Текст книги "Шепот блуждающих песков"

– Как ты и просил. Все для леди.

– Видимо, у нас с тобой немного разные представления о том, как должна выглядеть леди.

– Зато какие красивые, – поддержал меня кронпринц, почему-то подхихикивая. – Совсем как у прелестниц квартала багровых штор.

В итоге зрелище волосатых икр Хантера, обтянутых злополучными чулками и упакованных в дамские сапожки умопомрачительного цвета, оказалось не для слабонервных. Хорошо хоть платье скрывало масштабы моего текстильного промаха. Зато парик и чепец сидели как надо, а помада, румяна и тени довершили образ дамы, что уже в годах, но не лишена тяги к поиску приключений на свою корму.

Сиятельный косил на меня недобрым взглядом, поминутно поддергивая сползавшую накладную грудь. Под его таким прицелом я хотела удалиться за частично обвалившуюся стену, чтобы надеть наконец-то платье. Ан нет.

– Подожди. Покажи руку, – то ли приказал, то ли попросил лорд, подходя ко мне размашистой, чисто мужской походкой, которая никак не вязалась с длинным платьем, да и образом развеселой дамочки.

Пришлось подчиниться и подставить ему для обозрения плечо. Осторожные, чуткие касания – и перевязь упала на землю.

Сиятельный внимательно осмотрел рану, отчего-то нахмурился и заключил:

– Не двигайся. Сейчас попробую подлечить магией, чтобы хотя бы не кровила и затянулась. – А потом смущенно добавил, словно оправдываясь: – С целительством у меня не очень. Я все же деструктор, а не созидатель.

При этих его словах невольно глянула на кронпринца. Вот кто созидатель наичистейший.

Сиятельные в большинстве своем – маги. Поговаривали, что раньше, когда они только пришли в наш мир, без дара среди них вообще никого не встречалось, а вот теперь… Поди ж ты.

Зато у некоторых людей, правда, редко, начали проявляться способности к магии. Ну да не в этом суть. Эти самые сиятельные, как рассказывал Хромой Джо, по дару делились на четыре «касты» (так называл их одноногий бывший маг). Первые – созидатели. Им была подвластна энергия жизни во всех ее проявлениях. Творцы, способные при определенной тренировке заглянуть тебе в память против твоей воли. Вторые – деструкторы или стихийники. Это боевые маги, повелители огня, воды, воздуха, земли. Встречались среди них и некроманты. Третьи – оракулы. Пифиям и предсказателям открывались тайны времени и пространства. А вот четвертые – артефакторы, техномаги, могли поделиться своей силой с камнем, металлом, заставить его жить пусть неполной, но жизнью.

К слову, Хромой Джо говорил, что и у меня есть способности к артефактике, хотя и слабые. Потом, правда, всегда сетовал, что родилась я не парнем, да не с ходачихой – могла бы тогда техномагом вольным стать. А так – все одно. Девка же. Я соглашалась, что да, девка, и с упоением продолжала ковыряться в очередном механизме.

Плечо ощутимо защипало, впрочем, терпимо. Я посмотрела на Хантера, водившего над раной ладонью. Лицо сосредоточенное, губы сжаты в тонкую линию. Подумалось, что для целителя – это пустячная рана, а для деструктора… Все равно что мне умертвие пытаться уложить, скручивая из пальцев фигурные фиги. Пока я выплетаю некромантские кренделя пальцами, дожидаясь эффекта, нежить мною не только подзакусить успеет, но еще и переварит. А все оттого, что магия разных потоков одна в другую очень тяжело трансформируется.

Тем не менее порез рубцевался прямо на глазах. Сначала показалась сукровица, а потом и вовсе остался лишь красный след.

– А как ты узнал, где я и что со мной? – задала я давно мучивший меня вопрос.

– Что с тобой – и не догадывался. Просто пошел тебе навстречу. Ты задерживалась. А вот про где – следящее заклинание. Я его повесил на тебя, когда отпускал.

Вот ведь… А наговорил-то, что рук лишусь. На самом же деле – обычная следилка. Ну жук! На испуг решил взять. И взял-таки. В душе сплелись клубком влюбленных варраван досада и… благодарность: успел, вмешался, да и сейчас вот – мог бы не лечить, но все же…

Я неловко поправила пройму рукава разорванной рубахи и опустила взгляд. Теплая ладонь все еще лежала на моем плече, чуть выше раны.

Его дыхание щекотало макушку. Мы стояли непозволительно близко, оба в каком-то странном оцепенении. Безмолвные. Недвижимые. Случается так – тишина на двоих среди гомона, его взгляд, что целует твои глаза, и прикосновения – невесомые, от которых паришь в небесах.

Так вот, у нас этого не было. Но впервые за последние пять лет я чувствовала себя под защитой. От Хантера исходили спокойствие и уверенность, в которые хотелось укутаться, как в шаль.

Кашель кронпринца, его невозмутимое «Простите, что прерываю ваше общение…» заставили нас синхронно отпрянуть друг от друга. Я подняла сверток с платьем и, глядя себе под ноги, прошла за полуобвалившуюся стену.

Уже там, дав себе мысленную затрещину и обозвав себя три раза идиоткой, начала переодеваться. В моем положении доверие – непозволительная роскошь, а я сегодня не только транжирила, но и, похоже, влезла еще и в кредит. Вот только опыт говорил, что проценты по такому займу будут горькими, звенящими от разочарований.

Последний раз я поправила передник и вышла к сиятельным. Привиденистое высочество одобрительно хмыкнул, а вот Хантер почему-то скривился. Первая реплика лорда удивила и меня, и Микаэля:

– Ты издеваешься? – Видя наше синхронное недоумение, сиятельный пояснил: – Я-то думал, что у тебя просто проблемы со вкусом, но, как я вижу, твой наряд вполне пристоен…

«Чулок он мне долго не простит», – поняла я.

Больше медлить не стали и отправились на вокзал. Впереди вышагивала дама внушительных размеров, помахивая баулом, как носовым платочком. Позади – я с небольшим узелком. Завершало процессию гордо плывущее в воздухе привидение.

Когда миновали окраины и оказались на людной улице, Хантер, развернувшись ко мне, с извинением во взгляде протянул свою сумку:

– Дальше не могу. Сама понимаешь: госпожа не несет чемоданы, если у нее есть служанка.

Это была прописная истина, и я не возражала. В этой ситуации, как мне показалось, гораздо неуютнее чувствовал себя сиятельный. Тем не менее его душевные терзания на походке не сказались. Даже наоборот. Он шел, старательно метя юбкой, вертя головой и охая. На мой взгляд – безбожно переигрывал. На взгляд двух выпивох, примостившихся у входа в один из кабаков, – вел себя столь естественно, что ему в след полетел одобрительный свист. Почему-то сиятельный не был польщен столь высокой оценкой его актерского таланта, а наоборот, скривился.

Наконец мы добрались до «Вокзальной площади», как гордо гласил указатель. Хотя те, кто называл пятачок, на котором едва могли разъехаться три повозки, площадью, явно погорячились. Небольшой домишко с черепичной крышей, стоявший недалеко от монорельса, оказался самим вокзалом. Перрон же и вовсе – обозначен длинным помостом.

Хантер отправился покупать билеты, оставив меня охранять наши пожитки. Кронпринц благоразумно дематериализовался, едва завидев прохожих, еще в бедняцком квартале. А я смотрела на рельсы и невольно вспоминала, как пять лет назад меня и еще десяток сирот по такой же дороге привезли в приют святой Брунхильды, что на западе империи, недалеко от монастыря имени этой набожной сиятельной. Правда, из богадельни я сбежала спустя неделю и на своей шкуре познала удушающую хватку ошейника. Кстати, именно из-за этого побега попечители данного приюта приняли решение отправить меня в Анчар, чтобы я не портила им своей глупостью статистику сиротской смертности: по распоряжению имперских министров в богадельне за год должно умирать не более трех дюжин воспитанников (надо ли говорить, что к моменту моего там появления отбыло в мир иной из стен обители имени святой Брунхильды ровнехонько тридцать шесть душ). Превышение лимита грозило дирекции тем, что у приюта могли убрать слово «почетный» из названия. А руководство им весьма гордилось. Вот и отправили меня в заведение, не столь трепетно относящееся к нормативам.

Сколько дней длились эти переезды по железной дороге – уже не могу сказать. Зато память услужливо подкинула и ощущение шатающегося пола, и запах туалета, от которого резь в глазах, и ночной промораживающий сквозняк, и дневной удушающий зной. А еще – постоянную толкотню.

Как-то раз в вагоне я проснулась посреди ночи в свете полной, как будто беременной, второй луны, которая вот-вот должна разродиться новым месяцем, наблюдала за толстой белой и жирной вшой, что ползла по шее моей соседки, спавшей на полу в двух ладонях от меня…

Я несколько раз вздохнула, вынырнув из омута воспоминаний. Раз Хантер выбрал именно этот садистский путь передвижения – значит, на то есть причина.

Меж тем народ на перроне начал прибывать. Невдалеке стояла какая-то молоденькая миссис под руку с пожилой дамой. Судя по тому, как почтенная матрона то делала юной кокотке замечания, то оправляла ленты, подчеркивая девичью красоту, – это ее матушка. Юноша с саквояжем задумчиво смотрел вдаль. Представительный джентльмен переминался с ноги на ногу, держа в руках чемодан. Престарелая леди, в чьих чертах лица сквозило что-то овечье, презрительно щурила глаза, смотря на молодоженов, в одной руке она держала «Имперский вестник» не первой свежести, в другой – дорожную сумку. Невысокий толстячок, столь упитанный, что напоминал мячик, с пышными кавалерийскими усами и в парадном мундире, обтянувшем его брюшко, с интересом разглядывал… Хантера, приближавшегося ко мне.

– Мы как раз вовремя, через полчаса поезд прибывает на станцию, – сообщил сиятельный, едва только подошел ко мне и начал обмахиваться двумя билетами, как иная дама – веером.

Народ все прибывал, и когда наконец показался поезд, перрон оказался весь заполнен. С учетом того, что стоянка в городке была не более десяти минут, пассажиры засуетились.

Наконец колеса здоровенной железной махины замедлили ход и окутались клубами пара. Поезд остановился.

Наш вагон был третьим по счету, «купейным», как пояснил Хантер. Мне это ровным счетом ничего не говорило. Зато премиленькие розовые шторки с рюшами на окнах дарили надежду, что в этот раз путешествие окажется более комфортным.

Дверца открылась, и на перрон спустился проводник в форменной амуниции. Он мельком проверял билеты, а большей частью помогал дамам взобраться по откидной лестнице (все же самодельный перрон находился значительно ниже вагонного порога). Когда очередь дошла до Хантера, раздался свисток паровоза, возвещавший, что еще немного – и поезд тронется. В спины нам дышал низенький усач, которого я про себя окрестила майским жуком.

Сиятельный, видя, что времени в обрез, схватил чемоданы, лихо закинул их в дверь и сам, не дожидаясь руки проводника, схватился за перила. Хантер вскинул ногу на первую ступеньку, отчего юбка задралась, обнажая ногу в фривольном чулке.

Сзади я услышала, как колобок сглотнул и прошептал восхищенно: «Какая женщина!» Но сиятельный, чьи острые уши были надежно замурованы кудрявым париком, так и не узнал, что произвел неизгладимое впечатление на отставного вояку.

Хантер буквально взлетел по лестнице. Мне не оставалось ничего другого, как повторить его маневр, по результатам которого льняные чулки гризетки не снискали славы красных сетчатых товарок.

За нами в вагон вкатился толстячок, а затем запрыгнул и проводник поезда. Раздался еще один гудок, и железная махина сдвинулась с места. Я же подхватила чемоданы и, поминутно поминая про себя всенижних, поплелась за Хантером, что уверенно шел по коридору.

Когда мы очутились в купе, я поняла: таки разница в путешествии обеспеченных пассажиров и приютских велика. В двухместном купе имелась недурственная откидная полка для прислуги и весьма удобный диван для господ. Магические газовые рожки для вечернего освещения, миниатюрный столик и даже привинченный к стене рукомойник и зеркало, закрепленное на внутренней стороне двери, – все это буквально дышало заботой о пассажирах.

Едва мы успели присесть и отдышаться, раздался учтивый стук. Провожатый, слегка лебезя, поинтересовался, исключительно у «очаровательной миссис», не требуется ли чего, а потом, предупредив, что заглянет чуть позже проверить билеты, удалился.

– Чего это он такой обходительный? – недоверчиво уточнила я у сиятельного, как только проводник покинул купе. – Как будто император перед ним.

– За те деньги, что стоит это купе, он еще и не так будет выслуживаться, – скривил губы благородный. В этих его словах сквозило неприкрытое презрение в адрес желавшего угодить проводника. – На этот поезд оставались всего два билета. В купе для «Особых персон».

Судя по тону, он явно передразнил билетершу в кассе.

– Пять золотых за место для меня и три – для прислуги. Это натуральное вымогательство, – недовольно пробурчал супруг и потянулся к баулу в поисках своих трубки и кисета.

У меня же при этих его словах появилось ощущение, что мы с Хантером действительно женаты. Причем уже давно и прочно. Сиятельный, методично набив трубку, щелкнул пальцами так, что в районе ногтя вспыхнул маленький огонек. Поднес пламя к табаку и, раскурив, с наслаждением затянулся, выпустил кольцо дыма и откинулся на диване.

Смутное ощущение, что мы давно женаты и никакой это не фарс, переросло в стойкую уверенность. Я бросила взгляд в окно. Городок медленно, но верно оставался позади, а я поняла, что ужасно проголодалась. Единственный пряник, съеденный с утра, не в счет. Желудок, полностью поддерживающий политику: еду – голодным, ром – жаждущим, – выдал сольную серенаду.

– Соседний – вагон-ресторан. – Хантер протянул мне несколько монет. – Купи себе и мне чего-нибудь поесть. Но только давай не так, как с платьем. Если изыски модисток я еще в состоянии переварить, то мясо в хрустящей карамели с вишневым вареньем в исполнении местного повара – боюсь, нет.

– А такое бывает? – недоверчиво спросила я, не понимая, как в голову может прийти смешать три и так вкусных продукта.

– Еще и не то бывает. Приедем в столицу – обязательно угощу, – заверил Хантер благодушно.

Я лишь подумала: интересно, а это мясо в варенье подается как горячее или как десерт?

Выйдя в коридор, я увидела преинтереснейшую картину: уже знакомый жук-толстячок исследовал наполнение соседних купе методом ненаучного тыка. От научного этот способ отличался тем, что при неудачном опыте «исследователь» не отметал бракованную пробу, а долго перед нею извинялся. Выглядело это примерно так: отставной вояка открывал очередную дверь, говорил что-то вроде: «Ой, прошу прощения, ошибся!» – закрывал, топтался, стучал еще раз, вновь распахивал створку, долго и пространно сетовал на свою невнимательность и просил обитателей купе его простить.

Мне даже стало интересно: кого с таким завидным упорством ищет этот гастрономический гурман. Заинтригованная, я из тамбура решила понаблюдать за усатым «ученым».

Толстячок извинился еще несколько раз и, наконец, добрался до нашего с Хантером временного пристанища. И тут произошло самое интересное: вояка, радостно что-то воскликнув, решительно вошел к сиятельному.

У меня, еще не отошедшей от квартета революционеров, что так мило приветствовали нас позавчера утром, мысль была только одна: на блондина опять решили напасть. Вот только как они узнали?

Я устремилась обратно, но не успела открыть дверь, как услышала страстный шепот толстяка:

– О, прекрасная незнакомка! Не будьте же столь жестокосердны, откройте мне, бравому офицеру, всю жизнь посвятившему войне, свое прелестное имя!

Хантер закашлялся то ли от дыма, то ли от речи вояки. Оратор не растерялся и начал расхваливать свои достоинства:

– Вы сразили меня наповал. Ваша сила, ваше изящество… О! А ваша ножка в этом очаровательном чулке… Она просто свела меня с ума! – вещал он с придыханием. – Клянусь, я буду носить вас на руках. Я сделаю все, чтобы вас удержать: сверну горы, поверну реки вспять, затоплю водою Анчар.

«Вот с последним – без вариантов», – вынесла я вердикт его реплике. Хантер тоже не поверил рекламным песнопениям толстячка.

– Настоящий мужчина не должен ничего обещать, – чуть жеманно, в соответствии с образом престарелой кокетки, протянул сиятельный. – Он должен только уметь держать две вещи: слово и удар. Тогда любая из женщин будет его.

Не знаю, как насчет удара, а вот театральную паузу этот толстячок умел держать мастерски. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он с восхищением протянул:

– Вы, прелестница, знаете толк в отношениях с мужчинами… – и сцапал ручищу «миссис» с намерением облобызать.

Я одна услышала отчетливый скрип зубов сиятельного? Судя по тому, как привиденистый кронпринц, материализовавшийся за моим плечом, прыснул в кулак, – нет.

Я тоже ухмыльнулась и решила: пусть Хантер еще немного покупается в лучах мужского обожания. Мне же стоит заняться вопросом более насущным – пропитания.

Вагон-ресторан на поверку оказался местом весьма популярным. Почти все столики были заняты. То ли по причине вечернего времени, когда организм тактично намекает на ужин, то ли оттого, что дорога сама по себе пробуждает аппетит.

Я остановилась в нерешительности: служанке не следует сидеть за столом с накрахмаленной скатертью, да и Хантер недвусмысленно дал понять, что есть тоже хочет. Решила обратиться к официанту, как раз прошмыгнувшему мимо меня с пустым подносом.

– Вы мне не поможете? – начала я, невинно хлопая ресницами и вцепившись стальной хваткой в его локоть.

То, что как первое, так и второе действие необходимы и составляют особый ритуал общения с мужчинами, от которых девушке что-то нужно, мне в пятнадцать лет объяснила Мадлена – тогдашняя первая красотка нашего приюта. К слову, через год, когда ей исполнилось восемнадцать, она умудрилась окрутить пожилого караванщика и, став его седьмой женой, избавиться от оседлого ошейника и переехать в богатый дом крупного торгового города Шейплак. Так что советом опытной в этих делах Мадлены я решила не пренебрегать.

Официант, дернувшийся по инерции (схватила я его на полном ходу), обернулся и резко изменился в лице. Я искренне надеялась, что эта метаморфоза связана с моей неземной красотой. Увы, зря рассчитывала.

– Ну и цепкая же ты, крошка, – чуть морщась от боли, вместо приветствия выдал парень. Впрочем, злобы в его голосе не звучало, скорее удивление.

Пришлось ослабить хватку, отчего на его лице даже расцвела улыбка.

– Чего надо? – по-простому начал он, сразу распознав во мне ровню, а не богатую пассажирку поезда.

– Хозяйка пожелала отужинать у себя в купе, – сразу решила я перейти к сути дела.

– Организуем, – весело усмехнулся официант, – говори, что она хочет.

Вопросам меню посвятили минуты две. В результате Хантер стал счастливым заказчиком супа с гребешками, прожаренного стейка с томленым картофелем, молочного печенья и зеленого чая. А вот то, что при обсуждении блюд парнишка начал меня кадрить, я поняла не сразу. Лишь когда его рука ненавязчиво обхватила мою талию и прозвучал вопрос: что я делаю, когда моя госпожа изволит почивать? А то у него есть предложение с удобной каморкой и вполне мягким и широким спальным местом…

Не то чтобы я не понимала, что значит такое фривольное предложение, скорее даже наоборот: прекрасно представляла. Но в Анчаре, где бандиты чувствовали себя вполне привольно (это скорее шериф вел себя тише воды ниже песка), девичья честь, как ни странно, ценилась высоко. А еще была жива память о моей матери и отце, женившихся по большой любви, а не по зову плоти. Это чувствовалось во всем: в жестах, в словах, в отношении родителей к нам с братом. Жаль, что от славного семейства Шелдон осталась лишь я.

Тем не менее в глубине моей души жила мечта о такой же крепкой семье, что была у меня когда-то. Я искренне верила, что встречу такого же замечательного мужчину, как мой отец, влюблюсь в него, выйду замуж. Мы будем жить долго и счастливо в каком-нибудь небольшом спокойном городке, растить детей, зная, что на улице они не попадут под лапы ездовых ящеров налетчиков или их не укусит гремучник, не утянут в свои объятия блуждающие пески. Не бояться, что когда твоя нога переступит границу округа – шею сдавит поводок. И для осуществления этой мечты прыгать по койкам не обязательно. Совсем даже наоборот.

На лице парня блуждала улыбка мартовского кота. Все ясно. Буду объяснять ему на доступном для него языке, что парню следует поискать для ночных забав другую «киску», а не тратить на меня попусту время и обаяние:

– Моя госпожа страдает бессонницей, так что никак.

Собеседник намека не понял и решил взять на себя устранение нарисовавшейся «проблемы»:

– Да не вопрос. У меня есть чудесные сонные капли.

Я еще раз убедилась: намеки – не мужской конек. Только прямой текст. Не больше трех слов в предложении. Который для достоверности результата стоит повторить несколько раз.

– Руку убрал, – резко выдохнула я, стараясь, впрочем, говорить не громко, чтобы не привлечь внимания.

– Ты чё, такая недотрога, – протянул парень, впрочем, без особой обиды.

Судя по всему, после моего отказа в суп Хантеру официант все же не плюнет.

А потом бросил взгляд на запястье второй моей руки и, увидев вязь брачной татуировки… извинился.

– Замужем? – уточнил он на всякий случай.

Я лишь кивнула.

– Любишь или верность хранишь? – сочувствуя самому себе, протянул он.

– Когда есть первое, второе получается само собой.

– Значит, хранишь, – то ли одобрительно, то ли сделав какие-то свои умозаключения, выдал парень.

А я поняла: мне повезло. Этот юноша относился к редкому числу тех мужчин, которые умеют проигрывать. Пусть не на войне, а во флирте, но и такие – редкость.

– А для меня найдется что-нибудь перекусить? – решила уточнить я, раз уж то, что я его отшила, не обернулось ненавистью, вендеттой и желанием добиться своего во что бы то ни стало.

– Пирожки с горохом, луком и чай. – Из голоса парня исчезли заигрывающие нотки. Зато он, как гончая, вставшая в стойку, проводил глазами парочку: пожилая матрона и ее очаровательная дочурка, что садились вместе с нами в поезд.

Да… судя по всему, надежды весело провести вечерок этот юноша не терял никогда.

Тем не менее, получив за заказ мзду, официант испарился и вернулся спустя буквально пару минут со свертком промасленной бумаги и небольшим кувшинчиком. Пергамент источал аромат сдобы.

– Вот! Оказывается, еще и компот на кухне был, – он протянул мне свои дары. – О заказе не переживай – скоро принесут прямо в купе, – заверил он меня.

Я уже было решила идти обратно, когда состав тряхнуло.

– А, чтоб тебя! – в сердцах ругнулся парень, видя, как несколько чашек, что стояли на краю одного из столиков, полетели на пол, предварительно облив одежду трапезничавших пассажиров.

– И часто так? – решила уточнить я у враз погрустневшего парня, который уже, похоже, мысленно прикидывал, как будет убирать и извиняться перед дамами и господами за испорченное платье. Ведь так всегда: даже если и не ты виноват, но ты обслуга – будешь выслушивать недовольство обиженных клиентов.

– Бывает, когда чародейские шары с истекшим сроком заклинания в топку попадают, – кивнул парень вперед, указывая, где именно находится источник безобразия, и удрученно пошел навстречу разборкам с разбившейся посудой.

А мне же стало до жути любопытно вживую взглянуть на топку паровоза. Лишь мельком глянув на даму, выговаривающую менторским тоном официанту, я двинулась к моторному вагону.