Текст книги "Венецианский эликсир"

Весь мир желает заключить ее в объятия, а Массимо обязательно захочет нагреть на этом руки.

Мысль о том, что Массимо Тоси надул его, вызывает у Валентина приступ холодной ярости.

Если этот смуглый маленький паразит наврал, то он сейчас смеется надо мной.

Эта мысль невыносима.

Я голову ему оторву, если он продал мне третьесортную девицу.

Его руки начинают трястись, и он чувствует, как по спине катится одинокая струйка пота.

Валентин спрятал в кармане пузырек с препаратом, пользующимся бешеным успехом. «Спокойствие» является напитком, в котором на унцию сладкого сиропа приходится один гран морфия. Эта бутылочка должна успокоить нервы Мимосины Дольчеццы, поскольку она наверняка будет взволнована, предвкушая вечер в компании такого важного джентльмена, как он. Она будет нервничать, это бесспорно. Ее сердце будет рваться наружу, а душа замирать. Он сочувствует ей. Он быстро отвлечет ее и добавит несколько капель эликсира в ее бокал. После этого она успокоится и развеселится, и дело двинется к логическому и естественному завершению.

Но что это? Валентин Грейтрейкс, вертя бутылочку в руках, внезапно останавливается в темном углу, поднимает ее и снимает крышку. Он делает быстрый глоток, проверяет, сколько осталось, и снова закрывает наполовину опустевшую бутылочку крышкой. Присвистывая, он идет дальше к заветной двери.

Неожиданно его охватывает страх, что его дыхание уже не столь свежо, как прежде. Он роется в кармане в поисках зелья, предназначенного для одного страждущего. Диззом уже состряпал рекламный листок для него. Валентин помнит все хвори, которые излечивает эта дрянь: плохое усвоение пищи, обложенный язык, дурной привкус во рту, вздутие, отрыжку, избыток желчи и беспокойный сон. Он проглатывает немного препарата и тут же ощущает острый характерный вкус ревеня и кубебы.

Ощущая во рту свежесть, он стучит в дверь и вежливо ожидает приглашения войти. За дверью не слышно ни звука. Он снова стучит, на этот раз немного громче. И снова никто не отзывается. Валентин безотчетно запускает руку в карман и достает пузырек со «Спокойствием». Смакуя остатки зелья, он ощущает на шее чье-то теплое дыхание. Несколько синевато-багровых капель падает на белоснежную сорочку и парчовый жилет, когда он резко разворачивается, все еще с бутылочкой в руке, чтобы выяснить, кто посмел подкрасться к нему. Другой рукой он держится за стеклянный кинжал, зашитый в подкладку сюртука, готовый встретить любую неожиданность. Только Валентин Грейтрейкс знает, как достать миниатюрное оружие, не порезав пальцы, знает, как найти рукоятку, хрупкую, словно хребет воробья, и куда воткнуть красивый клинок, чтобы поразить противника насмерть.

Ибо подобный кинжал имеет одну особенность – при ударе опытный боец просто проворачивает рукоятку и отламывает ее, оставляя в теле противника клинок, который начинает все глубже проникать в плоть, и ничто не в силах остановить его. Жертва не может вытянуть его, поскольку острые края режут пальцы. Влажный от крови и соков проткнутых органов, клинок движется все глубже. Чем активнее жертва мечется в агонии, тем дальше продвигается маленькое лезвие. Если жертва не двигается, то и стеклянное жало тоже бездействует, но стоит ей хотя бы вздохнуть, и нож тут же продолжит движение. Ни один хирург не в состоянии вовремя извлечь его, чтобы остановить гангрену. Потерявший сознание раненый начинает угасать всего через несколько часов после фатального происшествия.

Все эти образы проносятся перед внутренним взором Валентина, пока он разворачивается к неизвестному человеку, стоящему у него за спиной. Он удивлен, видя, кто перед ним, ведь это не кто иная, как Мимосина Дольчецца собственной персоной, все еще одетая в прозрачное белое платье, покрытое тонким слоем пыли с кулис. Она смогла приблизиться к нему незаметно благодаря мягким туфелькам.

Не сдержавшись, Валентин восклицает:

– Святой Боже, это же она! Меня чуть удар не хватил.

Он тут же краснеет, презирая себя за это.

Но ее лицо не выражает никаких эмоций, оставляя ему судить о ее чувствах, как заблагорассудится. Она не двигается. Только богато украшенная заколка с перьями качнулась от удивленного вздоха Валентина.

Она не поняла ни слова. И сама струхнула немного, бедная малютка.

– Не бойся, дорогая, – мягко говорит он, еле сдерживая дрожь в руках. – Я пришел пригласить тебя на ужин.

Она улыбается и глядит ему прямо в глаза. По всей видимости, она не замечает пятен «Спокойствия» на его вздымающейся груди.

Потом она делает полуреверанс-полупоклон, выражая не только согласие, но и благодарность за предложение. Ее заколка мягко колышется. Поднявшись, она пронзает его таким взглядом, который способен разрушить больше браков, чем война.

Значит, все будет так, как и должно быть. Она ни с кем не была. Я определяю это с первого взгляда.

Дыхание Валентина успокаивается. Он даже рад, что она не собирается переодеваться и смывать грим. Ее волосы все еще собраны, как для представления, обрамляя красивое лицо и ниспадая тяжелыми локонами на спину. Она распахивает дверь в грим-уборную и, не глядя в зеркало, надевает шляпу с оборками и накидывает на платье просторный плащ, явно позаимствованный из театрального реквизита. Все указывает на ее податливость. Она тихо идет за ним по коридорам к двери, за которой их ожидает экипаж. Ее шаги и дыхание не производят никакого шума, потому Валентин то и дело поглядывает в ее сторону, чтобы удостовериться, что она все еще следует за ним. С каждым взглядом его все сильнее пленяет ее прекрасный профиль. Лицо покрыто тонким слоем грима, что добавляет ей очарования.

Когда экипаж отъезжает, под соседним фонарем возникает белое пятно. Это лицо итальянца с тонкими и привлекательными чертами. Он наблюдает, как Мимосина утопает в мехах, разложенных в карете, и на его лице мелькает тень острого неудовольствия.

Валентин Грейтрейкс не замечает ничего, кроме женщины, которая смотрит на него. Даже не прикасаясь к нему, она умудряется ласкать его взглядом. Он тонет в ее красивых бездонных глазах.

5

Отличный бульон

Берем каплуна (ощипанного, выпотрошенного и порезанного на куски); ножки овец, четыре штуки; стружки оленьего рога и слоновой кости, всего по унции; желтого судака, три драхмы; финики, двадцать штук; толченый изюм, четыре унции; перловую крупу, одну унцию; варим в одном галлоне вешней воды, пока не останется две кварты, добавляя ингредиенты, когда она закипает. Сушеная луговая ромашка, мать-и-мачеха, адиантум, мята, всего по одной пригоршне; мускатный орех, вино малага, одна пинта; процедить.

Это удобный рецепт. Переваривается с трудом, но легко усваивается. Более того, выделяет мягкий, клейкий сок, который растворяет твердые частицы в крови.

Ее комнаты богато убраны, а служанка проявляет такт, который можно купить только за хорошие деньги. Девушка делает реверанс, наклонив голову, заключенную в аккуратную шапочку, и тут же исчезает.

Валентин доволен, что приготовления к ужину уже сделаны. Значит, ему не придется отсылать человека в харчевню за едой, которая навряд ли кому-нибудь понравится. И дело даже не в том, что ему жалко денег. Нет, он может сотней разных способов продемонстрировать свою благодарность. Но ему не хотелось бы терять время на организацию и доставку заказа на дом. Валентин Грейтрейкс не тот, кто любит придерживаться устоев. Он предпочитает есть мало, посещая разные заведения, где можно перекусить на скорую руку и отправиться заниматься более интересными делами.

Стол накрыт в континентальном стиле. Пламя чистой спермацетовой свечи освещает хрустальную и фарфоровую посуду, расставленную, словно элементы сложной и рискованной игры. Вино налито в графин, а бокалы освежены. Валентин впечатлен и немного взвинчен.

Мимосина Дольчецца в первый раз заговаривает с ним.

– Пожалуйста, – говорит она, улыбаясь и кивая в сторону более удобного стула. Валентин навсегда запомнит, что это была первая фраза, которую он услышал от нее.

Засунув руку в карман, он отпихивает бутылочку со злополучным «Спокойствием» в сторону и принимается нащупывать другие пузырьки, припасенные заблаговременно. Для первого блюда – маленькая «Черная Капля», опиум, растворенный в соке дикого краба. На десерт – успокаивающий эликсир из болеутоляющего, алкоголя, опиума, бензойной кислоты, анисового масла и камфоры. Как ни странно, но тот же самый препарат его шарлатаны продают трубочистам для лечения мошоночных опухолей, которыми те часто страдают. Также это зелье известно тем, что помогает укротить строптивую даму.

Он осторожно проглатывает одну каплю, пока Мимосина поправляет шаль. Не то чтобы он не уверен в себе, просто ему хочется взбодриться.

Как здесь мило. В жизни не видел такой милой дамы. Она умеет себя держать.

У Валентина начинает бурчать в желудке, когда он видит все яства, которые слуга расставляет перед ними. Он по очереди пробует густой блестящий суп неизвестного состава, мелко нашинкованные овощи, облитые пикантным маслом. На блюде лежит рыба в обрамлении нескольких морских угрей. Мясное блюдо представлено соблазнительными кусочками, вымоченными в ароматном креме.

Напитки самые разные, не хватает только обычного эля. И, наконец, бокал бренди со взбитым яичным желтком.

За едой она почти ничего не говорит, лишь изредка указывает ему на разные блюда, как бы советуя взять добавки. Она улыбается, с удовольствием замечая его явное удивление.

Вид хозяйки возбуждает больший аппетит, чем сам обед. Валентин замечает, что подобные чувства взаимны. Это видно по ее жестам, по языку ее тела. По тому, как она наблюдает за его трапезой, Валентин понимает, что ей хочется поцеловать его, слиться с ним воедино. Блеск глаз красотки выдает не только ее животное желание, но и нечто более глубокое: нежность, привязанность.

Валентин больше не уверен, что у нее на лице есть грим. Ее коралловые губы не оставили на бокалах ни единого следа помады. Тени, которые зрительно увеличивают ее глаза, кажутся вполне природными. Если на ее лице есть грим, то он стал неотъемлемой его частью.

Мягкими жестами она задает вопросы. Хочет ли он, чтобы она пела для него? Чтобы дала своеобразное частное представление?

Почему бы и нет? Это может немного оттянуть развязку и позволить ему переварить тяжелую пищу перед кульминацией вечера. Он улыбается и жестами показывает, что очень рад предложению.

Мимосина начинает петь. Ее голос, не поддержанный никакими музыкальными инструментами, берет за душу. Она поет какую-то итальянскую песню про любовь, ибо, судя по блеску ее глаз, эта песня не может быть посвящена ничему иному. Даже ее маленькие ушки светятся любовью в неуверенном свете свечи.

Она это серьезно. Она поет обо мне.

Валентину приходит на ум, что он вот-вот падет жертвой чар итальянской красавицы. Ему кажется, что у него в груди бьют нежными крылышками десятки бабочек.

Это любовь с первого взгляда. Это то, о чем мечтают женщины и на чем делают деньги поэты. Валентин знает, что он красивый мужчина и что его рост и фигура заслуживают внимания, но очень скоро он начинает понимать, что эту загадочную женщину привлекает в нем его чистая душа. Из всех женщин, с которыми Валентин имел когда-либо дело, только она смогла разглядеть в нем то, что заслуживает настоящей любви. Он не знает, как она получила эту природную чувствительность. Заслуга ли это ее цепкого ума или из-за смерти Тома Грейтрейкс разучился надежно скрывать чувства? Валентин не знает. Он узнал о смерти Тома и увидел Мимосину в один и тот же день. Возможно, это внесло свою лепту во внезапное обожание, которое Валентин испытал к итальянке.

Он бывал в Венеции множество раз, был знаком со многими венецианками, потому ее жесты и мимика знакомы ему. Однако в ней есть что-то иное. Нет сомнения, что это настоящая страсть, слегка приглушенная природной скромностью. Валентин думает о том, что Массимо Тоси охарактеризовал ее образ жизни как монашеский. Теперь он понимает, что хотел сказать управляющий театром.

Внезапно он ощущает острое желание отвести ее к предопределенному самой судьбой алтарю – к спальне. Ему чертовски хочется содрать с нее одежды, пососать ее груди, провести рукой по животу, погрузиться в ее рай, ее укромный уголок и не останавливаться ни на секунду как можно дольше.

Да, он испытывал похоть и раньше, но это совсем другое. Все предыдущие чувственные порывы меркнут перед этим цунами, сотканным из эмоций.

Ему кажется, что она чувствует то же самое, поскольку, когда он начинает ерзать на стуле, она тоже невольно хмурится и поправляет платье. Они поднимаются почти одновременно и поворачиваются к арке, которая ведет в спальню. Они еще не прикасались друг к другу, но атмосфера в комнате уже накалилась до предела. С трудом продвигаются к двери, складывается впечатление, что они оба ослаблены страстью.

Валентин чувствует сильнейшее волнение и страх обидеть ее, поскольку желание, которое сжирает его, сильно настолько, что способно разорвать женщину на части. Перед его глазами быстро пролетают сладострастные картины, где он быстро берет ее в разных позах, начиная от классической и заканчивая самой извращенной из возможных. Он все не может насытиться и овладевает ею снова, снова и снова, изо всех сил стараясь разрядиться в нее.

А ведь я ее еще и пальцем не тронул.

Спальня выглядит шикарно. Окна убраны фиолетовыми занавесками. Большая кровать скрыта тяжелым балдахином. Но Валентину это место кажется искусственным, словно театральные декорации. Он с волнением воображает, что стены скрывают хихикающих юношей с веревками. Чтобы успокоить нервы, он делает еще один глоток из бокала с бренди, который держит в руке.

Мимосина жестами дает ему понять, что ей надо оставить его на минуту. Не иначе как она хочет подготовиться к соитию с ним. Она исчезает за дверью, из-за которой через несколько секунд доносится шум, который говорит Валентину, что на обустройство женского будуара не пожалели средств.

Он гадает, позволит ли она ему раздеть себя или все сделает сама. Он представляет, как пальцы итальянки расстегивают непослушные пуговицы его камзола, и распаляется еще сильнее.

Когда она возвращается в спальню, все еще одетая в сценическое платье, времени уже не остается. Он даже не хочет раздевать ее. Это было бы слишком интимным жестом. Он не хочет оголяться перед ней, не хочет прикасаться к ее волосам.

Он подхватывает ее на руки и несет к кровати, быстро расстегивает пуговицы на брюках и тут же седлает девушку, моментально проникая в ее сладкую пещерку. Это напоминает искусство стрельбы из лука, езду на лошади, падение в глубокий колодец, взрыв порохового погреба.

Через несколько минут все кончено. Валентин стесняется наклониться и поцеловать ее зардевшееся, благодарное лицо. Он замирает над ней, ожидая возвращения желания, не в силах заглянуть в ее красивые глаза.

У него все плывет перед глазами, когда он вспоминает, как в момент оргазма она воскликнула «синьор». Насколько ему известно, это слово означает «мой господин». Он благодарен ей, поскольку это означает, что Мимосина Дольчецца видит в нем аристократа, а не того, кем он является на самом деле, – безродного бедняка, сколотившего состояние, но не имеющего никакого титула.

Он аккуратно ложится на кровать рядом с Мимосиной. Ему приходит в голову, что он до сих пор не выяснил, говорит ли она по-английски. Он хочет рассказать ей о своем детстве, о том, какие чувства испытал, когда увидел ее в первый раз в театре. Он хочет осыпать комплиментами ее лицо и тело, хотя так и не успел ее раздеть, а во время соития ему не удалось найти ни одной застежки или пуговицы. Он хочет рассказать ей о Томе, чтобы она утешила его.

Впервые в жизни ему не хочется покидать ложе, на котором он получил столько удовольствия. Он все не решается притронуться к ней. Он хочет остаться и держать ее в объятиях, просто чувствовать ее теплое дыхание на коже.

Но он не знает, как сказать ей об этом. Как собака, махая хвостом, он тщетно пытается показать ей свое обожание. Непривычные ему слова все никак не могут сорваться с его губ. Он даже не знает, как в таких случаях следует себя вести. Вместо этого он смотрит на нее и кивает, словно заведенный.

Он ненадолго задремывает, просыпается и видит, что она глядит на него. Валентин возбуждается и берет Мимосину снова, на этот раз медленнее, с чувством. Но он все еще стесняется стянуть с нее или с себя одежду. Рано утром он встает, целует ее, одевается и выходит из дома к карете, будит кучера, и они уезжают на Бенксайд.

6

Электуарий из амброзии

Берем засахаренные коренья амброзии, две унции; засахаренный корень синеголовника, одну унцию; засахаренный мускатный орех, пол-унции; сок кермесоносного дуба, шалфей, всего по две драхмы; длинный перец в порошке, шестнадцать гран; смешать.

Это афродизиак, который эффективно восстанавливает чахоточных и истощенных людей. Доза от двух до трех драхм. Принимать утром и вечером с бокалом старой малаги или другого испанского вина.

Он просыпается с одной-единственной мыслью в голове – купить Мимосине брошь с бриллиантом.

Он посылает за Диззомом и спокойным голосом объясняет, что ему нужно. Ему нужна сотня брошей с бриллиантами, чтобы актриса выбрала одну из всех, что может предложить Лондон. К обеду новость распространяется по городу. Все более-менее крупные воры знают, что им следует доставить на Бенксайд лучшие броши с бриллиантами, если они хотят и дальше дружить с Валентином Грейтрейксом.

Уже через день бриллианты от Голконды до Бразилии начинают сыпаться на Бенксайд, словно звезды. Они прибывают в рукавах, носовых платках, под шляпами, даже в деревянной ноге, которая прекрасно для этого приспособлена. К Валентину стеклось столько бриллиантов, что он с удовольствием сравнил Мимосину с французской королевой, которая удивила Европу покупкой ожерелья с тремястами сорока семью бриллиантами.

Диззом вешает на броши аккуратные этикетки с загадочными знаками и выкладывает на бархатные тряпочки. Плотник, подвизавшийся в изготовлении двойных доньев для гробов, обязуется смастерить демонстрационный стенд. Становится известно, что крайним сроком доставки брошей будет полдень следующей пятницы.

Глядя на сверкающее богатство, Валентин внезапно вспоминает Тома, который всегда любил бриллианты, их пронзительный блеск и непостоянную судьбу. Именно старый список любимых украшений Тома был роздан для ознакомления ворам, которые теперь считают Валентина знатоком драгоценностей, не подозревая, что им был почивший Том.

На столе в комнатах Мимосины Дольчеццы он видит газеты, пестрящие заметками об участившихся налетах на ювелирные лавки по всему городу. Ему интересно, почему она покупает «Дэйли Юниверсал Регистер», ведь напыщенная и витиеватая речь должна быть очень сложна для ее понимания, учитывая, что Мимосина плохо знает язык. Однако она, должно быть, все же кое-что понимает, потому что он замечает несколько газетных вырезок, посвященных товарам для женщин, которые она изучает, вооружившись увеличительным стеклом. Более того, она заказывает эти товары. На столе в беспорядке расставлены сердечный бальзам Годфри, женские пилюли Хупера, порошки от лихорадки доктора Джеймса.

Уверенный, что она не заметит связи с газетными статьями, он ставит на стол стенд, распахивает его дверцы и поясняет, помогая себе жестами, что не смог выбрать для нее самую лучшую, потому ей необходимо сделать выбор самой.

Ее глаза расширяются, и она тут же резко захлопывает дверцы. Он снова распахивает их и нежно проводит ее пальцами по холодной поверхности драгоценных камней. У нее гладкая, как тюльпан, ладонь. На пальцах нет ни одного кольца.

Она глядит ему в лицо, словно спрашивая: неужели это все для нее?

Он целует ее и поворачивается к стенду.

Нежно, почти с неохотой, она указывает на самую маленькую брошь. Так скромно! Совсем иначе, чем жадные шлюхи, с которыми он имел дело раньше. Он представляет, как бы они взвешивали броши в руках, выпрашивали другие подарки.

– Нравится? – нежно спрашивает он, поднимая брошь с вельвета и протягивая ей. Ему приятно, что она в них немного разбирается. Бриллианты, ограненные из изумрудов, несмотря на малый размер, идеальны и ослепительны. Она опускает взгляд, будто бы его щедрость кажется ей чрезмерной. Она не надевает брошь немедленно, а в недоумении глядит на подарок, лежащий на его ладони.

Он переворачивает вещицу, читает, что написано на этикетке, наклеенной Диззомом, и с радостью узнает, что брошь украдена у его знакомого ювелира. Он мысленно отмечает, что нужно отправить Диззома к нему с предложением выковырять бриллианты из почти сотни брошей и украсить ими тиару, парюру, серьги, да все, что угодно, что можно украсить драгоценными камнями. Но только не кольцо.

Не хватало, чтобы она приняла это за намек.

Вместе с этим подарком он презентует ей платья, меха, молочно-белый жемчуг, все, что женщины любят покупать в Лондоне! Этот город – рай для жадных женщин. Он вспоминает о дочери Тома Певенш, которая совсем недавно продемонстрировала ему, что такое жадность.

Он представляет, как купит актрисе небольшой островок в венецианской лагуне. Там будет обычная беседка, где они смогут предаваться любовным утехам. Иногда он воображает эту беседку увешанной бриллиантами.

Вечер заканчивается так, как и должно.

Сейчас тело Тома прибыло в Париж. Валентину принесли эту весть, и он снова грустит. Стоит ли показывать Певенш останки отца, на чем она так категорично настаивала, или имеет смысл солгать, что их захоронили в Венеции? Он склонен позволить ей увидеть Тома. Друзья Диззома сообщают, что тело тщательно забальзамировали и в пути оно совершенно не пострадало.

Валентин попросил учительницу рассказать новость о смерти Тома его дочери. Он не доверял себе в этом деле. К тому времени как он вышел выпить чаю, она уже достаточно пришла в себя, чтобы разговаривать об отце и его смерти. Что-то в ее поведении кажется ему странным. В ее любопытстве напрочь отсутствует деликатность. Она хочет знать подробности, требует, чтобы он описал оружие убийцы, спрашивает, как долго отец умирал, и угрожающе замолкает, когда он отказывается отвечать на ее вопросы. Он извиняется и выходит, якобы чтобы принести газеты. Когда он возвращается, она снова начинает трещать, как попугай. Это ужасно. Она уже не маленькая, чтобы это можно было списать на детскую бездумность. Ее поведение не похоже на поведение двенадцатилетней девочки, которая хорошо образована и защищена от мира.

В этом она так не похожа на Тома. Том был изысканным, очаровательным, умным.

Внешне она тоже мало на него похожа, хотя унаследовала его крепкую фигуру. Юная Певенш роста выше среднего. К тому же она немного полновата. Сегодня она одета в безвкусное, кричащее черное платье, похожа на глупую куклу, которые продают на ярмарке святого Варфоломея. Она сама выбрала это платье и теперь гордится им. Однако многочисленные шнуровки и оборки мешают ей нормально передвигаться. Белая плоть выпирает в тех местах, где расходится материя.

Валентин ни секунды не колебался, когда брал дочь Тома под свою опеку. Он уже назначил для нее определенную сумму на содержание, сообщив об этом жеманной госпоже Хаггэрдун. Что делать с ней во время каникул, он не знал. Он решил подумать об этом позже. Сам Том никогда не забирал девочку домой из пансиона, предпочитая навещать ее там. Валентина удивляет и одновременно забавляет то, что Певенш не выказывает ему никакой благодарности за помощь. Она ожидает, что ее будут водить на дорогие обеды и рауты, а в день, когда Певенш услышала о смерти отца, она запросила увеличения суммы на свое содержание.

Она принимает все это как должное, говоря: «Полагаю, я уже слишком большая, чтобы ты послал меня к „ангелам“». – И прежде чем он понимает, что она шутит, ему приходит на ум, что она знает о существовании женщин, которые берут на попечение детей за определенную плату, а потом как можно быстрее провожают их в мир, где их родителям больше не придется на них тратиться. Действительно, родители и эти так называемые «ангелы», которые часто жертвуют деньги различным похоронным клубам, могут даже заработать на смерти ребенка. Певенш не может этого знать, однако данная тема очень болезненна для Валентина, поскольку несколько подобных «ангелов» состоят у него на службе. Он их жестко контролирует и жертвует некоторые суммы нескольким похоронным клубам, поскольку кое-кто из его девочек, привозящих на себе кружева из Франции и разыгрывающих пациенток, излеченных его снадобьями, имеют на удивление плодовитое чрево, но отличаются неумением избавляться от собственных нежеланных детей. Он сожалеет о том, что ему приходится прибегать к подобным методам, однако он любит своих девочек и не хочет, чтобы у них на руках была кровь.

Певенш по-детски заинтересовалась участившимися в городе кражами драгоценностей.

– Это ведь ужасно, не так ли, дядя Валентин? – весело спрашивает она. – Утереть нос французской королеве.

Она выдвигает одну теорию за другой, и некоторые из них опасно близки к истине. Она запомнила названия всех заведений, которые были обворованы, а также стоимость украшений, украденных за последнюю неделю. Валентин мысленно делает пометку о том, чтобы выделить Певенш одну из брошей, отвергнутых Мимосиной, прежде чем остальные пойдут на переоформление. Валентин думает, что этой неуемной любовью к бриллиантам Певенш сильно напоминает отца.

Слушая Певенш вполуха, Валентин уже почти готов рассказать правду, доставить ей этим удовольствие. Возможно, у нее появились бы идеи, как можно освежить игру, ведь для нее это именно игра. Даже смерть отца она рассматривает не как трагедию, а как неожиданный поворот в захватывающей драме. Она уже предложила на его суд два сценария отмщения за Тома.

Валентин говорит Певенш, что делом об убийстве ее отца занимаются. Она хмурится.

– Почему ты не говоришь мне, о чем думаешь, дядя Валентин? Почему ты так скрытен?

Он нервно улыбается и встает со стула, протягивая руку к шляпе и трости. Больше никто не смеет вот так расспрашивать его.

– Когда ты снова придешь, дядя Валентин? – спрашивает она, склонив голову набок и махая рукой. На мгновение она, кажется, уменьшилась до размеров, приличествующих ее возрасту.

– Скоро, дорогая, очень скоро, – обещает он.

– Ты же знаешь, что я живу твоими визитами, – шепчет она. – С тех пор как умер папа, ты стал всем моим миром. Ты же знаешь, что у меня больше ничего нет.

Валентин понимает, что сейчас должен сказать, как она ему дорога, но лишь молча пятится, бормочет что-то, запинаясь, отрывает ее руку от себя, хватается за трость, которая мешает ему пройти в дверь.

Девочка сопровождает его до самой входной двери, прижимаясь к нему в узком коридоре. Он старается не отталкивать ее, но не может ничего с собой поделать. Когда Валентин покидает здание, он слышит, как она бездарно наигрывает на укулеле примитивную мелодию.

Ибо Певенш не стремится создавать настоящую музыку. Не успев закончить игру, она тут же начинает громко требовать чего-нибудь, и ее слушатели тут же, без лишних мыслей, дают ей это.

Валентин не понимает, зачем это делает, но он резко разворачивается и идет обратно.

Войдя в здание, он зовет управляющую пансионом и передает ей пакет с наличными деньгами.

– Купите девочке что-нибудь хорошее, – мрачно говорит он громким голосом, чтобы Певенш услышала его. – Потратьте все.

Укулеле мгновенно замолкает, и юная почитательница гармонии счастливо вздыхает.

На языке улиц Лондона деньги называются «имбирем» или «бальзамом». Валентину Грейтрейксу приятны ассоциации, которые возникают с этими словами. Он знает по опыту, что деньги могут исцелить и помочь в самых различных ситуациях.

7

Декокт «Крестец»

Берем кирказон в порошке, шесть драхм; кипятим в пинте воды, пока не останется половина; процеживаем и добавляем алкоголь; кипятим оставшийся корень в еще одной пинте воды, пока не останется полпинты (когда закипает, добавляем полскрупула кошенили); процеживаем, смешиваем с алкоголем, разбавляем полунцией венецианской патоки; меда одна унция; снова процеживаем.

Представляю вам самое желанное противоядие, не имеющее аналога; наполняет кровь и органы новым ферментом, освобождает их от свертывания и гниения. Расщепляет частицы яда, которые собираются в сгустки, не позволяя им достичь смертельной концентрации; оживляет дух и кровь.

Валентин Грейтрейкс проводит время с Мимосиной Дольчеццой и никуда не спешит. Постепенно они начинают снимать друг с друга одежду и занимаются любовью. Каждый раз очередной предмет туалета летит в сторону, открывая новый участок кожи, требующий ласк.

«Никто бы не поверил, если бы увидел то, что видят возлюбленные, – думает Валентин. – Именно потому любовь рождает столько метафор».

Полуобнаженная верхняя часть бедра, темный сосок. Даже когда он не может быть с ней, эти образы теснятся в его мозгу, погружая окружающий мир в бордовые и пурпурные тона.

Он знает, что был не первым у нее. Их было немного, и они не были похожи на него, конечно. Он с нежностью думает о ней как о своей голубке, и это притягивает его к ней еще сильнее. В своей жизни он был очень далек от целомудрия, однако он чувствует, что его девственность восстановилась благодаря этой любви. Должно быть, то же самое чувствует и она.

У него никогда не было такой нежной связи с женщиной. За неделю он был с ней больше раз, чем с какой-либо другой женщиной прежде. Ее тонкое тело чувственно, словно цветок. У Мимосины лучистые глаза, и она постоянно смотрит на него. Никто другой никогда не был так внимателен к его желаниям, даже те женщины, которые специально этому обучены. У нее бесподобные, непорочные, однако очень нежные руки. У него голова идет кругом при одной мысли о ее губах.

Он знает, что она любит есть. Она любит все, содержащее сахар. Она добавляет много сахара в кофе, чай и шоколад. Ей нравятся разные засахаренные и медовые лакомства, и она даже настаивает на сладких соусах к мясу и рыбе. Единственный знакомый ему человек, который имеет подобные пристрастия в еде, – это его подопечная Певенш. Она постоянно мается кишечными паразитами. Валентину не хочется сравнивать этих двух дам.

Любовь Мимосины Дольчеццы является для него беспрерывным откровением. Каждый день он познает что-то новое. Он бы ни за что не подумал, что такое возможно. О таком развитии событий он не подозревал, однако рад ему.

Наконец он снял с нее всю одежду и занялся любовью во всех позах, рожденных его фантазией, удивляясь ее гибкости. Он пытается не думать о том, где она так хорошо научилась доставлять удовольствие. Действительно, она умеет делать это так, что Валентин теряет голову от наслаждения и забывает обо всем на свете. Он проводит с ней дни и ночи напролет. Он пренебрегает собственными заботами, иногда наведываясь на склад, когда Мимосина убегает по своим загадочным делам или выступает в театре.