Текст книги "Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел второй: 1654-1667"

Последовали и другие дополнения и пояснения к тому, что говорилось в предшествовавшем заседании.

Тогда говорили и свидетельствовали, что Никон отрекся от своего патриаршего престола, а Никон утверждал, что не отрекался, теперь государь представил патриархам три письма к нему Никона, в которых последний сам называл себя бывшим патриархом, и письма эти были прочитаны в собрании. Представил также государь и письмо к нему Никона, присланное с стольником Матвеем Пушкиным, где Никон излагал свое согласие, чтобы в Москву избран был новый патриарх при известных условиях. И это письмо было прочитано.

Государь сказал в прошлом заседании, что он не писал про Никона никаких укорительных слов в своих грамотах к Восточным патриархам, тогда как Никон в своих грамотах к ним написал про него многие бесчестия и укоризны; теперь государь велел прочитать вслух всех для примера грамоту, посланную им к Александрийскому патриарху Паисию, об отшествии Никона с престола и, когда грамота была прочитана, вновь жаловался на клеветы и укоризны, какие написал про него Никон. Патриархи Паисий и Макарий сказали: «Никон писал такие укоризны, думая, что и все таковы, каков он сам. В царственных книгах написано: кто обличится во лжи однажды и трижды, тому впредь верить ни в чем не должно. А бывший патриарх Никон обличился во многих лжах, и ему не подобает ни в чем верить».

Никон назвал в прошлом заседании митрополита Питирима и Павла своими недругами, будто они хотели его отравить; теперь оба митрополита подали патриархам свое письмо, очищая себя от клеветы, и патриархи велели своему переводчику, архимандриту Дионисию, принять эту бумагу. А государь приказал прочитать письмо к нему патриарха Никона, в котором последний так несправедливо и так резко порицал Питирима и самого царя за совершенное Питиримом действо в неделю ваий. И письмо было прочитано.

В прошлом заседании государь сказал, что Газский митрополит Паисий оправдался против клевет Никона; теперь Павел, митрополит Сарский, поднес патриархам самое «сыскное дело» о Газском митрополите, производившееся еще прежде соборне вследствие взведенных на него Никоном обвинений и обнаружившее, что Паисий православен. И патриархи то дело велели принять. Сказал еще в прошлом заседании государь про Коломенского епископа Павла, как изверг и заточил его Никон; теперь государь вновь повел речь о Павле и просил патриархов, чтобы они «извержение его рассмотрели».

Вспомнили также государь и патриархи про жалобу Никона, что его домового человека ударил государев окольничий Хитрово и что будто бы это бесчестие восходит и на него, Никона. И государь рассказал: однажды, когда Никон был еще на патриаршестве, его домовый человек Григорий Верещагин разломал предо мною мост. Я послал виновного к Никону и велел сказать ему, что человек его разломал предо мною мост, но Никон отвечал: «Для чего государь сам не управился с Верещагиным за такое бесчестие; вина за то бесчестие не восходит на меня». А патриарх Антиохийский Макарий сказал: «В то время, как у царского величества был стол для грузинского царя Теймураза, Никон патриарх прислал туда своего человека, чтобы учинить смуту. Но в градских законах написано, кто меж царей учинит смуту, тот достоин смерти, и потому, кто ударил человека Никонова, того Бог да простит». И, поднявшись, осенил в знамение этого прощения своими благословляющими руками окольничего Богдана Матвеевича, который и ударил ему на благословение челом. Затем патриарх Антиохийский рассказал про два случая, бывшие в то время, как он в первый раз находился в Москве (1655–1656). Сербский архиепископ (патриарх) Гавриил ходил помолиться в Троицкий Сергиев монастырь и на возвратном пути оттуда остановился в селе Пушкине на поле. Мужики этого села, патриаршие крестьяне, напали на архиепископа и били его ослопьями. Прибыв в Москву, он принес жалобу патриарху Никону, и Никон управы не дал, а сказал только: «Мужики спьяна то сделали». Другой случай: в соборной церкви, в алтаре при совершении литургии Никон снял шапку с одного архиерея и всячески бранил его за то только, что он во время каждения держал кадило за кольцо, а не за цепи.

Тот же патриарх Макарий говорил: «Подобает в навечерии Богоявления святить воду в церкви, а в самый праздник Богоявления исходить на иордан днем, чтоб всем было видимо; патриарх же Никон ходил на иордан в навечерии праздника, а не в самый праздник...» А оба патриарха говорили государю: «Никон писался патриархом Нового Иерусалима – кто его поставил в Новый Иерусалим патриархом? Другого Иерусалима на земле нет». И еще: «Мы слышим про Никона, что он позабрал себе многие монастыри и вотчины; дозволь, государь, всем, кого чем-либо обидел Никон, приносить нам на него жалобы – и их наберется много».

Наконец, государь сказал, чтобы патриархи «ехали к себе, и нынешнего дня ввечеру или, как они изволят, велели быти к себе властям, и с ними советовати, и дел слушати у себя, где они стоят». Значит, кроме открытых заседаний Собора по делу Никона были еще домашние заседания и совещания у патриархов в их кельях.

На седьмое заседание Собора, четвертое судебное, 5 декабря, в среду, собрались в столовой избе государя те же самые лица, духовные и светские, которые присутствовали на прежних заседаниях. И патриархи сказали, что нужно позвать на Собор бывшего патриарха Никона, и послали за ним двух епископов, Вятского Александра и Мстиславского Мефодия, с двумя архимандритами. Никон пришел, как и прежде, в преднесении ему креста и, вступив в царскую столовую, проговорил вход и молитву и поклонился государю до земли дважды, а потом кланялся патриархам, властям, боярам и пр. В настоящем заседании объявлялись Никону главные на него обвинения, против которых он возражал, пытаясь отрицать компетентность самих судей своих; читались правила Церкви для суда над ним, против которых он также возражал, и состоялся самый приговор над ним. Все это происходило не в порядке, а смешанно, с перерывами и отступлениями, по крайней мере в таком виде изложено в современной записи.

Вначале Александрийский патриарх Паисий, судия вселенной, говорил государю, и всему Собору, и всему царскому синклиту, что они, патриархи, пришли в царствующий град Москву не для какой-либо милостыни и не по нужде, а по письму великого государя, чтобы судить бывшего патриарха Никона, оставившего святую соборную Церковь и свой патриаршеский престол с клятвою. И затем, обратившись к Никону, объявил ему первое и самое важное на него обвинение: «Ты отрекся своего патриаршего престола с клятвою и отошел без правильной вины». Никон: «Я не отрекся патриаршеского престола с клятвою, я свидетельствовался небом и землею и отошел от государева гнева. А ныне да будет, что царское величество изволит, и я пойду, куда государь укажет: благое по нужде не бывает». Патриархи: «Многие слышали, как ты отрекся от патриаршества с клятвою». Никон: «То на меня затеяли, а если я не годен, я не домогаюсь возвращения на престол и пойду туда, куда царское величество изволит». Патриархи перешли к другому обвинению на Никона и спросили его: «Кто велел тебе писаться патриархом Нового Иерусалима?» Никон: «Я не писался и не называл себя патриархом Нового Иерусалима». «Нет, писался», – заметил Рязанский архиепископ Иларион и показал письмо, писанное рукою Никона. Никон взглянул и молвил: «Рука моя, разве описался?..»

Никон понимал, к чему идет дело, и решился заявить сомнение об авторитетности своих судей, патриархов, и сказал: «Рязанский архиепископ Иларион говорит, что я называл патриархов (Паисия и Макария) неистинными патриархами, и я действительно так их назвал, потому что на их престолах, как я слышал от греков, теперь другие патриархи, – пусть государь прикажет свидетельствовать и патриархи пусть присягнут на Евангелии». Патриархи: «Мы – истинные патриархи, ненизверженные, и сами не отрекались от своих престолов, разве турки без нас что учинили. Если же кто дерзнул вступить на какой-либо из наших престолов вопреки правил и по принуждению от турок, то он не патриарх, но прелюбодей. А клясться на св. Евангелии архиерею не подобает». Никон: «От сего часа, свидетельствуюсь Богом, я не стану говорить пред вами, патриархами, пока Константинопольский и Иерусалимский сюда не будут» (хотя, как увидим, Никон скоро нарушил это свое обещание и опять говорил пред судившими его патриархами). Архиепископ Иларион Никону: «Как ты не боишься суда Божия, Вселенских патриархов бесчестишь...»

Патриархи возвратились к первому и важнейшему обвинению на Никона и говорили ко всем архиереям и освященному Собору: «Скажите правду, действительно ли Никон отрекся с клятвою патриаршеского престола?» Питирим, митрополит Новгородский, Иоасаф, архиепископ Тверской, равно архимандриты и игумены, служившие в соборной церкви с патриархом Никоном в день его отречения, отвечали, что он отрекся патриаршеского престола с клятвою и сказал: «Если буду патриархом, анафема буду». Никон: «Я не имею притязания быть опять на престоле патриаршеском, но кто после меня будет патриархом, тот анафема будет – так я и писал к великому государю, чтобы без моего совета не поставил иного патриарха». Тверской архиепископ: «Как Никон отрекался патриаршеского престола, мы умоляли его, чтобы не покидал престола и возвратился, но он отвечал, что, отрекшись раз, более не будет патриархом, а если возвратится, анафема будет». Никон: «Меня не звали, и я с клятвою не отрекался престола». Архиереи: «Мы звали тебя, и ты не послушал – тому много свидетелей». Окольничий Богдан Матвеевич Стрешнев: «Как посылал государь в то время князя Алексея Никитича Трубецкого да меня в церковь спросить Никона, почему он оставляет патриарший престол и хочет идти, Никон отвечал: „Я обещался быть на патриаршестве три года и больше не буду“. Никон: «Не имею притязания на престол, волен великий государь». Думный дьяк Алмаз Иванов: «Никон говорил и писал к великому государю в грамоте: „Не подобает мне возвратиться на престол, как псу на свою блевотину“. Никон: «Не говаривал я того и не писывал, но не меня только, а и Иоанна Златоуста изгнали неправедно». Архиереи: «Тебя никто не изгнал, ты сам отошел с клятвою». Никон к государю: «Как на Москве учинился бунт, ты, царское величество, и сам неправду свидетельствовал, а я пошел, устрашась твоего государева гнева». Государь Никону: «Говоришь на меня непристойные слова, бесчестя меня. Никто бунтом ко мне не прихаживал, а если приходили земские люди, то не на меня, государя, а приходили бить мне челом об обидах». И весь Собор и синклит говорили Никону: «Как ты не страшишься Бога, непристойные слова говоришь и бесчестишь великого государя». Патриархи: «Ты, как покинул Престол, писался бывшим патриархом». Никон: «И Григорий Богослов и Афанасий Великий, как отходили с престолов, были также бывшими патриархами». Патриархи: «Они своих престолов с клятвою не отрекались, а ты, как снимал с себя в соборной церкви свящ. одежду, оставляя патриаршеский престол, говорил: „Я не достоин и не буду патриархом; если буду патриархом, анафема буду“. Никон: «Григорий Богослов и Афанасий Великий сходили с престолов и опять престолы свои приняли, и я свидетельствовался, что по нужде отошел, от гнева государева». Александрийский патриарх: «Какой то гнев на тебя государя, что он не шел к тебе в церковь на торжества? Того и в гнев ставить нечего: много у великого государя бывает дел». Государь: «Допросите Никона патриарха по Христовой заповеди, с чего он осердился на меня, когда окольничий Богдан Матвеевич Хитрово ударил за бесчиние его домового человека, и нудил ли я его, Никона, чтобы простил Богдана Матвеевича?» Никон ответа не дал и молчал.

Патриархи велели читать святые правила по-гречески Амасийскому митрополиту Козьме, а по-русски Рязанскому архиепископу Илариону или, точнее, читать известный свиток четырех патриархов, в котором сведены были святые правила против Никона, и на основании их уже произнесен был над Никоном приговор всеми Восточными патриархами. Когда начали читать этот свиток и когда архиепископ Иларион прочел из 14-й главы свитка второе правило Собора, бывшего в храме святой Софии: «Аще кто (из архиереев) дерзнет сам себя устранить от архиерейского места, да не возвращается к прежнему достоинству, которое самым делом отложил», Никон возразил: «Те правила не апостольские, и не Вселенских, и не Поместных Соборов; я не принимаю тех правил и не хочу слушать». Павел, митрополит Крутицкий: «Те правила приняла св. апостольская Церковь». Никон: «Тех правил в русской Кормчей нет, а греческие правила непрямые; те правила патриархи от себя сочинили, а не из правил взяли; после Вселенских Соборов – все враки, а печатали те правила еретики; я не отрекался от престола, то на меня затеяли». Павел митрополит: «Те правила находятся и в нашей русской Кормчей» (это совершенно верно). Никон: «Кормчая книга не при мне напечатана». Архиереи: «Кормчая напечатана при Иосифе патриархе, а исправлена и роздана при твоем патриаршестве, как и свидетельствует о том сама Кормчая, и из той Кормчей книги сам ты велел выписывать по многим делам правила и градские законы и множество дел вершил».

Чтение правил было приостановлено, и патриархи предложили Никону еще несколько вопросов и выслушали его ответы. Патриархи: «Сколько епископов судят епископа и сколько патриарха?» Никон: «Епископа судят двенадцать епископов, а патриарха вся вселенная». Патриархи: «А вот ты один осудил и изверг епископа Коломенского Павла не по правилам». Никон: «Я его не изверг, а только снял с него пеструю мантию и сослал в монастырь под начало». Патриархи: «Сослал его в монастырь, и там его мучили, и он из монастыря пропал без вести...» Патриархи: «Для чего ты носишь черный клобук с херувимом и две панагии?» Никон: «Черные клобуки носят греческие патриархи, и я от них взял, а херувим на клобуке ношу потому, что херувимы на белых клобуках у Московских патриархов. Две панагии ношу вот почему: с одной я отошел от патриаршества, а другую, как крест, в помощь себе ношу». Архиереи: «Как отрекся Никон престола, то белого клобука с собою не взял, а взял простой греческий клобук, и ныне, однако ж, носит клобук с херувимом – то он собою учинил». Патриархи: «Прежде ты не имел обычая носить пред собою знамение креста – откуда этому научился?» Никон: «Крест есть победное знамя всех христиан против врагов видимых и невидимых». Патриархи: «Правда, но как дерзнул ты, уже по отречении от престола и идя на суд, делать то, что не делал во время своего патриаршества?» Никон ничего не отвечал, и патриархи приказали своему архидиакону взять крест из рук Никонова дьякона, говоря: «Ни у кого из православных патриархов нет в обычае, чтобы пред ним носили крест; Никон взял то у латынников».

Патриархи вновь велели читать святые правила, а Никону сказали, чтобы он слушал. Никон: «Греческие правила непрямые, печатали их еретики». Патриархи: «Напиши и подпиши своею рукою, что наша Книга правил еретическая и правила в ней непрямые, и укажи, что именно в этой книге еретического». Никон никакой ереси в тех правилах не указал, и рукописания своего о том не дал. И патриархи говорили всем архиереям, греческим и русским, что греческие правила святы и православны. А архиереи, греческие и русские, сказали: «Которые правила читаны здесь – все православны».

Видя, что Никон не хочет подчиняться священным правилам, попытались подействовать на него авторитетом патриархов. И Макарий Антиохийский спросил его: «Ведомо ли тебе, что Александрийский патриарх – судия вселенский?» Никон: «Там себе и суди. Но в Александрии и Антиохии ныне нет патриархов: Александрийский живет в Египте, Антиохийский в Дамаске». Патриархи: «А где жили эти патриархи, когда утвердили вместе с двумя другими патриаршество в России?» Никон: «Я в то время не велик был» (вернее, еще не родился). Патриархи: «И тогда жили патриархи – Мелетий Александрийский и Иоаким Антиохийский в тех самых местах, где живем мы, и, однако ж, почитались истинными патриархами. Если же вы нас ради одного переселения не считаете законными патриархами, то так же незаконны были и те наши предшественники, а в таком случае нельзя считать законным и патриаршества в России, которое они утвердили». Государь спросил Никона: «Веришь ли ты всем Вселенским патриархам и что патриархи Александрийский и Антиохийский пришли к Москве по согласию с прочими патриархами? Вот свиток, подписанный их собственными руками». Никон посмотрел на подписи патриархов и сказал: «Я рук их не знаю». Макарий Антиохийский: «То истинные руки патриаршеские». Никон Макарию: «Широк ты здесь, а как-то дашь ответ пред Константинопольским патриархом?» И все архиереи и бояре закричали к Никону: «Как ты не боишься Бога? Великого государя и патриархов бесчестишь и всякую истину ставишь во лжу». Антиохийский патриарх сказал: «Иногда и сатана по нужде говорит истину, а Никон истины не исповедует». Александрийский же патриарх, обратившись к Никону, произнес слова 84-го апостольского правила: «Аще кто досадит царю не по правде, да понесет наказание, и, аще таковый будет из клира, да будет извержен от священного чина».

После этого патриархи спросили архиереев и весь освященный Собор: какому наказанию подлежит патриарх Никон по канонам Церкви? И все архиереи, сперва греческие, потом русские, и весь освященный Собор отвечали: «Да будет извержен от священного чина».

Тогда оба патриарха, поднявшись с своих мест, от имени всех четырех Восточных патриархов и всего освященного Собора сказали Никону: «Ныне тебя, Никона, бывшаго патриарха, по правилам св. апостол и св. отец извержем, и отселе не будеши патриарх, и священная да не действуеши, но будеши, яко простой монах». И сказали ему главные вины его: а) ты патриаршеского престола отрекся с клятвою и отошел без всякой правильной вины, сердитуя на великого государя; б) ты писал ко Вселенскому Константинопольскому патриарху Дионисию, что на Руси престало соединение с св. Восточною Церковию, и от благословения святейших Вселенских патриархов отлучились, и приложились к Западному Костелу, и тем ты, Никон, святую православную (Русскую) Церковь обругал, и благочестивого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержца, и весь священный Собор, и всех православных христиан обесчестил, и назвал всех еретиками; в) ты же, Никон, и нас, истинных православных патриархов, бесчестил, называл не патриархами и правила соборные Церкви называл ложными, и враками, и будто еретики их печатали; г) да ты же, Никон, Коломенского епископа Павла без Собора, вопреки правил изверг, и обругал, и сослал в ссылку, и там его мучил, и он пропал безвестно – и то тебе извержение вменится в убийство».

Сказав Никону вины его, патриархи, замечает современная запись, «велели ему идти на подворье и быть там до указу. А как святейшие патриархи кир Паисий и кир Макарий бывшего патриарха судили, в то время великий государь стоял у своего государева места».

Приговор, произнесенный теперь над Никоном, был только словесный и указывал лишь главные вины его. Необходимо было, чтобы приговор был изложен в письмени, с возможною полнотою определял виновность Никона и подписан был всеми членами Собора. И патриархи еще пред выходом из последнего заседания дали приказ написать соборный приговор этот на двух языках, греческом и русском. Спустя два дня, именно 8 декабря, патриархи, как замечено в современной записи, сидели у государя три часа наедине. О чем совещались они, неизвестно. Но вечером того же числа, точнее, ночью под 9 декабря, Павел, митрополит Крутицкий, с доклада великого государя писал архимандриту рождественскому Филарету да дьяку Авраму Кащееву следующее: «Ведомо учинилось святейшим патриархам и всему освященному Собору, что Никон, бывший патриарх, находясь в монастырях Воскресенском, Иверском и Крестном, чинил градское наказание старцам тех монастырей, службникам, крестьянам и сторонним людям, приказывал бить их кнутьем, ломать им руки и ноги, а иных пытать и казнить казнями градскими, так что иные, пытанные и казненные, и померли. И вам бы розыскать накрепко тихим обычаем, чтоб нешумно было, кому именно из старцев и других людей в тех монастырях Никон чинил градское наказание, кого бил кнутом, у кого ломал руки и ноги, кого пытал и казнил градскими казнями, где ныне те люди и не умер ли кто из них, да и разыскать бы про все тихим образом и подлинно». Архимандрит Филарет и дьяк Кащеев отправились в Воскресенский монастырь, и скоро прислан был оттуда в Москву один из старцев, испытавших на себе тяжелую руку Никона, и представлен патриархам и всем архиереям. Это был духовник Никона старец Леонид, уже расслабленный и с избитыми ногами, около двух лет содержавшийся по приказанию Никона в сырой тюрьме под стражею, в тяжелых оковах и терпевший истязания. Он трогательно рассказывал, как и за что подвергнут был таким страданиям, и все не без слез внимали его рассказу. Это обстоятельство послужило новым обвинением против Никона, которое и внесли в составлявшийся тогда письменный о нем приговор.

Когда приговор был написан по-гречески и по-русски, состоялось 12 декабря осьмое, и последнее, собрание Собора, производившего суд над Никоном. Все архиереи и прочие духовные особы собрались не в столовой избе государя, а в кельях патриархов, в Чудовом монастыре, куда переехали они с прежней своей квартиры, с Кирилловского подворья, еще 25 ноября. От лица государя присланы были – сам он не пожаловал в это собрание – бояре: князь Никита Одоевский, князь Григорий Черкасский, князь Юрий Долгорукий, князь Иван Воротынский, думный дворянин Елеазаров, стольник князь Петр Прозоровский и многие другие чиновники. Патриархи послали епископа Мстиславского Мефодия и нижегородского Печерского монастыря архимандрита Иосифа позвать Никона, а сами со всеми духовными и светскими лицами отправились в церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, находившуюся подле их келий над задними воротами Чудова монастыря. Здесь все архиереи, уже одетые в мантии, возложили на себя епитрахили, омофоры и митры, а архимандриты и игумены облачились в свои священные одежды. Как только вошел Никон в церковь, сделал поклонение иконам и по обычаю присутствующим в церкви, патриархи, совершив со всем духовенством краткое молебствие, приказали читать соборный приговор, или «Объявление о низложении Никона». Сначала приговор прочитан был по-гречески пресвитером и экономом великой Церкви Антиохийской Иоанном, а потом читан был громогласно по-русски Рязанским архиепископом Иларионом. Слушая последнее чтение, Никон, замечает Лигарид, по временам ворчал и подсмеивался. В этом письменном приговоре вины Никона указаны были подробнее и обстоятельнее, нежели прежде в приговоре словесном, и именно следующие: 1) Никон сам сложил с себя все архиерейское облачение среди великой Церкви, вопя: «Я более не патриарх Московский и не пастырь, а пасомый и недостойный грешник»; потом с великим гневом и поспешностию отошел и оставил свою кафедру и вверенную ему паству самовольно, без всякого понуждения и нужды, увлекаясь только человеческою страстию и чувством мщения к некоему члену синклита, ударившему его патриаршего слугу и прогнавшему от царской трапезы. 2) Никон хотя с притворным смирением удалился в созданный им монастырь будто бы на безмолвие, на покаяние и оплакивание своих грехов, но и там (вопреки 2-му правилу Собора, бывшего во храме святой Софии) совершал все архиерейское и рукополагал невозбранно и назвал тот свой монастырь Новым Иерусалимом и разные места в нем Голгофою, Вифлеемом, Иорданом, как бы глумясь над священными названиями, а себя хищнически величал патриархом Нового Иерусалима. 3) Хотя совершенно оставил свою кафедру, но коварно не допускал быть на ней иному патриарху, и государь, архиереи и синклит, понимая это лукавство, не осмеливались возвести на Московский престол иного патриарха, да не будут разом два патриарха, один вне столицы, другой внутри, и да не явится сугубое разноначалие, что и заставило государя пригласить в Москву Восточных патриархов для суда над Никоном. 4) Анафематствовал в неделю православия местных архиереев без всякого расследования и соборного решения и двух архиереев, присланных к нему от царя, назвал одного Анною, другого Каиафою, а двух бывших с ними царских бояр – одного Иродом, другого Пилатом. 5) Когда был позван нами, патриархами, на Собор дать ответ против обвинений, то пришел не смиренным образом и не переставал осуждать нас, говоря, что мы не имеем своих древних престолов, а обитаем и скитаемся, один в Египте, другой в Дамаске. 6) Наши суждения, изложенные в свитке четырех патриархов против его проступков, и приведенные там святые правила называл баснями и враками; отвергал вообще вопреки архиерейской присяге правила всех Поместных Соборов, бывших в православной Церкви после Седьмого Вселенского Собора, а наши греческие правила с великим бесстыдством именовал еретическими потому только, что они напечатаны в западных странах. 7) В грамотах своих к четырем Восточным патриархам, попавших в руки царя, писал, будто христианнейший самодержец Алексей Михайлович есть латиномудреник, мучитель, обидчик, Иеровоам и Озия. 8) В тех же грамотах писал, будто вся Русская Церковь впала в латинские догматы и учения, а особенно говорил это о Газском митрополите Паисии, увлекаясь чувством зависти. 9) Низверг один, без Собора, Коломенского епископа Павла и, рассвирепев, совлек с него мантию и предал его тягчайшему наказанию и биению, от чего архиерею тому случилось быть как бы вне разума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или впал в реку и утонул. 10) Даже своего отца духовного велел безжалостно бить и мучить целые два года, вследствие чего он сделался совершенно расслабленным, как то мы сами видели своими глазами, и, живя в Воскресенском монастыре, многих людей, иноков и бельцев, наказывал градскими казнями, приказывая одних бить без милости кнутами, других палками, третьих жечь на пытке, и многие от того умерли, как свидетельствуют достоверные свидетели. «Узнав из всего этого, – продолжали патриархи вместе со всем Собором в своем приговоре, – что Никон действовал не по-архиерейски и с кротостию, а неправедно и тиранически, мы на основании канонов святых апостолов и святых Соборов, Вселенских и Поместных, совершенно низвергли его от архиерейского сана и лишили священства, да вменяется и именуется он отныне простым монахом Никоном, а не патриархом Московским, и определили назначить ему местопребывание до конца его жизни в какой-либо древней обители, чтобы он там мог в совершенном безмолвии оплакивать грехи свои». Надобно заметить, что приговор, прочитанный над Никоном, не был еще подписан никем, он подписан, как увидим, членами Собора уже впоследствии, спустя более месяца, и что последняя статья, касающаяся духовника Никонова, внесена в приговор после прочтения его, потому что духовник этот представился Собору только 13 декабря. По прочтении приговора патриархи велели через переводчика Никону, чтобы он снял с себя клобук с жемчужным серафимом, но Никон не согласился. Тогда Александрийский патриарх как судия вселенский тихо подошел к Никону и сам снял с головы его патриарший клобук, а надел на нее простой клобук, который снял с находившегося вблизи греческого монаха. Потом сняли патриархи с Никона и сребропозлащенную панагию, украшенную жемчугом и другими драгоценными камнями, и Никон сказал: «Возьмите все это себе, бедные пришельцы, и разделите на ваши нужды». Но патриархи не взяли, а передали как клобук, так и панагию Никона стоявшему при нем монаху его Марку. «Возьмите и мою мантию, если желаете», – сказал Никон. «Следовало бы, – отвечали ему, – снять с тебя теперь же и архиерейскую мантию, но по сильному ходатайству великого государя дозволяем тебе носить ее, пока не прибудешь в назначенную тебе для жительства обитель». Т. е. мантии и посоха не взяли теперь у Никона, «страха ради всенародного». Наконец, объявив ему, что он уже не патриарх, а простой инок и должен идти на место своего покаяния в Ферапонтову обитель в Белозерских пределах, отпустили его из церкви.

Сохранилось хотя краткое, но драгоценное суждение о суде и приговоре над Никоном одного из лиц, участвовавших в этом суде и подписавших этот приговор, именно Черниговского епископа Лазаря Барановича, мужа, сколько просвещенного, столько же благочестивого и не имевшего никаких побуждений относиться к Никону неприязненно и несправедливо. В письме своем к киево-печерскому архимандриту Иннокентию Гизелю тотчас по возвращении с Московского Собора Баранович писал: «Бывшего патриарха низложило собственное ему упорство. Он самовольно отказался от престола, всенародно, в виду клира и народа, сложил с себя патриаршеские отличия, и что он сам отказался, в том дерзновенно и признание учинил, слагая причину удаления своего с престола на гнев царский, но смирение все бы победило. Надобно было изумляться благодушию и кротости царя: заливаясь слезами, он исторгал слезы у зрителей. Доказано было со стороны царя, что Никон, не подвергаясь никакому преследованию, незаконно оставил свою паству. Смирение одержало бы верх, но оно вовсе оскудело: в порыве гнева Никон укорял и Восточных патриархов в том, что они, лишившись своих престолов, беззаконно требуют его к суду, – всех против себя восставил... Изложены были (пред Собором) противозаконные его поступки, жестокое управление его клиром, низвержение им собственною своею властию одного епископа, что послужило причиною скоропостижной смерти его от умопомешательства. Приговор Собора прочитан был всенародно, сперва на греческом, а потом на славянском языке, в домовой церкви у патриархов. После того велели Никону снять свой клобук, украшенный серафимом, но он не послушался. Тогда Александрийский патриарх как вселенский судия сам сбросил с него клобук и надел на него простой, дабы показать, что с этого времени он монах-простец. Зрелище было изумительное для глаз и ужасное для слуха. Я страдал и издыхал от ударов, переносил ужасы и упал духом, когда погасло великое светило».

Выходя из церкви, в которой выслушал соборный приговор над собою, Никон говорил вслух народа, толпившегося вокруг: «Погибла ты, правда, господствует ложь; не следовало тебе, Никон, так смело говорить правду царю и боярам, а льстить бы им и угождать, и ты не дожил бы до такого осуждения». Сел в свои сани и в сопровождении двух архимандритов, назначенных от Собора, и своих приближенных отправился на подворье, где проживал. На другой день ранним утром пришел к Никону от царя окольничий Иродион Стрешнев и принес серебряных денег и различных одежд, собольих и лисьих, для дороги. Но Никон ничего не принял и велел возвратить царю. Стрешнев сказал еще Никону, что царь просит у него благословения себе, царице и всему своему дому. Никон отвечал: «Если бы благоверный царь желал от нас благословения, он бы не явил нам такой немилости» – и благословения царю не дал. Пришли затем посланные от патриархов и всего Собора взять у Никона его клобук и панагию, врученные вчера его монаху Марку, и Никон велел отдать, а архиереи передали тот клобук и панагию в соборную церковь, в патриаршую казну. Пришел, наконец, от царя полковник Аггей Шепелев и сказал Никону, что назначен провожать его в Ферапонтов монастырь и что велено немедленно отправляться в путь. В Кремле собралось множество народа, но между собравшимися пустили слух, что Никон поедет из Кремля в Спасские ворота по Сретенке, и, когда народ отхлынул в Китай-город, чтобы там удобнее видеть проезд Никона, его быстро повезли из Кремля в Арбатские ворота на Каменный мост. Двести стрельцов с своими начальниками сопровождали поезд за самый Земляной город, а отсюда поехал провожать Никона только полковник Шепелев с пятьюдесятью стрельцами. С Никоном отправились из Москвы в Ферапонтов монастырь два иеромонаха, два иеродиакона, один монах и два человека-бельца, а патриархи и Собор с соизволения государя велели ехать вслед за Никоном нижегородскому печерскому архимандриту Иосифу и как в дороге, так и по приезде в монастырь строго наблюдать, чтобы Никону никакого оскорбления никто не чинил, а сам Никон никаких писем не писал и никуда не посылал. К 21 декабря Никон прибыл с своими спутниками в Ферапонтов монастырь еще до рассвета и встречен был одним лишь игуменом, который и отвел ему для помещения две больничные кельи, так как все прочие кельи монастыря повреждены были незадолго пред тем случившимся пожаром. С наступлением утра к Никону явились сопутствовавшие ему архимандрит Иосиф и полковник Шепелев и объявили, что по указу царскому и благословению патриархов и Собора они должны взять от него, Никона, архиерейскую мантию и посох. Никон отдал без всякого прекословия, и мантия и посох отправлены были в Москву с одним ферапонтовским иеромонахом, а сами архимандрит Иосиф и полковник Шепелев с стрельцами остались жить при Никоне для охраны его впредь до государева указа.