Текст книги "Ошибки аиста. О чем молчат предки. Мамочка, пожалуйста…"

У Яны был страх потерять мужа. Все женщины ее рода, начиная с прабабушки, после четырех лет брака оставались одинокими. Мы сделали Яне расстановку в классическом варианте. Яна отдала дань почтения и любви судьбам всех женщин своего рода: прабабушке, бабушке, маме, тете, старшей сестре. После этого она попросила их смотреть доброжелательно на нее, если она проживет со своим мужем столько, сколько им будет в радость, а не четыре года, как все ее предшественницы. Получив благословение, Яна оттаяла. Все женщины окружили молодую пару и у меня спонтанно вырвались звуки вальса Мендельсона. Все подхватили. Затем я сказала: «Поздравляем вас с пятилетней годовщиной свадьбы», все женщины хором повторили. Потом кто-то сказал: «Поздравляю вас с шестилетием свадьбы», – все зааплодировали и повторили. Потом каждый добавлял по году юбилея, другие радостно подхватывали. Закончив золотой свадьбой, мы разошлись в приподнятом настроении. Яне и Юре это понравилось. Они четырехлетний юбилей поехали праздновать в Анталию. В турецком ресторане они заказали сразу два торта. Один с цифрой четыре, другой со знаком «бесконечность».

Когда люди хотят что-то изменить в своей жизни, правила и догмы отступают на задний план, давая месту созиданию, творчеству и любви.

Глава 6
Перенятые чувства

Любовь. Ненависть. Радость. Злость. Стыд. Гордость. Отчаяние. Обида. Нежность. Умиротворение. Мир переживаний, мир эмоций, мир чувств. По сути, это краски, которыми мы раскрашиваем свою жизнь, делая ее более насыщенной, более яркой, более разнообразной и неповторимой. И от того, какими из перечисленных красок мы пользуемся, такую картину жизни мы и имеем. Картину созидания или картину разрушения. Картину счастья или картину печали. Все ли чувства, которые мы испытываем, все ли краски, которыми раскрашена наша картина бытия, принадлежат нам? Через семейные расстановки Берт Хеллингер доказал, что часть чувств, которые мы испытываем, принадлежат отнюдь не нам, а нашим родителям, нашим бабушкам и дедушкам, нашим предкам.

Прежде всего это запрещенные обществом чувства, чувства на которые наложены «табу» нашей культурой, социумом, убеждениями. Чаще всего это чувства заблокированные, вытесненные, не до конца прожитые нашими прародителями. Иногда эти чувства просачиваются в нашу жизнь из прошлого наших предков, мы просто перенимаем их у других и реализуем через себя.

Перенятые чувства хранятся в семейной системе как в банке данных и позднее имеют свойство проявляться у наших детей, внуков, а иногда даже правнуков и праправнуков. Человек не осознает природы этих чувств, он воспринимает их как свои собственные, так как часто они просто вырастают в их среде, впитываются с кровью и генами отца и матери. И только через годы, повзрослев, мы начинаем подозревать, догадываться, что здесь что-то не так.

Многим подобные чувства знакомы, они посещают нас как бы спонтанно и не связаны с теми событиями, которые в данный момент вокруг нас происходят. Иногда интенсивность переживаемых нами чувств бывает столь велика, что мы осознаем неадекватность своей реакции, но часто, увы, ничего не можем с собой поделать. Как некий чертик из бутылки, это чувство возникает вновь и вновь. И мы не в силах ему противостоять, настолько непредсказуемым, внезапным и резким бывает проявление наших эмоций. Позднее мы удивляемся этому порыву, раскаиваемся, говорим себе, что это не повторится больше никогда в жизни. Но проходит какое-то время, и мы снова становимся заложниками неожиданных проявлений чужих задавленных эмоций, перенятых чувств.

Человеку, даже специалисту в области психологии, не знакомому с системной природой перенятых чувств, трудно отличить их от собственных эмоциональных переживаний, а следовательно, и изменить ситуацию. А если не понимаешь причину проблемы, не знаешь ее истоков, с ней можно работать годами без видимых результатов. Многие клиенты, не видя положительного исхода психотерапии, оставляют все как есть, волевым усилием подавляя перенятое чувство, и оно вновь проявится, но уже у кого-то из их детей или внуков. И будет вспыхивать то у одного члена семьи, то у другого, появляться вновь и вновь до тех пор, пока в семейной системе не будет найден источник и адресат перенятого чувства.

Расстановки семейных систем показывают нам, что часто, когда жена подавляет свою злость к мужу, то ее дочь или сын берут эту злость на себя, буквально «впитывают его с молоком матери», но выражают ее не на своего отца, а совсем на других людей, чаще на мужчин. Практика семейных расстановок открывает нам глаза на то, что те сильные, порой необузданные чувства, которые владеют нами, и причины, которых мы не осознаем, по факту являются не нашими, а чужими – перенятыми чувствами. Расстановки по Берту Хеллингеру помогают нам отыскать носителя этих чувств, избавиться от них, исцелиться от этого наваждения и начать жить собственную жизнь, проживать свои, а не чужие чувства.

«Существуют чувства, которые нам помогают познать нечто, и существуют чувства, которые препятствуют познанию. Есть чувства, которые приводят нас к решению, – например, любовь, и есть чувства, которые препятствуют решению, – например, ненависть. Для осознания и нахождения решения важно эти чувства различать», – говорит Берт Хеллингер. Он описывает в своих публикациях четыре вида чувств: первичные, вторичные, перенятые и метачувства. Подробно о его видении чувств можно прочесть в книгах «Порядки любви» и «Источнику не нужно спрашивать пути».

В этой главе я хочу более обстоятельно коснуться темы перенятых чувств и освобождения от их давления и негативизма.

Как мы можем видеть, перенятые чувства, как и повторение судьбы и идентификация с другими людьми, являются повторением и проживанием чужих судеб или чужих жизней, вплетенность в паутину слепого рока. И лучшим наглядным способом я считаю демонстрацию на реальных примерах из собственной практики расстановочной работы.

– О, Боже мой, за что? За что? За что? – уже целый час повторяла Мария, захлебываясь слезами, отчаянием и болью. Как настигла ее соседка у колодца с этой страшной вестью, как рухнула она на колени с тяжелыми ведрами на коромысле, так и рыдала с этой тяжестью на плече, не чуя ее, ибо боль душевная была во сто крат невыносимее. Подол юбки примерз к земле, все тело окоченело, но душа горела, страдая.

– А у твоего уже баба на сносях в соседнем селе, а ты ему все хлеба выпекаешь. Ну дура дурой! – Клавка в сердцах сплюнула в ее сторону, подхватила коромысло с ведрами на плечо и, виляя крутым задом, пошла в сторону деревни.

С этими словами жизнь для Марии закончилась. Выплакав боль до дна, она отодрала заледеневшее платье от земли, встала на ноги и, вздымая кулаки к небу, с лютой злобой, невесть откуда взявшейся, вспыхнувшей и заполонившей каждую капельку ее крови, прокричала:

– Пусть вернется вам моя мука! Да снизойдет на вас проклятие небес! Как мне больше не видать счастья, так и вам его не видать!

Мужа на порог она больше не пустила, детям настрого запретила видеться с ним. Детей было четверо, от двух до десяти лет. Мужикам, которые наперебой сватались к завидной, работящей разведенке, она наотрез отказывала. Мария превратила свою жизнь в ад, горя в огне непрощения и ненависти к мужчинам.

Бывший муж только месяц прожил с молодой женой. Началась война, он ушел на фронт и погиб в первом бою. Получив похоронку, женщина родила преждевременно. Мальчик родился хилым, не жил, а мучился и мучил мать. Наконец и он отдал Богу душу. Женщина, как говорили, «повредилась умом», ходила по деревне, качая завернутое в тряпочку полено. Проклятие небес действовало и своим черным крылом накрыло и всех детей Марии и проклятого мужчины.

Маленький сын заболел менингитом, потерял слух, плохо говорил. Так и жил с матерью бобылем всю жизнь. Три ее дочери, три деревенские красавицы, будто заразились злостью и ненавистью матери к мужчинам. Старшая измывалась над парубками как могла. Отвадив от себя своим характером всех ухажеров, она прожила жизнь старой девой. Среднюю дочь изнасиловали и зверски убили. Младшая, единственная из всех, вышла замуж, но не за того, кого любила, и жила с мужем как из-под палки: ни любви, ни радости. Мстила мужу, что не смогла выйти замуж за желанного, всегда мечтала о разводе. Детей от него, двойняшек Лену и Гену, родила поздно.

Узнав, что я занимаюсь расстановками, ко мне обращаются и мои коллеги. С Леной мы учились в университете на психологическом факультете. Она пришла с беспокойством за судьбу и жизнь дочери. В частности, о ее взаимоотношениях с молодыми людьми. «Эллочка их ненавидит, издевается как может, ей девятнадцать лет, она еще ни с кем не встречалась. Дочь тоже учится на психологическом факультете, ходит в терапевтическую группу, прошла несколько часов личной терапии, работала с агрессией на мужчин. Но мужчин не принимает до сих пор», – сетовала Елена.

Элла – «солнечный зайчик» в рваных джинсах, в ореоле пушистых волос и с милыми ямочками на щеках. Обаятельная девушка, общительная, жизнерадостная, с чувством юмора. «Нет, такая одна не останется», – думаю я. «Так можно и на всю жизнь в одиночестве остаться», – отвечает на мои мысли Элла. Я прошу девушку рассказать немного о себе и своих опасениях, связанных с молодыми людьми.

– С парнями у меня все ОК, универ, тусовки, дискотека, танцы-шмансы. До тех пор, пока не проявляется он как мужчина. То есть начинает ухаживать, делать комплименты, брать под ручку, назначать свидания. Начинает видеть во мне не пацана, а девушку. Казалось бы, что плохого? Но с этого момента я начинаю его тихо, или не очень тихо, ненавидеть. Меня раздражает все, я высмеиваю его слова и поступки, прикалываюсь по-черному. В итоге, теряю бывшего друга.

Ощущение, будто во мне замурована бутылка с джинном. При появлении мужчины джинн оживает, выходит из бутылки, делает свое темное дело и успокаивается. И не в моей власти это предотвратить, даже если парень мне нравится.

На вопрос о своем личном опыте взаимоотношения с противоположным полом Элла ответила:

– Меня лично никто из мужчин не обижал, с папой классные отношения, личного опыта и причин злости на парней у меня нет. Почему так происходит, понятия не имею.

Мать Эллочки, Лена, с мужем живет в мире и согласии девятнадцать лет. Хотя поженились они не по любви, а по необходимости. Их первый сексуальный опыт у друзей на даче закончился беременностью. Эллочка, как маленький ангел, соединила их жизни и их сердца.

Искать посланца бутылки с коварным джинном как всегда пришлось на ощупь. В расстановке Элла расставила себя, свою неадекватную Злость на мужчин, а также женщин своего рода по материнской линии до седьмого колена. Злость, постояв какое-то время, нехотя отпустила Эллу, прошла мимо Лены и обняла ее мать и бабушку. Прабабушка Мария, показывая на злость, сказала всем женщинам и Эллочке повторила: «Это принадлежит мне. Это моя вина и ответственность. Я не могла поступить иначе. Спасибо, что несли это вместе со мной. Легче не стало ни мне, ни вам. Вы проявите ко мне почтение, если оставите Злость у меня. Вы свободны».

Обняв злость, заместительница Марии начала раскачиваться и всхлипывать со словами: «За что? За что? Я так любила… Я так любила… Я не долюбила… Я хочу передать эту любовь вам…» Уже идя по зову энергии рода, я поставила возле Марии заместительницу Любви. Злость сделала большой шаг в сторону, сказав: «Для меня здесь нет места». Мария, погладив нежно заместительницу Любви по голове, передала ее своей дочке. Дочка передала своей дочке Лене, Лена передала Любовь в руки Эллочки. В зале стояла священная тишина, будто его перелетели ангелы. На лицах у всех сияли улыбки, на душе было радостно и легко.

Эта фраза шокировала девочку с пеленок. Настюша чувствовала материнскую любовь и заботу, но каждая нелепая мелочь могла спровоцировать у матери всплеск ярости и стыда. То девочка замочила диван, то ложку несет мимо рта, то не выговаривает букву «р». Сейчас уже Настенька взрослая, ей целых восемь лет, но крик матери «Позор на мою седую голову!» приводит ее в ступор и недоумение.

Во-первых, потому что в маминых каштановых локонах нет ни одного седого волоса. Да и откуда им взяться, маме всего лишь двадцать семь лет. Во-вторых, почему этот самый «позор» только на мамину голову, ведь из класса со вшами в голове отправили всех девочек и еще четырех пацанов?

Мама мазала ей голову жидкостью с сильным запахом под названием керосин и причитала. Настя все-таки рискнула задать матери мучивший ее вопрос. Лучше бы не задавала. Волна дикой злобы, раздражения и удушливого стыда захлестнули Тамару, и она, дернув за косу, подняла малышку над полом. Этот порыв был сильным, но коротким. Как укус бешеной кобры.

Через мгновение Тамара уже раскаивалась, обнимала ребенка, целовала и не уставала удивляться, что это с ней. Будто некая непредсказуемая сила, чуждая ей, творила через нее непоправимое зло.

На этот раз молодая женщина не на шутку перепугалась. В тонкой шейке девочки что-то хрустнуло. Она до утра ощупывала ребенка, ласкала, говорила ласковые слова. На следующий день после посещения врача она пришла на расстановки.

Искать источник столь бурных негативных чувств к собственному ребенку нам пришлось недолго. В расстановке мы поставили Тамару и ее чувства. Женщина, замещающая чувства, легла на пол и то подползала к Тамаре, то отползала. «Мое место не здесь, – говорила она у ног Тамары, – а там, там есть еще кто-то». Мы поставили этого кого-то. Человек почувствовал себя старухой с выбитыми зубами. И Тамара вспомнила семейную историю времен войны.

Бабушка Груня, мать ее деда, жила с семьей на границе Украины и Молдавии. В годы войны в их деревне стояли румыны. Война шла к концу и оккупанты вагонами увозили из окрестных сел молодежь на работы в Германию. У бабушки было восемь детей. Мал мала меньше. Угроза угона во вражеский плен нависла над тремя старшенькими: 16-летней Ульяной, 14-летним Ваней и 13-летним любимцем Мишей. «Не пущу», – решила пожилая женщина. Всю ночь они за виноградником копали траншею, прикрыли сверху ветками и присыпали соломой. В укрытии спрятала старших детей. Когда в дом пришли румыны, мать сказала, что они ушли к родственникам в соседнее село. Ей не поверили, тягали за волосы по огороду, прикладом выбили зубы. Когда над селом раздался нечеловеческий крик матери, дети не выдержали, выскочили из укрытия. Им заломили руки и погнали в гестапо.

До гестапо они не дошли. Красавица и умница Ульяна подкупила начальника конвоя. Подкупила своим телом. Мальчиков отпустили, Уля «пошла по рукам». Жизнь ее превратилась в ад. Не в силах противостоять вооруженным до зубов оккупантам, односельчане набросились на беззащитную девушку. «Румынская подстилка, проститутка, мразь, выродок», – неслось вслед Ульяне. Ее мать Агриппину игнорировали, но безжалостное осуждение она чувствовала своей кожей. Она заливалась краской удушливого стыда, дикая злоба поднималась у нее на дочь. «Позор на мою седую голову!» – шептала женщина беззубым ртом, но дочери ничего говорить не смела. От нее зависела жизнь старших сыновей.

Когда деревню освободили советские войска, мать своими руками готова была удушить виновницу позора семьи. Ульяна опередила ее. Узнав, что беременна, она проткнула себя спицей и истекла кровью. Мать смотрела в бездонные, остекленевшие, преисполненные мукой глаза своей старшей девочки, умницы и помощницы: «Доченька! – пронесся над деревней душераздирающий голос безутешной матери. – Это я тебя погубила». На ее похоронах была вся деревня, люди прозрели, осознав, что после ухода этой девушки к румынам из деревни не угнали ни одного человека. Ценою своего позора, ценою своей жизни она сумела спасти многих.

Тамара была внучкой любимого сына бабушки Груни, Миши. Бешеную злость, раздражительность и болезненный стыд за дочь она переняла от своей прабабушки. Груня давила в себе эти чувства, чтобы спасти жизнь других своих детей от верной погибели. Задавленные, неиспользованные годами, эмоции нашли место через поколения и били по невинному ребенку, по маленькой Настеньке.

Расстановка расставила все точки над «і». Тамара передала эти чувства по назначению прабабушке Агриппине: «Эти чувства принадлежат тебе. Из любви я переняла их и использовала не по назначению. Теперь я передаю их тебе. С любовью». Бабушке Ульяне она сказала: «Ты не заслуживаешь этих чувств. Ты спасла жизнь многим. Я горжусь тобой». Посмотрев на дочь, она обняла ее и сказала: «Я сожалею, моя милая. Теперь я всегда буду рядом с тобой как твоя мама».

Николай никогда не чувствовал себя ревнивцем, пока не женился на Светлане. И было бы к кому ревновать? Носик, как перепелиное яичко, все в мелких веснушках, рыженькая, худенькая. Но этот влюбленный взгляд миндалевидных с просинью глаз, но этот вкус сладкого, сочного рта Светлаши, как он называл жену, сводили его сума. Ему казалось, что такие же восторженные чувства к жене испытывают все окружающие мужчины. Ревность, нет-нет, но то вдруг шевелилась в груди мокрой жабой, то царапала ржавым гвоздем. Приступы ревности были редкими, недолгими, но испепеляющими. «Откуда это у тебя? Ты ведь раньше таким не был?» – пугалась Светлаша сжатых кулаков и подозрительного жесткого взгляда любимого мужчины.

«Откуда это у меня?» – в недоумении пытался понять мужчина с внешностью английского лорда, придя ко мне на личный прием.

– Таким образом, поставленный вопрос наводит на предположение, что ревность не ваша, я правильно вас понимаю? – вслух рассуждала я. – А если не ваша, то чья?

– Да, у меня ощущение, что это не мое чувство, я просто бываю одержим им. Никогда ранее ничего подобного я не испытывал.

Все, что могло дать подсказку и вывести на решение вопроса с системной точки зрения, не имело подтверждения. Ни ревности между отцом и матерью, ни ревнивых Отелло и Дездемоны в роду не наблюдалось. Говорить о вреде недоверия, подозрения и чувства собственности не имело смысла. Николай, будучи в здравом уме и трезвой памяти, и сам это отлично понимал. Но что делать с болезненной неуправляемой ревностью, которая настигала человека неожиданно и также бесследно исчезала через короткое время? Честно, я не знала. Я начала работать вслепую, объяснив клиенту, что это только эксперимент и я ничего не могу гарантировать. Николай согласился.

В расстановку я предложила поставить заместителя Николая и заместителя того человека, откуда к Николаю пришла ревность. Заместители, немного потоптавшись, стояли далеко друг от друга. Да, они видели друг друга, но больше ничего не происходило. После 10 минут я начала ощущать неловкость от своей профессиональной несостоятельности. Встав с четким решением прекратить расстановку, я вдруг подошла к заместителям. Какая-то сила направляла меня. С помощью «каталептической» руки я из каждого выделила те части, которые подвержены ревности, и поставила на их место еще двоих мужчин. Началось движение, похожее на какой-то дикий, сумбурный танец. Фигуры сходились, расходились, сплетались, отталкивались и снова сближались. Через довольно продолжительное время обе части, представляющие ревность, обнялись и стали возле того, от которого ревность пришла к клиенту. Николай остался стоять отдельно, один. На вопрос о чувствах заместитель Николая ответил коротко: «Свобода!»

«Да, – подтвердил и заказчик расстановки. – Я чувствую невесомость, будто тело освободилось от оков».

Я облегченно вздохнула и не стала ничего больше изменять, говорить, добавлять. Иногда лучшее – враг хорошего.

Прошло более года. Я уехала на месяц в Непал. По возвращении дочка сказала мне, что меня разыскивал мужчина по имени Николай. Он оставил номер своего телефона и настоятельно просил сообщить о моем приезде. Я перезвонила. Да, это был «английский лорд» с историей, которой я хочу поделиться с вами.

В Москве я посетил профессиональную выставку стройматериалов. Я владелец строительной компании. Здесь я познакомился с однофамилицей, которая оказалась моей дальней родственницей. Галина, так звали мою троюродную сестру, увлекалась составлением генеалогического древа нашего рода. Мы проговорили с ней до поздней ночи, и она приоткрыла мне завесу над тайной моей ревности.

Матвей был обыкновенным конюхом при барской усадьбе. Но поговаривали, что он приходится внебрачным сыном барина. Высокий красавец, статный, на удивление всем женился на тихой невзрачной Танюшке. Только и прелестей у которой было – длинная коса ниже пояса и обволакивающий взгляд огромных, прозрачных небесных глаз. Таня глазами не смотрела, она глазами прикасалась, трогала, ласкала. Ее глаза сводили с ума. Вот и заезжий художник, приехавший к барину Петру Афанасьевичу погостить, потерял голову от Танюшкиного взгляда. «Смогу запечатлеть этот диковинный взгляд, прославлюсь на века», – тешил себя никому не известный, но довольно талантливый Лев Сергеевич.

Таню освободили от всех хлопот по дому и приказали позировать столичному гостю. Кроткая, милая девушка безропотно подчинилась, но с непривычки, от безделья ее начинало клонить в сон, она клевала носом, и только чудом не падала со стула. Лев Сергеевич брал мольберт и девушку на природу, уводил в поля, плел венки и старался высечь из нее ту искру в глазах, которая вспыхивала только при встрече с мужем. Увидев впервые жену, увенчанную венком из полевых цветов, вдали от деревни с молодым художником, Матвей испытал жгучую боль в районе солнечного сплетения. Ревность застила ему глаза, мучила и выворачивала наизнанку. Скрытный и гордый, он начал следить за ними, никому ничего не говоря. Поцелуй руки, тихий шепот на ушко, смех Тани – все вызывало в его душе подозрения, мучительные переживания и боль. Ревность съедала его, он иссох и похудел. Таня, наоборот, расцвела и похорошела. Она полюбила конные прогулки, носилась по полям с распущенными волосами в паре с ненавистным художником.

«Уезжай, или я убью тебя!» – не сдержался однажды Матвей. Художник медлил. Матвей подрезал подпругу на его лошади. По нелепой случайности или волею судьбы на вороного жеребца художника в этот день села Танюшка. Ее маленькое тело летело несколько метров над землей и упало в ковыль. Когда Матвей, обезумев от горя, наклонился над любимой, с уголка ее губ стекала алая струйка крови. Ее небесные глаза, затуманенные болью, последний раз прикасались к нему, ласкали его, гладили своим чарующим взглядом, который так и не смог уловить заезжий художник. Матвей уехал служить на Кавказ. Через месяц он был застрелен чеченцами.

Удивительным образом вспомнив через три месяца после расстановки о своей необузданной ревности, Николай с радостью констатировал, что ее приступы прекратились.

Как и во многих других случаях с перенятыми чувствами, ревность передается через поколения, когда ее носитель не позволяет этому чувству быть, давит его в себе, замуровывает. Тогда свернутая в спираль мощь запретной эмоции, задушенного внутри чувства разворачивается и рикошетом бьет по ничего не подозревающим потомкам. Хочется наивно воззвать к людям: чувствуйте на здоровье, живите в полную силу, принимайте свои переживания, проживайте свои чувства во имя светлого будущего ваших потомков на Земле.