Текст книги "Девочка и мальчик"

Вошедшая девушка села, и лекция продолжилась, но вокруг девушки не прекращалось шевеление. Держа в зубах заколку, она собрала волосы в хвост, открыла сумочку, что-то достала оттуда, пошепталась с Юлией, помахала кому-то из знакомых в аудитории.

Забыв о существовании лектора, я не мог отвести от нее взгляд. Она, видимо, это заметила, потому что в какой-то момент повернулась и посмотрела на меня. Я быстро отвел глаза.

С того дня я не пропустил ни одной лекции, частенько отменяя ради этого встречи с сокурсниками, с которыми я готовил презентацию проекта. И всякий раз история повторялась. Девушка опаздывала. Провоцировала беспорядок и копошение, приковывала к себе внимание всех в аудитории. Однако по какой-то не вполне ясной причине это ее бесстрашие, пренебрежение всеми рамками делали ее еще более притягательной. Я с нетерпением ждал лекций, чтобы увидеть ее снова. Она была совсем не похожа на других девушек на факультете. У нее были особая манера двигаться и идеальная осанка. Во всем, что она делала, чувствовалась уверенность, граничившая с пренебрежением. Большинство студентов не могли себе позволить такую одежду, в ней чувствовались стиль и вкус. Прекрасно сложенная брюнетка с красивым ртом, глаза резко контрастировали с ее смуглостью, небесно-голубые глаза, в которые я пытался, но не отваживался заглянуть, отводя свои, едва она начинала смотреть в мою сторону.

В перерывах я всегда стоял где-нибудь возле нее, делал вид, что читаю что-то в телефоне, хотя на самом деле прислушивался к ее разговорам. Она только что поступила в аспирантуру, занимается экономикой и посещает некоторые лекции на моем факультете – это все, что мне удалось выяснить. Я несколько раз уже почти было присоединился к ее беседе с однокурсниками, но никак не мог придумать фразу, годившуюся в качестве невинного повода вставить реплику. Все, что я мысленно говорил ей, было неуклюжим, неловким и банальным. Я не мог продвинуться ни на шаг. Не мог переступить через невидимый рубеж.

Время от времени она сидела совсем одна в студенческой столовой в перерывах между парами и читала какой-нибудь роман. То, что она читает романы, имело для меня значение. Вот в чем ее слабость, говорил я себе, она не просто красотка, притягивающая к себе все взгляды, но и человек с душевной раной, такие обычно пытаются спрятаться от людей в романах. Никто мне не мешал подойти к ней, пока она сидела за столиком, можно было просто спросить, что за книгу она читает. Это был вполне естественный вопрос, мы, в конце концов, ходили на одни и те же лекции. Но я не мог.

Я просыпаюсь от детского визга. Сажусь, ничего не понимая со сна. Опять раздаются крики, визг, возгласы ликования. Рядом с нами, на плотном песке у самой воды, дети играют в мяч. Пока я спал, появились другие отдыхающие. Прямо за нами расстелила свое покрывало семья немцев с тремя детьми. Они, видимо, только что поели. Их отпрыски спешат присоединиться к остальным. Дети делятся на две команды и начинают играть в футбол. Они верещат, носятся мимо нас взад-вперед, от их ног на полотенца летит песок.

– Угораздило же их выбрать для своих забав именно это место, – говорю я.

– Пусть играют, – говорит Майя. – Так устроены дети. Ты разве сам не носился, как они, и не играл в мяч?

– Нет.

– Конечно, носился.

– Нет, я никогда не бесился. Я чинно сидел и обсуждал с друзьями атомную физику.

– Я уверена, что ты бегал и пинал мяч.

– Ладно, бегал, пинал. Но не терроризировал при этом всех окружающих.

– Они просто увлеклись игрой.

Я оборачиваюсь и смотрю на родителей этих чад. Они немногим старше меня и Майи. И в то же время между нами словно пролегли поколения. Мужчина абсолютно белый, если не считать лица, шеи и рук, обгоревших на солнце до свекольного цвета. У него застенчивый взгляд и небольшие усики, которые он постоянно разглаживает пальцами. Его супруга совсем бледная – своевременно намазалась кремом, поэтому не сгорела. У нее явно лишние килограммы, плечи мелко трясутся при каждом движении. Она носит очки в прямоугольной оправе, вроде тех, что продаются в супермаркетах. Оправа красного цвета, совсем ей не идет, такая никому не идет. Практичная короткая стрижка. Все в ней практично.

Майя садится и смотрит на детей.

– Они милые, – говорит она.

– Ты считаешь?

– Да, погляди на них.

– По мне, так лучше бы эти милашки отошли от нас метров хотя бы на десять.

– Почему ты злишься?

– Я не злюсь.

– Злишься.

– Просто меня раздражает, что они играют тут, у меня на голове.

– Родители, наверное, не разрешают им убегать далеко, так удобнее за ними присматривать.

– Родители тоже могли бы отодвинуться от меня подальше.

– Ты несправедлив.

– Я очень даже справедлив.

– Просто тебя все раздражает.

– Да.

– Видишь, ты это признаешь.

– Да, я только что проснулся.

– Так сходи окунись.

– Нет, я хочу сидеть здесь и наслаждаться песком, который летит мне в лицо из-под ног этих дивных созданий.

Майя поднимается и протягивает мне руку.

– Пойдем.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

Она берет свое полотенце, отряхивает с него песок и обвязывает его вокруг бедер. Мы огибаем ватагу детей и спускаемся к воде.

6

День клонится к вечеру, накрывая своим светом городские дома, будто оранжевой защитной пленкой. Мы едем по аллее в сторону церкви, а солнце тем временем садится в море. В небе над нами внезапно появляются летучие мыши, огибая в своем зигзагообразном полете верхушки пальм. Мы пересекаем площадь перед церковью и оставляем скутеры на небольшой парковке справа от здания. На ступенях церкви и на скамейках на площади сидят туристы и местная молодежь с бутылками вина и стаканчиками, тут полно влюбленных парочек.

Майя подводит губы, смотрясь в боковое зеркало скутера. Я бросаю взгляд вниз на город и море, и у меня вдруг появляется ощущение, как будто я стою посреди комнаты. Как будто пространство утратило безграничность, и на горизонте со всех сторон вокруг меня выросли стены. Мне уже приходилось испытывать подобное во время поездок на юг. Даже в таких городах, как Мапуто, лежащих на побережье, где взгляд простирается на многие километры, куда ни глянь, все равно появляется это чувство. Это не связано с клаустрофобией, скорее ты чувствуешь, что оказался внутри купола. Ощущаешь границы. Это происходит в южных странах и всегда по вечерам, вскоре после захода солнца. В дневное время, пока видно солнце, никаких границ нет, стены вырастают, когда оно скрывается. Возможно, причиной тому нагретый вакуум, остающийся на месте зашедшего солнца, наверное, он создает иллюзию конечности всего. Потому что на самом деле это, разумеется, иллюзия. Однако ощущение присутствия стен почти физическое. Я спросил Майю, знакомо ли ей это чувство, но она не поняла, что я имею в виду. «Какие еще иллюзии?» – сказала она.

Она просовывает свою руку под мою. Бедро касается моего колена. Она надела черные шелковые брюки. Ради меня. Она знает, как это меня заводит, когда я вижу ее в этих брючках, подчеркивающих изгибы ягодиц и плотно облегающих лобок. От колен вниз они расширяются, напоминая платье танцовщицы фламенко. Мне нравится в них то, что они элегантны и в то же время дерзко выставляют фигуру напоказ.

– Куда пойдем есть? – спрашивает она.

– Куда хочешь.

– Выбор за тобой.

– Как насчет вон того ресторанчика?

Я киваю в направлении старого маяка в конце городского пляжа. В помещении смотрителя находится самый старый и дорогущий рыбный ресторан в этом городке.

– Как раз о нем я думала, – говорит она.

– Почему было не сказать сразу.

– Просто будет лучше, если ты сам выберешь.

– Почему?

– Так.

С площади мы сворачиваем на улочку, ведущую вниз, к пляжу. Спуск крутой, Майя на шпильках, и мы вынуждены спускаться очень осторожно. Она опирается на меня, чтобы не подвернуть ногу на булыжной мостовой. На улице ни одного фонаря, и выбоины не видно, пока в них не наступишь. Несколько раз Майя спотыкается и цепляется за мою руку.

Улочка продувается бризом с моря. Где-то там, в конце, светятся гирлянды ресторана. Ветер доносит с набережной звуки, голоса, шаги по асфальту. Из окна над головой звучит музыка, забойные пассажи на электрогитаре и высокий голос Мэрилина Мэнсона, летящий нам вслед по улице.

And I’ll put down your disco

And take your heart away

I’ll be born again

I’ll be born again

I’ll be born again

I’ll be born again[1]1
Я приглушаю твое диско.И забирай с собой свое сердце.Меня ждет второе рождение.  Из песни рок-группы «Мэрилин Мэнсон» «Рожденный заново» (альбом «Holy Wood», 2000).


[Закрыть]

В ресторанчике на маяке все столики заняты. Мы садимся за длинную стойку бара из красного дерева и ждем. Майя заказывает нам обоим «Кир Рояль». Мы наблюдаем за стремительными движениями бармена. Хлопок пробки, исчезнувшей в его ладони, шампанское, пузырящееся в бокалах. Он придвигает бокалы к Майе. Свитые из пузырьков канаты поднимаются вверх по светло-розовой жидкости.

– Это твой, – говорит Майя.

Она протягивает мне бокал. Коктейль сладкий и в то же время с кислинкой, пузырьки щекочут нос. Пока бармен застыл в ожидании, расставив бутылки перед собой на стойке, мы осушаем бокалы. Чем чаще повторяешь заказ, тем меньше выветрится шампанское в бутылке. Майя кивает бармену, мы быстро опрокидываем в себя еще по коктейлю, и она тут же заказывает еще два, даже не посоветовавшись со мной.

– Нам еще ехать домой, – говорю я.

Майя поворачивается ко мне, кожа вокруг губ напряжена.

– Все, все, молчу, – говорю я.

– Мы же не сейчас возвращаемся в гостиницу.

– Но нам еще ужинать с вином.

– Да.

– Я ничего не имел в виду.

– Спасибо, что объяснил. Так что бери свой бокал.

Я отказываюсь, покачав головой, и наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать.

Я порядочно выпил, перед тем как прийти на вечеринку в университете. По вечерам я обычно ужинал с Николо в ресторане, где он работал. В тот вечер была не его смена, и повара приготовили нам специальное меню, так что, прежде чем отправиться в университет, мы распили не одну бутылку вина. Я рассказал Николо о девушке с лекций. И что иду на вечеринку, главным образом надеясь ее там встретить. Николо заверил меня, что она, конечно, придет. Я сомневался. Мне казалось, что она считала себя выше университетских сборищ.

Праздник проходил в одной из столовых в невысоком бетонном корпусе университета на острове Амагер. Едва мы вошли в здание через главный вход, как услышали разносящийся по темным коридорам пульсирующий ритм музыки. По стенам висели объявления и плакаты. Проходя здесь в дневное время, я почти никогда не обращал на них внимания. Теперь же, вечером, когда их было практически не видно в темноте, они напоминали мне музейные витрины с реликвиями вымерших племен.

Николо не был студентом университета. Какое-то время учился в торговом колледже, но бросил. Он не нуждался в учебе, он знал, чего он хочет, понимал, к чему у него есть способности. Ему предстояло взять на себя бразды правления двумя семейными ресторанами. Он работал менеджером в том, что покрупнее, – находившемся на небольшой площади во Фредериксберге. Я и раньше уже брал его с собой на студенческие вечеринки. Николо можно было брать куда угодно. Он нравился женщинам. Поначалу мне казалось, что провал ему обеспечен, ведь он не принадлежал к их академическому кругу. Но несмотря на то, что девушки, изучавшие гуманитарные дисциплины, не уставали заявлять о своем интересе к мужчинам знающим, образованным, мужчинам, которые им во всех отношениях были ровней, в итоге это оказывалось не так уж и важно. Их притягивали мужчины действия, с которыми женщина не чувствует недостатка в вещах и ощущает себя защищенной. Все эти качества у Николо были.

Он даже не пытался прочесть, что там в развешанных по всем стенкам объявлениях, сразу прошествовав по коридору туда, откуда доносился шум вечеринки, уверенным шагом, ни на секунду не задержавшись в темноте.

Она была там. Я сразу ее увидел. Окруженную стайкой студентов. Я ни с кем из них не был знаком. В руке у нее был бокал вина, она держала его за ножку кончиками пальцев, лак на ногтях был цвета бордо. Она отпивала из бокала, не видя меня, и я опять почувствовал, что она не такая, как все здесь. Остальные пили пиво из пластиковых стаканчиков, и только она стояла тут со своим винным бокалом, уместным скорее на приемах в посольстве, экстравагантно одетая, так не похожая на окружающих. Хотя она была здесь и стояла в пяти шагах от меня в толпе студентов, у меня было ощущение, что она очень далеко отсюда.

Я направился к барной стойке, где Николо уже заказал виски нам обоим.

– Ну что, она пришла? – спросил он.

– Я только что ее видел.

– Где?

Я показал. Николо кивнул.

– Очень красивая.

– Да, очень.

– А что это за девушка, с которой она разговаривает?

Он кивнул в сторону подружки, с которой она сидела на всех лекциях.

– Знаю только, что ее зовут Юлия, – сказал я.

– Юлия. Пойду поздороваюсь, – сказал Николо.

– Может, выпьем еще по шоту?

– Давай.

Мы продолжали стоять у бара. Николо несколько раз бросал взгляды на Юлию. Я знал, что они означают.

Весь вечер я слонялся между пришедшими, здороваясь с теми, кого знал, и понемногу выпивая. Возвращаясь в какой-то момент из туалета, я увидел, что та девушка сидит на скамейке в коридоре. Рядом с ней Юлия, болтающая с Николо. Что ж, ничего удивительного. Я не знал большего смельчака, чем Николо. Я подошел к ним, и он тут же поднялся, хлопнув меня по спине.

– Я хочу познакомить тебя с Юлией, – сказал он.

Николо уже поведал ей, что мы закадычные друзья с детства. Я почувствовал на себе пристальный взгляд Майи.

– Да, позволь тебя представить Майе тоже, я не уверен, что вы знакомы, – сказал он.

Майя протянула мне руку. Сказала, как ее зовут, имя и фамилию. Никому из студентов в голову бы не пришло представиться так формально, тем более на вечеринке вроде этой. Но она сделала это пусть и несколько церемонно, но в то же время очень естественно. Я взял ее ладонь в свою, представился. Она смотрела мне в глаза и улыбалась.

– Кажется, мы ходим на одни и те же лекции, – сказала она.

– Да, верно.

Она опустила взгляд на наши руки, на свою ладонь, которую я по-прежнему держал, и я смущенно выпустил ее.

– Может, посидишь с нами, поболтаем? – спросил Николо.

Он кивнул на место, которое он освободил, между девушек. Подмигнул мне, принес себе стул и поставил его напротив Юлии.

Из зала выходит официант.

– Ну вот, освободился столик, за который вы можете сесть.

Мы берем бокалы и идем за ним. Официант проводит нас к столику с видом на набережную. Прямо напротив пришвартована большая яхта. За соседним столом ужинает молодая пара, а за моей спиной – семья, родители с тремя детьми. «Сколько можно тут торчать, в этом ресторане», – ноет младший. Я узнаю их. Это те самые немцы, с пляжа на другом краю острова, дети еще играли тогда в мяч.

Официантка приносит меню. Мы заказываем рыбу дня, камбалу в глазури из лимонного сока. Белое вино. За моей спиной все громче пищит компьютерная игра. Мы допиваем аперитив.

– Наши соседи по пляжу, они сидят прямо за тобой, – говорит Майя.

– Да, я заметил.

– Посмотри на малыша, он едва достает до края стола, разве это не трогательно?

Официантка возвращается с вином, показывает мне этикетку, дает попробовать. Я киваю. Перед тем как уйти, она ставит бутылку в ведерко со льдом.

Я поднимаю бокал. Майя берет свой. Ее взгляд становится слегка рассеянным. Она захмелела. Да и я тоже. Мои движения и мысли словно покрыты слоем резины. Мы расправляемся с содержимым наших бокалов, и я достаю бутылку из ведерка.

Майя рассказывает о женщине, с которой сегодня разговорилась у бассейна. Я слушаю вполуха. Меня отвлекает пчелиное жужжание компьютерной игры. Оно все сильнее и сильнее раздражает меня, пару раз я оборачиваюсь в надежде, что это заставит родителей угомонить детей, но те молча нависли с невозмутимым видом над своими тарелками. Их отпрыски начинают ссориться из-за игры, выясняют, чья очередь держать планшет в руках. Средний истошно визжит, когда старший пытается его отобрать. Он хочет вернуть себе игру, вскакивает с места, пытаясь вцепиться в гаджет, и врезается своим стулом в спинку моего, да так, что я расплескиваю вино на скатерть. Под моей тарелкой расползается пятно. Я промокаю пролитое вино салфеткой и уже собираюсь обернуться, как вдруг замечаю, что Майя что-то мне говорит.

– Что? – спрашиваю я.

– Не надо.

– Почему?

– Он же не нарочно.

– Вполне допускаю, но у меня-то может быть право попросить его быть поосторожнее.

– Нет, не надо вмешиваться, – говорит она.

Я оборачиваюсь, но ничего не говорю мальчику. Он уже отобрал планшет у брата.

– Он же ребенок, – говорит Майя.

Официантка приносит рыбу. Ставит перед нами тарелки. Мясо у рыбы розовато-белое, покрытое глазурью с кусочками лимона и крупно помолотым перцем. Майя подвигает мне свой бокал. Я наливаю. Мы выпили всю бутылку.

– Давай закажем еще одну, – говорит она.

– Нам больше нельзя пить, если мы хотим вернуться на скутерах в гостиницу.

Майя поднимает пустую бутылку, подавая знак официантке. Та кивает и выходит на кухню.

– Мы оставим скутеры тут и прогуляемся по пляжу до гостиницы, – говорит она.

– На твоих шпильках.

– Я сниму туфли.

– Не проще ограничиться бокалом?

– Почему?

– Я не хочу вставать завтра с утра разбитым.

За моей спиной дети опять начинают хныкать, что им надоело сидеть в ресторане.

– Мы скоро уходим, – говорит мама детям.

Они спрашивают, можно ли им поиграть в бассейне, когда они вернутся в отель.

– Нет, уже поздно, – говорит немка. – Когда вернемся в гостиницу, вам будет пора ложиться в кровать.

Поднимается гвалт. Они не хотят в кровать, они не просили вести их в этот ресторан, они хотели поужинать в гостинице и купаться в бассейне, а теперь вечер испорчен.

Официантка приносит новую бутылку.

– Сегодня у меня настроение выпить с тобой, – говорит Майя.

– Если хочешь.

– Хочу. А ты нет?

– Почему. Очень даже.

– Но…

– Никаких «но».

– Просто перестань на них раздражаться.

Доев рыбу, я встаю из-за стола и иду в туалет. Стены уборной вырублены в скале, на которой построили ресторан. Здесь чисто, унитаз, раковина – все блестит, но высеченные в скале стены придают этому месту суровость, создают атмосферу чего-то древнего, существовавшего задолго до нас. Рядом с раковиной лежит стопка полотенец. Небольшое окошко выходит на море, слышно, как волны бьются о берег. Снаружи так темно, что моря не видно, но я слышу его, чувствую запах морской воды. Я мою руки, разглядывая свое лицо в зеркале. Оно стало коричневым от загара. Глаза остекленевшие. Я наклоняюсь к зеркальной поверхности и обдаю лицо водой.

Семья уже собирается уходить. Самый маленький хочет, чтобы его несли, отец берет его на руки. Двое постарше допрашивают маму, можно ли им будет искупаться, хотя бы минут пятнадцать, когда они придут в гостиницу. Она говорит, что не знает. Вводит пин-код своей карты.

Майя захмелела, она обмякла на своем стуле и изучает немецкую маму.

– Как думаешь, они счастливы? – спрашивает она.

– Не знаю.

– Вокруг них ореол особого покоя.

– Я могу ошибаться, но, судя по их виду, им ужасно скучно.

– Откуда ты можешь знать?

– За весь вечер они не сказали друг другу ни слова.

– Чтобы быть счастливым, не обязательно беспрестанно болтать.

Майя не сводит глаз с мамы семейства.

– Ты не находишь ее красивой? – спрашивает она.

– Нет.

– Ты хотя бы посмотрел на нее?

– Да. И мой ответ прежний – нет.

Та как раз собирает игрушки в потертую спортивную сумку.

– Не понимаю тебя. Мне кажется, она красива.

– Не верю.

– Я правда так думаю.

– У нее унылый вид.

– Ты это серьезно?

– Ну, она производит серое впечатление, – говорю я.

– Жестко судишь.

– Я ее вообще не сужу.

– Как же нет. Судишь.

Я пытаюсь взять Майю за руку. Она отнимает ее.

– Хорошо, скажи, что ты в ней нашел унылого.

– Майя, мне не нравится этот разговор.

– Тебе трудно сказать?

– Нам больше не о чем поговорить?

– Попробуй описать. Я очень хочу послушать.

Я снова смотрю на немку. В ней нет ничего интересного – бесцветные глаза, какой-то рыбий взгляд, мимика, в которой читаются безрадостные, лишенные событий будни, полное отсутствие необычности.

– Ты права, она красивая, – говорю я.

– Перестань валять дурака.

– Я опять что-то не то сказал?

– Объясни мне, почему ты считаешь ее унылой.

– Не знаю, просто у нее безрадостный и унылый вид.

– Может, она просто устала, – говорит Майя.

– Согласен, но посмотри на нее – эти кошмарные красные, суперпрактичные очки. Прическа.

Немка встает из-за столика и проходит мимо нас.

– А что не так с прической? – спрашивает Майя.

– Сама не видишь?

– Нет.

– То есть ты считаешь, что у нее красивая стрижка?

– Особых проблем с ней я не вижу.

– Да раскрой глаза. У нее ужасно мещанская прическа. Уже по волосам видно, что она поставила себе задачу: все в жизни должно быть практично и рационально.

– А практичность теперь – преступление?

– Нет, но…

– Тогда…

– Просто не говори, что я должен смотреть на ее прическу и восторгаться.

Майя кладет ладони на стол.

– Ты меня не слышишь. У нее практичная стрижка из-за маленьких детей. Если она отпустит длинные волосы, они вечно будут за них дергать.

– Волосы можно заколоть. Если у тебя дети, это не причина выглядеть откровенно неженственно.

– Замолчи. Ты уже стал заговариваться.

Я делаю вдох, глубокий. Уже сожалею, что выпил последний бокал.

– Майя, у нас что, нет другой темы для разговора?

– Чем тебя смущает эта? Я просто спросила, считаешь ли ты ее красивой.

– Майя, прекрати. Ты же сама не считаешь ее красивой, просто ты постоянно слышишь, как мамаши твердят о своей красоте только потому, что у них есть дети. Но мир устроен немного иначе. Конечно, матери запросто могут быть красивыми, но эта женщина некрасива, и не станет вдруг красавицей только потому, что у нее дети.

Майя не отвечает, вертит в руках бутылку. Мы оба молчим.

Матросы на яхте за окном одеты в униформу. Мельпомена. Так называется судно, название написано на борту. На палубе сидит немногочисленная компания и ужинает.

– Может, все-таки сменим тему? – спрашиваю я.

– Как ты меня бесишь, – говорит Майя.

– Прости. Я не хотел тебя бесить. Просто мне кажется, что сейчас не время для такого разговора.

– Какого «такого»?

– Ты прекрасно знаешь.

– Скажи.

– Майя, перестань.

– Нет, скажи.

– Мы слишком много выпили, чтобы начинать эту дискуссию.

Она резко поднимается, опрокинув стул.

– Так ты не хочешь об этом говорить, – кричит она.

Неприятно сознавать, что все посетители ресторана вдруг притихли.

– Может, сядешь за стол? – спрашиваю я.

Она открывает рот, словно вот-вот что-то скажет, но вместо этого поднимает с пола свою сумочку и идет к выходу между столиками, мимо посетителей и официантов, проходит через бар и выходит на улицу.

7

Снаружи, за стеклянной дверью ресторана, тяжелый и влажный мрак. Майи тут нет. Я прохожу между припаркованными машинами. У меня была надежда, что она просто вышла на улицу и ждет, пока я расплачусь. Я надеялся, что она уже успокоилась, я выйду к ней и извинюсь. И что мы еще будем смеяться над этим случаем, над посетителями ресторана, которые, остолбенев, уставились на нее, когда она шла к выходу. Этот эпизод останется позади, и все будет как раньше.

Вдоль задней стены ресторана идет тропинка, ведущая наверх к маяку. Майя вполне могла подняться туда. Однако, когда я забираюсь на маяк, там пусто. Я карабкаюсь еще дальше, на ближайший выступ скалы, оттуда лучше видно, что происходит внизу. Камни холодные. Мои кожаные подошвы скользят по их гладкой поверхности, так что я вынужден хвататься за все руками. С самого верха видно весь пляж. Он безлюден. Никого до самых отелей в его конце, он тускло светится в темноте на фоне моря.

Невдалеке маяк огибает рыболовецкое судно. На палубе стоят двое мужчин в вязаных безрукавках, они только что закончили вешать фонари на каюту. Мотор гулко стучит. Смотанные сети закреплены на шестах, в свете фонарей они похожи на паутину. Куда они плывут? Что можно ловить в такой час?

Слезать вниз труднее, чем карабкаться наверх. Один мой ботинок проскальзывает, я падаю и обдираю руку о выступ. Ладонь пронизывает сильная боль, я подношу руку к глазам. Глубокий порез на запястье. Рана кровоточит, и я прижимаю запястье к губам. Во рту растекается вкус крови.

В барах и дискотеках на набережной начинается ночная жизнь. Майя должна быть где-то здесь, больше ей некуда пойти, однако в толпе отдыхающих ее не видно. Я захожу в ближайший бар, расположенный на первом этаже бывшего портового пакгауза. Потные тела людей притиснуты друг к другу. Музыка орет так, что люди не слышат, как я прошу их подвинуться в сторону, поэтому мне приходится расталкивать всех локтями, протискиваясь вперед. Почти вся публика уже порядком набралась и просто не замечает меня. Светловолосые скандинавки, англичанки с подведенными веками и в коротких, облегающих платьях. Юноши, по возрасту старшеклассники, с идеальным загаром.

В глубине бара танцпол. Он наполовину заполнен ритмично двигающимися людьми. В это время танцуют только молодые девушки, их движения осознанны, хорошо отработаны и в то же время раскованны. Они танцуют перед мужчинами, которые стоят вокруг площадки за высокими столиками. Мужчины пялятся на танцующих девушек, на их сверкающие коленки и декольте – обнаженные участки тел выхватывают из темноты лазерные пушки. Они комментируют каждую деталь, громко чокаются бокалами с пивом, что-то кричат друг другу, некоторые уже настолько пьяны, что с трудом понимают, где находятся. Рядом с танцполом музыка просто оглушает. Низкие синтетические басы барабанов отдаются эхом в моем порезе. Манжет рукава в крови.

Какое-то время я брожу между столами. Здесь много длинноволосых брюнеток, но Майи среди них нет. Я заглядываю в женский туалет. Перед зеркалами красят губы несколько девушек, они смеются, заметив меня.

Выйдя на улицу, я сразу же замечаю Майю. Она идет по набережной. Босиком, слегка раскачиваясь, неуверенно наступает на булыжники мостовой. В одной руке бутылка «Бакарди Бризер», в другой туфли. Я окликаю ее, но мне удается докричаться только со второго раза. Она вглядывается в темноту, пытаясь понять, откуда раздается мой голос. Туристы в шляпах и очках с мигающими светодиодами толпятся прямо передо мной. Я протискиваюсь сквозь них на набережную и поднимаю руку, чтобы помахать ей. Тут она замечает меня, но не машет мне в ответ. Она бросает бутылку и бросается бежать.

– Майя, Майя!

Я бегу за ней, выкрикивая ее имя. На следующем перекрестке она сворачивает на узенькую улочку и исчезает за поворотом. Какой-то парень в зеленом парике шляется по пляжу и бьет всех встречных пластиковым молотком гротескных размеров. Он оказывается у меня на пути как раз в ту секунду, когда я срываюсь с места. Я сбиваю этого шутника с ног и вынужден остановиться, чтобы помочь ему подняться. Добравшись наконец до угла, я успеваю заметить Майю в конце улицы в пятне фонарного света.

– Майя!

Я пробегаю улочку и выскакиваю на площадь перед церковью. Теперь там сидит на скамейках много местной молодежи. Добежав до церкви, я слышу, как завелся мотор скутера. Через секунду она на высокой скорости выезжает на площадь.

Впереди мерцают «габариты» скутера. Майя не сбрасывает скорость, несмотря на плотное движение на узких улочках. Сам я не рискую ехать быстрее: в центре города слишком много людей, машин и мотоциклов. Никто не смотрит по сторонам, все едут на красный. Да и потом, я слишком много выпил, реакция замедлена. Я сосредотачиваюсь на дороге, не даю ей раздваиваться в глазах.

Когда мы выезжаем из центра, машин становится меньше, и только тут я решаюсь увеличить скорость. Майя уже здорово оторвалась, но очертания ее скутера еще виднеются вдалеке. Вскоре мы выезжаем за город, катим по шоссе в сторону гор. Расстояние между нами уменьшается. Двести метров, потом сто, двадцать. Когда я уже почти поравнялся с Майей, она замечает в зеркало свет моей фары. Оборачивается. Видимо, только теперь до нее доходит, что я ее преследую, потому что она вздрагивает, и скутер резко бросает влево. Поначалу все выглядит так, словно она вот-вот перевернется, но Майя справляется с управлением и выравнивает скутер. Она порядком пьяна и не замечает, что едет по встречке. Она не собирается возвращаться на свою полосу – напротив, еще больше разгоняется по встречной. Я выворачиваю ручку газа и снова пытаюсь приблизиться к ней.

– Ты едешь по встречной, Майя! Вернись вправо, ты на встречной полосе, – ору я.

Она меня не слышит или не хочет делать, что я говорю. Потом начинает увеличивать отрыв. Я лечу на максимальной скорости, но расстояние между нами продолжает расти. Стрелка спидометра добирается до 115, и скутер просто не может ехать быстрее. Я пригибаюсь, пытаясь уменьшить сопротивление ветра, но все равно 115 – это предел. Майя продолжает отдаляться.

Мы за городом, и через несколько километров фонари по обе стороны шоссе заканчиваются. Мы едем в темноте. Попадись на дороге камень или ветка, мы не успеем их заметить. За спиной остается закрытая бензозаправка. По склонам гор разбросаны белые домики, в окнах горит свет, на кухне видно женщину, она разделась и наклонилась над раковиной.

Вдалеке появляются мерцающие огни двух встречных машин. Они возвращаются в город, быстро спускаются по серпантину со скоростью, характерной для людей, знакомых с трассой. По всей видимости, это жители какого-то горного поселка едут в город повеселиться. Уже вечер, и все, конечно же, подшофе. Свет фар стремительно скользит вниз по склону горы. Учитывая нашу встречную скорость, пройдет совсем немного времени, прежде чем мы встретимся у подножия. Я кричу, ору не переставая, жму на гудок, но Майя не слышит, продолжает ехать по встречной полосе метрах в ста впереди меня.

Когда обе машины проезжают последнюю петлю серпантина, их фары бьют прямо в лицо. Я пытаюсь просигналить ближним светом, но у скутера нет переключателя аварийного мигания, и мне приходится включать и выключать фару. Я надеюсь, что они заметят мои действия, что Майя увидит в зеркале, как я мигаю, что машины успеют съехать на обочину раньше, чем расстояние между ними и Майей станет роковым. Хотя если они слишком пьяны, то могут и не заметить скутер на своей полосе.

До них остается около километра. Хоть бы они ее увидели, хоть бы увидели! Я отчаянно включаю и выключаю фару, машины все ближе к нам, ближе, ближе. Палец у меня уже свело, но я продолжаю мигать фарой и орать, и наконец они замечают. Машины тоже начинают мигать ближним светом, они заметили Майю на встречке, и она тоже видит подаваемые знаки. Сбрасывает скорость и резким рывком возвращается на свою полосу.

Через несколько мгновений они проносятся мимо. Из окон гремит рок. Это молодые люди, парень на заднем сиденье высовывает голову в окно и кричит что-то нам вслед. Они едут на большой скорости, я ощущаю удар ветра, и орущая музыка удаляется.