Текст книги "История сексуальности 4. Признания плоти"

Будучи «вторым» по отношению к тому, что предшествует крещению, это детально регламентированное покаяние отнюдь не менее требовательно. Наоборот – ведь теперь христианин добивается того, чего однажды уже удостоился, просит вновь предоставить ему в виде исключения тот дар, который уже был ниспослан ему, как и всем верующим, благодатью божьей. Покаяние строже крещения. Ведь крещение Бог дарует каждому человеку, который его признал, и отпускает грехи в порядке «gratuita donatio» {лат. благодатный дар}; кающемуся же Бог предоставляет прощение в награду за длительный труд, совершенный им над собой[258]258
  Св. Пасиан. Письма. III. 18: «Baptismus enim sacramentum est domenicae passionis: paenitentium vera meritum confitentis. Illud omnes adipisci possunt, quia gratiae Dei donum est; id est, gratuita donatio; labor vero iste paucorum est qui post casum resurgunt, qui post vulnera convalescunt, qui lacrimosis vocibus adjuvantur, qui carnis interitu reviviscunt» [ «В самом деле, Крещение есть таинство страсти Господней: прощение кающихся, награда за признание. Прощение это все могут получить, ибо оно – благодатный дар Божий, то есть безвозмездное приношение; но награда эта есть плод труда немногих, кто восстает после падения, обретает силу после ранений, поспешествует себе слезными вопияниями и возрождается к жизни умерщвлением плоти»].


[Закрыть]. Авторы III–V веков не возвращаются к принципу, согласно которому подготовка к крещению требует соблюдения некоторой дисциплины, но они подчеркивают, что при покаянии грешник, однажды уже удостоившийся прощения, должен понести ответственность за свои грехи. Таков принцип Оригена: apolambanein tas harmatais {греч. брать на себя свои грехи}[259]259
  См. об этом: Rahner K. [La doctrine d’Origène sur la pénitence] // Recherches de science religieuse. T. 38. 1950. P. 86.


[Закрыть]. В итоге, хотя второе крещение считается невозможным, о покаянии будут говорить как о «трудном крещении»^[[260]260
  [Св. Григорий Назианзин. Слово XXXIX. 17 (P. G. T. 36. Col. 356a) {рус. пер.: Свт. Григорий Богослов. Творения. В 2 т. Т. 1: Слова / под общ. ред. митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Владимира. М.: Сибирская благозвонница, 2007. С. 459}.]


[Закрыть]^].

Не вдаваясь в историю и проблемы теологии таинств, можно сказать, что с III века начинает ощущаться различие акцентов в описании метанойи, сопряженной с крещением, и метанойи, необходимой при церковном покаянии. Несомненно, в обоих случаях речь идет о раскаянии, которым душа отрекается от запятнавших ее грехов. Но в случае крещения особенно подчеркивается освобождение, aphesis, а в случае метанойи, необходимой для примирения {с Богом}, – труд, который душа совершает над собой и над содеянными грехами.

* * *

В состав канонического покаяния входит множество процедур, призванных выявить истину кающейся души. И эти процедуры существенно отличаются от подобных им, принятых при крещении и подготовке к нему.

А. Свидетельства и опросы, которые позволяют удостовериться в раскаянии и благих намерениях тех, кто просит о примирении, можно оставить в стороне. Из писем святого Киприана явствует, что в период после великих гонений серьезной проблемой – и во всяком случае предметом острых дискуссий – становится поиск равновесия между строгостью и снисходительностью, между безудержным стремлением некоторых lapsi {лат. отпавших} вернуться в лоно Церкви и непоколебимым упорством, с которым им порой в этом отказывают. Святой Киприан не раз возвращается к этой теме. Выбор между риском даровать примирение поспешно и не меньшим риском лишить грешников надежды всегда так или иначе оказывается слепым: «Мы (насколько нам можно видеть и судить) видим только лицо каждого, но не можем проникнуть в сердце и разгадать мысль»[261]261
  «Cor scrutari et mentem perspicere non possumus». – Cв. Киприан. Письма. LVII. 3 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 231}.


[Закрыть]. Этот довод склоняет Киприана – на что он сам иногда сетует – скорее к снисходительности, чем к строгости[262]262
  Св. Киприан. Письма. LIX. 15, 16 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 210–211}.


[Закрыть]. Опасаясь, как и все, что в Церковь вернутся «люди неисправимые и дерзкие, запятнанные прелюбодеянием или участием в жертвоприношениях» и способные растлить добрые души, он тем не менее считает, что нужно не отвергать тех, чья искренность вызывает сомнения, а трудиться над их исцелением[263]263
  Там же.


[Закрыть]. К тому же прощение, даруемое в мире сем, не связывает Бога. Видящий всё, даже наши тайные помыслы, о которых не ведаем мы сами, он не обязан прощать, если его вздумали обмануть, злоупотребляя снисходительностью его слуг: Бог сам «будет судить о том, чего мы не досмотрели и как Господь исправит приговор своих рабов»[264]264
  Там же. LV. 18 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 168}. Ср. также LVII. 3 {рус. пер.: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 239–242}.


[Закрыть].

Но, как бы то ни было, принимать всех без разбора нельзя; нужно обдумывать и исследовать каждый случай. Свидетельства тех, кто не убоялся мученичества, в пользу «отпавших» – либо совершивших жертвоприношение, либо получивших удостоверяющий его документ – не могут быть достаточными, особенно когда они приобретают форму своего рода коллективной рекомендации для целой семьи со всеми родственниками или даже домочадцами. Сохраняя верность своей принципиальной снисходительности, Киприан более или менее спонтанно соглашается с практикой, которая установилась и, по-видимому, была кодифицирована как устав в небольшом сочинении, предписывающем ответственным священникам порядок действий[265]265
  «[Libellus] ubi singula placitorum capita conscripta sunt». – Там же. LV. 6 {«Всё это содержится в свитке <…>, где по главам расписаны все решения». – Цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 158}.


[Закрыть]. Они должны изучать по отдельности случаи всех, кто просит разрешить им покаяться, чтобы в итоге получить прощение; они должны рассматривать причины, намерения и обстоятельства деяния (causae, voluntates, necessitates); они должны различать «тех, кто, не медля, добровольно решился на нечестивое жертвоприношение, и тех, кто после долгой борьбы и сражения необходимостью приведен был к этому мерзкому делу; тех, кто предал себя и всех своих, и тех, кто, подвергаясь опасности за всех, исполнением пагубного дела предохранил от такой же опасности жену, детей и весь дом»[266]266
  Св. Киприан. Письма. LV. 13 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 164}.


[Закрыть]. Вероятно, было предусмотрено и другое исследование, относящееся уже не к обстоятельствам греха, а к текущему поведению грешника[267]267
  В письме XXVII Киприан говорит о сообщении исповедника Лукиана, касающемся тех, о ком «было выяснено, как они вели себя после своего проступка» {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 70 (с изм.). Именно на это «выяснение» Киприан ссылается в письме LXVI. 5: «communicatio nostra examinatione concessa» {«(мир и) общение, дарованные по нашему усмотрению…» – Цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 254}.


[Закрыть], когда он – стихийно или в канонических формах – совершал покаяние, проявлял угрызения совести и демонстрировал желание жить с верой: «Пусть постоят у врат небесного стана, но вооруженные смирением и тем сознавая, что они были беглецами»[268]268
  Св. Киприан. Письма. XXХ. 6 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 157 (с изм.)}.


[Закрыть]; тех же, кто не обнаруживает скорби о содеянном «явными рыданиями» («nec dolorem <…> manifesta lamentationis suae professione testantes»), нужно вовсе лишать надежды на общение и мир[269]269
  Там же. LV. 23 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 173}.


[Закрыть].

Ввиду трудности подобного исследования, ввиду сопротивления общин возвращению lapsi и ввиду неприятия, которое могли вызывать решения, принятые лично, дела о примирении часто приходилось решать коллективно, под руководством епископа и в присутствии верующих. Об этом свидетельствует одно из писем римских священников Киприану: «Ибо нам представляется весьма ненавистным и тяжким, что немногие рассматривают учиненное, по-видимому, многими и что один произносит приговор <…>. Да и не может быть твердым то определение, о котором будет известно, что не было на него согласия большинства»[270]270
  Там же. XXХ. 5 (письмо римского клира Киприану) {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 156}.


[Закрыть].

Важность этих практик исследования диктовалась обстоятельствами, которые объясняют размах, приобретенный ими в конкретный период времени. Конечно, с прекращением гонений на христиан они не исчезли, и всё же внешний контроль над кающимися, не лишенный родства с тем, которому – путем опроса, расследования, изучения свидетельств – подвергали оглашенных, играл более или менее второстепенную роль по отношению к другой процедуре истины, куда более важной в покаянии: я имею в виду признание самого грешника в собственных грехах.

В. К этой «рефлективной» процедуре относятся термины confessio и exomologesis, часто используемые в латинских текстах II–IV веков[271]271
  «Is actus, qui magis graeco vocabulo exprimitur et frequentatur, exomologesis est» [ «Это действие, чаще выражаемое и обозначаемое греческим словом, есть публичное исповедание (exomologesis)»]. – Тертуллиан. De paenitentia. IX. 2 {цит. по: Тертуллиан. О покаянии. Указ. соч. С. 316}. Этот термин, который встречается уже у святого Иринея (шесть раз в глагольной форме в трактате «Против ересей»), очень часто используется и святым Киприаном. Можно найти его и у святого Пасиана в конце IV века.


[Закрыть] в одном и том же значении. Во всяком случае, в исторических спорах обсуждается одно точное значение для них обоих. В зависимости от рассматриваемых источников, одни историки связывают это значение с одним определенным актом, посредством которого кающийся признавался в совершенных грехах[272]272
  См., напр.: D’Alès A. L’Édit de Calliste. P. 440 sq.


[Закрыть], а другие подчеркивают, что эти термины, особенно exomologesis, часто служили для обозначения всей совокупности покаянных актов, которые должен был совершить грешник[273]273
  Э. Амман в статье «Покаяние» двенадцатого тома «Словаря католической теологии» (1933) толкует термин «экзомологеза» как «совокупность покаянных испытаний при подготовке к церковному примирению». Б. Пошман в книге «Второе покаяние» (Бонн, 1940) определяет его как «den ganzen Komplex der vom Sünder und von der Kirche zu erfüllenden Bussakte» [ «весь комплекс актов покаяния, которые должны исполнить грешник и Церковь»] (c. 419). Согласно толкованию Й. Моринуса, «exomologesis est actus exterior paenitentiae» {«экзомологеза есть акт внешнего покаяния»} [Morinus J. Commentarius historicus de disciplina in administratione sacramenti paenitentia. 1682].


[Закрыть]. На деле, как нам представляется, можно выделить в этой совокупности три элемента.

1. Прежде всего, нужно было подать прошение. Грешник, просивший покаяния, сообщал о своем намерении и о его причинах епископу или пресвитеру, который должен был дать ему соответствующее разрешение. Предоставлял подробный отчет? Иногда – да, как мы видели в связи с вероотступничеством и практикой examinatio {лат. выяснение}. Порой приходилось опросить свидетелей и провести своеобразное расследование: именно о таком подходе говорит юридическое по своему характеру выражение, которое мы встречаем у святого Киприана: «exposita causa apud episcopum…»[274]274
  Св. Киприан. Письма. XXII. 2 {«изложивши дело перед епископом…». – Цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 74}. Ср.: Grotz J. Die Entwicklung des Busstefenwesens in der vornicänischen Kirche. P. 82.


[Закрыть] Но если исключить эти особые ситуации, прошение покаяния подавалось, по-видимому, куда менее церемонно. Не ограничивалось ли дело устной исповедью в самых общих чертах и в виде простого чтения покаянного псалма?[275]275
  Так, в общем и целом, считает Э. Гёллер: Göller E. Analekten zur Bussgeschichte des 4. Jahrhunderts // Römische Quartalschrift. T. XXXVI. 1928. Ср. мнение на этот же счет Р. Гризона, высказанное им в связи с практикой покаяния в Милане IV века: Gryson R. Le Prêtre selon saint Ambroise, p. 277 sq.


[Закрыть] Можно предположить, что сжатое изложение содеянного требовалось для уточнения природы греха, измерения его тяжести и, возможно, определения времени, «justum tempus», которое должно было пройти до принятия решения о возможности примирения^[[276]276
  [Св. Киприан. Письма. IV. 4.]


[Закрыть]^]. Несомненно, именно в это время решалось, требует ли грех того, чтобы прибегнуть к покаянию, или прощение можно получить на менее суровых условиях. Такую практику, должно быть, имеет в виду святой Киприан, когда различает в трактате «De lapsis» {«О падших»} тех, кто должен «пройти покаяние», поскольку совершил жертвоприношение или получил записку об этом, и тех, кто только помышлял о подобном и должен «с болезнью и искренностью исповедовать это перед священниками Божиими»[277]277
  Св. Киприан. De lapsis. XXVII–XXVIII {цит. по: [Св. Киприан.] О падших // Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского. В 2 т. Т. 2. Киев: тип. Корчак-Новицкого 1879. C. 163}. О смысле, в котором нужно понимать эту формулу, см.: Grotz J. Die Entwicklung des Busstefenwesens in der vornicänischen Kirche. [P. 59].


[Закрыть]. Такую практику имеет в виду и биограф святого Амвросия, восхваляя снисходительность, с которой он выслушивал грешников: часто вместо того, чтобы выступать с публичным обвинением, Амвросий предпочитал, «не рассказывая никому», оплакивать вместе с грешником его преступления и молиться Богу о даровании ему прощения[278]278
  Павлин {Диакон}. Житие святого Амвросия [P. L. T. 14. Col. 27–50 {рус. пер.: Павлин. Житие свт. Амвросия / пер. Д. Афиногенова // Свт. Амвросий Медиоланский. Собрание творений. В 7 т. Т. 1. Указ. соч. С. 93–95}].


[Закрыть]. Таким образом, между грешником и тем, кто удостаивал его покаяния, было возможно приватное собеседование, хотя это и не значит, что оно происходило в каждом случае и было необходимым. Для оценки тяжести греха предусматривалась вербальная процедура, в чем-то аналогичная юридическому признанию. Очевидно, мы в известной степени приближаемся здесь к форме confessio oris {лат. устная исповедь}, какою мы найдем ее позднее в самом сердце ритуала покаяния как один из главных его элементов. Принципиальная разница в том, что пока устное признание в грехах является лишь предварительным и к тому же не всегда обязательным условием покаяния, но не его существенной и неотъемлемой частью.

2. Вполне определенный эпизод экзомологезы имеет место, как кажется, на другом краю процедуры покаяния, когда приходит пора примирения. По крайней мере, на это указывают несколько отрывков из писем святого Киприана, где, описывая необходимые условия примирения lapsi {с Богом}, он без изменений повторяет цепочку действий: paenitentiam agere, exomologesim facere и impositio manus {лат. принесение покаяния, совершение исповеди и возложение рук}[279]279
  Св. Киприан. Письма. XV. 1: «Ante actam paenitentiam, ante exomologesim gravissimi atque extremi delicti factam ante manum ab episcopo et clero in paenitiam impositam» [«…прежде принесения покаяния падшими, прежде исповедания самого тяжкого и величайшего преступления, прежде возложения на них руки епископом и клиром в знак покаяния…» {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 50}]; XVI. 2: «Cum in minoribus peccatis agant peccatores paenitentiam justo tempore, et secundum disciplinae ordinem ad exomologesim veniant, et per manus impositionem episcopi et cleri jus communicationis accipant» [ «Грешники и в меньших грехах должны приносить покаяние в продолжение постановленного времени, должны, по уставу благочиния, совершать исповедь и потом уже чрез возложение руки епископа и клира получать право общения» {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 47}]. Ср. также IV. 4; XVII. 2.


[Закрыть]. Таким образом, после того, как грешник отдал должное время покаянной жизни, и до того, как обряд возложения рук утвердит его примирение {с Богом}, ему, по-видимому, следовало совершить экзомологезу. То есть устно признаться в грехах? Судя по всему, нет. Правда, святой Киприан не приводит сведений об этом эпизоде ритуала покаяния, а лишь упоминает в связи с ним, причем не без оттенка символизма, о кающемся, который стоит на пороге, стучит в дверь и просит его впустить. Однако другие тексты, как более ранние, так и более поздние, позволяют уточнить представление об экзомологезе.

Тертуллиан в трактате «De pudicitia» {«О стыдливости»}, который он написал, уже будучи монтанистом, положительно характеризует грешника, который проживает покаянную жизнь до конца и так и не удостаивается примирения. Грешник «стоит пред вратами; его бесчестье служит примером остальным; братьям своим он внушает своими муками слезы»[280]280
  Тертуллиан. De pudicitia. III. 5.


[Закрыть]. Напротив, в неприглядном виде предстает кающийся, которого ведут в храм для получения примирения: он несет власяницу и пепел; он одет в лохмотья; его вводят за руку в храм; он падает ниц пред очами всех, пред вдовами и священниками; он цепляется за полы их одежд; он лобызает следы их ног; он обнимает их колени[281]281
  Там же. XIII. 7.


[Закрыть]. Перед нами, несомненно, резюме той фазы экзомологезы, которой завершается покаянная жизнь и начинается возвращение кающегося в общину. Выспренность слога Тертуллиана объясняется, вероятно, его неодобрением, которое, впрочем, относится не к унижению, которое претерпевает кающийся, а к самому факту его примирения с Богом. И в куда более поздних текстах мы встречаем не слишком отличающееся описание момента, когда грешник публично признается в своих проступках перед тем, как удостоиться примирения. «Всем открыла она рану свою, и на безобразную язву на теле ее смотрел плачущий Рим, – рассказывает святой Иероним о Фабиоле, которая развелась и снова вышла замуж еще при жизни первого супруга. – Разорваны были по бокам одежды ее, обнажена голова, закрыты уста. <…> Сошла она с престола своих удовольствий, взяла жернов, молола муку и босыми ногами прошла потоки слез; села на угли огненные, и они были ей в помощь. Била себя по лицу, которым нравилась своему второму мужу, ненавидела драгоценности, не могла видеть полотен, бегала украшений»[282]282
  Св. Иероним. Письма. 77. 4–5 {цит. по: Бл. Иероним. Письма // Творения блаженного Иеронима Стридонского. В 17 т. Т. 2. Киев: Киевская духовная академия, 1880–1884. Киев, 1884. С. 287; в русском переводе история покаяния Фабиолы приведена в ином порядке}.


[Закрыть]. Отнюдь не столь прямо и не употребляя термин «экзомологеза», о ритуале того же типа говорит, по-видимому, и святой Амвросий, когда предписывает кающемуся умолять Бога и Церковь в присутствии верующих и в формах, напоминающих античное моление: «…не желаешь быть свидетелем молитвы, когда и для удовлетворения человеку многих просишь, чтобы удостоили заступиться за тебя? Преклоняешь тогда свои колена, лобызаешь следы, представляешь просителями невинных детей. Но этого не любишь делать в Церкви…»[283]283
  Св. Амвросий. De paenitentia. II. 10. 91 {цит. по: Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии. Указ. соч. С. 91}.


[Закрыть] Или когда ссылается на евангельскую историю грешницы, которая лобызала ноги Христа и отирала их волосами: «Волосы означают не что другое, как что ты должен, оставив всё достоинство, просить прощения, повергнуть себя на землю: да подвигнешь через то милосердие Божие»[284]284
  Там же. II. 8. 69 {цит. по: Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии. Указ. соч. С. 87}.


[Закрыть].

3. Однако термины «экзомологеза» и confessio обозначают не только этот финальный эпизод покаяния. Часто они относятся ко всему ходу покаянной процедуры. Именно в этом смысле святой Ириней говорил о женщине, которая, пройдя через приверженность гностическим идеям, вернулась в лоно Церкви и провела остаток своих дней, «совершая экзомологезу», или о еретике, который то проповедовал свои заблуждения, то совершал экзомологезу[285]285
  Св. Ириней. Adversus haereses {Против ересей}. [I. 6; III. 4, 3].


[Закрыть]. И Тертуллиан имел в виду весь процесс покаяния, когда говорил о даровании Богом экзомологезы для «исцеления» грешника и о вавилонском царе, который публично каялся семь лет подряд[286]286
  Тертуллиан. De paenitentia. XII {рус. пер.: Тертуллиан. О покаянии. Указ. соч. С. 318 (с изм.)}.


[Закрыть].

Если всё покаяние целиком может быть названо экзомологезой, то потому, что публичные и демонстративные выражения раскаяния, которые должны быть особенно торжественными и интенсивными в период, предшествующий примирению, входят в состав покаянных действий на всем его протяжении. Покаяние, и это один из главных его аспектов, должно представлять собой своего рода проявление, непрерывную «исповедь», удостоверение грешником того, что он согрешил, что он признает себя грешным и раскаивается. Именно такой смысл придает экзомологезе как постоянному измерению покаяния Тертуллиан в девятой и десятой главах трактата «De paenitentia». В самом деле, покаяние нужно совершать так, «чтобы оно не в совести только открывалось, но приводилось в исполнение чрез какое-либо внешнее действие». К такому действию, которое есть не столько один из эпизодов покаяния, сколько его наружность, его видимая и явная сторона, как раз и применяется слово «экзомологеза». Таким образом, оно обозначает некоторую «дисциплину», некоторый образ бытия и жизни, режим, регулирующий «habitus atque victus» {лат. привычки и жизнь}: «…в это время следует быть одетым в рубище и лежать в пепле, загрязнив тело нечистотами, а дух погрузив в сетование, и с горечью размышлять о своем грехе; <…> чаще поститься и творить молитвы, днем и ночью стенать, плакать и вопиять к Господу, Богу твоему. Следует повергаться пред пресвитерами, преклонять колена пред возлюбленными Божиими, пред всеми братьями стараться снискать ходатайство об исполнении нашего прощения. Всё это составляет публичное исповедание {экзомологезу}, предназначенное для того, чтобы сделать угодным покаяние»[287]287
  Там же. IX. 3–6 {цит. по: Тертуллиан. О покаянии. Указ. соч. С. 316}.


[Закрыть].

Обет покаяния и статус, в котором он воплощается, сопровождаются на всем протяжении своего действия актами экзомологезы, которые их предъявляют и удостоверяют: об этом свидетельствуют сочинения, написанные уже после трактатов Тертуллиана «De paenitentia» и «De pudicitia». Их авторы подчеркивают доказательную ценность практик экзомологезы: они призваны не только исполнить покаяние, но и подтвердить его. Римский священник пишет святому Киприану об отступниках: «Итак, время им принести покаяние в своем преступлении, доказать скорбь о падении своем, обнаружить кротость, явить смирение и умеренность, покорностью призвать на себя милость Божию…»[288]288
  «…ut probent lapsus sui dolorem, ut ostendant verecundiam, ut monstrent humilitatem, ut exhibeant modestiam». – Св. Киприан. Письма. XXVI. 3 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 82}.


[Закрыть] Сам Киприан, призывая отпадших к покаянию, просит их проявить свою волю, соединив свои стенания и слезы со стенаниями и слезами устоявших в вере[289]289
  «Quaeso vos, fratres, aequiescite salubribus remediis, consiliis obedite melioribus; cum lacrymis nostris jungite, cum nostro gemitu vestros gemitus copulate» [ «Молю вас, братья, – прибегните к спасительным средствам, послушайтесь здравых советов: с нашими слезами соедините ваши слезы, к нашим стенаниям присовокупите ваши стенания!»]. – Cв. Киприан. De lapsis. XXXVI. 2 {цит. по: [Св. Киприан.] О падших. Указ. соч. С. 166}.


[Закрыть]. Теми же актами, призванными испытывать и подтверждать, практика покаянной жизни характеризуется и в конце IV века: святой Амвросий в начале трактата «De paenitentia» говорит о стонах и слезах[290]290
  Св. Амвросий. De paenitentia. I. 5. 22 {рус. пер.: Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии. Указ. соч. С. 51}.


[Закрыть], а чуть ниже повторяет: «исповедуют стонами, плачем и слезами»[291]291
  «Confitentur gemitibus, confitentur ejulationibus, confitentur fletibus, confitentur liberis, non coactis vocibus». – Там же. I. 5. 24 {рус. пер.: Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии. Указ. соч. С. 52}.


[Закрыть], подчеркивая тем самым, что речь идет о свободном выражении, своего рода добровольной исповеди (в смысле исповедания веры). Этими актами отпадшие добиваются прощения за невольный отказ от веры, к которому их вынудили пытками. В свою очередь святой Пасиан {Барселонский} отмечает в трактате «Paraenesis {ad paenitentiam}» {«Увещевание к покаянию»}, что истинная – а не просто формальная – покаянная жизнь находит свои орудия в рубище, пепле, посте, скорби и участии наряду с другими верующими в молениях о прощении грешника[292]292
  «Sacco corpus involvere, cinere perfundere, macerare jejunio, moerore conficere, multorum precibus adjuvari» [ «обернуть тело рогожей, покрыть его пеплом, умерщвлять постом, предаваться скорби и пользоваться многими молитвами»]. – Св. Пасиан. Увещевание к покаянию. XXIV.


[Закрыть].

Историки, которые оспаривали существование четкого ритуала экзомологезы между актами покаяния и примирения, несомненно, ошибались, если учитывать свидетельства, подобные текстам святого Киприана. Но они были правы, когда подчеркивали, что вся жизнь кающегося целиком – в силу множества обязательств, которым она подчинялась, – должна была играть роль признания. Кающийся должен был «выказать» свое покаяние. Не может быть покаяния без актов, выполняющих двойную функцию наказания, назначаемого грешником самому себе, и проявления истины этого покаяния. Тертуллиан использовал характерное выражение для обозначения этой присущей покаянию экзомологезы: publicatio sui {лат. обнародование себя}^[[293]293
  [Тертуллиан. De paenitentia. X. 1 {рус. пер.: Тертуллиан. О покаянии. Указ. соч. С. 316}.]


[Закрыть]^].

Итак, очевидно, что необходимым условием прощения тяжких грехов, совершенных после крещения, и возвращения падших в христианскую общину является выполнение целого ряда процедур истины – более многочисленных и сложных, чем те, которые предписывались перед крещением. Репертуар этих процедур широк: от публичной подачи прошения о покаянии до интенсивных выражений смирения и мольбы на пороге храма перед финальным актом примирения. Все их можно расположить вдоль нескольких осей:

– Ось приватного/публичного: с одной, приватной, стороны – признание, которое грешник должен совершить перед епископом или священником, когда он просит их удостоить его статуса кающегося; с другой, публичной, – все акты, посредством которых кающийся должен предстать перед другими верующими в рубище и пепле, простертым ниц, рыдающим, умоляющим о заступничестве за него, призывающим мирян, клириков и священников рыдать и стенать вместе с ним. В этом смысле покаяние представляет собой публичный и коллективный ритуал.

– Ось словесного/несловесного: с одной стороны – непременно изустное изложение грехов, которое будущий кающийся должен представить тому, кто удостоит его покаяния; с другой – ряд жестов, поз, рыданий, одежд, криков, каковыми грешник проявляет свое покаяние. Даже если он прямо заявляет о своем грехе, само это заявление входит в состав целой выразительной системы, главным элементом которой служит всё его тело целиком.

– Ось юридического/драматического: с одной стороны, покаяние должно начинаться с изложения – пусть краткого – самого греха, его особенностей и обстоятельств, которые могут повлиять на оценку степени его тяжести (это позволяет решить, требует ли грех покаяния и как долго оно должно длиться, прежде чем станет возможным примирение. С другой стороны – драматические, интенсивные проявления, которые не подчиняются никакому экономическому расчету и не должны точно соизмеряться с тяжестью совершенного греха; напротив, они следуют принципу преувеличения, а потому должны быть как можно более выразительными.

– Ось объективного/субъективного: с одной стороны – идентификация греха, по крайней мере в его основных элементах; с другой стороны, практики экзомологезы призваны проявить не столько сам грех в его особенностях, сколько состояние грешника или, вернее, состояния, которые в нем накладываются друг на друга, пересекаются и соперничают друг с другом. В самом деле, он должен представить себя в качестве грешника – символически покрытым нечистотой и скверной греха, погрязшим в греховной жизни, каковая есть путь смерти. Однако зримая интенсивность покаянных актов имеет и другую цель – подтвердить, что грешник уже отступается, отказывается от этой жизни: слезы, проливаемые им над своими грехами, смывают их с него; покрывая себя нечистотами, он себя очищает; унижая себя, он показывает, что он возвышается и что он заслуживает возвышения[294]294
  Ср. о двойном смысле покаянных проявлений высказывания Тертуллиана: «Повергая человека, публичное исповедование тем более его возвышает, <…> обвиняя – оправдывает; осуждая – освобождает». – De paenitentia. IX. 6 {цит. по: Тертуллиан. О покаянии. Указ. соч. С. 316}; святого Киприана: «…да изливаются искренние слезы из очей, дабы те самые очи, которые согрешили, взирая на идолов, загладили умилостивляющими Бога рыданиями эти непозволительные действия». – Письма. XXXI. 7 {цит. по: Творения святого священномученика Киприана. Т. 1. Указ. соч. С. 87}; святого Иеронима: «Каких грехов не очистил бы этот плач? Каких застарелых преступлений не омыли бы эти рыдания?». – Письма. 77. 4 {цит. по: Бл. Иероним. Письма. Т. 2. Указ. соч. С. 286}.


[Закрыть]. Проявления экзомологезы призваны не обнаруживать поистине совершенный грех, а выносить на свет самого кающегося таким, каков он есть, – поистине грешным и поистине исправляющимся.

Таким образом, можно сказать, что процедуры истины в церковном покаянии первых веков группируются вокруг двух полюсов. Один из этих полюсов – это полюс словесного и приватного изложения; его роль состоит в том, чтобы идентифицировать грех с его особенностями, которые позволят оценить его и решить, на каких условиях возможно его прощение. Второй – полюс всестороннего и публичного выражения; его роль – в том, чтобы проявить с максимальной степенью драматичности как греховное существо кающегося, так и движение, избавляющее его от греховности. Разумеется, это лишь полюса, между которыми распределяются различные способы проявления истины грешника и его греха в ходе покаяния. Это не два независимых института и не две совершенно чуждые друг другу практики; они соседствуют, пересекаются друг с другом и иногда смешиваются: случались тайные умерщвления плоти, исполненные в секрете, приватные экзомологезы[295]295
  Говоря о тех, кто просто «помышлял» о том, чтобы принести жертвы {римским богам}, святой Киприан указывает, что им необходимо признаться в этом священнику, а затем совершить «exomologesis conscientiae» (De lapsis. XXVIII). Судя по всему, речь здесь идет о признании и о проявлении раскаяния, совершаемых приватно, втайне, и обращенных напрямую к Богу.


[Закрыть]; известны свидетельства о публичном словесном изложении грехов, совершенных тем или иным членом христианской общины[296]296
  Святой Лев в середине V века осуждает обычай зачитывать список грехов, совершенных верующими (Послания. 168).


[Закрыть]. И всё же можно говорить об использовании [двух] типов практик, двух способов предъявления истины: изречения истины греха и проявления истинного существа грешника.

Причем две эти модальности распределяются неравномерно: словесное изложение греха требуется, по большому счету, только тогда, когда нужно назначить покаяние, выяснить, может ли грешник быть допущен к нему и заслуживает ли он примирения. «Изречение греха», словесное исполнение экзаменовки и признания, требование от грешника «веридикции» своих проступков необходимы лишь до начала процедуры покаяния и, следовательно, некоторым образом вне ее. Напротив, откровенная, жестуальная, телесная, выразительная демонстрация грешником того, что он есть, является неотъемлемой частью покаяния, служит его важнейшим и постоянным измерением. Кающийся должен не столько «говорить правду» о том, что он сделал, сколько «делать правду», проявляя свое существо.

Необходимость, в силу которой покаянная практика осуществляется не иначе как с помощью проявлений, призванных вынести на свет истину кающегося, поднимает проблему: почему, согрешив, нужно не только раскаяться, не только наложить на себя кары, не только предаться умерщвлению плоти, но и показать это, а также показать себя таким, каков ты есть? Почему проявление истины является неотъемлемой частью процедуры, позволяющей искупить свой грех? Почему, «сделав плохо», нужно продемонстрировать истину, причем не только истину того, что было сделано, но и истину себя самого? Ответ очевиден: после того как христианство было организовано в виде Церкви с прочной общинной структурой и строгой иерархией, ни одно серьезное нарушение не могло быть прощено без ряда испытаний и гарантий. Подобно тому как постулант не мог быть допущен к крещению, не пройдя испытание катехуменатом – probatio animae {лат. испытание души}, не могли удостоиться примирения с Богом и те, кто не проявил однозначно свое раскаяние путем исполнения дисциплин и испытаний, служащих наказанием по отношению к прошлому и обязательством по отношению к будущему. От них требовалось publicatio sui.

Но самым загадочным с точки зрения истории опыта себя является то, как осмыслялась и обосновывалась обязанность грешника говорить правду – или, вернее, проявлять истину самого себя, – чтобы рассчитывать на прощение своих грехов. В самом деле, эта обязанность утверждается постоянно. Нет прощения без экзомологезы, без признания грешником своего проступка и без внешнего, явного, зримого проявления этого признания: «Ибо кто исповедуется Господу, тот совлекает с себя рабство, <…> становится не только свободным, но и праведным. Но праведность – в свободе и свобода – в исповедании, ибо кто исповедуется, тому сразу отпускается»^[[297]297
  [Св. Амвросий. Письма. XXXVII. 45 {цит. по: Свт. Амвросий Медиоланский. Собрание творений. Т. 4. Ч. 1. Указ. соч. С. 119}.]


[Закрыть]^]. Или, как кратко выразился святой Иоанн Златоуст: «Скажи грех, чтобы разрешить грех»[298]298
  Св. Иоанн Златоуст. [Беседы о покаянии. II. 1 {цит. по: Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о Покаянии // Полное собрание творений святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского. В 12 т. Т. 2. Кн. 1. СПб.: Издание Санкт-Петербургской духовной академии, 1896. С. 314}.]


[Закрыть]. Именно этот общий принцип поддерживает толкование, которое и святой Амвросий, и святой Иоанн Златоуст дают каинову проклятию. Грех Каина, сколь бы ни был он тяжек, не является непростительным. Разумеется, Господь [спрашивает у него], что он сделал брату своему, не потому, что не знает этого, а потому, что дает Каину возможность признаться. И то, что Каин отвечает: «Я не знаю», как раз и делает его грех непростительным. Вот в чем заключен принцип вечного осуждения: более тяжким грехом, чем братоубийство, была ложь Каина, которую святой Амвросий называет «святотатством»[299]299
  Св. Амвросий. De paradiso. XIV. 71: «non tam majori crimine parricidi <…> quam sacrilegii». Ср. также: Св. Иоанн Златоуст. Беседы на Книгу Бытия. XIX {рус. пер.: Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Книгу Бытия // Полное собрание творений святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского. В 12 т. Т. 4. Кн. 1. СПб.: Издание Санкт-Петербургской духовной академии, 1898. С. 171}.


[Закрыть]. Ответ грешника «Я не знаю», его отказ сказать правду есть величайшее из возможных оскорблений, и оно не может быть прощено. В противовес Каину Давид, который – будучи праведником – добровольно признается в своих грехах, служит образцом кающегося: правда, которую он исповедует, спасает его[300]300
  Св. Амвросий. Apologia de propheta David. [VIII. 36–39].


[Закрыть]. И Адам и Ева именно потому не осуждены навечно, что они признались – даже дважды, согласно Златоусту: словесно, когда ответили Богу, и жестами, телом, когда скрыли свою наготу[301]301
  Св. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия. XVII {рус. пер.: Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Книгу Бытия. Указ. соч. С. 133–144}.


[Закрыть].

Задолго до установления таинства покаяния и аурикулярной исповеди христианская церковь признала важнейшую роль обязательства истины, которое должен взять на себя грешник как условие возможности искупления его грехов. Чтобы удостоиться прощения за совершенный грех, нужно сказать правду о нем или, вернее, проявить истину своей греховности. Проявление истинного является условием исчезновения истинного. Чтобы осмыслить это отношение и объяснить эту необходимость, раннее христианство прибегало к нескольким моделям.

1. Очень часто использовалась медицинская модель, в которой грехи предстают как раны или язвы, а покаяние – как лекарство. Распространению этой модели способствовало то, что она могла опираться как на иудейскую традицию вины-раны, так и на греческую концепцию болезней души. Идея покаяния как лечения является общим местом в пастырском слове с первых веков христианства[302]302
  См., напр.: Пастырь Ермы. Видение первое. 1. 9 и 3. 1; Заповедь четвертая. 1. 11; Заповедь двенадцатая. 6. 2; Подобие пятое. 7. 4; Подобие восьмое. 11. 3; Подобие девятое. 23. 5 и 28. 5; Тертуллиан. De paenitentia. VII. 10. 12; Св. Киприан. Письма. XXX. 7; XXXI; XXXVI; LV. 7 и 15–17; De lapsis. [XXVIII]; Св. Амвросий. Expositio Evangelii secundam Lucam. V. 2; X. 66; Enarratio in Psalmum 36. 14; De paradiso. XIV. 70. Соответствующие места в трактате св. Амвросия «De paenitentia» см. по указателю в издании Гризона (серия «Sources chrétiennes»).


[Закрыть] и остается таковым впоследствии. Но нужно отметить один сдвиг. Когда институт покаяния примет форму таинства, которая будет окончательно закреплена за ним в XII веке, место врача займет священник, уполномоченный отпускать грехи. Необходимость исповеди в форме индивидуального, тайного и детализированного признания в своих грехах будет обоснована принципом, согласно которому больной должен поведать тому, кто его лечит, скрываемые им слабости, испытываемые им страдания, перенесенные им недуги. С этой точки зрения проявление грешником того, что́ он есть в своей истине, и тайн своей души будет технической необходимостью[303]303
  Разумеется, это не единственное обоснование покаянного признания, но оно приводится постоянно.


[Закрыть]. Однако в раннем христианстве раны лечил не священник. Единственным врачом, которого признает покаяние, был Христос, то есть сам Бог: «Что касается прежних грехов его, то есть Бог, который может дать исцеление, ибо Он имеет власть над всем»[304]304
  Пастырь Ермы. Заповедь IV. 1. 11 {цит. по: Писания мужей апостольских. Указ. соч. С. 246}.


[Закрыть]. А разве нужно такому врачу, чтобы грешник показывал свои раны и открывал свои тайные немощи? В каких откровениях нуждается тот, кто знает всё? От него не скрыть и тех грехов, что совершаются в глубине души[305]305
  Эта тема повторяется сплошь и рядом. См., напр.: Тертуллиан. De paenitentia. Х.


[Закрыть]. Вот в чем парадокс этого исцеления покаянием: оно требует проявления путем открытой и неукоснительной экзомологезы тех грехов, которые и так известны тому, кто должен их исцелить. Нужно выложить ему то, что и так никоим образом не могло бы от него укрыться. Истина причитается ему не как необходимое условие того, чтобы он мог исполнить свою власть и подобрать подходящие лекарства, а как обязательство со стороны желающего исцелиться. Больному нужно не осведомить врача, чтобы тот смог его вылечить, а заслужить исцеление ценой истины.

2. Столь же часто использовалась и судебная модель[306]306
  Она уже присутствует у Тертуллиана, а у святых Амвросия и Августина приобретает очень заметную роль.


[Закрыть], обращение к которой обнаруживает, в сущности, тот же парадокс. Когда таинство покаяния будет четко и ясно определено как суд, где священник должен играть роль судьи (судьи, который представляет в мире сем Бога, но решения которого имеют последствия и на небе), точное признание грешником в совершенных им проступках станет важнейшим элементом процедуры: именно исходя из него – и под страхом того, что ложь или преднамеренное умолчание о чем-либо лишат таинство силы, – исповедник будет выносить решение и определять меру наказания. Но в раннем христианстве священник не играл роли судьи: кающийся имел дело непосредственно с Богом, то есть с судьей, которому невозможно открыть на что-то глаза, ибо он видит всё[307]307
  «Frustra autem velis occulere quem nihil fallas: et sine periculo prodas, quod scias esse jam cognitum» [ «Было бы тщетно таиться от Того, Кого вам не обмануть ни в чем; а сказав Ему то, что, как известно вам самим, Он уже знает, вы ничем не рискуете»]. – Св. Амвросий. Expositio Evangelii secundum Lucam. VII. 225.


[Закрыть]. И тем не менее нужно предъявить ему все совершенные грехи, ничего не скрывая[308]308
  «Mora ergo absolutionis in confitendo est, confessionem sequitur peccatorum remissio» [ «Промедление с освобождением зависит лишь от исповедания, за исповеданием сразу следует отпущение грехов»]. – Св. Амвросий. Письма. XXXVII. 45 {цит. по: Свт. Амвросий Медиоланский. Собрание творений. Т. 4. Ч. 2. Указ. соч. С. 119}.


[Закрыть]. Авторы III–IV веков дают этому обязательству несколько обоснований. Одно из них вполне традиционно: добровольное и чистосердечное признание настраивает судью на сочувствие к обвиняемому[309]309
  «In judiciis saecularibus <…> quaedam tangit judicem miseratio confidentis» {«И мирских судей трогает сострадание к тому, кто сознается»}. – Св. Амвросий. De Cain et Abel. II. 9.


[Закрыть]. Другое опирается на идею, согласно которой однажды обвинителем человека перед Богом станет дьявол: тогда человек окажется в более выгодном положении, если сумеет предупредить обвинения противника, заговорит первым и сам сознается в преступлениях, которые могут быть ему вменены[310]310
  Св. Амвросий. De paenitentia. II. 7. 53: «Si te ipse accusaveris, accusatorem nullum timebis» {«Когда ты сам себя осудишь, то не будешь иметь обличителя». – Цит. по: Амвросий Медиоланский. Две книги о покаянии. Указ. соч. С. 84}. Ср. также: Св. Амвросий. De paradiso. XIV. 17.


[Закрыть]. Кроме того, поскольку Христос выступает адвокатом и заступником человека перед Богом, полагается правилом, что грешник должен доверить свое дело Христу, признавшись ему в своих грехах[311]311
  Св. Амвросий. Expositio Evangelii secundum Lucam. VII. 225: «Confitere magis, ut interveniat pro te Christus, quem advocatum habemus apud Patrem» {«исповедоваться тем более, что вступается за тебя Христос, коего адвокатом имеем перед Отцем»}; ср.: Св. Августин. Речь о Псалме 66. 7.


[Закрыть]. И наконец, еще один аргумент, который может показаться нам странным: тот, кто сознается в своих грехах, не только оправдывает себя перед Богом, но и оправдывает самого Бога и Его гнев против слабостей человеческих, тогда как отрицание своих грехов равносильно желанию выставить Бога лжецом[312]312
  Св. Амвросий. Apologia de propheta David. X. 53: «si autem dixerimus quia non peccavimus, mendacem facimus Deum» {«если же мы сказали бы, что не согрешили, сделали бы обманщиком Бога»}.


[Закрыть].

3. Но на деле обе эти модели – медицинская и судебная, которые впоследствии станут столь важными для организации и оформления покаянного признания, играют, как кажется, лишь вспомогательную роль в практике экзомологезы. Обязанность кающегося проявлять себя в истине своей греховности и в подлинности своего покаяния находит более глубокое основание в своей связи с мученичеством. Покаяние связано с мученичеством по двум причинам. С одной стороны, мученику обещано прощение грехов: пролитая им кровь смывает грехи. Если он соглашается вторично исповедовать в истязаниях веру, впервые выказанную при крещении, то эти истязания становятся вторым крещением, [так же] отпускающим грехи, как и первое[313]313
  Ориген говорит о «крещении мученичеством», полученном при преследованиях (Exortatio ad martyrium. 30). В том же тексте (39) он говорит, что мученическая кровь смывает грехи. Тертуллиан говорит о мученичестве как о secundum lavacrum {второй купели} (De baptismo. XVI {цит. по: Тертуллиан. О крещении. Указ. соч. С. 102}) и aliud baptisma {«другом крещении»} (De pudicitia. XXII). См. об этом: Malone E. E. Martyrdom and Monastic Profession as a Second Baptism. Düsseldorf, 1951.


[Закрыть]. С другой стороны, спасительная сила покаяния – еще одного «второго крещения» – была после трудных дискуссий признана причитающейся падшим, то есть решившим отступить от веры, под страхом пыток. Для них покаяние есть способ вновь утвердить свою веру, приняв мученичество, которого они по слабости своей пожелали избегнуть. Эта тема возникает сразу после великих гонений и сохраняется в дальнейшем. Покаяние предстает в ней субститутом мученичества для тех, кто уже не имеет возможности испытать свою веру под страшной угрозой. «Мученики убиты, – вопрошает святой Августин, – и кто чада тех убитых, если не мы? И как добиться нам избавления, если не сказав Господу: „Ты разрешил узы мои, Тебе принесу жертву хвалы“?»[314]314
  Св. Августин. Речь о второй части Псалма 101. 3. Позднее св. Григорий скажет: «Хотя ныне нет гонений, однако же и в мире есть место мученичеству, потому что, хотя мы и не подклоняем выи плоти под меч, однако же духовным мечом должны посекать в сердце плотские пожелания». – Беседы на Евангелия. III. 4 {цит. по: Григорий Двоеслов. Беседы на Евангелия / пер. архимандрита Климента. М.: Сибирская Благозвонница, 2017. С. 50}.


[Закрыть]