Текст книги "Спицы в колесе сансары"

– Добрый вечер, – сказала Лиза.

Все обернулись и заинтересованно на нее посмотрели. Верейский подошел к ней и протянул руку:

– Знакомьтесь, господа, это моя лаборантка и ассистент Елизавета Камышева.

Мужчины по очереди представились Лизе, но она, к ужасу своему, никого не запомнила. Надо тренировать память. Витамины пить, ноотропы…

– Осталось совсем немного до начала сеанса. Медиум уже на месте. Идемте в зал, – сказал Верейский.

Он взял Лизу под руку и во главе их небольшой группы направился в зал, доселе занавешенный плотными сине-зелеными, как ламинария, шторами.

Залом оказалась круглая комната с плохим освещением. Вдоль стен стояло несколько кресел и стульев, с одной стороны часть комнаты загораживала белая ширма вроде тех, какие еще попадаются в поликлиниках.

– Медиум уже за ширмой, – сказал Верейский будничным тоном. – Рассаживайтесь, господа.

Господа не стали чиниться и расселись кто куда. Некоторые достали приборы ночного видения.

– Итак, господа, – сказал Верейский. – Медиум по моему сигналу впадет в транс. Это явление будет сопровождаться, как вы помните, световыми колебаниями. Затем вы можете потребовать у медиума материализовать того или иного духа. Вы же, Лиза, должны фиксировать слова духа – вот вам диктофон, а затем постараться собрать его эктоплазму до момента развеивания. Все понятно?

– Понятно. – Лизе стало немного жутковато.

– Итак, начали, – произнес Верейский и трижды хлопнул в ладоши.

И тут же, мигнув, погасли лампочки в настенных светильниках.

Лиза зарядилась здоровой долей скептицизма. Светильники, гаснущие по хлопку, – это еще не спиритизм. Это удачная покупка в магазине «Суперсвет».

Она, как и все, находилась в полной темноте. И вдруг с потолка стали спускаться некие светящиеся шарики, крошечные, но очень яркие. Это были не шаровые молнии, нет, шаровые молнии Лиза знала, эти больше напоминали огни святого Эльма. Огоньки застывали в воздухе на разных уровнях, и в комнате стало практически светло.

– Как красиво, – беззвучно прошептала Лиза.

– Медиум, – торжественно заговорил профессор Верейский, – сообщи, готов ли ты открыть канал?

За ширмой вспыхнул и погас яркий свет.

– Одна вспышка означает «да», две «нет», – шепнул Лизе сидевший рядом мужчина.

В комнате ощутимо похолодало. Лизе даже показалось, что ее обдувает ветром.

– Канал открыт? – спросил у медиума Верейский.

«Да».

– Желает ли кто-то из духов материализоваться и говорить с нами?

«Да».

– Что это за дух?

Молчание.

– Хорошо, попробуем иначе. Это дух добра?

«Нет».

– Это дух зла?

«Нет».

– Так что это за дух?

Тишина. Потом вдруг шепот на грани слышимости:

– Я хочу явиться ей. Я хочу явиться ей…

У Лизы по рукам побежали мурашки. Кроме нее, женщин среди участников сеанса не было.

Профессор Верейский явно был растерян. Он не предполагал, что дух может через медиума заговорить. Но ему надо было «держать лицо».

– Хорошо, – сказал профессор. – Явись по своему желанию.

За ширмой вспыхнул свет, яркий, такой яркий! Раздался крик – видимо, это кричал медиум. Затем ширма вспыхнула и упала. Верейский кинулся к лежащему без сознания юноше – медиуму. Но не на них смотрела Лиза. Она смотрела, как из стены выступает выбеленное, как кость, тело обнаженного мужчины. Его плоть была словно вязкой и в то же время зыбкой, призрачной. Лицо проявилось последним. И тут Лиза пошатнулась и при помощи какого-то шестого чувства включила диктофон.

Мужчина открыл глаза.

На нее смотрел Лекант.

Она протянула к нему руку.

– Не касайся меня, – тихо сказал Лекант. – Это тело немедленно разрушится, если ты его коснешься. Разрушатся голосовые связки, а мне так хочется тебе многое сказать! Разрушатся глаза, а я так хотел увидеть тебя, моя единственная!

– Лекант.

– Тийя…

– Почему ты оставил меня? Почему ушел, ничего не сказав?

– Долг звал меня. И я боялся, что, узнав о долге, ты разлюбишь меня.

– Я не могу тебя разлюбить. Это все равно что перестать дышать. Где ты? Как мне найти тебя?

– Я далеко, и там много опасностей. Поэтому не ищи меня, любимая.

– Я не могу без тебя.

– И поэтому я пришел к тебе, чтобы даровать забвение.

– Нет!

– Да. Я люблю тебя, и ты меня забудешь. Подчинись мне, иначе будет больно.

– Пусть будет больно, но я тебя никогда не забуду.

Лекант улыбнулся:

– Тийя…

Он протянул бестелесную руку и легко коснулся ею лба девушки. Лиза тут же рухнула как подкошенная, глаза ее закрылись, бледность залила лицо.

– Прощай, – прошептал Лекант и исчез.

Очнулась Лиза в кресле, в кабинете профессора Верейского. Напротив нее сидел парень, чем-то смутно знакомый.

– Эй! – помахал он рукой. – Как насчет признаков жизни?

– Что? – прохрипела Лиза.

Парень протянул ей стакан воды. Лиза долго пила, а потом сказала:

– Я тебя вспомнила. Ты Глеб. Гот, которого били панки.

– Совершенно верно. – Глеб с улыбкой забрал у нее стакан. – Гот. И по совместительству внук профессора Верейского.

– Здорово, – улыбнулась Лиза. – А что со мной было? Я ничего не помню…

– Проводился сеанс. Спиритический. Я – медиум.

– Так это ты сидел за ширмой?

– Ага, значит, все-таки ты что-то помнишь!

– Выходит, да.

– Да, я сидел за ширмой, но тут без дураков, я действительно умею вызывать и материализовывать духов умерших. Только в этот раз все пошло не так. Дух оказался не мертвый, а живой. Вообще неизвестно какой! Помню дикую вспышку, потом провал сознания, а потом дед меня приводит в чувство. Дед сказал, что материализация не состоялась. О, а что это у тебя в руке? Диктофон?

Диктофон превратился в жалкий обмылок жженого пластика.

– Выброс ментала был сильный, – вздохнул Глеб. – Хорошо еще, что сгорел диктофон, а не ты. А что в комнате для сеансов творится, вообще катастрофа! Там все сажей покрыто в три слоя. А правда, что ты у деда будешь лаборанткой?

– Правда.

– Вот видишь! Я говорил, что мы еще встретимся! Ну что, способна ты пойти кофе попить или тебе сюда принести?

– Нет, я пойду… Пойду домой, если можно.

– Разбежалась. Без кофе и бальзама дед тебя домой не отпустит. К тому же поздно уже, а я тебя подвезу, у меня машина.

Лиза жалко улыбнулась:

– Глеб!

– Что?

– Ты ко мне не клеишься, часом?

Глеб состроил ужасно невинные глаза:

– Вуз а ву, мадам? Вы мне в бабушки годитесь!

– Лады. Тогда идем пить кофе.

В столовой их ждал накрытый круглый стол, на котором сиял фамильный кофейный сервиз. Илья Николаевич сидел за столом, но, завидев Лизу, встал и бережно подхватил ее под руку:

– Садитесь, деточка! Глеб, не стой столбом, подвинь даме стул!

– Спасибо, – прошептала Лиза и без сил опустилась на стул.

Глеб налил ей кофе в изящнейшую чашечку лиможского фарфора, на блюдце положил печенье. И при этом не переставал искать ее взгляда. А Лиза смотрела исключительно внутрь себя. Она понимала, что в ее душе образовалась пустота и ее невозможно заполнить.

– Лизочка, – откашлявшись, заговорил профессор Верейский, – надеюсь, при этом неудачном спиритическом сеансе вы не сочтете меня самого неудачником и шарлатаном?

– Нет, что вы.

– Мы с моим внуком проводили десятки, да что там, сотни сеансов, и до сих пор срывов не было. Почему сегодня все пошло не так…

– Может быть, мое присутствие…

– Нет, Лиза, нет! Вот, кстати, примите для поправки здоровья пятьдесят грамм настоящего уссурийского бальзама. Тут такие травы!

Лиза выпила бальзам и почувствовала, как он огнем разлился по ее телу. Она ощутила небывалую бодрость.

– Илья Николаевич, Глеб сказал, что в комнате для сеансов полным-полно сажи. Так давайте я начну уборку.

– Сейчас ни в коем случае! И в ближайшие три дня тоже. Я еще поработаю над этой сажей. А сейчас Глеб отвезет вас домой, чтобы вы хорошенько отдохнули. И вот – возьмите ваш аванс.

Профессор протянул Лизе две тысячи.

– Отдыхайте, и всего вам хорошего, Лиза. Я обязательно позвоню вам.

От профессора Лиза позвонила родителям, чтобы они не волновались, почему она появится так поздно.

У Глеба была вполне симпатичная «Лада Приора», впрочем, Лизе было не до марки машины. Ее трясло, и все сильней разрасталась в ней пустота.

Они сели в машину, Лиза назвала адрес и умолкла, уставившись в окно. Глеб пытался как-то ее развлечь студенческими байками и анекдотами, но потом тоже примолк. Вздохнул.

У Лизиного дома машина остановилась. Глеб вышел, открыл перед дамой дверцу:

– Все для вас, сударыня!

Лиза вышла:

– Спасибо, Глеб.

Она повернулась было к дому и тут услышала удивленное:

– Ты что, меня даже не поцелуешь на прощанье?

Глеб сказал это таким возмущенным тоном, что Лиза опешила и ей стало стыдно. Неужели так трудно чмокнуть в щечку в общем-то неплохого парня? Убудет от нее, что ли?

– Поцелую, – усмехнулась Лиза. И коснулась губами щеки Глеба.

А потом… Потом губы этого мальчишки как-то непостижимым образом нашли ее губы и удержали. Они целовались, как показалось Лизе, так долго, что пора было встать заре.

Наконец Глеб оторвался от нее.

– Мне понравилось, – хрипловато прошептал он, касаясь подбородком ее затылка.

– Мне тоже, – неожиданно для себя прошептала она. И вдруг так остро почувствовала всю прелесть ночи с ее птицами, сиренями, травами и прочими красотами, что захотелось петь.

Но петь она не стала. Вместо этого легко скользнула пальцами по груди Глеба и вошла в подъезд.

И только возле самой своей квартиры поняла, что шла по лестнице, не касаясь ногами ступеней.

Шамбала

Время неизвестно

Новая одежда Друкчена была так прекрасна, что ему на миг показалось, что ее взяли из какого-то музея. Сначала его облачили в тонкую белую сорочку с шитьем и такие же тонкие нижние штаны. Затем, при посредстве человека, которого Друкчен счел распорядителем церемоний, на нашего героя надели широкие шелковые шаровары бирюзового цвета, расшитый золотом жилет и темно-синий, до пола халат, на котором бисером были вышиты хризантемы. Обувь тоже была старинная – плетенные из золотых нитей башмаки с маленькими бубенчиками на носках. Когда Друкчен увидел себя в зеркале, он поразился. Он не узнавал себя! Разве это тот Друкчен, что пробавлялся случайными заработками в Лхасе, мучился от безденежья и безысходности! О нет! Из зеркала на него смотрел золотоволосый красавец с оливкового цвета кожей, с ясными глазами и в роскошном одеянии. Да уж, вот тебе и музей. Но что музей! Отныне все вокруг представляло музей, но живой, действующий, и Друкчен, как он понимал, занимал в нем не последнее место.

Волосы Друкчена, к слову сказать, тоже изменились, став золотыми. Лекарь Гамба сказал, что прежние волосы тибетца сгорели вместе с кожей, и он обрел новые, из тончайших золотых нитей, по милости принцессы Ченцэ – Зари Богов.

– Я так волнуюсь, – сказал Друкчен. – Сможет ли мое смертное око выдержать вид солнцеликой принцессы и ее божественного жениха?

– Не бойся, – успокоил его Гамба. – Очи тебе тоже заменили. Ты весь обновился, как молодой орел, Друкчен. Однако, чтобы ты не волновался, вот тебе веер – им ты можешь прикрывать лицо в присутствии высоких особ. Но вот за тобой пришли.

И действительно, пологи, отделявшие ложе Друкчена от остальной комнаты, поднялись, и он увидел двух стройных воинов в доспехах и при копьях. Приглядевшись, он понял, что воинами были женщины.

– Следуй за нами, Друкчен, – произнесла одна из них.

Когда женщины повернулись спиной, он увидел, что у них есть узкие, как у стрижей, крылья.

И Друкчен пошел. Его сначала вели длинным коридором с горевшими по стенам масляными светильниками и полом из гранитных плит, затем коридор кончился, и они вышли на огромную площадь, которая по размерам была, похоже, больше площади Тяньаньмень. Здесь, на краю площади, Друкчена поджидала повозка. Сделана она была из позолоченного дерева, а как прекрасен был конь, впряженный в нее! Грива его достигала позолоченных копыт, а в уши были продеты золотые серьги. Мало того, над спиной коня тоже трепетали прозрачные, поблескивающие крылья.

– Я действительно в Шамбале, – прошептал Друкчен. – Нигде на земле такое невозможно.

Он со своими спутницами сел в повозку, одна из дев гикнула, и конь понесся через всю площадь. Пока конь мчался, Друкчен любовался небом. Было оно здесь лилово-сиреневого цвета, с зеленоватыми, как нефрит, облаками.

Наконец кони встали у большого здания с покатой крышей, галереями и воротами. Здесь Друкчен и его спутницы вышли.

– Сейчас мы входим в вечноцветущий сад императрицы Ен, – сказала одна из спутниц. – Будь осторожен, человек.

– Обычно здесь мы завязываем людям глаза и затыкаем уши, но принцесса Ченцэ повелела нам не делать этого, считая, что ты достаточно крепок.

– Благодарю вас, – поклонился Друкчен.

И двери в сад распахнулись.

В первое мгновение Друкчен подумал, что сейчас умрет, но умрет от счастья. На него обрушился шквал цветов, ароматов, звуков и форм такого совершенства, какого нет в смертном мире. Если где-то и был рай, то это был вечноцветущий сад императрицы Ен.

По обе стороны вымощенной золотой плиткой дорожки стояли деревья, но никогда в реальности Друкчен столь странных деревьев не видел. У них были красные лакированные стволы, а переплетение ветвей напоминало кружева. Листва же этих деревьев была белой и прозрачной как слюда. Меж деревьев росли кусты и цветы, названия которых Друкчен не знал. Головки цветов, казалось, усыпаны были бриллиантами. Напоминали они лилии, но были куда крупнее и изящнее. Каких только оттенков тут не было, всё радовало глаз!

Друкчен услышал звуки, напоминающие голубиное курлыканье, и огляделся. Он увидел двух птиц, что играли между собой. Оперение этих птиц играло золотом и малахитовым цветом, на головах у них были крохотные венцы.

– Это императорские фениксы, – сказала одна из сопровождающих. – Поклонись им.

Друкчен поклонился. Птицы закурлыкали, словно благосклонно принимали его поклон.

– Идем далее, – сказали охранницы.

Друкчен еще долго шел по саду, и казалось, его сердце не выдержит изнеможения перед этой красотой, но вот сад закончился. Он и его спутницы стояли перед резными дверями из красного лака. Двери представляли собой панно – милостивый бодхисатва в окружении облаков.

Одна из дев приложила свою ладонь к благословляющей ладони бодхисатвы, и двери отворились.

– Принцесса Ченцэ назначила тебе встречу в шахматной беседке, – сказала девушка. – Мы проводим тебя туда.

Перед ними простиралось несколько улиц, вымощенных брусчаткой. На улицах стояли разноцветные дома и пагоды, были также фонтаны и небольшие сады.

– Что это?

– Это столица Шамбалы, город Чакравартин, – сказала прислужница, благочестиво коснувшись пальцами губ. – Он огромен и имеет великолепное строение. Мы находимся сейчас в провинциальной его части. Так пожелала принцесса. Во дворец, сказала она, ты еще успеешь попасть.

Они снова сели в повозку, и волшебный конь неспешно повез их по улице, давая возможность Друкчену рассмотреть здания. Он заметил, что многие дома здесь инкрустированы лазуритом и бирюзой, а на деревьях висят длинные нити речного жемчуга.

Наконец они выехали из переплетения улиц на небольшую площадь. В центре площади стояла изящная беседка из черного дерева с позолотой, окна и дверные проемы в ней были занавешены золотистым шелком.

Служительницы подвели Друкчена к беседке.

– Госпожа, ваш слуга уже здесь, – сказала одна из дев.

– Пусть войдет, – раздался мелодичный голос. – А вы ждите.

– Входите, господин, – шепнула девушка и сделала приглашающий жест, отодвигая золотистую занавеску.

Друкчен, затаив дыхание, поднялся по трем ступеням и вошел.

Беседка была небольшой. Вдоль стен ее располагались низенькие диваны и кресла, искусно вырезанные из мандаринового дерева, а в центре красовался ониксовый стол с круглой полированной столешницей. Возле стола стояли стулья, накрытые бархатной тканью, на одном из стульев сидела женщина и рассеянно двигала шахматные фигуры, в беспорядке расставленные на шахматной доске. Лицо женщины было скрыто вуалью.

Друкчен ощутил ужасную робость. От новизны впечатлений он почти что страдал, изнемогал под тяжестью окружающей красоты. Он не знал, как правильно обратиться к принцессе, поэтому опустился на колени, склонил голову и срывающимся голосом сказал:

– Приветствую вас, принцесса!

– Приветствие принято. Ты можешь подняться с колен и сесть за стол.

– Благодарю, госпожа.

Друкчен встал с колен, поправил халат и робко присел на край одного из стульев.

– Ты умеешь играть в шахматы? – спросила его принцесса.

– Нет, ваше высочество.

– Жаль. Я тоже не умею. Но надеюсь научиться. Здесь мне на все хватит времени. Ах! Ты, вероятно, хочешь увидеть мое лицо?

– Не смею и думать…

– Ах, брось эти церемонии. Ты спас меня и потому являешься самым близким мне человеком.

Принцесса подняла вуаль. Лицо ее было одухотворенным и прекрасным, черты – словно выточенными из молочно-белой яшмы. В глазах принцессы сияло расплавленное золото, и вся она была величественной, но в то же время простой и земной.

– Я хороша, да? – улыбаясь, спросила принцесса Ченцэ.

Друкчен кивнул не в силах оторвать взгляда от прекрасного лица.

– Мой жених находит черты моего лица слишком резкими и нехарактерными для жителей Шамбалы, – опуская вуаль, проговорила принцесса. – Во мне еще много осталось от жительницы внешней земли.

– Не смею здесь выразить своего мнения, – смутился Друкчен.

– Ах, как ты робок. Впрочем, надо выпить вина. Ведь для тебя сегодня праздничный день: ты впервые, о да, и навсегда покинул лечебные палаты доктора Гамбы. Ты здоров, жив, полон сил, и за это надо выпить!

Принцесса трижды хлопнула в ладоши. Перед нею материализовался юноша в темно-синей одежде.

– Лучшего вина, кубки и фрукты, – потребовала принцесса. – И поскорее!

– Будет исполнено, госпожа.

Юноша исчез, а буквально через минуту появился с подносом, на котором стояло заказанное принцессой.

– Поухаживай за мной, Друкчен, – улыбнулась принцесса и снова откинула вуаль. Словно солнце воссияло! – Налей мне вина.

Друкчен повиновался. Он налил вина принцессе, наполнил и свой кубок.

– Выпьем за продолжение нашей жизни, Друкчен! – весело сказала принцесса Ченцэ.

Они выпили. Вино было изумительным, оно слегка ударило в голову Друкчену, но в целом он чувствовал себя превосходно.

– Ты еще не бывал во дворце, – сказала принцесса, отщипывая виноградину. – Но с этим спешить не стоит. Дворец… он так роскошен, что это подавляет. Даже я чувствую себя в нем неуютно. Хотя моего жениха это удивляет. Он даже хотел, чтобы лекарь поговорил со мной – вдруг это проявляет себя моя прошлая память. Хотя принц не верит, что я была еще кем-то кроме как принцессой Ченцэ. Но ему приходится верить, иначе как же это объяснить с точки зрения сансары?

– Ваш раб плохо знает, что такое сансара, – поклонился Друкчен.

– Значений этого понятия существует несколько, но вот основные из них: переход, рождения, следующие друг за другом, жизнь, жизненный цикл, круг. Сансара – повторяющийся от рождения к рождению цикл жизни со всеми его страданиями, от которых освободиться можно только благодаря проникновению в нирвану. Круг, понимаешь? Замкнутый круг.

– Спасибо, ваше высочество.

– А помнишь, как я рассказывала тебе о Будде?

– О, мне никогда этого не забыть.

– У нас впереди еще немало таких разговоров. Мне здесь немного одиноко, Друкчен. Конечно, принц и родители – это прекрасно, но они только и делают, что созерцают и самосовершенствуются. А мне бы хотелось чего-то более… живого. Кстати, ты умеешь танцевать?

– Танцевать? О нет.

– Жаль. Я тоже не умею. А придется. Скоро праздник, во время которого я должна исполнить с принцем ритуальный танец. Но принц не учит меня. Правда, он пообещал, что подарит мне учительницу танцев – настоящую дакини. Здорово, да? Давай выпьем еще вина.

Они выпили вина, а потом принцесса сказала:

– Я хотела видеть тебя, Друкчен, не только за тем, чтобы болтать и пить вино. Мы сейчас поедем выбирать тебе жилище.

– Жилище?

– Да. Твой дом. В Шамбале у каждого свое жилище, здесь нет сирых и бездомных. Ты готов к поездке?

– Да, ваше высочество.

– Отлично. Тогда идем. Я позволяю тебе поддерживать меня под руку. Я чуть-чуть напилась.

Они вышли из беседки и сели в повозку. Прекрасногривый конь шел медленно, давая возможность своим седокам как следует осмотреться.

Скоро Друкчену стало не по себе от созерцания огромного количества улиц и прекрасных жилищ. К тому же многие жители, завидев повозку принцессы, выходили на проезжую часть, падали на колени и просили благословения. Это сильно затрудняло движение.

Наконец повозка свернула в небольшой глухой проулок, обсаженный тисами и рододендронами. Здесь стоял всего один дом. Но какой! Красотой он напоминал пагоду; двухэтажный, со скошенными разукрашенными крышами, с отделкой из перламутра и ляпис-лазури, с круглыми окнами, затянутыми прозрачной тканью, с воротами, которые поддерживали колонны в виде вставших на задние лапы драконов.

– Какое великолепие! – только и вымолвил Друкчен.

– Тебе нравится? – весело спросила принцесса. – Это очень хорошо. Войдем.

– Но… Может быть, в доме кто-нибудь живет?

– Не имеет значения. Идем же.

Они вошли в дом. Изнутри он оказался не менее великолепным. Стены были обиты бархатом, на полах лежали ковры и свежие тростниковые циновки, мебель вся из палисандра и красного лака. Они углубились внутрь дома и увидели прекрасный алтарь с малахитовой статуей Будды Авалокитешвары.

Но что самое удивительное – в доме не было ни души, хотя в жаровнях курились благовония, а на столе стояло роскошное угощение.

– Осмотрим кухню, – предложила принцесса.

Кухня была большой и чистой, вся выложена плиткой лазурита и кварца. В очаге тлел огонь, большой котел с водой еще был теплым.

– Вот тебе и жилье, – сказала принцесса Друкчену.

– Но, владычица, как я посмею? – удивился тот. – В доме явно кто-то живет, посудите сами…

– Тогда откуда эта пайцза? – усмехнулась принцесса и продемонстрировала Друкчену пайцзу, означавшую «дом свободен». – Я сняла ее с притолоки у входа. Скорее всего здесь кто-то просто провел день-другой, а потом ушел. Так что смело называй дом своим и располагайся. Понимаю, у тебя нет вещей, но тебе сегодня же пришлют все необходимое из дворца: посуду, одежду, постельные принадлежности.

– Благодарю, владычица, – поклонился Друкчен.

– А чтобы отвадить непрошеных гостей, вот, – и принцесса протянула мужчине пайцзу, означавшую «дом занят». – Повесь у входа.

Они еще походили по дому, отведали приготовленных яств, а затем принцесса распрощалась, пообещав Друкчену, что повозки с вещами из дворца будут немедленно.

Когда повозка с принцессой скрылась вдали, Друкчен повесил пайцзу, запер двери и вошел в главную комнату. Здесь было очень красиво, особенно хороши были свитки с буддийскими изречениями.

Примерно через полчаса прибыли вещи из дворца. Друкчен набегался в своем роскошном халате, перетаскивая из повозок одежду, ткани, вина, провизию. Потом пришлось все это раскладывать по многочисленным полкам, шкафам и сундукам. Кстати, Друкчен не увидел в доме холодильника, но, слава богам, ему не прислали ничего скоропортящегося. Видимо, холодильников в Шамбале принципиально не водилось.

Из присланной одежды Друкчен выбрал самую скромную и удобную и переоделся. Халат и плетеные туфли ему порядком поднадоели, тем более что колокольчики звенели при малейшем движении.

Переодевшись, Друкчен выпил чаю и пошел обследовать второй этаж. Здесь оказалась большая библиотека, книги и свитки, по всему, были старинными и очень ценными. Друкчен опять оробел: в чей же дом он попал?

Он стал рассматривать книги. Здесь было много житий Будд и бодхисатв, но вот Друкчен наткнулся на свиток, озаглавленный «Четыре Благородные Истины», развернул его и стал читать.

«И сказал Возвышенный пяти монахам:

– Признаете ли вы, монахи, что я никогда прежде не говорил так с вами?

– Это правда, господин.

Тогда снова стали слушать пять монахов Возвышенного. Они направили свои мысли на познание.

Говорил Возвышенный пяти монахам:

– Есть две крайности, монахи, от которых должен удаляться тот, кто ведет духовную жизнь. Какие это крайности? Одна крайность – есть жизнь в похоти и наслаждении. Это низко, неблагородно, недостойно, ничтожно. Другая крайность – это жизнь, полная лишений и истязаний. Это больно, недостойно, ничтожно. От этих двух крайностей отстоит Совершенный, он познал путь, лежащий посредине, путь, который открывает глаза и душу, ведущий к покою, познанию, просвещению, Нирване. Что же это за средний путь, который избрал Совершенный, путь, открывающий глаза и душу, ведущий к познанию, просвещению, Нирване? Это священный восьмеричный путь, который называется правая вера, правое решение, правое слово, правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Это, монахи, срединный путь, открывающий глаза и душу и ведущий к покою, познанию, просвещению и Нирване.

Это, монахи, священная истина о страдании: рождение – страдание, старость – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание, с немилым быть соединенным – страдание, с милым расстаться – страдание, не получить, чего желаешь, – страдание.

Это, монахи, священная истина о происхождении страдания: это жажда, ведущая от рождения к рождению, вместе с радостью и желанием, находящим здесь и там свою радость: жажда наслаждений, бытия и тленности.

Это, монахи, священная истина о прекращении страдания: прекращение жажды благодаря уничтожению желания, освобождению от желания.

Это, монахи, священная истина о пути к прекращению страдания, священный восьмеричный путь: правая вера и правое решение, правое слово и правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Вот священная истина о страдании, так, монахи, открылись у меня глаза, открылось познание, понятие, знание. Эту священную истину о страдании я понял.

И пока я, монахи, не обладал во всей полноте истинным познанием и понятием о четырех священных истинах, еще не достиг высочайших свойств Будды вместе с мирами богов, с миром Мары и Брамы, вместе с аскетами и браманами, богами и людьми. И я узнал и увидел следующее: прочно искупление моего духа. Это мое последнее рождение, отныне нет для меня новых рождений.

Так говорил Возвышенный, и радостно приветствовали пять монахов речь Возвышенного.

Когда Будда окончил свою речь, пошла во все миры богов весть, что в Бенаресе святой привел в движение колесо учения. Пять монахов и первый из них Конданна, который с тех пор приобрел имя Конданна Познающий, просили Будду посвятить их в последователи, и он сделал это словами: «Приступите сюда, монахи; возвещено учение. Шествуйте в святости, дабы дать конец всякому страданию».

Так зародилась община учеников Будды: пять монахов стали ее первыми членами. Новая речь Будды о непостоянстве и бессмысленности помогла пяти ученикам достигнуть состояния безгрешной святости…»[4]4
  Г. Ольденберг. «Будда. Его жизнь, учение и община».


[Закрыть]

Друкчен прочел свиток еще раз, и уныние охватило его.

– Мне никогда не достигнуть святости, – грустно сказал он. – И не выпасть из круга сансары. Я слишком люблю наслаждаться жизнью! Прах побери, да ведь время уже позднее!

И впрямь за окнами смеркалось. Друкчен почувствовал усталость и направился из библиотеки в спальню.

В спальне он, не раздеваясь, повалился на роскошную кровать.

– Ах, – сказал он, – чего-то не хватает! Впрочем, и так понятно чего: приятной милашки. Она бы и раздела меня, и помогла прогнать усталость. Видно, с этим в Шамбале туго.

Друкчен поворчал еще себе под нос и вскоре захрапел.

И приснился ему сон о том, что он идет по вечноцветущему саду императрицы Ен. Кругом великолепные деревья и цветы, голову пьянит их красота и аромат. И тут из-за одного дерева выступает красавица в легких прозрачных одеждах и начинает манить к себе Друкчена.

– Позволь мне порадовать тебя, – говорит она и приникает устами к его устам.

– А как же истины о страдании и бренности всякого наслаждения? – бормочет Друкчен.

– Ты что, монах? – хохочет девица, а грудь у нее от хохота так и колышется.

– Нет, я не монах.

– Тогда идем скорей со мной. Знаешь ли, кто я? Я сама дакини, и уж если приглашаю, не теряйся.

– Дакини?

– А тебя это смущает?

Под легкий смех красавицы они идут на поляну, полную пышных трав. И вот уже Друкчен видит, как они неистово занимаются любовью, и нет ничего прекраснее, и все благородные истины вылетают у него из головы…

– Чш-ш… Нетопай так. Унас, кажется, появился гость.

Друкчен, хоть и опьяненный видением, проснулся от этого шепота моментально.

Шепот шел снизу, из кухни. Друкчена прошиб холодный пот.

Кто проник в его дом? Ведь он собственноручно запер дверь!

Меж тем разговор на кухне продолжался:

– Ты заметил? На доме пайцза новая, говорящая о том, что он занят. В большой комнате короба с вещами, на столе – остатки ужина. Здесь кто-то есть!

– Что ж, ему повезло, сегодня последний день его жизни.

– Дурак! Тебе бы только пришить кого-нибудь! Пень неотесанный! Ты представляешь, что начнется, если в Чакравартине найдут труп!

– А мы его закопаем!

– Где, идиот?! – Повсюду плитка и камень, здесь же не роют могил, потому что здешние жители живут вечно!

– Тогда что же делать?

– Поднимемся в спальню, наверняка он там, и предложим ему вступить с нами в долю. Откажется – изобьем до полусмерти, прихватим вещички и деру!

– Толково.

– Еще бы. Недаром у меня голова круглая, а у тебя сплюснутая, как инжир!

Друкчен вскочил с кровати и заметался по темной комнате в поисках хоть какого-нибудь оружия. Из оружия нашлась только ночная ваза. Он схватил ее и встал в боевую позу.

Медленно отворилась дверь. И на пороге Друкчен увидал одного… нет, троих… нет, пятерых здоровенных мужиков!

– Не подходите близко! – сказал он дрожащим голосом. – Кто вы такие?!

Один из вошедших зажег потайной фонарь.

– Гляди-ка! – сказал он одобрительно. – А он храбрец, вооружился ночным горшком!

– Все равно, прежде чем ты меня прикончишь, я натяну его тебе на голову, – пообещал Друкчен.

– Будет тебе, добрый человек. Убери ты эту пакость. Мы с миром пришли.

– Сначала скажите: кто вы такие?

– Да вроде как… разбойники.

Россия, город Щедрый

Весна 2012 года

Лиза сидела у себя в комнате и вспоминала поцелуй, который случился у них с Глебом. Было, было что вспомнить. Но разве можно допустить такие отношения? Он – малек, студент, она – без пяти минут кандидат философских наук. Да и вообще…

Но тут Лиза посмотрела на себя в зеркало. Девушка с пылающими щеками, огромными блестящими глазами и алыми, с размазанной помадой губами ей, очевидно, понравилась.

– Плевать, – залихватски сказала Лиза. – Что будет, то будет.

И тут зазвонил ее мобильный.

Юля Ветрова.

– Привет, Юля!

– Благословенна будь, печальная красавица!

– Почему печальная? Я в отличном настроении!