Текст книги "Канатная плясунья"

Морис Леблан
КАНАТНАЯ ПЛЯСУНЬЯ

I. Замок Роборэй

Тусклая предрассветная луна… Редкие звезды.

В стороне от большой дороги стоит наглухо закрытый фургон с поднятыми кверху оглоблями. Издали кажется, что это чьи-то воздетые к небу руки. В тени, у канавы, пасется лошадь. Слышно, как она щиплет траву, как сопит и фыркает в отдаленье.

Над далекими холмами посветлело. Медленно гаснут звезды. На колокольне пробило четыре. Вот встрепенулась и вспорхнула первая птица, осторожно пробуя голос. За ней – другая, третья. Наступает утро, теплое, ясное.

Вдруг в глубине фургона раздался звучный женский голос:

– Кантэн! Кантэн!

И в окошке показалась голова Доротеи.

– Удрал… Так я и знала. Вот дрянь. Вот мученье.

В фургоне раздались другие голоса. Через две-три минуты дверь фургона раскрылась, и по ступенькам сбежала стройная молодая девушка, а в окошке показались всклокоченные головки двух мальчуганов.

– Доротея, куда ты?

Она обернулась и ответила:

– Искать Кантэна.

– Он вчера гулял с тобой, а потом лег спать на козлах. Право. Я сам видел.

– Да! Но теперь его там нет!

– Куда же он исчез?

– Не знаю. Пойду поищу и за уши приволоку обратно.

Но не успела она сделать несколько шагов, как из фургона выскочило двое мальчиков лет девяти-десяти. Оба бросились за ней вдогонку:

– Нет, не ходи одна! Страшно! Темно!

– Что ты выдумываешь, Поллукс. «Страшно». Вот глупости.

Она дала им по легкому подзатыльнику и толкнула обратно в фургон. Потом взбежала по лесенке, ласково обняла их и поцеловала.

– Не надо хныкать, мои маленькие. Совсем не страшно. Через полчаса я вернусь вместе с Кантэном.

– Да где он пропадает по ночам? – хныкали мальчики. – И это уж не первый раз. Где он шатается?

– Он ловит кроликов, вот и все. Ну, довольно болтать, малыши. Ступайте спать. И слышите вы оба: не драться и не шуметь. Капитан еще спит, а он не любит, чтоб его будили.

Она быстро отошла, перепрыгнула через канаву, пересекла лужок, где под ногами хлюпала вода, и вышла на тропинку, убегавшую в мелкий кустарник. По этой тропинке гуляла она вчера с Кантэном и поэтому шла так быстро и уверенно.

Вскоре тропинку пересек ручей, нежно журчавший по камешкам. Она вошла в воду и двинулась по течению, как бы желая скрыть свои следы, потом вышла на противоположный берег и побежала напрямик через лес.

В своей коротенькой юбке, расшитой пестрыми ленточками, маленькая, стройная и грациозная, она была прелестна, несмотря на босые, загорелые ноги. Бежала она по сухим прошлогодним листьям, по молодой весенней травке, средь ландышей и диких нарциссов – легко, быстро и осторожно, стараясь не поранить ног.

Волосы Доротеи растрепались. Они разделились на две черные волнистые струи и развевались от ветра, как крылья. Губы слегка улыбались, ветер прикрывал веки. И видно было, как приятно ей бежать и дышать свежим, утренним воздухом.

Костюм Доротеи был скромен, почти беден: серая холщовая блузка и оранжевый шелковый шарф. А по лицу ей нельзя было дать больше пятнадцати-шестнадцати лет.

Лес остался позади. Впереди был овраг, почти ущелье. Доротея остановилась.

Прямо перед ней, на высокой гранитной площадке, возвышался замок. По своей архитектуре он мог казаться величественным. Но был он выстроен на гребне высокой скалы и от этого казался неприступным гнездом владетельного феодала. Справа и слева огибал его овраг, напоминавший искусственные рвы средневековья.

За оврагом начинался пологий подъем, переходивший в почти отвесную крутизну.

«Без четверти пять, – подумала девушка. – Кантэн скоро вернется».

Она прислонилась к дереву, зорко вглядываясь в извилистую линию, где камни стен сливались с глыбами утеса. Там выступал неширокий карниз, прерываемый в одном месте выступом скалы.

Вчера на прогулке Кантэн недаром сказал ей, показывая на это место:

– Посмотри: хозяева замка считают себя в полной безопасности. А между тем здесь очень легко вскарабкаться по стене и влезть в окошко.

Доротея понимала, что, если подобная мысль взбрела в голову Кантэна, он непременно приведет ее в исполнение. Но что могло с ним приключиться? Неужто его поймали? Вообще решиться на такое дело, не зная ни плана дома, ни привычек его обитателей, – это верная гибель. Неужто он попался или просто ждет рассвета, чтобы спуститься вниз?

Время шло. Доротея заволновалась. Правда, с этой стороны не было проезжей дороги, но кто-нибудь из крестьян мог случайно пройти мимо и заметить спускавшегося Кантэна. Какую глупость он затеял!

Не успела она и подумать об этом, как в овраге зашуршали чьи-то тяжелые шаги. Доротея нырнула в кусты. Показался человек в длинной куртке, до того закутанный в шарф, что из всего его лица можно было разглядеть одни глаза. Он был в перчатках и нес под мышкой ружье.

Доротея решила, что это охотник, вернее – браконьер, потому что он боязливо озирался по сторонам. Не доходя до того места, где Кантэну было легче всего перелезть через забор, он остановился, внимательно осмотрелся и нагнулся к камням.

Припав к земле, Доротея внимательно наблюдала за незнакомцем. Он еще раз оглянулся, быстро поднял один из камней, повернул его на месте и поставил стоймя. Под камнем оказалась глубокая яма, а в яме мотыга. Он поднял мотыгу и стал копать, стараясь работать без шума.

Прошло еще мгновенье. И вдруг случилось то, чего ждала и так боялась Доротея. Заинтересовавшее Кантэна окно распахнулось, и на подоконнике показалась длинная нескладная фигура в сюртуке и цилиндре. Даже издали было видно, что сюртук и цилиндр засалены, запачканы и грубо заштопаны. Доротея узнала Кантэна.

Он соскользнул с подоконника и ногами нащупал карниз. Доротея стояла позади человека, копавшего яму. Она хотела подать знак Кантэну, но было поздно: незнакомец заметил странную фигуру на стене и спрыгнул в яму. Кантэн не мог обернуться и увидеть, что происходит внизу. Развязав веревку, добытую где-то в замке, он зацепил ее за решетку и концы спустил вниз. С такими приспособлениями спуск становился легким.

В это мгновение Доротея взглянула на человека в яме и чуть не закричала от ужаса: опираясь на камень, он медленно прицеливался в Кантэна.

Что делать? Позвать Кантэна? Но этим только ускоришь развязку и выдашь себя. Броситься на незнакомца? Но голыми руками его не возьмешь. А между тем действовать надо.

Доротея одним прыжком очутилась у ямы и с разбега толкнула поднятую незнакомцем плиту. Камень стоял не крепко и от толчка упал на место, похоронив и ружье, и того, кто сидел в яме.

Доротея понимала, что бой не кончен и что враг вот-вот выскочит из западни. Она бросилась к Кантэну и подбежала к нему в ту минуту, когда он коснулся земли.

– Скорей! Скорей! Беги!

Ошеломленный, Кантэн тянул конец веревки, повторяя:

– В чем дело? Как ты сюда попала? Как ты узнала, где я?

– Тише! Скорее! Тебя заметили! Хотели стрелять. Сейчас будет погоня.

– Что ты городишь? Какая погоня? Кто?

– Какой-то тип, одетый мужиком. Он тут, в яме. Он подстрелил бы тебя, как куропатку, если бы я не спихнула ему камень на голову.

– Но…

– Молчи, дурак! Бери веревку! Заметай следы!

И прежде чем сидевший в яме успел поднять камень, они сбежали в овраг и скрылись в лесу.

Минут через двадцать добрались они до ручья, пошли по воде и вышли из воды лишь там, где берег был каменистый, на котором не видно следов.

Кантэн думал мчаться дальше, но Доротея вдруг остановилась и стала громко хохотать.

– Что с тобой? – спросил Кантэн. – Что тебя рассмешило?

Она не отвечала и все хохотала, до судорог, до слез. Щеки ее раскраснелись, белые ровные зубы сверкали во рту. Наконец она едва пролепетала:

– Цилиндр… Сюртук… А ноги – босые… Ну и выдумал!.. Ах ты, чучело гороховое!

Лес был тихий, торжественный. Чуть трепетали листья у вершин. И молодой раскатистый хохот звонко разливался по чаще.

Кантэну было лет шестнадцать. У него была нескладная долговязая фигура, бледное лицо, рот до ушей, бесцветные белокурые волосы. И только восхитительные черные глаза ярко оттеняли его тусклую физиономию. Кантэн стоял перед Доротеей и радовался, что смех мешает ей сердиться. Он чувствовал себя виноватым и со страхом ждал расплаты.

Вдруг, резко оборвав смех, Доротея бросилась на Кантэна и стала бить его по чем попало, осыпая градом упреков. Но в голосе ее еще искрился смех, от которого брань почти казалась ласковой.

– Разбойник! Негодяй! Так ты вздумал заняться грабежами! Ему, изволите ли видеть, мало жалованья, получаемого в цирке. Ему нужны деньги на цилиндры, которые он привык носить… Что ты там украл, негодяй? Признавайся!

Излив свое негодование, Доротея пошла дальше, жестом приказывая Кантэну идти за собой. Кантэн зашагал вслед за нею и, сконфуженно запинаясь, стал рассказывать:

– Собственно говоря, рассказывать нечего. Ты сама обо всем догадалась… Ну, влез я вчера вечером в окно. Попал в уборную. Уборная – в конце коридора, в первом этаже. Я выглянул. Никого. Хозяева обедают. Я вышел в коридор и поднялся во второй этаж. Там – тоже коридор и со всех сторон комнаты… Я обошел их. Ничего подходящего не попадалось. Все картины или тяжелые вещи… Потом я влез под диван в будуаре. Видел, как танцевали в маленькой гостиной. Разошлись они поздно… Очень шикарная публика… Потом пришла дама, сняла драгоценности и спрятала их в шкатулку, а шкатулку заперла в несгораемый шкаф с секретным замком… Отпирая шкаф, она называла буквы, на которые ставят замок: Р.О.Б. Потом ушла, а я запомнил буквы и открыл шкаф. А потом дожидался рассвета… Неприятно спускаться в темноте.

– Покажи! – отрывисто приказала Доротея.

Он протянул руку. На его ладони сверкала пара сапфировых серег. Доротея взяла их и стала рассматривать. Глаза ее засияли от восхищения, и она прошептала сдавленным, изменившимся от волнения голосом:

– Сапфиры… Какая прелесть. Совсем как небо летней ночью. Темное, глубокое. И полное света…

Они подошли к дереву на опушке, возле которого торчало огромное нелепое чучело. На чучеле болталась куртка Кантэна. Вечером он снял с чучела сюртук и цилиндр, чтобы никто не мог его узнать. Пока Доротея любовалась сапфирами, он быстро разделся, напялил на чучело сюртук, надел куртку и догнал Доротею.

– Возьми их себе, Доротея. Ты знаешь, что я не вор. Я сделал это для тебя. Круто тебе приходится. Ты должна была бы жить в роскоши, а танцуешь на канате. Нет на свете вещи, которой я не сделал бы ради тебя.

Она быстро подняла ресницы.

– Ты говоришь, что ради меня пойдешь на все?

– Конечно.

– Хорошо. Ловлю тебя на слове и прошу одного: будь честен. Да, только честен, и больше ничего. Я взяла тебя и малышей потому, что все вы сироты, как и я. И сиротами сделала нас война. Вот уже два года, как мы таскаемся по белу свету. Зарабатываем плохо, но не голодаем. И я хочу одного: чтобы все мы всегда были чистыми, простыми и честными. А ты уж третий раз попадаешься на воровстве. И каждый раз уверяешь, что воруешь ради меня. Скажи мне по совести: будешь ли ты еще воровать или нет? Если нет – я тебя прощу. Иначе – ступай на все четыре стороны.

Она говорила нервно и решительно. Кантэн понял, что она не шутит, и, волнуясь, спросил:

– Значит, ты меня прогоняешь, хочешь, чтобы я ушел?

– Нет. Но дай слово, что это больше никогда не повторится.

– Ладно.

– Хорошо. Не будем вспоминать об этом. Ты как будто обещаешь серьезно. А теперь возьми серьги и спрячь их в фургон, в большую корзину. На будущей неделе мы пошлем их обратно по почте. Это, кажется, замок Шаньи?

– Да, я там видел фотографии с надписью: «Замок Шаньи».

Мир и дружба были восстановлены, и безо всяких приключений они дошли до фургона. Только два-три раза им пришлось сворачивать в кусты, чтоб не попасться на глаза встречным крестьянам. Подходя к фургону, Кантэн остановился и стал прислушиваться. Доротея жестом успокоила его:

– Не бойся. Это дерутся Кастор и Поллукс.

Кантэн бросился к фургону.

– Кантэн, не смей их трогать! – крикнула девушка вдогонку.

– Хватит и на твою долю.

– Они мои, и я могу их бить. А ты не смей.

Мальчики устроили дуэль на деревянных саблях. Заметив Кантэна, они прекратили драку и бросились на общего врага, но, не очень доверяя своим силам, стали звать Доротею:

– Доротея! Прогони Кантэна! Он хочет нас поколотить! Доротея!

Появилась Доротея. И Кантэн оставил мальчиков в покое, а Доротея подняла с ними веселую возню. Помирив драчунов, она строго спросила:

– А капитан? Вы, верно, разбудили его своим криком.

– Капитан спит как мертвый. Слышишь, как храпит?

В стороне при дороге мальчики развели костер и сварили суп. Все четверо плотно позавтракали и выпили по чашке кофе.

Доротея никогда не хозяйничала, Кантэн, Кастор и Поллукс делали все сами, ревнуя Доротею друг к другу. Из ревности были и вечные драки между Кастором и Поллуксом. Достаточно было Доротее посмотреть на одного из них нежнее, как дружба краснощеких мальчуганов моментально превращалась в ненависть. С другой стороны, Кантэн искренне ненавидел мальчуганов, и, когда Доротея их ласкала, он готов был свернуть им шею. Ведь его-то, Кантэна, Доротея не целовала никогда. Он должен был довольствоваться веселой улыбкой, шуточкой, самое большее – ласковым шлепком по плечу. Впрочем, Кантэн и этим был доволен, и ему казалось, что о большем нельзя и мечтать. Кантэн умел любить, дорожить лаской и быть преданным как собака.

– Теперь займемся арифметикой, – скомандовала Доротея. – А ты, Кантэн, можешь немного поспать.

Мальчуганы достали книжки, тетради. После арифметики Доротея стала им рассказывать о первых Меровингах, потом повела беседу о планетах и звездах. Мальчики слушали ее, как волшебную сказку. Кантэн растянулся на траве и тоже слушал, стараясь не заснуть. Доротея была прекрасной учительницей. Она так увлекательно рассказывала, что все, о чем бы ни заходила у них речь, крепко западало в головы учеников.

К десяти часам Доротея приказала запрягать. До ближайшего местечка было довольно далеко, и надо было торопиться, чтобы не опоздать и захватить на ярмарочной площади местечко получше.

– А капитан еще не завтракал, – сказал Кастор.

– Тем лучше, – возразила Доротея. – Он и так слишком объедается. Пусть отдохнет от еды. А потом, если не дать ему выспаться, он будет целый день таким несносным, что… Ну, поворачивайтесь – пусть спит, – оборвала она сама себя…

Фургон скоро тронулся в путь. Одноглазая пегая кобыла по имени Кривая Ворона медленно тащила его по дороге. Фургон громыхал железом, бочками, ящиками и разным жалким домашним скарбом. Он был наново выкрашен, и на его боках красовалась надпись: «Цирк Доротеи. Карета Дирекции». Эта надпись была придумана для того, чтобы легковерная публика воображала, что это лишь один из фургонов цирка, за которым идут другие с артистами, музыкантами и дикими зверями.

Кантэн с хлыстом шагал рядом с лошадью. За ним шла Доротея с мальчуганами. Она пела песни и рвала цветы по откосам дороги.

Через полчаса на перекрестке Доротея внезапно остановилась и крикнула:

– Стой!

– В чем дело? – спросил удивленно Кантэн.

Доротея внимательно рассматривала надпись на придорожном столбе и ответила, не оборачиваясь:

– А вот посмотри.

– Зачем смотреть: надо ехать направо. Я справлялся по карте.

– Нет, посмотри, – настойчиво повторила Доротея. – Видишь: «Шаньи – два километра…»

– Что же тут странного? Это, верно, деревушка возле вчерашнего замка.

– Лучше прочти до конца. «Шаньи – два километра. Замок Роборэй»… – И с каким-то трепетом Доротея несколько раз повторила последнее слово: – Роборэй. Роборэй.

– Значит, деревня называется Шаньи, а замок Роборэй, – догадался Кантэн. – Но все-таки в чем дело?

– Ничего… Почти ничего, – ответила не сразу девушка.

– Нет, ты чем-то заинтригована.

– Так… Простое совпадение.

– Какое совпадение? С чем?

– С именем Роборэй.

– А именно?

– Это имя так врезалось в мою память. Я услыхала его при таких ужасных обстоятельствах.

– Каких?

Кантэн был не на шутку встревожен словами Доротеи. А она ушла в себя, задумалась, и скорбная складка легла между ее бровями.

– Ты знаешь, Кантэн, – сказала она наконец, – что мой папа умер от раны в Шартрском госпитале, в начале войны. Меня вызвали к нему, но я не застала его в живых. Некоторые раненые, его соседи по койке, рассказывали мне об его последних минутах. Он бредил и все время повторял одно и то же слово: «Роборэй, Роборэй».

– Да, – припомнил Кантэн. – Я помню. Ты часто рассказывала мне про это.

– А потом, – продолжала Доротея задумчиво, – я долго ломала себе голову, что бы это могло означать. Я не знаю, что вспоминал перед смертью папа, а раненые уверяли, что он произносил это слово со страхом и тревогой. Теперь ты понимаешь, Кантэн, что, прочитав это слово на столбе и узнав, что так называется замок, я захотела…

Кантэн испуганно перебил Доротею:

– Неужто ты хочешь отправиться в замок?

– А почему не попробовать?

– О, Доротея! Ведь это безумие.

Девушка задумалась. Кантэн понимал, что она не отказалась от своего плана, и уже собирался привести ей новые доводы, чтобы во что бы то ни стало отговорить ее, как вдруг подбежали Кастор и Поллукс с неожиданным известием:

– Доротея, Доротея, сюда свернуло три ярмарочных балагана!

Действительно, на дороге в Роборэй показались три пестрых фургона. Это были товарищи и конкуренты Доротеи. На одном из фургонов была надпись: «Черепашьи бега», на другом – «Тир», на третьем – «Игра в черепки».

Проходя мимо Доротеи, хозяин «Тира» вежливо поклонился и спросил:

– Вы тоже туда?

– Куда? – переспросила Доротея.

– В замок. Там сегодня устраивают народное гулянье. Если хотите, я могу занять для вас место.

– Да-да, пожалуйста. Спасибо, – ответила девушка.

Когда фургоны отъехали на порядочное расстояние, Доротея обернулась к Кантэну. Он был бледен как мертвец.

– Кантэн, что с тобой? Ты весь дрожишь, – воскликнула она невольно.

– Жандармы! Там! Смотри!

Из лесу показались два конных жандарма. Они проскакали мимо фургона и свернули на дорогу в замок, не обратив на Доротею и ее спутников никакого внимания.

– Видишь, – улыбнулась Доротея. – Они совсем не думают о нас.

– Но они едут в замок.

– Так что? Там устраивают народное гулянье, и двое жандармов для порядка.

– А если в замке обнаружили кражу и телефонировали в жандармерию?

– Едва ли. Пропажу заметят вечером, когда графиня начнет одеваться.

– Но все-таки, Доротея… Ради Бога, не езди туда, – умолял испуганный Кантэн. – Увидишь: мы непременно попадем в ловушку. И потом, этот тип, который прыгнул в яму… Он может меня узнать.

– Глупости. Ты был неузнаваем. Самое большее, что он может придумать, это арестовать огородное чучело в сюртуке и цилиндре.

– А если вдруг начнется обыск и у нас найдут серьги?

– Подбрось их в парк, в кусты. А я погадаю на картах, и дама отыщет пропажу. Мы будем иметь колоссальный успех.

– Но если случайно…

– Да замолчи ты. Если, если… Я хочу видеть замок, который зовется Роборэй, и баста. Едем.

– Но я боюсь и за себя, и за тебя.

– Оставайся.

Кантэн пожал плечами, задумался, потом щелкнул бичом и сказал решительно:

– Ладно. Будь что будет. Едем.

II. Цирк Доротеи

Замок Роборэй находился в самой живописной части департамента Ори недалеко от Домфрона. С восемнадцатого века он назывался Роборэем, а раньше его звали так же, как и соседнюю деревушку, Шаньи. Деревенская площадь Шаньи была как бы продолжением барского двора. И если ворота замка бывали открыты, эта площадь казалась очень большой и просторной. В круглом внутреннем дворе были устроены солнечные часы и старинный каменный фонтан со скульптурными сиренами и дельфинами.

Цирк Доротеи с музыкой проехал через деревню, то есть Кастор и Поллукс важно шагали перед фургоном и изо всех сил дули в медные трубы, стараясь выдуть из них как можно больше фальшивых нот. Кантэн тащил плакат с объявлением, что представление начнется в три часа, а Доротея стояла на крыше фургона и торжественно правила Кривой Вороной с таким видом, точно это, по крайней мере, королевская колесница.

На площади уже стояло несколько фургонов и карет. Наскоро разбивали балаганы, ставили карусели, качели, игры…

Зато цирк Доротеи не делал никаких приготовлений. Доротея отправилась в мэрию за разрешением, Кантэн распряг лошадь, а мальчуганы занялись стряпней. Капитан все еще спал.

К полудню на площади появилась публика – крестьяне и торговцы из Шаньи и окрестных деревень. Кантэн, Кастор и Поллукс дремали в глубине фургона. Пообедав, Доротея снова исчезла. Она прошлась по краю утеса, подошла к обрыву, по которому карабкался утром Кантэн, погуляла в парке, потолкалась среди народа.

– Ну, что? – спросил Кантэн, когда она вернулась. – Разузнала ты что-нибудь интересное?

– Да, кое-что. Оказывается, этот замок долго был необитаем. Теперешний его хозяин граф Октав де Шаньи. Последний потомок их рода. Сейчас ему лет сорок – сорок пять, и он женат на миллионерше. Раньше они здесь не жили и только после Версальского мира отремонтировали замок и вчера справляли новоселье. Вот почему были гости, а сегодня устраивается народное гулянье.

– Ну а насчет названия Роборэй ты ничего не разнюхала?

– Нет, ни словечка. Я даже не знаю, почему папа вспоминал о нем перед смертью.

– Значит, мы уедем отсюда сейчас же после представления? Да? – приставал Кантэн, только и думавший о том, как бы поскорее выбраться из опасного места.

– Не знаю. Посмотрим. Я все-таки заметила здесь много странного.

– Относящегося к твоему отцу?

– Нет, – ответила она нерешительно. – Нет, совсем другого… Я просто хочу объяснить себе эти странности… Видишь ли, если в деле бывает темное место, так без света никак не угадаешь, что там скрывается… И мне хотелось бы пролить побольше света… Одним словом, осветить его.

Она умолкла, задумалась, потом сказала, взглянув в глаза Кантэну:

– Ты знаешь, какая я осторожная и благоразумная. И ты знаешь, какой у меня нюх и глаза… Я вижу, я чувствую, что мне необходимо здесь остаться.

– Почему, из-за названия Роборэй?

– Из-за названия и по другим причинам. Я боюсь, что мне придется действовать, даже решиться на довольно опасные и неожиданные вещи.

Кантэн смотрел на нее во все глаза.

– Я ничего не понимаю, – сказал он наконец. – Объясни, пожалуйста.

– Ничего особенного. Человек, которого я прихлопнула в яме, гостит в замке.

– Что ты!.. Здесь… Ты его видела? Он привел жандармов?

Доротея улыбнулась.

– Покамест нет. Но все может быть. Куда ты спрятал серьги?

– Я положил их на дно большой корзины, в картонную коробочку с сургучной печатью.

– Хорошо. Как только мы кончим представление, ты отнесешь их туда, в кусты рододендронов, между решеткой сада и каретным сараем.

– Разве хватились серег?

– Нет еще. По-видимому, ты попал в будуар графини. Я перезнакомилась с горничными и долго говорила с ними. Про кражу ничего не слышно. Стой, – прервала себя Доротея. – Посмотри: кажется, к тиру подошли хозяева. Верно, эта красивая блондинка – графиня.

– Да, я ее сразу узнал.

– Прислуга ее очень хвалит. Говорят, что она – добрая и доступная. Зато графу ото всех достается: все считают его несимпатичным человеком.

Кантэн тревожно вглядывался в группу у тира и спросил:

– Там трое мужчин. Который муж графини?

– Важный, полный, в сером костюме. Смотри, смотри, он взял ружье. А те двое, кажется, родственники. Высокий с бородой, в роговых очках живет здесь целый месяц, а молодой в бархатной куртке и гетрах приехал вчера.

– Странно: они смотрят на тебя как на знакомую.

– Потому что я говорила с ними. Старый даже пробовал за мной ухаживать.

Кантэн вспыхнул и собирался что-то выпалить, но Доротея быстро его укротила.

– Тише. Побереги силы. Борьба начинается. Подойдем к ним поближе.

Вокруг тира собиралась толпа. Всем хотелось посмотреть, как стреляет хозяин замка, слывший хорошим стрелком. Он выпустил двенадцать пуль, и все они попали в картонный круг мишени. Раздались аплодисменты. Из ложной скромности граф протестовал:

– Оставьте, опыт неудачен. Ни одна не попала в центр.

– Нет навыка, – сказал кто-то за его спиной.

Доротея успела пробраться к самому стрелку и сказала это с таким видом знатока, что все невольно улыбнулись. Бородатый господин в очках представил ее графу и графине:

– Мадемуазель Доротея, директриса цирка…

Доротея поклонилась. Граф, покровительственно улыбаясь, спросил ее:

– Вы критикуете меня как директриса цирка?

– Нет, как любительница.

– А… Разве вы тоже стреляете?

– Иногда.

– В крупную цель?

– Нет, в мелкую. Например, в брошенную монетку.

– И без промаха?

– Разумеется.

– Но, несомненно, пользуетесь прекрасным оружием?

– Напротив. Хороший стрелок должен справляться с каким угодно. Даже с такой допотопной штукой, как эта.

Она взяла с прилавка какой-то старый, ржавый револьвер, зарядила его и прицелилась в картонный круг, в который стрелял де Шаньи.

Первая пуля попала в центр, вторая – на полсантиметра ниже, третья – в первую.

Граф был поражен.

– Это поразительно! Она даже не прицелилась толком. Что вы на это скажете, Эстрейхер?

Эстрейхер пришел в восхищенье:

– Неслыханно. Сказочно. Мадемуазель, вы можете составить себе состояние.

Доротея, не отвечая, выпустила еще три пули, потом бросила револьвер и громко объявила:

– Господа. Имею честь вам сообщить, что представление в моем цирке начинается. Кроме стрельбы в цель вы увидите танцы, вольтижировку, акробатику, фейерверк, бой быков, гонку автомобилей, крушение поезда, пантомиму и много других номеров. Мы начинаем.

Доротея преобразилась. С этой минуты она стала воплощением подвижности, изящества и веселья. Кантэн огородил перед фургоном круг, вбил в землю несколько колышков с кольцами и продел через них веревку. Для хозяев замка Кантэн расставил стулья, остальные разместились вокруг арены – кто на скамьях, кто на бочках или ящиках, а кто и просто стоя.

Первой вышла Доротея. Между двух невысоких столбов натянули канат. Она прыгала по канату, как мячик, ложилась на него, качаясь, точно в гамаке, снова вскакивала, бегала взад и вперед, кланялась во все стороны. Потом спрыгнула на землю и стала танцевать.

В ее танцах не было ничего затверженного. Казалось, что каждая поза, каждый жест – вдохновенная импровизация. Это не был танец одного настроения или народа. Тут были все нации и все темпераменты. Вот танцует англичанка из лондонских dansing girl. Вот огнеглазая испанка с кастаньетами. Она плавно скользила в русской, вихрем кружилась в камаринской и тут же превращалась в женщину из бара, танцующую тягучее сладострастное танго.

И как просто выходило все это: легкое, чуть уловимое движение, слегка подхваченная шаль или прикосновение к прическе – и вся она преображалась. Через край разливалась кипучая здоровая молодость, страсть становилась стыдливой, восторг сменялся застенчивой нежностью. И во всем и всегда она оставалась прекрасной.

Вместо музыки глухо рокочет барабан под палками Кастора и Поллукса. Молча смотрит зачарованная публика, восхищенная изменчивой пляской. Вот на арене – кокетливая, изнеженная дама, танцующая с веером жеманный менуэт. И кто она, эта волшебница? Ребенок? Женщина? И сколько лет ей: пятнадцать, двадцать или больше? Доротея остановилась. Раздались аплодисменты. А она мигом взобралась на фургон и повелительно крикнула публике:

– Тише! Капитан проснулся!

Позади козел была низкая, узкая корзина, похожая на будку. Доротея подняла крышку и спросила:

– Капитан Монфокон. Неужто вы до сих пор не проснулись? Да отвечайте, капитан! Публика ожидает.

Она сняла крышку, и оказалось, что это не будка, а уютная колыбелька, в которой сладко спал краснощекий бутуз лет шести-семи. Он сладко зевал и тянулся ручонками к Доротее. Доротея наклонилась к нему и нежно его расцеловала. Потом обернулась к Кантэну:

– Барон де Сен Кантэн. Будем продолжать программу. Сейчас выход капитана Монфокона. Приготовьтесь и дайте ему поесть.

Капитан Монфокон был комиком труппы. Он был одет в форму американского солдата, шитую на взрослого человека. Полы его френча волочились по земле, брюки были засучены до колен. Это было очень неудобно, и малыш не мог ступить ни шагу, чтобы не запутаться и не упасть, растянувшись во весь рост на земле. Комизм его выхода и таился в этих беспрерывных падениях и в бесстрастной серьезности, с какой малыш поднимался и снова падал.

Кантэн подал ему хлыст, ломоть хлеба, густо намазанный вареньем, и подвел Кривую Ворону. Капитан набил рот хлебом, измазав всю мордашку вареньем, взял хлыст и важно вывел коня на арену.

– Перемени ногу, – важно командовал он с набитым ртом.

– Танцуй польку. Так… По всему кругу. На дыбы. Теперь падеспань. Хорошо… Прекрасно…

Пегая одноглазая кобыла, возведенная на старости лет в чин цирковой лошади, понуро семенила по арене, совершенно не слушая команды капитана. Впрочем, капитан не смущался непослушанием лошади. Беспрестанно спотыкаясь и падая, снова поднимаясь и жадно уплетая свой завтрак, он все время оставался невозмутимым, и это взаимное равнодушие старой лошади и маленького карапуза было так забавно, что даже Доротея звонко хохотала, заражая зрителей своим непритворным весельем.

– Прекрасно, господин капитан, – подбодряла она ребенка. – Великолепно, а теперь мы исполним драму «Похищение цыганки». Барон де Сен Кантэн исполнит роль гнусного похитителя.

«Гнусный похититель» с диким ревом бросился на Доротею, схватил ее, перекинул через седло, вскочил на коня. Невозмутимая кобыла так же медленно и понуро семенила по арене. Но Кантэн изображал лицом и позой бешено скачущего всадника. Припав к седлу, он исступленно кричал:

– Галопом! Карьером! Погоня!

А капитан все так же невозмутимо вытащил из-за пояса игрушечный пистолетик и выстрелил в «Гнусного похитителя». Кантэн кубарем скатился с седла, а освобожденная цыганка подбежала к своему избавителю и крепко расцеловала его в обе щеки.

Потом Кантэн показывал партерную гимнастику. Были и другие номера, в которых участвовали Кастор и Поллукс. Все было мило, весело, остроумно.

– Капитан Монфокон, возьмите шляпу, произведите в публике сбор. А вы, Кастор и Поллукс, – командовала Доротея, – бейте громче в барабан, чтобы заглушить звон золота, падающего в шляпу.

Капитан с огромной шляпой обошел публику, бросавшую ему медь и смятые кредитки. Потом Доротея вскочила на крышу фургона и произнесла прощальную речь:

– Благодарю вас, господа. С искренним сожалением покидаем мы ваше гостеприимное местечко. Но прежде чем уехать, мы считаем долгом сообщить почтеннейшей публике, что мадемуазель Доротея (она церемонно поклонилась при этом) не только директриса цирка и первоклассная артистка. Она обладает редким даром ясновидения и чтения чужих мыслей. По линиям руки, на картах, по почерку, звездам и кофейной гуще она открывает все сокровенное. Она рассеивает тьму, она разгадывает тайны и загадки. С помощью своей волшебной палочки она в покинутых развалинах, под камнями старинных замков, в заброшенных колодцах и подземельях отыскивает давным-давно запрятанные клады, о существовании которых не знает никто. Кто ищет их – тому она поможет.