Текст книги "Право Света, право Тьмы"

– Экспериментатор…

– О да! Эта идея захватила меня. Видишь ли, дорогой брат-, все удовольствия человеческого бытия – похоть, власть, деньги, слава – теряют привлекательность, едва ты начинаешь думать, что перед тобой могут открыться иные грани существования. Иные горизонты. Иные ценности. И ты можешь стать не таким, как все. Другим. Одним из серой толпы. Кстати, дорогой мой, разве не к тому же стремились все твои святые монахи, когда уходили от мира в пустынные скиты?

– Ты не путай! Монахами становились ради забвения самости и любви к Богу и ближнему, а ты…

– О, драгоценный мой, тут бы я с тобой поспорил, но не за дебатами пришел.

– А зачем? Я ведь даже и христианского погребения тебе дать не могу, изувер!

– Мне оно и не нужно, – скалится брат. – Я еще Поживу…

– Поживешь?!

– Да! Это тоже жизнь, дорогой мой архиерей! И куда более привлекательная, чем существование немощного человека! Нет болезней, нет страха смерти – ведь ты уже мертв. Нет зависимости от власти, человеческих законов и денег. А есть, наоборот, собственное могущество, уверенность в собственных силах и собственной же непогрешимости.

– Силен… Только что ж ты по ночам по улицам крадешься вором? Что ж не радуешься яркому солнцу, которое, по слову Евангелия, светит на праведного и неправедного? Может, потому, что ты не относишься уже ни к одной человеческой категории? Стоишь, так сказать, по ту сторону добра и зла?! Не одиноко ли тебе там?

– Я не знаю, что такое одиночество. Мне для полноты бытия достаточно самого себя. Я, как бы это сказать, самодостаточен. Я есть вещь в себе, или, как говорят англичане, I am existing.

– Я не силен в английском языке, но тебе бы следовало употребить фразу «I am thing in itself», это было бы правильнее. А то, что сказал ты, означает: «Я – сущий». К тебе это не относится. Это сказано о Другом.

– Как ты ревниво относишься ко всему, что касается твоего Бога!

– Да. Аз возревновах о Бозе живе, – сказал архиерей, но вампир отмахнулся:

– Давай будем без цитат! Итак, я существую. Просто мое существование протекает на другом уровне бытия. И все остальные либо существа, что подобны мне, либо, уж извини, жертвы.

– Циничный убийца!

– Ах, полно тебе! Какие эмоциональные выкрики! А ты, милый мой молитвенник, знаешь ли о том, что на свете прекрасно существуют насильники, убийцы, террористы? И знаешь ли также о том, что эти подонки все до одного – люди, среди них нет ни вампира, ни оборотня, ни даже самого слабого колдуна!

– Не верю.

– Напрасно. Видишь ли, особенность душевно-духовного состояния тех, кто перестал быть людьми в неком физиологическом смысле, заключается в том, что они не видят ни удовольствия, ни выгоды в мучительстве и убийстве тех, кто людьми остался. Поверь, дорогой мой, это так. Лишь одно подлое существо находит смысл своего бытия в изуверстве над себе подобными – это человек. Самый обычный человек. С тех пор как я стал вампиром, я понял, что нет на земле никого страшнее обычного человека. И все, что я вижу вокруг, меня постоянно в этом убеждает.

– Что ж, остается посочувствовать твоему зрению. Ты видишь не людей. Ты видишь их грехи. А грех и человек – не одно и то же.

– Цитируешь мне учебничек по нравственному богословию? Не стоит, милый брате, мои убеждения давно сформировались, и я не намерен их Менять. Отныне и навсегда я просто вампир. И согласно своей сущности я вовсе не совершаю преступлений, изуверств и издевательств, как это делаете вы, люди, над себе подобными. Я просто Изредка питаюсь. Согласно особенностям своего метаболизма. Разве ты осудишь волка за то, что он заполевал зайца? Так им предписано…

– Но ты был человеком!

– А что уж в этом такого хорошего? Ну-ну, не мрачней ликом. Я пришел к тебе не для проведения благочестивой воскресной беседы на тему «Как грешно быть вампиром». Я послан к тебе по серьезному делу.

– Послан? Кем?

– Нашим дорогим мэром. И этот разговор, разумеется, должен остаться строго между нами. Потому что он касается возможности спокойной жизни и для обычных людей, и для… сам понимаешь кого.

– Я слушаю тебя, – голос архиерея был безучастным.

– Изяслав Торчков только что получил власть. И, скажу тебе откровенно, не намерен с нею расставаться еще очень долгое время. И потому стремится обезопасить себя от недовольных.

– При чем тут я?

– Ой, дорогой братец, не фарисействуй и не делай такое аскетически невинное лицо! Будь правдив хотя бы в глубине твоей души – ты ведь страшно недоволен тем, что власть над городом получил колдун?

– Недоволен. И, кстати, отнюдь не скрываю этого. Люди должны управляться людьми, а не оккультными выродками вроде этого Торчкова. Разве не преступление то, что он, дабы победить на выборах, совершил в капище черного идола Мукузы кровавое жертвоприношение?! Как можно допускать такое существо к власти?!

– Ну, победа без жертв не бывает, это и люди знают и премило используют. Наш мэр принес в жертву всего-навсего черного быка и черного козла (и, кстати, хорошо за них заплатил хозяевам). А некоторые политики из числа людей приносят в жертву себе подобных, нанимая киллеров для устранения политических соперников. И кто, по-твоему, выглядит хуже? Не трудись отвечать, это был риторический вопрос.

– Что тебе нужно? – бросил архиерей.

– Торчков понимает, что положение его в городе все же не совершенно прочное. Да, его кандидатуру поддержали пятьдесят шесть процентов горожан. Но вот остальные сорок четыре процента, проголосовавшие «против», – это реальная угроза дальнейшему благополучному правлению колдуна. Пятьдесят шесть процентов – это те, кто питается вместе с Торчковым с одного оккультного стола. Колдуны, ведьмы, оборотни, умертвия, гадатели-провидцы…

– И вампиры…

– О да. А также те, кто к магии не способен, но постулатам ее сочувствует – вроде тех юнцов, что создали на Заварной улице клуб юных сатанистов. Правда, эти сатанисты даже хомяка толком в жертву принести не могут, но это детали… Вернемся к сорока четырем процентам тех, кто мэра не поддержал. Это вы, обычные люди. Нет, не обязательно верующие. Не обязательно благочестивые. Просто те, кому все оккультное не по душе. Те, кто не смиряется. Кто находится в вечной оппозиции и точит на таких, как мы, осиновый кол.

– И это, между прочим, вполне нормально!

– Милый архиерей, ты что, хочешь войны?! Ты хочешь, чтобы люди жгли костры на площадях и швыряли в них ведьм, а в ответ на это колдуны и ведьмы насылали на людей порчу, проклинали земли, чтобы не приносили плода, и превращали речные воды в кровь?! Ты хочешь убийств? Бесконечной бойни под флагами Света и Тьмы? А ты знаешь ли, каким законом руководствуются, к примеру, оборотни? Это при том, что в своей обычной жизни людей они не трогают, принципиально охотятся на диких животных, которых и разводят в огромном количестве для этих целей! Так вот, за каждого убитого человеком оборотня члены Стаи имеют право открыть Охоту Мести, во время которой убьют сто людей! Сто за одного! О да, ты скажешь, что высшая правда заключается в том, чтоб оборотней не стало на земле, ибо они – нежить. А утешит ли твоя высшая правда тех несчастных, чью глотку разорвут клыки вервольфа?! Тогда получается, что ты, архиерей, тоже готов на жертвы! На человеческие жертвы! И делаешь это не потому, что тебе это нужно для еды, как вампиру, а из торжества никому не нужной идеи! Возрази мне, что это не так!

– Возражу. Мы не трогаем ни колдунов, ни вампиров, ни оборотней, хотя среди нас есть и те, кто к этому призывает. Но поступаем так не из трусости, страха или заботы о собственной шкуре.

– Ну уж конечно не из любви и толерантности!

– Да. Просто мы знаем, что это – дело Того, Кто над нами. Мы не мстим и не воюем с вами, ибо воевать будет Он. И Его Воинство. А мы… Мы люди, мы слишком слабы. Однако нас стоит уважать хотя бы за то, что мы не боимся признаться в своей слабости.

– Ах, какие красивые словеса! Я, право, мог бы прослезиться, если б умел! Но сейчас не об этом речь. Мы хотим заключить соглашение.

– Что?!

– Объясняю. Мэр предлагает тебе, как верховному представителю духовенства города, заключить с ним сделку. Суть ее проста как таблица умножения: мы не трогаем вас, вы не трогаете нас, и каждый живет или не-живет так, как считает нужным.

– А разве не такое положение дел сохранялось в нашем городе все время?

– Почти. Но, видишь ли, в связи с избранием на пост мэра мощного колдуна возникает угроза стабильности…

– Так избрали бы человека!

– Все стало так, как решил электорат. А угроза следующая. С одной стороны, наименее сознательные и воспитанные представители оккультного большинства могут решить, что после избрания колдуна главой города им все позволено. И хотя мэр уже создал специальные службы для предупреждения различных несанкционированных оккультных воздействий, все предугадать невозможно. Представь какую-нибудь ретивую колдунью, возомнившую, что теперь можно без должного разрешения на всех порчу насылать.

– А что, вы им даете разрешение?

– А как иначе? Тут нельзя ничего на самотек пускать, порча – это тебе не молебен!

– Понимал бы ты что в молебнах!

– Понимал бы ты что в порче! Не будем ссориться. Итак, мэр берет под полный контроль всю инфернальную среду города. От тебя же, пастырь, требуется контролировать среду человеческую.

– Церковь православная не имеет права вмешиваться в дела светские. Не путай нас с католиками и протестантами.

– Это не светское дело. Это дело как раз особой духовной важности. Возьмем, к примеру, ту же нахальную ведьму. Допустим, она не взяла официального разрешения на использование заклятий уровня «Хаос» и владение искусством Уничтожающей Порчи. И тем не менее заклятие она применила, заодно и порчу навела. В результате ее действий умерла целая семья – скажем, погибла в автокатастрофе или ночью задохнулась в собственной квартире оттого, что из плиты неожиданно пошел газ… Расследование по факту убийства выявило именно магическое воздействие. Как известно, у нас в уголовном кодексе нет статьи, предусматривающей наказание за преступление с применением магии. Юридически колдунья невиновна. Но, представь, эта история получает огласку в среде людей. На колдунью объявляют охоту, устраивают самосуд и, убивая ее как человека, подпадают уже под уголовное преступление.

– К чему ты клонишь? Ты запутал меня этим своим софистическим примером.

– Так вот. – Вампир словно не замечал, как тяжело дается архиерею выслушивать эти речи. – Наше дело – предотвращать появление незаконных пользователей магии. А твое дело – воспитывать в обычных людях терпимость по отношению ко всем представителям оккультизма. Чтобы не было войн.

– Это невозможно. Это грех против Бога – согласиться с вами.

– От тебя не требуется согласиться. От тебя требуется терпеть. И научить такому же терпению и других. Вас постараются не трогать. Мэр очень прогрессивный колдун, поверь, он много хорошего сделает для города. Он не стяжатель, в хорошем смысле честолюбив, даже гуманен. Прошел слух, что проблему питания вампиров он собирается решить, создав местную и высокорентабельную лабораторию искусственной крови и плазмы. Кстати, и для людей она пригодится… А для реализации охотничьих инстинктов вервольфов будут открыты питомники крупных хищников. Ведь это великолепно: вервольфы станут охотиться на медведей, рысей, кабанов, а шкуры потом сдавать. Продажа шкур – солидная прибавка к городскому бюджету.

– Погоди-ка… Но ведь медведи, рыси и кабаны – сородичи оборотням, как же они будут убивать своих… собратьев?

– А точно так же, как человек – своих!

– Господи, спаси нас и помилуй!

– На Бога надейся, а сам не плошай, дорогой мой! Так вот, мэр хорошенько поднимет бюджет города за счет его паранормального населения. Может, наконец починят систему фонтанов в городском парке… И подземный переход на проспекте имени Лобсанга, а то там уже крысы-мутанты развелись, с жабрами…

– Фонтаны… Переходы! А расплачиваться за эти удобства придется страданием человеческих душ!

– Да при чем здесь души?! Кого они волнуют?! Люди тысячи лет живут бок о бок с кошками, но кошек никогда не волновали людские дела. Точно так же, как и людей – кошачьи. Просто не мешайте нам. А мы постараемся не трогать вас.

– Постараетесь? Вампир опять усмехнулся:

– Те, кто связан с магией, никогда не используют глаголов совершенного вида. Боятся сглазить… Так что ж, ты согласен?

– А разве у меня есть выбор?

– Ну-ну, не лжесмиренничай, сам же знаешь, что выбор есть всегда. И даже ваш Бог мог отказаться от Голгофы…

– Не кощунствуй! Я не Бог. И потому в этой ситуации выбора у меня нет. Я принимаю ваши условия, но обещай мне…

– Полную тайну? Разумеется…

– Не только. Вы действительно не станете трогать людей. Вы не станете причинять им зла.

– Конечно. Но надеюсь, ты не будешь против, если мы будем причинять им добро? По их же просьбе?

– Хорошо. Пусть люди выберут – церковь или магия.

– Ох, какой ты зашоренный и ретроградный тип, мой милый братец! Есть ведь и третий путь: не выбирать ни того ни другого, а жить лишь собственным разумом. Но это не относится к теме нашего разговора. Будем считать, что положительного результата мы добились и соглашение на сотрудничество я от тебя получил.

Архиерей помолчал, потом – спросил мрачно:

– Полагаю, вампир, ты не потребуешь от меня кровавых подписей?

– О нет, нет! Ах, ужасно ты все-таки грубый, служитель Божий! Я к тебе обращаюсь по имени, зову братом, а ты меня так сухо и официально – вампир… А помнишь, какими мы с тобой друзьями были в детстве? Как строили запруду по весне возле нашего домика и пускали бумажные кораблики… Как смешно мы топали по раскисшей земле в безразмерных резиновых сапогах… Запускали змеев из старых газет. Их мочальные хвосты весело и храбро развевались в ярко-синем небе. А голубей помнишь? Я был лучшим голубятником на улице, за моим турманком охотились даже, взрослые мужики, все хотели отбить себе в стаю… Помнишь того турмана, белого, пышного, словно шапка мыльной пены на ладони? Как нежно он ворковал, когда я кормил его с рук… А в первом классе я влюбился в Нюсю Петрову, соседку по парте, плакал оттого, что она обзывает меня «дурак конопатый», а ты меня утешал…

– Помню. Только ты, мой брат-вампир, все это предал. И ярко-синее небо, и белых голубей, и весенние ручьи. Отчего ты не остался человеком!

– Быть только человеком – скучно. Кстати, ведь и ты не просто человек. Ты – монах. Инок. А слово «инок» происходит от слова «иной». И разве ваши отцы-пустынники не учат, что тот, кто становится монахом, умирает для этого мира? Значит, ты тоже мертв. Как и я. Просто мы умерли с разной целью… Ну, ну, не куксись, братец, не хмурь свои седые бровки. Это ты на своих попов можешь так сердито смотреть, а я тебе уже не подначален. Договорим до конца.

– Что тебе еще от меня нужно? Я ведь согласился!

– Докажи свое согласие делом. Нет, нет, ничего криминального или противоестественного от тебя не требуется. Есть небольшая проблемка. Среди сторонников мэра прошел слух, что в ближайшие дни группа наиболее рьяных противников магии хочет упросить тебя, архиерей, организовать и возглавить городской крестный ход. И чтобы во время крестного хода по городу несли Ковчежец. Запрети им это. Откажи под любым предлогом, какой сам придумаешь. Ковчежец не должен покидать стен собора Всех Святых.

– Что, испугались?

– Да, – серьезно ответил вампир. – Мы не скрываем, что боимся содержимого этого Ковчежца. Если Ковчежец окажется вне церковных стен, он начнет убивать нас. Не только вампиров, но и ведьм, и оборотней, и самых бесталанных астрологов! А у нас у всех есть семьи, есть близкие… Они начнут мстить… Зачем устраивать в городе безумное побоище?

– Я понял. Мэр запрещает крестный ход.

– Мэр просит, чтобы крестный ход запретил ты. Мэр даже готов поспособствовать тебе в этом, устроив в ближайшие дни отвратительную погоду, и ретивые сторонники сего мероприятия сами предпочтут не высовывать носа на улицу. Поверь, так будет лучше. И для вас, и для нас.

– Что еще прикажет мне мэр?

– Более ничего. Пока ничего. Мэр вовсе не намерен приказывать. Он просто надеется на твое благоразумие и здравомыслие. Вот и все. Прощай, братец. Не молись за меня…

– Хотя бы этого ты не можешь мне запретить!

– Не могу. А знаешь что, – помедлил на мгновение вампир. – Небо теперь совсем не синее. Оно грязно-серое и истасканное, как асфальт. Для меня.

– И мой брат вампир ушел вместе со своими клевретами, оставив меня наедине с горькими мыслями о собственном бессилии.

Так закончил свою грустную повесть владыка Кирилл.

Отец Емельян смотрел на него горестно и жалостливо. Потом сказал:

– Да, я помню, как запретили тогда крестный ход. Дескать, в городе много ремонтных работ, может иметь место травматизм. И дожди вдруг полили как из ведра… С очень крупным градом. Значит, вот в чем на самом деле была причина…

– Да, – тяжело вздохнул архиерей. – Я не пустил свою паству молиться. Смирился с тем, что нами командуют и помыкают оккультисты и язычники…

– Владыко, – тихо сказал Емельян, – вы не виноваты. Это обстоятельства жизни. Вспомните, такое уже было в истории Русской Церкви. И не так давно… У тех, кто закрывал храмы, жег иконы и расстреливал священников как врагов народа, тоже была своя вера. И даже своя магия.

– Желтый черт ничуть не лучше синего черта, – хмыкнул архиерей. – Так они же и говорили…

– Да, но даже тогда Церковь сумела выжить. Запрещали колокольный звон, потому что это мешало советским служащим мирно спать в воскресное утро. Запрещали крестить детей, потому что советский человек не имел права верить в какого-то Неведомого Бога… Да чего нам только не запрещали! А за те двенадцать лет, что в нашем городе правит магия, нас в общем-то не трогают… Они действительно сами по себе, а мы – сами по себе. Ну крестный ход запретили. Ну верующих мало. Так ведь вера – это дело сугубо личное.

– Оправдываешь меня?

– А разве надо осуждать? Ценой вашего соглашения, владыко, вы предотвратили, возможно, очень серьезное кровопролитие… Только я не пойму…

– Чего?

– Какое отношение ко всему, вами сказанному, имеет наш предстоящий поединок с колдуном Танаделем?

– Самое прямое. Мы не должны идти на открытый конфликт с магией. Не должны устраивать показательных выступлений. А знаешь почему? Потому, что в глубине души (или того, что им заменяет бессмертную душу) они все знают: мы сильнее. Уж если они от одного упоминания о Ковчежце трясутся так, словно это атомная бомба…

– Для них, пожалуй, это и есть атомная бомба. Владыко, но я не понимаю почему…

– Емельян, помнишь, к нам в собор назначили служить иеромонаха Даниила? Юн был, горяч, только что из семинарии, и видно, что искренне на пастырское поприще вступил, а не из тщеславия или выгоды… Он, когда вник в ситуацию, за голову схватился, завозмущался: как это, магия в городе торжествует и безнаказанно действует? И что же удумал, оголец: стал по воскресеньям после службы проводить в каком-то клубе на окраине города диспуты о вере и магии. Сначала на его диспуты только верующие ходили. А потом как-то заявилась ведьма одна, Виктория Белоглинская, не слыхал про такую?

– Кто ж про нее не слыхал…

– У них с Данилой такие споры шли, в клубе дым столбом стоял! Прямо дуэль! И народ-то стал к Данилиным аргументам склоняться, думать: а так ли хороша магия и так ли плоха вера? А потом ты помнишь, что с Данилой стало…

– Помню, но правды не знаю.

– Мэр со мной имел личную беседу, в которой прямо заявил, что любые споры и дебаты между теми, кто придерживается оккультизма, и теми, кто ему противится, вредны для общего морального настроения города. И это надо прекратить, иначе они с Данилой разберутся по-своему. Что ж, я теперь подневольный. Данилу к себе вызвал и говорю: «Уезжай, отче. Слишком ты светел для нашего темного края. Даю тебе награду и перевожу своей архиерейской волей в Спасо-Преображенский скит». Там теперь Данила и служит, а меня с тех пор каждый нищий у соборных ворот презрением окатывает, потому что очень Данилу все любили. Да что нищие! Ко мне ведь та ведьма Белоглинская приходила самолично!

– Как это?

– Устроила архиерею скандальозу. Как вы смели, говорит, выслать этого человека из города, он один тут душой честный, с ним и поспорить приятно! Вы здесь, мол, все продажные и шкурники – что маги, что архиереи! И как начала заговоры шептать – в зимнем небе гром загрохотал и радуга повисла!

– А вы?

– Послал ее к мэру. Вежливо. Мэру, говорю, нашему свои способности показывайте, он до фокусов охочий… А уж куда ее послал мэр, то мне не ведомо. Только вот уж года три, почитай, как об этой Виктории нет ни слуху ни духу… Так вот к чему я тебе это рассказываю, отче Емельяне. Не должно быть твоего поединка. Запрещено это мэром. Ибо если случится что-либо подобное между нами и теми, быть в нашем городе всеобщему побоищу. Это как снежный ком – будет нарастать и нарастать. И кто знает, может ведь и за пределы города выйти.

– Неужели это так серьезно?

– Именно. Кажется – глупость, мелочь. Но верь мне, они только и ждут удобного повода, чтобы устроить нам всем… поединок. Мы же им бельмо на глазу.

– Ну, они для нас тоже не радость несказанная.

– И тем не менее. Знаешь, как они рассуждают? Мэр мне как-то статистику приводил. В России, оказывается, православных служителей и православных же верующих в четыре раза больше, чем всех вместе взятых представителей оккультного направления. Начиная от мертвяков и кончая продавцами ароматических палочек в теософских магазинах!

– Не может быть! – потрясенно воскликнул протоиерей Емельян. – А что же наши современные богословы говорят со скорбью, что в России за последние годы самой массовой религией стало язычество? И разве это не так на самом деле? Посмотрите хотя бы на прилавки книжных магазинов! Что там выставлено! Учебники по гаданию, энциклопедии колдовства и ясновидения, пособия по астрологии, шаманизму и «эзотерическим верованиям предков»! А псевдомистические трактаты вроде Кастанеды! А «Черная библия» Лавея! А неоязыческие учения Хаббарда!

– Однако, отче, ты осведомлен… Видно, часто по книжным магазинам ходишь.

– Не вижу в том ничего для сана своего предосудительного. Надо знать, чем, какой духовной пищей кормятся наши соплеменники… Но сейчас не о том. Ни в одном магазине книжном вы не найдете «Лествицу» преподобного Иоанна, книги Иоанна Златоуста, Феофана Затворника, Иоанна Кронштадтского…

– Знаешь, отче, я думаю, это правильно, – сказал архиерей.

– Как это?

– Если кому-то и нужен Иоанн Кронштадтский, то есть кто созрел до понимания, что ему нужно прочесть труды этого святого, тот зайдет и в церковную лавку, ног не оттопчет. А метать бисер перед свиньями… Не могу представить, чтоб Тихон Задонский соседствовал на одном прилавке с каким-нибудь оккультистом. Неправильно это.

– Владыко, вот вы сказали, что сочувствующих православию в России больше, чем оккультистов. Хм. Да, в храмы ходят. Но наблюдаю я, что гораздо быстрее, чем число наших прихожан, растет когорта неоязычников, оккультистов и сектантов.

– Сектанты – это вообще отдельный разговор.

– Да, конечно. Но я вот что хочу сказать по поводу сравнений. Вроде все согласны с тем, что православие – духовная сокровищница России, даже наш мэр с этим согласен, недаром разрешил на воротах нашего кремля икону Богоматери Одигитрии повесить, хоть и выходят эти ворота прямо на окна его кабинета… Но почему же в реальности так мало тех, кто хочет себе духовных богатств именно из этой сокровищницы? Подойдите к любому прохожему на улице, спросите: что вы узнали за последние годы о православии? Знаете, куда вас этот прохожий пошлет?

– Ну, меня-то не пошлет, я как-никак архиерей…

– А вот в этом я сомневаюсь.

– Да как ты смеешь? Старый греховодник… Смотри, оттаскаю за бороду-то, поучу посохом по спине… Ладно, прости, отче, говори дальше свою мысль, не отвлекайся.

– Да я, собственно, вот что хотел сказать. Вера ведь чем проверяется? Вот хочется тебе сотворить гадость, зло какое, и все условия для творения этой гадости есть, а не сделаешь ты этого не потому, что боишься суда людского, а потому, что тебе перед Богом стыдно. Но мало кого этот стыд перед Богом остановит. Мало кто, оказавшись в ситуации выбора, в ситуации, когда зло и месть едят душу, а надо сохранить в себе нечто человеческое, обратится за советом к Евангелию либо Корану, спросит иерея или муллу. Нет. Человек пойдет к ясновидящим, к гадателям, к колдунам. Так что мы давно живем в стране победившего оккультизма, владыко. И это так, даже если нас в четыре раза больше. Архиерей на эти слова подчиненного мрачно опустил голову. Помолчал. А потом тряхнул гривой седых волос, сверкнул властными очами, стукнул посохом:

– Нет, Емельян! Не все так мрачно, как ты рисуешь! Все равно оккультисты в меньшинстве. Иначе бы они не были такими трусливыми!

– Разве они трусливы?!

– Трусливы! Ибо им приходится бояться и Бога, о существовании которого они тоже осведомлены, и своих демонов, которые в любой момент могут распоясаться и перестать им, колдунам и гадателям, служить. Были б они не трусливы, давно бы смели нас с лица земли, устраивали бы одни магические войны! Поэтому из-за своей трусости любое действие по ущемлению своих эфемерных прав могут расценивать как гонения. Представь, какой крик подымется: попы вышли на тропу войны и гонят на костры всех инакомыслящих! Ты вспомни, какие были вопли, когда Рерихов от Церкви отлучили.

– Так их не зря отлучили.

– Ага, только ты объясни это среднестатистическому обывателю, который всего-то и знает, что Рерихи что-то говорили о культуре и были в Индии. А то, что их учение оккультно и пронизано идеями антихристианскими и даже люциферическими, – это обывателю неинтересно. Богословие да философия – не булка с маком, за раз не прожуешь, тут думать надо, изучать, сопоставлять, делать выводы. А интересно это обывателю? Обывателю интересно попов поругать: пьяницы, тупицы, мол, блудники, стяжатели, у Креста Христова разделяют ризы Его и об одежде Его мечут жребий. Да, еще мы, конечно по обывательскому мнению, жуткие противники культуры, науки и прогресса.

– Однако если бы оккультисты объявили открытую войну Церкви, это никого бы не смутило. С Церковью воевать модно. Попов осуждать модно. И кидаться словечками вроде того, что христианство полно отсталых и негуманных догм, тоже модно. Всегда легче осудить и отвергнуть, чем попытаться понять. Понять хотя бы, а в чем же состоит та или иная догма и почему она так важна для христианства. Не говоря уже о том, чтоб защитить. Вот хоть этот чернокнижник. Пришел в храм Божий как ни в чем не бывало, проповедь прервал, со мной говорил нагло, вызов кинул, и никто из прихожан даже не осмелился его взять под локоток и из храма вывести! Если уж верующие так трусят, что говорить тогда о неверующих. Хотя… нет, это, наверно, не от трусости. От внезапности. Потому что явился этот колдун словно тот самый гром середь зимы, все и оцепенели…

– Ладно, не будем разговора затягивать. Надеюсь, ты меня понял. Откажись от дуэли, отче. Отец Емельян вздохнул и склонил голову:

– Владыко, я ведь не камер-юнкер, если и откажусь от дуэли, чести своей тем не уроню. Сделаю по слову вашему. Тем паче что послушание важнее чести. Честь – понятие, светскими людьми придуманное. А после всего, что вы мне рассказали… Вам куда тяжелее крест нести приходится. Только что же сам-то мэр?

– А что он?

– Почему он меня не вызовет и самолично поединок не запретит? Сомневаюсь, что он до сих пор не в курсе. К тому же, сдается мне, что Танадель – колдун приезжий. И как приезжему ему надо ознакомиться с городскими правилами. И ему также мэр должен запретить этот поединок.

– Думаю, Торчков выжидает, – произнес Кирилл. – Хочет знать, какой я шаг предприму. Подставлю своего священника под удар или нет. Так на, выкуси, служитель преисподней! Не будет этого! Не дам я протоиерея Тишина на растерзание какому-то Танаделю.

– Я понял вас, – кивнул отец Емельян. – Поединок не проводить. Послезавтра я явлюсь на Желтый мыс и скажу Танаделю, что отказываюсь с ним сражаться. Но если…

– Что?

– Если этот колдун меня вынудит? Если поставит такие условия, при которых я должен буду…

– Станем молиться, – сурово прервал владыка Кирилл, – чтобы таких условий не было. – Помолчал. Вздохнул тяжело: – Ну вот и поговорили. Держись, отче. Сейчас я мертвяка сего возставлю и на тебя при нем гневаться буду. Терпи.

Емельян склонил голову.

– Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело, – размеренно проговорил архиерей стихи из псалма сто восемнадцатого, читаемого особливо на помин души. – Паче враг моих умудрил мя еси заповедию Твоею, яко в век моя есть… Стопы моя направи по словеси Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие…

Покуда звучал псалом, усохший скелет у ног владыки Кирилла обрел вполне живописную телесность и опять превратился в мрачноватого, но все ж симпатичного келейника. Симпатичный живой мертвец с некоторым подозрением глянул на архиерея. Тот кивнул ему ласково:

– Спасибо, Роман, хорошо ты мне руки размял, кровь разогнал, совсем другое дело. А ты, отче, – грозным голосом рыкнул архиерей на Емельяна, – смотри у меня! Еще раз на тебя пожалуются и обвинят в неблагочестии – отправлю за штат! А то и вовсе лишу сана! Будешь расстригой на вокзале сортиры мыть! Прочь ступай с глаз моих!

– Простите, владыко, – низко поклонился отец Емельян.

– Бог простит! Иди, служи верно! И помни о том, что я тебе сказал! Роман, проводи его!

…Архиерей с тоской поглядел вслед уходящим, а потом прошептал:

– Что будет, о Господи! Сердцем чую, не отделаемся мы легко от этого Танаделя!

А келейник Роман, выпроводив отца Емельяна, выудил из складок своего подрясничка маленький, похожий на серебряную рыбку сотовый телефон, набрал номер и проговорил в трубку неживым, противным голоском:

– Это вы, господин? Они поговорили. Главный убедил его отказаться от поединка.

Спрятал трубку и коварно блеснул своими свинцовыми глазами неотпетого мертвеца.

От архиерея отец Емельян выходил в смятенных чувствах. Доселе совершал он служение свое, не касаясь суровых материй городской политики. Ан вышло иначе – политика сама явилась на порог к мирному иерею и сурово стребовала с него занять подобающую убеждениям позицию.

«Искушений не надо бояться, – думал иерей. – Нельзя без них жизнь прожить. Надо только просить Бога о том, чтоб дал силу выстоять в этом искушении… И как я все же глуп и горд, старый я гриб! Не захотел лица перед прихожанами потерять, принял вызов колдуна, будто воинственный рыцарь! А теперь выходит один стыд – объявить о своем отказе. Что ж, пусть стыд, пусть чернокнижник позлорадствует. Мой стыд – это не стыд всей Церкви…»