Текст книги "Власть королев"

Они говорили, что она была Избранной. Что её нельзя победить. Что она никогда не умрёт. И знаешь, почему? Потому что шесть веков к ряду никто не мог поднять это копьё. А она в одиночку пришла и подняла его одной рукой. И убила им своего отца, заняв его трон».

Волусия обернулась к нему, и глаза её горели от воспоминаний о той истории.

«Они говорили, что копьё можно поднять лишь раз. И только Избранный способен на это. Они говорили, что мать проживёт тысячу веков, что трон Волусии будет её навечно. И знаешь, что произошло? Я сама подняла это копьё и убила им свою мать»,

Она сделала глубокий вдох.

«О чём тебе это говорит, генерал?»

Он посмотрел на неё в растерянности и покачал головой, теряясь в догадках.

«Мы либо живём в тени чужих легенд, – сказала Волусия, – либо создаём свои собственные».

Она наклонилась к нему с гримасой ярости на лице.

«Когда я разрушу всю Империю, – сказала она, – когда весь мир упадёт передо мной на колени, когда не останется ни одного человека, не знающего и не кричащего моё имя, тогда ты увидишь, что я единственная истинная повелительница, и что я единственная истинная богиня. Я Избранная. Потому что я сама себя избрала».

Глава десятая

Гвендолин шла через деревню в сопровождении своих братьев Кендрика и Годфри, а также Сандары, Абертола, Брандта и Атме, и сотен своих людей, так как все они были приглашены сюда. Их вёл Бокбу, деревенский вождь, и Гвен, впервые идя радом с ним по его деревне, испытывала к нему безмерную благодарность. Его народ принял их, дал им безопасное убежище, и голова сделал это на свой риск, против желания некоторых своих подчиненных. Он всех их спас, вытащил с того света. Гвен не знала, что бы делала, если бы не он. Вероятно, они бы погибли в море.

Гвен также чувствовала прилив благодарности к Сандаре, которая поручилась за них перед своим народом, и которой хватило мудрости привести их всех именно сюда. Гвен смотрела по сторонам, пытаясь сохранить в голове эту сцену: маленькие глиняные домики с затейливой лепниной и добрые глаза наблюдавших за ней людей, гордых благородных воинов. Очевидно, им раньше не встречался никто похожий на Гвен и её людей. Было заметно их любопытство, и, вместе с тем, настороженность. Гвен не могла их осуждать. Жизнь в рабстве привила им недоверчивость.

Гвен заметила, что повсюду сооружают кострища, и поинтересовалась:

«Зачем столько костров?»

«Вы прибыли в особенный день», – ответил Бокбу. «Сегодня наш праздник мёртвых. Это священная для нас ночь, которая наступает один раз в солнечный цикл. Мы жжём костры в честь богов мёртвых, и считается, что в эту ночь боги спускаются к нам и рассказывают о грядущем».

«Также есть поверье, – вмешался ещё один голос, – что в этот день придёт наш спаситель».

Гвендолин увидела, что за ними идёт мрачного вида старик лет семидесяти, с длинным жёлтым посохом и в жёлтой мантии.

«Позволь представить тебе Кало», – сказал Бокбу. «Он наш оракул».

Гвен кивнула, и он кивнул ей в ответ, не изменив выражения лица.

«У вас красивая деревня», – отметила Гвендолин. «Я вижу, что тут ценят семью».

Вождь улыбнулся.

«Ты молода как для королевы, но мудра и милостива. Слухи о тебе, которые доходят до нас из-за моря, правдивы. Я бы хотел, чтобы ты и твои люди могли остаться с нами прямо в деревне, но ты должна понимать, что на придётся спрятать вас от внимательных глаз имперцев. Но вы будете недалеко. Вон там будет ваш дом».

Гвендолин проследила за его взглядом и на расстоянии увидела гору, испещрённую множеством отверстий.

«Пещеры», – пояснил он. «Там вы будете в безопасности. Слуги Империи не станут вас там искать, и вы сможете жечь костры и готовить пищу, пока не поправитесь».

«А что потом?» – спросил, догоняя их, Кендрик.

Бокбу посмотрел на него, но, прежде чем он успел ответить, пред ним возник высокий мускулистый селянин с копьём в руках, в окружении ещё дюжины мускулистых мужчин. Это был тот самый человек с корабля, который протестовал против их высадки, и сейчас он не выглядел недовольным.

«Ты подвергаешь всех опасности, позволяя чужакам здесь находиться», – сказал он угрюмо. «Ты должен отправить их туда, откуда они явились. Это не наша работа – принимать все обездоленные народы, которые прибьёт к нашему берегу».

Бокбу покачал головой и посмотрел ему прямо в лицо.

«Твоим предкам стыдно за тебя», – сказал он. «Законы гостеприимства действуют для всех».

«Это что, часть нашей рабской повинности – проявлять гостеприимство?», – возразил он. «Даже тогда, когда к нам его не проявляет никто?»

«То, как обходятся с нами, не должно влиять на наше отношение к другим», – отрезал Бокбу. «Мы не отвернёмся от тех, кто в нас нуждается».

Селянин презрительно ухмыльнулся, глядя на Гвендолин, Кендрика и остальных, а затем снова обратился к вождю.

«Они нам здесь не нужны», – сказал он злобно. «Пещеры совсем рядом, и каждый день, когда они здесь, приближает нашу погибель».

«А что хорошего в жизни, за которую ты так цепляешься, если тратить её не по совести?» – спросил вождь.

Мужчина смерил его долгим взглядом, развернулся и стремительно пошёл прочь, сопровождаемый своими соратниками.

Гвендолин смотрела им вслед и думала, как на это отреагировать.

«Не обращай на них внимания», – сказал вождь, когда вся их процессия возобновила шаг.

«Я не хочу вас обременять», – сказала Гвендолин. «Мы можем уйти».

Бокбу покачал головой.

«Вы никуда не пойдёте», – сказал он. «Во всяком случае, пока не будете к этому готовы. «В Империи есть много мест, куда вы сможете отправиться, если захотите. В том числе, и надёжно спрятанных. Но все они далеко отсюда, и путь туда опасен, а вам нужно восстановить силы и решить, хотите ли вы остаться с нами. Я настаиваю. Вообще-то, только на эту ночь, я бы хотел, что вы присоединились к нашему деревенскому празднику. Уже смеркается – имперцы вас не заметят, а сегодня важный для нас день. Я сочту за честь принять вас в гости».

Гвендолин только сейчас заметила, как быстро опустились сумерки, и увидела, что повсюду зажглись костры, а жители деревни, одетые в свои лучшие наряды, собирались вокруг. Она услышала, как забил барабан – сначала тихо, равномерно, а потом – всё уверенней и ритмичней. Она видела, как дети бегают туда-сюда с чем-то похожим на конфеты в руках. Мужчины разносили кокосы, наполненные какой-то жидкостью, а на кострах жарились туши огромных животных.

Гвен понравилась идея остаться, потому что её спутникам нужно было отдохнуть и хорошо поесть, прежде чем начнётся их изоляция в пещерах.

Она обернулась к вождю.

«Мне нравится ваше предложение», – сказала она. «Очень нравится».

* * *

Сандара рядом с Кендриком, переполненная эмоциями от возвращения домой. Она была счастлива снова оказаться на родине, со своим народом, на знакомой с детства земле, но, в то же время, чувствовала себя скованно, будто снова стала рабыней. Возвращение окунуло её в воспоминания о том, почему она уехала, почему вызвалась волонтёром на службу Империи уплыла с за море в качестве целительницы. По крайней мере, так она смогла выбраться из этого места.

Сандара испытывала огромное облегчение от того, что сумела спасти людей Гвендолини привести их сюда раньше, чем они бы погибли в море. Сейчас, идя плечом к плечу с Кендриком, больше всего ей хотелось взять его за руку и гордо показать всем своего мужчину. Но она не могла. Слишком много глаз было обращено к ним, и она знала, что в деревне никогда не одобрят межрасовый союз.

Кендрик, будто прочитав её мысли, протянул руку и обхватил её за талию, но Сандара тут же её убрала. Кендрик был уязвлён.

«Не здесь», – сказала она тихо, чувствуя себя виноватой.

Кендрик обиженно нахмурился.

«Мы уже это обсуждали», – сказала она. «Я предупреждала, что мой народ строго следует традициям. Я должна уважать их законы».

«Ты меня стыдишься?», – спросил Кендрик.

Сандара покачала головой.

«Нет, любовь моя. Совсем наоборот. Нет никого, кем бы я гордилась больше. И никого, кого любила бы сильнее. Но я не могу быть с тобой. Не здесь. Ты должен понять».

Лицо Кендрика помрачнело, и ей больно было это видеть.

«Но мы-то здесь», – сказал он. «У нас нет другого места. Значит ли это, что мы расстанемся?»

Её сердце разрывалось на части от её собственных слов: «Ты будешь жить в пещерах со своим народом, а я останусь в деревне. Со своим народом. Это – моя роль. Я люблю тебя, но здесь мы не сможем быть вместе».

Кендрик отвернулся от неё. Она ранила его чувства. Сандара хотела продолжить объяснение, но, внезапно, её прервал чей-то голос:

«Сандара?!»

Сандара замерла, узнав этот голос, принадлежавший её единственному брату. Она обернулась и, преисполнившись радости, увидела, как он пробирается к ней сквозь толпу.

Дариус.

Он выглядел намного крупнее, сильнее и взрослее, чем когда она покинула его, и излучал невиданную раньше уверенность. Она уехала, когда он был мальчиком, а сейчас он выглядел пусть молодым, но мужчиной. С непослушными волосами, которые он по-прежнему не стриг, а собирал в пучок за спиной, и с очень гордым лицом, он был точной копией их отца. В его глазах она видела воина.

Сандара была счастлива увидеть его снова, узнать, что он жив и не сломался, как другие рабы, что его вольный нрав всё ещё вёл его по жизни. Они бросились друг другу в объятия.

«Я боялся, что ты погибла», – сказала он.

Она покачала головой.

«Просто уплыла за море», – сказала она. «Я оставила тебя мальчиком, а ты стал мужчиной».

Он довольно улыбнулся ей в ответ. В маленькой угнетённой деревеньке, в этом ужасном месте, Дариус был единственным просветом для неё, а она – для него. Они сносили страдания вместе, особенно, после исчезновения отца.

Кендрик подошёл к ним, и Сандара, увидев его, замешкалась. Дариус рассматривал незнакомца, а она не знала, как их друг другу представить. Знакомства было не избежать.

Кендрик опередил её. Он сделал шаг вперёд и протянул руку.

«Я Кендрик», – сказал он.

«А я – Дариус», – ответил тот, пожимая его руку.

«Кендрик, это – мой брат», – сказала Сандара, заикаясь от волнения. «Дариус, это… он…»

Растерянная, Сандара умолкла, подбирая слова. Дариус остановил её.

«Сестра, мне можешь ничего не объяснять. Я не такой, как все. Я понимаю».

По глазам Дариуса Сандара увидела, что он действительно понимал и не осуждал её. Именно за это она его любила.

Они пошли дальше все вместе, вливаясь в общую процессию.

«Ты выбрала неспокойное время для возвращения», – сказал Дариус напряжённым голосом. «Много всего произошло. Многое происходит»

«Что ты имеешь в виду?» – спросила она взволнованно.

«Мне нужно много чего тебе рассказать, сестрица. Кендрик, ты тоже с нами. Идёмте, костры уже разожгли».

Глава одиннадцатая

Годфри сидел у пылающего костра под звёздным небом рядом в окружении со своей сестры Гвендолин, брата Кендрика, Стеффена, Брандта, Атме и Абертола. Там были почти все, кого он помнил из Кольца. Подле него сидели Акорт и Фултон, и когда его взгляд остановился на них, он вспомнил, что ему срочно необходимо выпить.

Годфри уставился в огонь, пытаясь понять, как он здесь очутился, осознать всё, что случилось, всё, что сейчас казалось серией размытых картинок. Вначале умер его отец. Затем –его брат, Герт. Потом было вторжение МакКлаудов, за ним – вторжение Кольца. После этого он попал на Верхние острова, а оттуда – в долгое плавание через море… Одна трагедия за другой, и постоянная перемена мест. В его жизни остались только война, хаос и изгнание. Было приятно наконец где-то задержаться, но он предчувствовал, что всё только начинается.

«Чего бы я сейчас только ни сделал за добрую пинту», – сказал Акорт.

«Уверен, что здесь найдётся какая-то выпивка», – отозвался Фултон.

Годфри потёр свою ноющую голову, думая о том же. Если ему когда-нибудь и нужно было выпить, то это сейчас. Последние плавание было худшим из всех, какие он мог вспомнить: много дней без еды и выпивки, большую часть времени – на грани голодной смерти… Слишком много раз ему казалось, что он уже умер. Он закрыл глаза и попытался отогнать жуткие картины воспоминаний о его соратниках по Кольцу, каменевших и падавших за борт.

Это было бесконечное плавание – в ад и обратно – и Годфри был удивлён, что оно не принесло ему никакого прозрения или просветления. Оно не заставило его измениться. Только больше хотелось пить, чтобы забыть обо всём случившемся. Неужели дело было в нём самом? Неужели он стал совсем бесчувственным? Ему хотелось верить, что нет.

Сейчас они очутились в Империи, ни больше, ни меньше, в окружении вражеской армии, желавшей их смерти. Сколько времени, гадал он, успеет пройти, пока их обнаружат? Пока миллионы подданных Ромулуса не загонят их в ловушку? Годфри подкосило ощущение того, что их дни сочтены.

«А вон и отрада нашим глазам», – сказал Акорт.

Годфри поднял взгляд.

«Там», – сказал Фултон, толкнув его локтем.

Годфри присмотрелся и заметил, как селяне передают по кругу наполненную прозрачной жидкостью чашу. Каждый осторожно принимал её, делал глоток и передавал дальше.

«Это не совсем похоже на королевский эль», – заметил Акорт.

«Ты предлагаешь подождать чего-нибудь более изысканного?», – спросил Фулотон.

Фултон потянулся и взял чашу, опередив Акорта, сделал большой глоток, и жидкость потекла по его щекам и подбородку. Он утёрся тыльной стороной ладони и закряхтел от удовольствия.

«Печёт», – сказал он. «Ты прав, это однозначно не королевский эль. Эта штука гораздо крепче».

Акорт выхватил у него чашу, жадно прильнул к ней и согласно кивнул. Закашлявшись, он передал её Годфри.

«Боже мой, – сказал Акорт, – это всё равно, что огонь пить».

Годфри наклонился, принюхался и резко отпрянул.

«Что это?» – спросил он у местного – сурового вида широкоплечего воина, без рубашки, зато в ожерелье из чёрных камней, который сидел рядом с ними.

«Мы называем это “сердце кактуса”», – сказал он. «Это мужской напиток. Ты мужчина?»

«Сомневаюсь», – ответил Годфри. «Смотря кого об этом спросить. Но я готов стать кем-угодно, лишь бы утопить свою тоску».

Годфри поднёс чашу к губам и стал пить, чувствуя, как жидкость обжигает горло и продолжает пылать в животе. Он тоже закашлялся, и местные смеялись, когда он передавал чашу своему соседу.

«Не мужчина», – сделали они вывод.

«Мой отец тоже так считал», – согласился Годфри, присоединяясь к их смеху.

Напиток ударил Годфри в голову, и ему понравилось это ощущение. Когда оскорбивший его селянин начал пить, Годфри дотянулся и выхватил чашу из его рук.

«Погоди-ка», – сказал он.

В этот раз Годфри сделал несколько больших глотков подряд, не закашлявшись.

Местные наблюдали за ним в удивлении. Годфри повернулся к ним с улыбкой удовлетворения на лице.

«Может, я и не мужчина, – сказал он, – и вы, возможно, искуснее в бою, но никогда не пытайтесь обогнать меня в выпивке».

Все рассмеялись, селяне продолжили передавать друг другу чашу, а Годфри откинулся назад, упёршись локтями в землю – ему уже стало веселее. Впервые за долгое время, ему стало хорошо. Это был крепкий напиток, и голова кружилась с непривычки.

«Смотрю, ты начал с чистого листа», – послышался неодобрительный женский голос.

Годфри обернулся и увидел, что за ним стоит Иллепра, уперев руки в бока и хмурясь.

«Знаешь, я ведь провела весь вечер, исцеляя наших людей», – сказала она укоризненно. «Многие всё ещё не могут оправиться после голодания. И что ты сделал, чтобы помочь? Сидишь тут у костра и пьёшь».

У Годфри всё сжалось внутри. Она всегда видела в нём только худшее.

«Я вижу многих наших спутников сидящими здесь и пьющими, – ответил он, – и благослови их ха это бог. Что тут плохого?»

«Не все они пьют», – сказала Иллепра. «Во всяком случае не столько, сколько ты».

«А тебе-то что?» – огрызнулся Годфри.

«Когда половина наших людей больны, ты думаешь, что сейчас лучшее время пить и веселиться всю ночь напролёт?»

«А когда ещё?»

Она нахмурилась.

«Ошибаешься», – сказала она. «Сейчас время покаяться. Время для поста и молитвы».

Годфри покачал головой.

«Мои молитвы богам всегда оставались без ответа», – сказал он. «Что касается поста, с нас хватит того, который был на борту корабля. Сейчас время поесть».

Он потянулся за цыплячьей ножкой и откусил большой кусок, вызывающе глядя ей в лицо. Жир стекал по его подбородку, но он не вытирал его, и не отрывал от неё глаз. Она наблюдала за ним с ледяным неодобрением.

Иллепра бросила на него ещё один полный презрения взгляд и медленно покачала головой.

«Однажды ты был мужчиной. Хоть и недолго. Давно, при королевском дворе. Больше того, ты был героем. Ты остался и защищал Гвендолин и город. Ты спас ей жизнь. Ты выгнал МакКлаудов. Мне казалось… ты стал кем-то.

Но вот ты здесь. Проводишь ночь за шутками и пьянством. Совсем как ребёнок, которым ты всегда и был».

Годфри расстроился, и приятная расслабленность быстро его покинула.

«А что ты хочешь, чтобы я делал?» – спросил он раздражённо. «Сорвался с места и убежал за горизонт в одиночку бороться с Империей?»

Акорт и Фултон рассмеялись, и селяне вместе с ними.

Иллепра покраснела.

«Ты не изменился», – сказала она. «Ты пересёк полмира и не изменился».

«Я тот, кто я есть», – сказал Годфри. «Плавание в океане этого не изменит».

Её глаза упрекающе сощурились.

«Когда-то я тебя любила», – сказала она. «Сейчас я ничего не чувствую. Совсем ничего. Ты меня разочаровал».

Она стремительно развернулась и пошла прочь, а мужчины вокруг Годри захихикали.

«Вижу, женщины одинаковые по обе стороны моря», – сказал они из селян, и все расхохотались.

Но Годфри было не до смеха. Иллепра его ранила. И он начал понимать, даже сквозь алкогольное помутнение, что он не был к ней равнодушен.

Годфри взял снова взял чашу и сделал ещё один долгий глоток.

«За героев!» – сказал он. «Видит бог, я не один из них».

Гвендолин сидела у костра с Кендриком, Брандтом, Атме, Абертолом и дюжиной рыцарей из «Серебра». Рядом с ними сидел Бокбу с дюжиной старейшин и парой десятков селян. Старейшины вовлеки Гвен в пространный разговор, и она старалась вежливо его поддерживать, глядя на языки пламени и потихоньку скармливая кусочки мяса Крону, чья голова лежала у неё на коленях. Старейшины не умолкали уже не первый час, явно возбуждённые возможность поговорить с чужеземкой, детально описывая свои проблемы с Империей, с деревней, с людьми.

Гвендолин пыталась сосредоточиться. Но одна её часть постоянно отвлекалась на мысли о Торе и Гувейне. Она надеялась и молилась, что они вернуться к ней невредимыми, и что у неё будет ещё один шанс. Она молилась о весточке, о знаке, о любом свидетельстве того, что они в безопасности.

«Госпожа?»

Гвен обернулась к Бокбу.

«Какие у вас соображения на этот счёт?» – спросил он.

Гвен потеряла нить.

«Простите», – сказала она. «Вы не могли бы повторить вопрос?»

Бокбу откашлялся, явно понимая её и проявляя сочувствие.

«Я рассказывал о нравах своего народа. О нашей здешней жизни. Вы спрашивали, как проходит наш день. День начинается на полях и заканчивается с заходом солнца. Надзиратели обращаются с нами, как с рабами. Впрочем, тоже происходит и в любом городе Империи по отношению к представителям не их расы. Они заставляют нас работать до смерти».

«Вы не пытались сбежать?» – спросил Кендрик.

Бокбу повернулся к нему.

«Куда нам бежать?» – спросил Бокбу. «Мы – рабы в подчинении Волусии, великого морского северного города. В Империи нет пустых провинций, некуда сбежать на тысячи миль отсюда. У нас с одной стороны Волусия, с другой – океан, а позади – бескрайняя пустыня».

«А что за пустыней?» – спросила Гвен.

«Тоже Империя», – ответил один из старейшин. «Огромные земли. Больше провинций и областей, чем можно себе вообразить. Все под пятой Империи. Даже если бы нам удалось пересечь великую пустыню, мы плохо представляем, что бы там нас ждало».

«Разве что рабство и смерть», – вставил другой.

«А кто-нибудь пытался её пересечь?» – спросила Гвен.

Бокбу мрачно на неё посмотрел.

«Каждый день кто-то пытается сбежать. Большинство сразу убивают, стрелой или копьём в спину при побеге. Те, кому удаётся вырваться, исчезают. Иногда, много дней спустя имперцы приносят нам их тела, и вешают на самых высоких деревьях, чтобы все видели. Иногда она приносят только кости, обглоданные дикими зверями. А иногда не возвращают вообще ничего».

«Ни один не выжил?» – спросила Гвен.

Бокбу отрицательно помотал головой.

«Великие пустоши безжалостны. Их наверняка забрала пустыня».

«Но, может, кто-то всё-таки спасся?» – настаивал Кендрик.

Бокбу пожал плечами.

«Как знать? Может и спасся, только для того, чтобы добраться до другой провинции и быть порабощённым там снова. Рабам в других областях Империи приходится хуже, чем нам. Их убивают без разбора каждый день, просто для развлечения надзирателей. Здесь нас хотя бы не разлучают с семьями и не продают, забавы ради. Нас не шлют на кораблях из города в город. Тут у нас, хотя бы, есть дом. Нам позволяют жить пока мы можем трудиться».

«Так-себе жизнь», – добавил другой старейшина. «В ней есть только бремя повинностей. И всё же, это жизнь».

«А вы можете взяться за оружие и отбиваться?» – спросил Кендрик.

Бокбу покачал головой.

«В иные времена, в других городах другие поколения пытались. Они никогда не выигрывали. Нас меньше, и мы хуже вооружены. У Империи есть доспехи, пушки, кавалерия, крепости, дисциплина… и главное, у них есть сталь. У нас – нет. Здесь она под запретом».

«А если какой-то раб восстанет и проиграет, убьют всех в деревне».

«Они намного превосходят нас по количеству», – вмешался ещё один старейшина. «Что прикажешь нам делать? Паре сотен наших людей с деревянным оружием атаковать их тысячи в стальных доспехах?»

Гвен задумалась над их положением. Она понимала и сочувствовала им. Они отказались от самих себя, от своего гордого воинского духа, в попытке защитить свои семьи. Она не могла их осуждать. Ей оставалось только гадать, как бы она сама поступила в подобной ситуации. Как бы поступил её отец.

«Порабощение – страшная вещь», – сказала она. «Когда один человек начинает думать, что он лучше другого из-за своей расы или своего оружия, власти или богатства – или по любой другой причине – он становиться беспричинно жестоким».

Бокбу взглянул на неё.

«Ты сама прошла через это», – скал он. «Иначе бы ты тут не оказалась».

Гвендолин кивнула, глядя на пламя.

«Ромулус и миллионы его людей вторглись в мои родные земли и сожгли всё дотла», – сказала она. «Нас осталось всего несколько сотен от самой прославленной нации, какой мы когда-то были. В центре у нас был город настолько процветающий, что все остальные меркли перед ним. Это была земля всяческого изобилия. Каньон защищал нас от всевозможных зол. Мы были непобедимы. На протяжении многих поколений – непобедимы».

«Но даже великие падают», – сказал Бокбу.

Гвен кивнула, видя, что он понимает.

«А что случилось?» – спросил один из старейшин.

Размышляя об их поражении, Гвендолин задавалась тем же вопросом.

«Империя», – ответила она. «Также, как и с вами».

Наступило мрачное молчание.

«А что, если мы объединимся с вами?» – нарушил его Атме. «Что, если мы вместе на них нападём?»

Бокбу остановил его.

«Волусия – хорошо укреплённый город, с хорошей армией. Нас там будет один к тысяче».

«Но должно же быть что-то, что может разрушить Империю?», – спросил Брандт.

Старейшины опасливо переглянулись, и после длинной паузы Бокбу сказал:

«Великаны, наверное».

«Великаны?» – переспросила заинтригованная Гвен.

Бокбу кивнул.

«Ходят слухи об их существовании. На окраинах Империи».

Абертол заговорил:

«Страна Великанов. Земля, населённая существами настолько высокими, что они подошвой могут раздавить тысячу человек. Это мифическая страна. Просто удобный миф. Его опровергли ещё во времена наших дедов».

«Прав ты или нет – никому не ведомо», – сказал Бокбу. «Но точно известно, что когда-то великаны существовали. И нрав у них очень непостоянный. С тем же успехом можно пытаться приручить дикого зверя. Они бы уничтожили вас с той же лёгкостью, что и Империю. Они не ищут справедливости и не принимают ничью сторону. Всё, что им нужно – это кровопролитие. Даже если бы они всё ещё существовали, и даже если бы вам удалось их отыскать, то от их руки у вас было бы даже больше шансов погибнуть, чем при попытке захватить Волусию.

Повисла долгая пауза, и Гвен, по-прежнему глядя на огонь, размышляла обо всём сказанном.

«Нет никакого другого места?» – спросила Гвендолин, и все обернулись к ней. «Когда наш народ оправится, мы не сможем найти никакого безопасного места во всей Империи? Где мы могли бы начать заново?»

Старейшины долго переглядывались, и, наконец, согласно кивнули.

Бокбу взял свой посох и начал рисовать на земле. Гведолин удивилась его мастерству, когда он изобразил перед ней замысловатую карту. Вокруг собралось много людей. Она смотрела, как Империя обретает контуры, и ужасалась её размерам и сложности её устройства.

«Узнаёшь?» – спросил Бокбу, закончив.

Гвендолин рассматривала дюжины и дюжины разных областей и провинций. Она заметила, какую странную форму имели земли Империи: прямоугольник в центре, а из каждого из четырёх его углов в разные стороны выходило по длинному изогнутому полуострову. Каждый из них был похож на бычий рог. Четыре рога империи, как говорил ей когда-то отец. Теперь она поняла.

«Узнаю», – ответила она. «Однажды я целый месяц провела в доме учёных, изучая древние карты Кольца и Империи. Четыре угла – это рога, указывающих на четыре стороны. Вот эти два “шипа” – Север и Юг. В центре – Великая пустошь».

Бокбу смотрел на неё широко открытыми глазами, изумлённый.

«Ты единственная из чужестранцев, кто это знает. У тебя, должно быть, прекрасное образование».

Он сделал паузу.

«Да, сама форма Империи диктует её натуру. Рога. Шипы. Пустошь. Огромные территории, разделённые на множество областей. Не говоря уже об островах, которые я даже рисовать не стал. Многого нет на картах – оно не изведано. Много слухов ходит. Те кто, слишком долго провёл в рабстве, много чего выдумали, отдавшись в плен иллюзиям. Мы уже не знаем, что из этого правда. Карты – живые вещи, и картографы лгут не меньше королей. Карты – это политика. Это власть».

Наступила долга тишина, нарушаемая только потрескиванием костра. Гвендолин обдумывала его слова.

«Во времена до Анточина, – продолжил, наконец, Бокбу, – до рождения наших отцов, был период, когда Кольцо и Империя были одним целым. До Большого Раздела. До Каньона. По легенде, предки ваших братьев по стальному оружию разделились. Половина отправилась в Кольцо, а другая половина – осталась. Если это правда, тогда где-то посреди Империи лежит королевство Второго Кольца».

Гвендолин забыла слова, лихорадочно соображая.

«Второго Кольца?» – переспросила она, не в силах контролировать дыхание от возбуждения. Всё, что она когда-то читала, теперь вспоминалось. Воспоминания были туманными и неполными. Она думала, то была детская сказка.

«Больше похоже на вымысел, чем на правду», – заявил Абертол, и его старый голос прорезал тишину, когда он подошёл ближе к карте. «Меж четырьмя рогами и двумя зубами, – начал декламировать он, – меж древними берегами и Озёрами-Близнецами, к северу от Атбу…»

«… и к югу от Ричи, – подхватил Бокбу, – лежит Второе Кольцо»

Абертол и вождь встретились взглядами – каждый из них вспомнил заученные наизусть древние письмена.

«Предание минувших веков», – сказал Абертол. «Ты торгуешь бабушкиными сказками. Вот твоя валюта».

«Кто-то считает это мифом, – возразил Бокбу, – а кто-то – фактом».

Абертол упрямо покачал головой.

«Шансы существования Второго Кольца очень призрачны», – сказал Абертол. «Поставить надежды нашего народа на них означает поставить на смерть».

Гвен изучала Бокбу взглядом, видела серьёзность на его лице, и чувствовала, что действительно верит в существование Второго Кольца. Он сосредоточенно изучал собственную карту.

«Много лет назад, – продолжил Бокбу после паузы, – когда я был маленьким мальчиком, я видел стальной меч и нагрудник, которые принесли к нам в деревню. Мой отец сказал, что их нашли в пустыне, на умирающем мужчине. Он был похож на вас – с бледной кожей. И на нём были стальные латы, доспех с таким же гербом, что и ваши. Он умер, не успев рассказать, откуда он, а мы спрятали находки под страхом смерти».

Бокбу вздохнул.

«Я верю, что Второе Кольцо существует», – добавил он. «Если вы сможете его найти и добраться до него, то, возможно, вам удастся обрести в Империи настоящий дом».

«Ещё одно место, чтобы прятаться от Империи?» – с сарказмом спросил Кендрик.

«Если Второе Королевство существует, – сказал Бокбу, – если оно так надёжно скрыто, то они не прячутся. Они просто живут. Шансы невелики, госпожа, – заключил он, – но всё же есть».

Прежде чем Гвен успела это переварить, ночь прорезал пронзительный голос. Сначала он был похож на визг, затем превратился в долгий крик, а затем обратился в пение.

Гвен обернулась, и увидела, что все замолчали и откинувшись наблюдали, как вперёд вышла женщина с чёрными, до пояса, волосами, ладонями, поднятыми к небу, и в красном шёлком шарфе, обёрнутом вокруг шеи. Она прогибалась назад, тянула руки к небесам и пела протяжную торжественную песню. Чем громче она пела, тем выше поднимались огни костров.

«Духи пламени!» – заклинала она. «Придите к нам! Позвольте вам поклониться. Расскажите нам то, что должны. Покажите то, чего мы не видим!»

Гвендолин дёрнулась и отскочила, когда из костра перед ней полетели искры и он запылал ярче. Она поражённо смотрела на фигуры, которые начали проявляться в пламени и чувствовала, как её волосы встают дыбом.

Провидица замедлила пение и подошла к Гвендолин. Та под, взглядом сияющих жёлтых глаз провидицы, ощутила испуг.

«Спроси меня, что хочешь», – сказала ей провидица нечеловечески низким голосом.

Гвен вся дрожала внутри, желавшая спросить, но боявшаяся узнать. Вдруг ответ её не понравится?

Наконец, она набралась смелости.

«Торгрин», – сказала Гвендолин, с трудом выговаривая слова. «Гувейн. Скажи мне. Они живы?»

Наступила долгая пауза, когда пророчица повернулась лицом к огню. Она нагнулась и бросила в костёр две горсти пыли. Пламя вспыхнуло и взлетело вверх, и пророчица, стоя спиной к Гвендолин, начала что-то неразборчиво бормотать.

В конце концов, она обернулась и посмотрела своими сияющими жёлтыми глазами прямо в глаза Гвен. Та не смогла бы отвести взгляд, даже если бы захотела.

«Твой малыш вернётся не таким, каким ты его знаешь», – произнесла она зловеще. «А твой муж, пока мы говорим, входит в Страну Мёртвых».

«НЕТ!» – завопила Гвендолин, заглушая криком нескончаемый треск костров.

Она была в отчаянии, сердце её забилось слишком часто, и всё тело вмиг ослабло. Всё начало вращаться перед глазами, и последнее, что она видела, были Стеффен и Кендрик, успевшие подхватить её, когда рухнула им на руки, и мир для неё погас.