным эскортом, сопровождающим усопшего.

В голове загудел колокол.

Девушка бросила на меня взгляд исподлобья и, видимо, пожалев (что интересно выражало мое лицо на тот момент?), нерешительно спросила:

– Что ты ищешь?

Я оцепенела словно громом пораженная, нет, даже не пораженная, а уничтоженная.

– Кажется, уже ничего не ищу.

Осев на мостовую, я уткнулась в подаренные Марселиной тряпки и разрыдалась.

Девушка, поколебавшись, нерешительно приблизилась и, присев рядом, сочувственно проговорила:

– Я отведу тебя в госпиталь. Пойдем, – она несмело пригладила мои волосы, – здесь недалеко.

Так уговаривают маленького ребенка перестать капризничать. Осторожно потянув к себе юбку Марселины, спросила:

– Дай я посмотрю, что это у тебя здесь. Это твое? Пойдем-ка сначала ко мне, переоденешься. И кто это так посмеялся над тобой? Мало того, что в мужчину нарядили, так еще и на улицу выгнали. Негодяи! Хорошо хоть твое вернули.

Всхлипывая, я потерянно замотала головой:

– Нет, вы ошибаетесь. Так… какой сегодня год?

Девушка горестно вздохнула:

– Бедная ты, бедная. Вставай, пойдем, нельзя тебе оставаться в… этом.

– Бога ради, какой год? Или вы тоже забыли? – у меня, как ни странно, еще теплилась надежда на розыгрыш.

Но ее ответ только подтвердил сказанное раньше Марселиной.

Господи, какой Филипп?

Я пребывала словно во сне. Послушно поплелась за девушкой, безропотно подставляла ей руки, чтобы та сняла с меня блузку ("А это что за тряпка на груди? Зачем? Богохульники!“), без протеста согласилась сменить джинсы (“А повязка к чему здесь? „) на широкую, в сборку юбку.

– Ну, вот, совсем другое дело, – заключила довольная осмотром Кончита (она мимоходом представилась мне), – только… обувка. Не приведи Господи. Откуда она у тебя? Да уж, ладно. Другой нет. А это, – она брезгливо указала на мою, брошенную на пол, одежду, – надо сжечь или закопать. Ну, как? Тебе лучше? Мне нужно в госпиталь, я помогаю сестрам монахиням. Пойдешь со мной. Там за тобой присмотрят.

– Подождите. А… что это за город? Где я? – во рту вдруг стало сухо.

– Мадрид, – Кончита снова нахмурилась.

Испания. Неплохо. Меня подташнивало.

– Филипп… Габсбург? – что не нужно, помню.

– Не знаю, какой „бург“. Филипп Красивый.

Бог мой! Шестнадцатый век! В голове моментально сработало – Эль Греко. При чем здесь это? Нет, нет, очень даже при чем. Двадцать девятый год правления… это… приблизительно… тысяча пятьсот… мама дорогая!… восемьдесят… пятый год.

Сердце ухнуло вниз.

Так не бывает! Просто не бывает, и все тут. Чья-то насмешка? Или… может, в той жизни я бьюсь над созданием машины времени и добилась, наконец?

Как бы то ни было – попала как кур в ощип. В самое сердце Святой Инквизиции. Теперь понятно, почему у всех вызывали отрицательно-испуганную реакцию мои джинсы. Каким-то образом меня угораздило перескочить во времена Филиппа Второго, прославившегося как раз тем, что он запланировал за время своего правления почистить страну от ереси и привести ее в „божеский“ вид. И мужская одежда (а джинсы в первоисточнике это ну, никак, не женская деталь туалета) свидетельствовала о моей причастности к ереси. Более того, к ее самой извращенной разновидности – колдовству.

Но как же это случилось? Абсурд! Сумасшествие какое-то!

– Нет, одежду я возьму с собой, – мне не хотелось расставаться с крохами моего мира не смотря ни на какие политические и религиозные установки Филиппа Второго, – дайте что-нибудь, я заверну ее.

Кончита не стала спорить, но по ее сердитому взгляду я поняла, что она недовольна моим решением. Еще бы!

Я же руководствовалась лишь робкой надеждой на возвращение.

Домой.

Глава 8

Не успели мы пройти до конца улочки, как мимо нас промчался тот самый парень в смешной шапочке, но уже с телегой без бочек. Их место перехватили двое мужчин в черных сутанах с идеально выбритой тонзурой. А поскольку мостовую замостили далеко не столь идеально ровным асфальтом с подогревом, а всего лишь крупным булыжником, эта поездка явно не доставляла им удовольствия, о чем говорили их напряженные позы с вцепившимися в перекладины пальцами.

Кончита хмуро проводила их взглядом и, что-то буркнув, оглянулась на меня:

– Не отставай.

Мы двинулись в том же направлении, что и лихой наездник, но едва завернули за угол, как поимели счастье вновь встретиться с ним.

Он что-то рассказывал своим попутчикам, активно жестикулируя при этом. Владельцы тонзур согласно кивали головами, но один из них вдруг вплотную приблизился к „докладчику“ и что-то прошипел ему на ухо, от чего тот отшатнулся от него и, перекрестившись, принялся оправдываться, судя опять-таки по жестикуляции, но уже несколько вялой.

Кончита подтолкнула меня и прибавила шаг. Но ее поспешность только привлекла их внимание.

– Да вот же она! Стойте!

Я оглянулась. Парень показывал на нас, а, точнее, на меня. Его длинный, вытянутый в мою сторону палец, являл собой в ту минуту точный „комментарий в картинках“ выражению „указующий перст“.

Правда, я, как деталь этой картинки, не совсем понимала, с чего бы это он ко мне привязался. Ведь „бесовской“ одежды на мне уже не было.

Его собеседники осматривали меня без особого интереса, и, все бы ничего, если бы парень не проявил излишнего любопытства к кроссовкам, предательски выглядывавшим из под коротковатой юбки дочки Марселины.

– Смотрите! Я же говорил! Проверьте, что у нее в руках. Мужская одежда, вот что! Это точно она! Еретичка!

Я стояла как вкопанная, не представляя, что предпринять в данной ситуации.

Но Кончита, вдруг заслонив меня, гаркнула на него:

– Ты что тут разорался? Какая еретичка? Ее Господь обидел, не дав ума. Кто-то поиздевался и вышвырнул ее, и ты сразу еретичка?

Во время этой дискуссии „сутанщики“ неспешно двинулись ко мне. Причем, один из них, перебирая четки в руках, уж очень алчно рассматривал висевшую на моем плече сумку.

Решив не дожидаться окончания этой весьма экзотической сценки, я, так же неспешно, в такт шагам пожелавшим со мной пообщаться монахам, развернулась в обратном им направлении, в проулочек между домами, намереваясь безотлагательно избежать с ними беседы.

Но не тут-то было.

– Сестра, тебе нечего бояться, – услышала я за спиной, – позволь задать тебе только один вопрос.

Я замешкалась, усыпленная доброжелательным тоном моего собеседника, но в ту же секунду меня отрезвил пронзительный крик Кончиты:

– Оставьте ее! Ради всех святых, она же как дитя!

Меня будто пришпорили, и, не разбирая дороги и подобрав путающийся между ногами подол юбки, я метнулась в спасительную улочку, услышав за собой тяжелый бег моих несостоявшихся „поклонников“.

Без сомнения, они находились в более выгодном положении, чем я. Это был их город.

Я неслась, боясь оглянуться и увидеть тянущиеся ко мне руки преследователей. Неужели это все происходит со мной?

Но разгадку этой тайны в данную минуту мне не то, что не хотелось поручить возжелавшим меня монахам, и не потому, что я им не доверяла, а, просто, мне было некогда.

Жизнь дороже всех вместе взятых тайн на свете.

А в том, что вопрос стоял именно так, я не сомневалась. Вернее, не сомневались мои ноги, лишенные возможности думать, а, поэтому, руководимые только лишь примитивным инстинктом. Инстинктом сохранения тела, частью которого они являлись.

Домчавшись до конца улочки, я юркнула в первую попавшуюся подворотню, завершившуюся… высоченной глухой стеной.

Тупик.

Тоскливо окинула взглядом препятствие. Нет, не одолеть без альпинистского снаряжения. Ну, что же, так я им не дамся. Они вот-вот покажутся из-за поворота. Точнее ориентира, чем их бухающие шаги и прерывистое тяжелое дыхание и не придумаешь.

Схватив из усеянных здесь камней тот, что поувесистей, я приготовилась к обороне. Лучше уж так, чем на костре. Меня передернуло от мысли о моих горящих костях.

– Сюда, скорей, сюда.

Я вздрогнула. А это еще что такое?

Откуда-то сбоку ко мне протянулась чья-то рука и, дернув за подол юбки, с силой потянула в зияющий проем в прежде монолитной стене, уводящий куда-то вниз.

Я не стала сопротивляться столь невежливому обращению и немедленно приняла приглашение.

В полутьме трудно было что-то разглядеть, а, когда неизвестный мне спаситель поспешно задвинул толстую перекладину на потайной двери, тем самым прочно отгородив нас от всего остального мира, я оказалась в полной непроницаемой темноте.

Некто нащупал мою руку.

– Идите за мной.

Глава 9

Мы отошли на значительное расстояние от места нашей встречи, прежде чем я нарушила молчание:

– Кто вы? И куда вы меня ведете?

Мой спутник лишь промычал что-то невнятное и еще крепче сжал мою руку, что мне, на этот раз, совершенно не понравилось. Спасение спасением, но это не повод для сближения.

– Пока вы не объясните, куда меня ведете, я не сдвинусь с этого места, – я попыталась высвободить руку из обруча его железной хватки.

– Вы хотите остаться здесь навсегда? – в глуховатом, с хрипотцой, голосе мужчины, прозвучали нотки раздражения, – в такой темноте вы вряд ли выберетесь отсюда когда-нибудь (он еще и едва заметно картавил). Без меня, – добавил, вдруг смягчившись.

– Но…, – начала я, опасаясь не без оснований, что поспешила довериться совершенно незнакомому мне человеку, пусть даже и моему спасителю.

– Вы хотите вернуться?

Вопрос, конечно, злободневный, с точки зрения выбора ситуаций – либо быть сожженной на костре Инквизиции ни за что, ни про что, либо блуждать в темноте в каких-то катакомбах с возможным насильником или серийным убийцей. И не где-нибудь, а в средневековой Испании.

Во всяком случае, вторая ситуация оставляла хоть какую-то надежду на продление моего бренного пути, поэтому я выбрала ее, заставив себя замолчать и послушно следовать за предполагаемым маньяком. Оставалось только удивляться, как он ориентируется в этой черноте.

Шли мы довольно долго. Я успела за это время перебрать все возможные варианты и относительно личности моего спутника, и конечной цели нашего пути, и вопроса – а, что же дальше?

– Дальше вы пойдете одна, и только вперед, никуда не сворачивая, иначе заблудитесь, – тут же прозвучал ответ, будто он подслушал мои мысли.

– Но…, – обозначенная им перспектива меня почему-то не привлекала.

– Не перебивайте, – он чуть повысил голос, – этот ход приведет вас в монастырь. Отсюда недалеко. Настоятельница – сестра Френсис. Скажете, что вы от… Пекаря.

Его лица, по известным причинам, я не видела, но почувствовала, что он улыбается.

– Она вам поможет.

Он слегка пожал мою руку и подтолкнул вперед.

– Не бойтесь. Там вас „черные“ не найдут, и там вас ждет защита. Но, помните, только вперед. Я, к сожалению, не смогу проводить вас. Да, и в этом нет необходимости. Здесь совсем рядом.

Я услышала его удаляющиеся шаги.

– Подождите. Кто такие „черные“? – меня не столько интересовало это странное слово, сколько ужасно не хотелось остаться опять одной.

Но он или не услышал меня, или не захотел ответить.

Я обреченно прислушивалась к эху его удаляющихся шагов, не решаясь двинуться с места.

Смесь из кромешной темноты и мертвой тишины добавила впечатлений, и, вместо того, чтобы продолжить путь, я присела на корточки, обхватив колени и зарывшись в юбку, как будто это могло мне как-то помочь.

Жалость к себе со страшной силой в прямом смысле обрушилась на меня водопадом слез – совершенно одна, в каком-то подземелье, с абсолютно пустой памятью, занесенная каким-то ветром в Богом забытое время…

Отплакавшись, что несколько помогло разгрузить эмоции, я решила, все-таки, за отсутствием выбора, исследовать окружающее пространство, чтобы понять, где это „вперед“, и не перепутать его с „назад“, куда мне не очень хотелось возвращаться.

Протянув руку вправо, нащупала шероховатую поверхность каменной стены. Слева ожидаемая стена не нашлась.

Через пару шагов обнаружила поворот – рука потеряла ориентир и ткнулась в пустоту.

„Вот и третий вариант моей кончины“, – я представила себя блуждающей в лабиринте подземелья, о чем предупреждал „заботливый“ незнакомец, медленно теряющей силы и…

Быстренько стерев возникшую в голове красочную картинку моей мучительной смерти, я устремилась вперед, минуя поворот.

Что бы меня ни ждало там, это было все-таки лучше того, что нарисовало мне воображение.

На тот момент, возможно от пережитого стресса, я совершенно забыла о зажигалке в сумочке.