Текст книги "Его любимая скрипачка"

Глава 3

Когда Талос нажал на кнопку звонка входной двери Амалии, он знал, что она будет его ждать. Она распахнула дверь до того, как он опустил руку.

Она уставилась на него бесстрастно, словно между ними ничего не происходило. Словно она не теряла самообладание в его присутствии.

Он последовал за ней на кухню.

На столе стояли поднос с пирожными и две тарелки. Амалия только что сварила кофе. Она была в черных джинсах, обтягивающих ее стройные ноги, и серебристом топе. Ее прямые темные волосы были зачесаны назад и уложены в свободный пучок на затылке. Она была без макияжа, и веснушки на ее носу казались ярче.

Было ясно, что она что-то задумала. Время поджимало.

Талос снова вспомнил, что планировал вернуться домой после прослушивания в субботу и провести остаток уик-энда с дедом. Вместо этого ему пришлось покупать это ужасное парижское здание. И для чего? Чтобы уговорить профессиональную скрипачку выступить перед королем.

Талос сел на стул. Он был уверен, что Амалия согласится с его предложением. К сожалению, ему пришлось прибегнуть к шантажу, чтобы добиться своего, но он был вынужден торопиться.

Рука Амалии задела его руку, когда она поставила перед ним кружку. Он уставился на ее пальцы – длинные, изящные. Ногти на ее левой руке были короткими и квадратными, а ногти на правой руке были намного длиннее и острее. Он вспоминал ее ногти весь день.

Он также ломал голову над реакцией, которую испытал, когда прижал Амалию и усадил ее себе на колени.

Талос наслаждался обществом красивых женщин. И красивые женщины любили его. Узнавая, кто он, они смотрели на него откровеннее и соблазнительнее.

Он еще не встречал женщину, которая испытывала бы к нему такую неприязнь. Он еще не встречал человека за пределами своей семьи, который в чем-то ему отказывал.

Амалия Картрайт обладала уникальной красотой. Ее дерзость одновременно злила и интриговала Талоса.

Ему захотелось узнать ее поближе.

Он почувствовал, как она переменилась, когда он схватил ее за руки. Как она затаила дыхание. Он тоже затаил дыхание. Сначала он смотрел на ее пальцы, а через секунду возбудился так, что просто опешил.

Он никогда не испытывал подобных ощущений.

И сейчас, наблюдая, как Амалия усаживается за стол, он снова почувствовал уже знакомое волнение.

– Месье, – сказала она, как только устроилась за столом и уставилась на него зелеными глазами, – недавно вы взывали к моим лучшим качествам…

– Но вы мне отказали, – вставил он.

Она кивнула в знак согласия:

– У меня были причины, которыми я собираюсь поделиться с вами, в надежде воззвать к вашим лучшим качествам.

Он настороженно оглядел ее, но промолчал.

– Мне очень жаль, но я соврала вам. Я не буду участвовать в другом концерте. – Она пожевала нижнюю губу. – У меня страх перед сценой.

Ее заявление было настолько смехотворным, что Талос покачал головой и рассмеялся.

– У вас? – спросил он, не потрудившись скрыть недоверчивость. – У дочери Колетт Бартез и Джулиана Картрайт страх перед сценой?

– Вы знаете, кто я?

– Отлично знаю. – Он скрестил руки на груди и посерьезнел. – Я должен был о вас разузнать.

Он заметил, как ее зеленые глаза дерзко сверкнули – первый признак того, что ее спокойствие обычная бравада.

– Ваша мать-француженка – самое успешное меццо-сопрано в мире. Я признаю, я не слышал игру вашего отца, но я понимаю, что он известный английский скрипач. Я также узнал, что ваш отец когда-то играл в Карнеги-Холл с моей бабушкой.

Он наклонился вперед и положил подбородок на руки.

– В детстве вас считали вундеркиндом, но, когда вам исполнилось двенадцать лет, ваши родители убрали вас подальше от публики, чтобы вы сосредоточились на своем образовании. В двадцать лет вы стали профессиональным музыкантом и вступили в ряды Национального оркестра Парижа в качестве второй скрипки. Эту позицию вы удерживаете уже пять лет.

Она пожала плечами, выражение ее лица было сдержанным.

– То, что вы описали, знает любой человек, имеющий доступ к Интернету. Мои родители не прятали меня от публики из-за моего образования. Просто моя мать не могла сказать правду журналистам. Она не вынесла бы позора, что ее дочь не может выступать на публике.

– Если вы не можете выступать на публике, как вы объясните тот факт, что вы выступаете с оркестром по крайней мере один раз в неделю?

– Я вторая скрипка. Я сижу в задней части оркестра. У нас в среднем восемьдесят музыкантов. Зрители смотрят не на меня, а на весь оркестр. Если я буду у всех на виду на гала-вечеринке у вашего деда, я не смогу играть. Это унизит меня, мою мать и вашего дедушку. Вы этого хотите?

Отец Амалии – единственный человек, который не будет за нее стыдиться. На самом деле именно ее отец пошел против воли своей жены и спрятал Амалию от публичности.

Талос прищурился, проницательно глядя на нее:

– Почему я должен верить, что вы мне не лжете?

– Я…

– По вашему собственному признанию, вы солгали о том, что участвуете в другом концерте.

– Это была ложь во спасение.

– Лжи во спасение не бывает. Если вы не можете играть перед людьми, как вам удалось вступить в оркестр?

– Это было слепое прослушивание. Каждый музыкант играл за ширмой.

Он медленно покачал головой, взгляд его светло-карих глаз стал нечитаемым.

– Я никак не пойму, то ли вы говорите правду, то ли снова лжете.

– Я говорю правду. Найдите другую скрипачку.

– Нет. Нервозность и страх можно преодолеть. Но я не смогу найти скрипача, который достойно исполнит последнюю пьесу моей бабушки.

Нельзя забывать, что время почти истекло. Он может провести остаток жизни в поисках подходящего скрипача и не найти его. А вот игра Амалии сразу задела его за живое.

– Что вы знаете о моем острове? – спросил он.

Она немного смутилась от резкой смены темы:

– Немного. Это недалеко от Крита, да?

– Крит наш ближайший сосед. Как критяне, мы произошли от минойцев. Веками Агон атаковали римляне, османы и венецианцы. Мы отбивались от всех них. Только венецианцы на короткий период сумели нас покорить. Мой народ под руководством воина Ареса Патакиса, чьим прямым потомком я являюсь, восстал против оккупантов и прогнал их с нашей земли. С тех пор никто не приходил на нашу землю с войной. Агониты никогда не будут угнетены или порабощены. Мы будем бороться за нашу свободу до последнего вздоха.

Он сделал паузу, чтобы отпить кофе.

– Вам, наверное, интересно, почему я говорю все это, – сказал он.

– Я пытаюсь вас понять, – задумчиво призналась она.

– Вы должны понимать, что моя семья и наш народ бойцы по природе. Страх перед сценой? Нервы? Это можно победить. И вы победите с моей помощью.

Амалия легко представляла себе Талоса Каллиакиса в бою, в латах и с копьем в руке. Но ее страх сцены не имеет ничего общего с войной.

– Я договорился с вашими дирижерами, – сказал он. – Вы поедете на Агон через несколько дней и останетесь там до гала-вечеринки. Ваш оркестр начнет репетировать немедленно и вылетит за неделю до Гала, поэтому вы сможете репетировать с ними.

Ей расхотелось быть любезной.

– Я не понимаю, зачем вы это сделали.

– У вас будет месяц на Агоне, чтобы акклиматизироваться.

– Мне не нужна акклиматизация. Агон не центр пустыни.

– У вас будет месяц, чтобы подготовиться к выступлению, – продолжал он, игнорируя ее, хотя его глаза снова угрожающе сверкнули. – Вас никто не станет отвлекать.

– Но…

– Вы преодолеете страх перед сценой, – произнес он с уверенностью человека, который никогда не проигрывал. – Я лично за этим прослежу. – Пауза. – Итак?

Она подняла глаза и встретила его проницательный взгляд.

– Вы будете играть на гала-вечеринке? – категорично спросил он. – Или мне уволить сто музыкантов? Должен ли я уничтожить их карьеру, как и вашу? Не сомневайтесь, я сделаю это. Я уничтожу вас всех.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

Она верила ему. Он может разрушить ее карьеру. Она понятия не имела, как именно он будет это делать, но он это сделает.

Но как она может согласиться на выступление? В последний раз, когда она солировала, вокруг нее были ее родители, их друзья-музыканты, актеры, писатели и певцы. Она унизила себя и свою мать перед всеми ними. Разве ей удастся стоять на сцене перед главами государств и не волноваться?

После того ужасного инцидента Амалия попыталась солировать всего один раз и попала в больницу. Ее отец пришел в ярость и обвинил свою жену в эгоизме и использовании их единственного ребенка в качестве игрушки.

К горлу Амалии подступил ком, когда она вспоминала, что через несколько недель после того случая ее родители развелись и отец получил над ней первичную опеку.

Однако ей повезло. Да, ей стало действительно трудно, но она знала, что может рассчитывать на обоих родителей. Она никогда не голодала. У нее была крыша над головой. Ее коллеги не были такими удачливыми. Не у многих из них были богатые родители.

Она подумала о ласковой Джульетте, которая была на седьмом месяц беременности, ожидая третьего ребенка. О Луи, который только на прошлой неделе сумел оплатить поездку своей семьи в отпуск в Австралию. О ворчуне Жиле, который стонал каждый месяц, когда с его счета снимали ипотечный платеж.

Все эти музыканты, все эти служащие…

Они еще не знают, что могут остаться без работы.

Она со всей ненавистью уставилась на Талоса.

– Да, я поеду. Но с последствиями придется мириться вам.

Амалия посмотрела в иллюминатор на Агон. Когда самолет пошел на снижение, она заметила пляжи с золотистым песком и высокие горы, поросшие зеленью, и белые здания.

Крепко держа в руках скрипку, она последовала за пассажирами бизнес-класса к металлическому трапу. После слякотной мартовской погоды в Париже тепло Агона привело ее в восторг.

Амалия бывала более чем в тридцати странах, но ни разу не бывала в таком гостеприимном аэропорту, как на Агоне. Совсем скоро она вышла из аэропорта и уселась в поданный ей автомобиль.

Черты раннего греческого наследия Агона были повсюду, начиная от архитектуры и заканчивая дорожными знаками на греческом языке. Но теперь Агон суверенный остров. Повсюду царила чистота, дороги и здания были ухоженными. Когда они проезжали мимо гавани, она вытянула шею, чтобы внимательнее рассмотреть белые яхты; некоторые из них были огромными, как круизные лайнеры.

Вскоре они оказались далеко от города и стали подниматься по извилистой дороге в горы. Амалия открыла рот от удивления, когда впервые увидела дворец, гордо стоящий на холме. Он походил на священный греческий памятник. Огромный и просторный, он обладал ближневосточными чертами, словно был построен для султана несколько веков назад.

Но она ехала не во дворец. Шофер притормозил и въехал через кованые железные ворота, а потом медленно направился к вилле, выглядящей как отель. Объехав виллу, шофер остановил машину у коттеджа.

Пожилой мужчина с копной седых волос вышел из парадной двери, чтобы поприветствовать Амалию.

– Добрый вечер, мадам! – тепло сказал он. – Я Костас.

Объясняя, что он управляет главной виллой его высочества принца Талоса, он показал ей коттедж, который станет ее домом на ближайший месяц. Небольшая кухня была хорошо укомплектована, на нее ежедневно доставляли свежие фрукты, хлеб и молочные продукты. Если Амалии захочется что-нибудь поесть, она может заказать еду по телефону с главной виллы.

– На вилле есть тренажерный зал, бассейн и спа-салон, которым вы можете пользоваться когда хотите, – произнес Костас, прежде чем уйти. – Вы можете воспользоваться любым автомобилем из гаража. Если понадобится, мы предоставим вам водителя.

Значит, Талос не собирается держать ее в плену в коттедже? Что ж, приятно это слышать.

Она думала, что он заберет ее из аэропорта, запрет в холодном подземелье и откажется выпускать из него, пока она не научится в совершенстве исполнять пьесу его бабушки.

При мысли об этом по спине Амалии пробежала дрожь.

Ей стало любопытно, какого психоаналитика для нее найдет Талос. Врачу придется приложить немало сил, чтобы ей помочь. У нее ровно четыре недели и два дня до выступления перед королем Агона на юбилейной гала-вечеринке. За тридцать дней она должна выучить новое произведение, оркестр должен будет ей аккомпанировать. И ей придется преодолеть нервозность, которая парализовала ее более половины ее жизни.

Глава 4

Наступило утро, бодрящее и яркое. Быстро приняв душ, Амалия надела свои любимые черные джинсы и рубашку сливового оттенка, а затем приготовила себе легкий завтрак, который решила съесть на частной веранде. Поедая йогурт с медом и потягивая крепкий кофе, она расслабилась, сидя в плетеном кресле. После парижской суеты она чувствовала себя просто замечательно.

Если она притворится, то сможет забыть, почему оказалась на этом острове, и будет думать, что у нее отпуск…

Ее спокойствие длилось недолго.

Вернувшись в дом, она налила себе еще кофе, а потом вышла на веранду. В освободившемся кресле восседал Талос и нарезал дыню.

– Доброе утро, певчая птичка, – сказал он и сверкнул белыми зубами.

Сегодня он был одет небрежно: мешковатые хлопчатобумажные брюки цвета хаки, черные ботинки и серый свитер с V-образным вырезом и длинными рукавами. Он был небритым, а его волосы выглядели так, словно он просто пригладил их руками. Поставив кружку на стол, она уловила свежий аромат его геля после душа.

– Это для меня? – спросил он, кивая на кружку.

Она пожала плечами, решив вести себя беспечно:

– Если вы не против обмена микробами.

– Я уверен, у такой красивой женщины, как вы, микробов не бывает.

Она недоверчиво подняла бровь и вздрогнула, услышав его глубокий бас. Потом она вернулась в дом, радуясь предлогу, чтобы на мгновение уйти от Талоса и успокоиться. Включив кофеварку, она поняла, как часто бьется ее сердце.

Он испугал ее своим присутствием, вот и все. Накануне вечером она получила электронное письмо от его личного секретаря, в котором говорилось, что тот принесет ей партитуру в середине утра. Но он не упомянул, что ее навестит принц Талос. На самом деле она надеялась, что он останется во дворце и они больше не увидятся.

Выйдя на веранду, она увидела, что Талос держит в руке кружку и с отвращением морщится.

– Что это? – спросил он.

– Кофе мокко.

– Какая гадость!

– Значит, не пейте его.

– И не буду. – Он поставил кружку на стол и оттолкнул ее от себя, а потом кивнул на вторую кружку. – А там что?

– Кофе мокко. Если вы хотите другой кофе, то кухонная кофеварка в распоряжении.

В контракте, который она подписала с Талосом, не говорилось, что она будет готовить ему кофе.

Отвратительный контракт!

Она отмахнулась от этой мысли до того, как пришла в ярость. Если она будет кипятиться из-за его несправедливости, то не сможет острить и дерзить Талосу.

Когда она села за стол, непроизвольно отодвинувшись подальше от Талоса, он потянулся за яблоком. Вынув из кармана брюк металлический предмет, он нажал на боковую кнопку, и предмет превратился в нож с лезвием длиной по меньшей мере пять дюймов.

Талос заметил, как Амалия вздрогнула.

– Вас беспокоит мой нож? – спросил он.

– Нет. Вы получили эту вещицу, когда были бойскаутом? – спросила она с большим пренебрежением, чем следовало.

– Вещица? – Он развернул кресло, прищурился и бросил нож перед собой. Нож рассек воздух и вонзился в вишневое дерево, растущее в десяти футах от них. Он не потрудился скрыть свое удовлетворение. – Эту вещицу мне подарил мой дед по случаю моего окончания Сандхерста.

– Я под впечатлением, – отрезала она. – Я всегда думала, что в Сандхерсте учатся исключительно джентльмены.

Ей стало интересно, достаточно ли нахально она ему ответила.

– Вы пришли ко мне только за тем, чтобы резать беззащитные деревья? – спросила она.

Он поднялся на ноги.

– Я принес партитуру.

Он подошел к вишневому дереву и вытащил из него нож. Возвращаясь к столу, он знал, что Амалия настороженно отслеживает каждое его движение. Он принялся чистить яблоко.

Талос не понимал, зачем запустил в дерево острый нож. Вероятно, он хотел покрасоваться перед Амалией.

Он ни разу не был в компании человека, который считал бы его присутствие таким нежелательным. Люди жаждали общения с ним. Никто не относился к нему равнодушно.

Но Амалия вела себя так, словно ей не было до него дела.

– Это она? – спросила Амалия, открывая папку с партитурой.

– Вы выглядите так, будто боитесь прикоснуться к ней.

– Я никогда не держала в руках ничего сочиненного королевой.

Он с любопытством изучал ее:

– Вы почтительно смотрите на партитуру, но не проявляете ко мне, принцу этой страны, никакого уважения.

– Уважение надо заслужить, месье, – сказала она. – А вы не сделали ничего, чтобы его заслужить.

Почему она не боится его?

– На этом острове наши подданные с рождения уважают королевскую семью, – произнес он.

– Вы зарабатываете их уважение грубой силой? Или вы предпочитаете обычный шантаж?

– Пятьсот лет назад высокомерное отношение к члену королевской семьи Агона считалось изменой.

– Если бы этот закон был по-прежнему в силе, я уверена, число ваших подданных равнялось бы нулю.

– Этот закон был принят в сенате в благодарность моей семье за сохранение этого острова в безопасности. Но именно мои предки отменили его.

– Держу пари, ваши подданные праздновали отмену закона всю ночь.

– Не стоит недооценивать людей этого острова, дорогуша, – сказал он, начиная сердиться на ее легкомысленное отношение. – На Агоне нет диктатуры. Члены семьи Каллиакис остаются руководителями острова с согласия нашего народа. Наши люди будут отмечать юбилейную гала-вечеринку моего деда с таким же энтузиазмом, как если бы это была вечеринка их собственных дедов.

На ее бледных щеках выступил румянец, она сглотнула:

– Я не хотела оскорбить вашу семью, месье.

Он наклонил голову, принимая ее извинения:

– Но вы ее оскорбили.

– Разве? – Ее зеленые глаза сверкнули. – Я хотела оскорбить лично вас.

– Если бы дворцовое подземелье не превратили в туристический аттракцион, я бы бросил вас туда.

– И поэтому я рада, что оскорбила вас. Вы шантажом заставили меня приехать сюда, вы угрожаете моей карьере и карьере моих друзей, и вы заставили меня подписать контракт, согласно которому меня ждут штрафные санкции, если я не сыграю на вечеринке для вашего деда. Вы обещали немедленно распустить Национальный оркестр Парижа. Поэтому я буду с удовольствием пользоваться любой возможностью, чтобы оскорбить вас.

Он вытянул перед собой длинные ноги и провел пальцами по волосам:

– Вот мне интересно, почему женщина, которая боится выступать на публике, не боится проявлять ко мне неуважение. Я вас совсем не пугаю?

Через секунду она ответила:

– Ну, вы умеете запугивать.

– Это не ответ.

– Единственное, что меня пугает, это мысль о том, как я буду стоять на сцене во время гала-вечеринки, – солгала Амалия. Но она скорее будет стоять на сцене голой, чем признается, что боится Талоса.

– Тогда я предлагаю вам начать разучивание пьесы. – Он поднялся на ноги, выражение его лица стало непроницаемым. – Я зайду за вами в семь вечера, и вы поделитесь со мной своими впечатлениями о ней.

– А для чего вы за мной зайдете?

– Сегодня у вас первый сеанс преодоления страха перед сценой.

– Верно.

Она прикусила губу. Как ни странно, она догадывалась, что Талос привезет к ней армию психотерапевтов. Именно этим занималась ее мать, когда Амалия приезжала к ней после развода родителей. Колетт Бартез не желала, чтобы ее дочь фотографировали во время ее визитов к психоаналитику в клинику.

– Наденьте что-нибудь спортивное.

– Спортивное? – безучастно спросила она.

– Я отведу вас в свой спортклуб.

Она потерла рукой бровь.

– Я не понимаю. Зачем встречаться с психоаналитиком в спортклубе.

– Я не говорил о психоаналитике.

– Говорили.

– Нет, певчая птичка. Я сказал, что помогу вам преодолеть страх перед сценой.

– Я не думала, что вы имели это в виду буквально. – Впервые в жизни она была по-настоящему ошеломлена. – Вы собираетесь сами лечить меня?

Он, не улыбаясь, смотрел на нее сверху вниз:

– Вам уже оказывали профессиональную помощь?

– Моя мать нанимала для меня всех психоаналитиков, которых могла найти во Франции и Англии.

– И ни один из них вам не помог. – Это было утверждение, а не вопрос. – У вас огромная сила воли. Я научу вас бороться с нервозностью и победить ее.

– Но…

– В семь часов. Будьте готовы.

Талос непринужденно зашагал прочь. Слишком непринужденно. Амалия пришла в ярость. Недолго думая, она схватила недоеденное яблоко и швырнула им в Талоса. Яблоко попало ему в затылок.

Талос медленно повернулся, затем присел, чтобы поднять с пола «снаряд», быстро осмотрел его, а потом уставился на Амалию. Даже с расстояния она увидела угрозу в его глазах.

Амалия судорожно сглотнула. С растущим ужасом она наблюдала, как Талос направляется в ее сторону.

– Вы должны быть осторожнее, певчая птичка. Любой другой мужчина на моем месте сочтет метание яблока брачным ритуалом.

В его глубоком, резком голосе слышалась игривость, которая напугала Амалию еще сильнее.

Ее сердце билось так громко, что она была уверена, будто он слышит его стук.

Талос стоял к ней так близко, что она видела щетинки на его сильном подбородке, заметила, как он раздул ноздри, обратила внимание на шрам на его брови. Она против воли подняла руку, словно хотела прикоснуться к его лицу…

Талос наклонился и прошептал ей прямо в ухо:

– По-моему, я вас все-таки напугал. Но не так, как я пугаю других людей.

С этим загадочным комментарием он выпрямился, кивнул ей на прощание и ушел на свою виллу.

Только тогда, когда он отошел от нее на несколько метров, Амалия сумела перевести дыхание и немного расслабиться.

Хотя белый топ с длинными рукавами и темно-синие легинсы Амалии выглядели совсем не по-спортивному, Талос не сказал ей об этом. Но он многозначительно уставился на ее холщовые туфли на плоской подошве.

– У вас нет кроссовок? – спросил он.

– Нет.

Он фыркнул.

– На самом деле я не занимаюсь спортом, – призналась она.

– Вы им займетесь в следующие тридцать дней.

– Я считаю спорт скучным.

– Это потому, что вы не умеете тренироваться.

Это походило на спор с деревяшкой. Но деревяшка не вызвала бы такую немедленную реакцию Амалии.

Талос был в темно-серых спортивных штанах, которые облегали его длинные, мускулистые ноги, и черной футболке, обтягивающей широкую грудь. Щетина на его подбородке была гуще.

При одном взгляде на него у Амалии участилось сердцебиение.

Он повел ее к своей спортивной черной машине, которая сверкала даже в ранних сумерках. Усевшись на сиденье, она почувствовала запах кожи. Как только Талос расположился за рулем, она почувствовала себя хрупкой, словно была сделана из фарфора, а не из плоти и крови.

Отмахнувшись от этой странной мысли, она сцепила пальцы в замок и взмолилась, чтобы их поездка была короткой.

– Как вам пьеса? – спросил он после нескольких минут молчания.

– Она красивая.

– Вы уверены, что сумеете исполнить ее через месяц?

– На разучивание пьес такой сложности у меня обычно уходят месяцы. Поэтому вам выгоднее нанять более профессионального скрипача, чем я.

Он помолчал, а потом насмешливо произнес:

– Вы никогда не сдаетесь, да?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– О, я думаю, вы меня поняли. Я напоминаю вам, дорогуша, что вы подписали контракт.

– А вы обещали мне помочь.

– Я сказал, что помогу вам, и я вам помогаю. – Он остановил машину у большого здания кремового цвета и повернулся к ней лицом. Даже в полумраке она видела угрозу в его глазах.

– Я не принимаю отговорок. Вы разучите пьесу, и вы будете играть ее на гала-вечеринке. Если вы не выполните условий контракта, я вас оштрафую.

Штрафные санкции подразумевали переделку театра в отель и роспуск оркестра.

– Однако, – продолжал он, – я человек слова. Я сказал, что помогу вам преодолеть страх перед сценой, и я это сделаю. Начинаем прямо сейчас.

Он вышел из машины, открыл багажник и вынул оттуда черную спортивную сумку.

– Следуйте за мной, – произнес он.

Не имея выбора, она пошла за ним в здание.

Ее сразу поразил запах в мужской раздевалке – в таких помещениях она никогда не бывала раньше.

Потом ее поразил шум.

И наконец, ее удивил мужчина с приплюснутым носом, который стоял за стойкой регистрации у входа. Увидев Талоса, он улыбнулся во весь рот.

Мужчины поздоровались и заговорили по-гречески. Талос по-дружески шлепнул мужчину по спине рукой, а потом кивнул Амалии, призывая ее идти за ним.

Они вошли в огромный зал.

В одном углу зала был боксерский ринг, в другом – большие синие маты. Тот там, то здесь висели мешки для боксерских тренировок.

– Это боксерский зал? – спросила она.

Талос повел здоровенным плечом:

– Я боксирую с детства.

– Я не могу боксировать!

Он посмотрел на ее руки:

– Нет, не можете. Даже легкий удар переломает вам пальцы.

Он указал на угол с синими матами. Там высокая спортивная блондинка болтала с мужчинами и женщинами.

– Это Мелина, она инструктор. Она будет тренировать вас в кикбоксинге.

Амалия вздохнула:

– Как кикбоксинг избавит меня от страха перед сценой?

Без предупреждения он положил руки ей на плечи и повернул кругом, чтобы она оказалась к нему спиной. Он потер пальцами ее спину между лопаток.

– Вы очень напряжены, – сказал он.

– Конечно. Я здесь по принуждению.

Она попыталась увернуться от его прикосновений, но его хватка была слишком сильной. Он сам был слишком сильным. Его пальцы казались огромными, пока он массировал ими ее затылок, и одновременно удивительно нежными.

– Разминка поможет вам снять напряжение. – Он рассмеялся и отпустил ее. – Вы будете пинать воздух руками и ногами. Если это поможет, притворитесь, что пинаете меня.

Она повернулась к нему лицом:

– Это действительно поможет.

Он посерьезнел:

– Вам надо избавиться от агрессии.

– Я не агрессивна! – По крайней мере она не была агрессивной прежде. Но Талос пробуждал в ней чувства, которые она всегда ассоциировала с агрессией и свирепостью.

Вероятно, тренировка все-таки поможет ей успокоиться.

– Может быть, и нет, но вы напряжены. И как только вы научитесь избавляться от напряжения, ваш ум успокоится.

– А как насчет моего тела? Я ни разу в жизни не тренировалась.

Он критично оглядел ее с головы до ног, но не высказал никакой оценки.

– Я познакомлю вас Мединой, – сказал он, шагая к инструктору.

Глаза Мелины сверкнули, когда она увидела Талоса, потом она прищурилась, посмотрев на Амалию.

Познакомив женщин, Талос отправился к рингу, где начался бой между двумя подростками. Быстро переговорив со своим тренером, Симеоном, Талос покинул главный зал и пошел в соседний тренажерный зал – начинать собственную тренировку.

Методично тренируясь, он никак не мог сосредоточиться. Через стеклянную стену он наблюдал за тренировкой Амалии. Обычно он не пользовался беговой дорожкой, но сегодня тренировался на ней дольше положенного, смотря на Амалию. Он видел, как она сосредоточена. Она повернулась на пятке левой ноги, сделала поворот, а потом прижала кулачки к лицу, перенесла вес тела на правую ногу, подняла левое колено к груди, а затем сделала удар левой ногой.

Должно быть, она почувствовала его взгляд, потому что внезапно нахмурилась. Обычно ему не нравилось, когда женщина хмурится, но хмурая Амалия напоминала ему безобидного котенка.

Но ее удары и выпады были довольно резкими и сильными. Он не сомневался, что она представляет себе, будто лупит его.

Талос потянулся за полотенцем, вытер лоб и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. Амалия оказывала на него странное гипнотическое воздействие. Словно какие-то магические силы притягивали к ней его внимание.

Он знал бы о ее присутствии рядом с ним, даже если бы она не кашлянула. Его кожу покалывало, когда он отвернулся от боксерской груши и посмотрел на Амалию. Ее волосы были влажными, а щеки порозовели. Ему стало любопытно, как она будет выглядеть под напором страстного желания.

– Как прошла тренировка? – спросил он.

На ее губах появилось некое подобие улыбки.

– Я сосредоточилась и представила себе, что бью вас в лицо и живот. Это было здорово.

Он рассмеялся:

– И как вы себя теперь чувствуете?

Она надула губы, размышляя над его вопросом:

– Я чувствую себя… отлично.

– Все как я и предполагал.

Она закатила глаза:

– Мне надо в душ. И я проголодалась.

Он представил, как она стоит голышом под горячими струями душа.

– Здесь есть душевые кабины.

– Но мне придется снова надевать влажную от пота одежду.

– Здесь можно купить спортивный костюм и приличные кроссовки.

– У меня нет с собой денег.

– Нет проблем. – Он посмотрел над ее головой и подозвал кого-то.

Появилась девушка примерно шестнадцати лет. Талос сказал ей что-то, а потом снова обратился к Амалии:

– Это Тесса. Она отведет вас в наш магазин одежды, а затем проводит в дамскую комнату. Встретимся наверху в кафе.

Как только она ушла, он стал энергично колотить боксерскую грушу, пытаясь избавиться от образов обнаженной Амалии. При других обстоятельствах он бы не колеблясь соблазнил ее.

Но обстоятельства необычные. Он должен морально подготовить ее к выступлению на гала-вечеринке, которое станет важнейшим в ее жизни.

Врезав по груше в последний раз, он сел на скамейку и, тяжело дыша, снял бандаж с запястий. Отдыхая, он испытывал разочарование от того, что не имеет права обладать красивой женщиной, которая, безусловно, к нему неравнодушна.