Текст книги "У старых грехов тени длинные"

Глава 9

Дни полетели один за другим смазанной, как с сиденья карусели, картинкой. Федора Игнатьевна назначила Светлану ответственной за проведение новогоднего корпоратива и велела каждую пятницу после обеденного перерыва устраивать в конференц-зале прием предложений. Под бдительным оком начальницы к Светлане потянулись с предложениями и идеями сотрудники из других отделов. Профсоюзный босс Слепцов предложил провести шуточную эстафету с передачей морковки вместо эстафетной палочки. На что главбух Ираида Ивановна, женщина в возрасте и телесах, так мрачно повела массивной челюстью, что Слепцов подавился воздухом и пулей выскочил вон. Такой же неласковый прием получила хорошенькая Петрова из дошкольного отдела с идеей конкурса красоты. Сама Ираида Ивановна внесла свою лепту в общее дело предложением украсить стены актового зала декорациями «карликовых пальм». Федора Игнатьевна свела начальственные брови к переносице и рявкнула, что «карликовыми бывают не пальмы, а березки в тундре, на родине Ираиды». Бухгалтерша удалилась, бурча про себя, что «карликовым бывает что угодно, в том числе и диктаторы». Светлана прыснула в кулак и нарисовала в углу листа предложений карликовую пальму с кривым, чахлым стволом и повесила на нее гигантскую морковку.

Дома дела обстояли немного лучше. Вита с неохотой вернулась на танцы, и хотя по-прежнему пряталась в своей берлоге, но уроки уже делала. Светлана связалась с каждым предметником и по вечерам контролировала выполнение заданий. Геннадий тоже был занят на работе, приходил домой поздно, по выходным запирался в кабинете, а когда появлялся, то рассеянно отвечал на вопросы и вообще вел себя как сам не свой.

В субботу Светлана проснулась поздно. Геннадий уже давно встал, и даже широкая деревянная чаша на тумбочке, в которую он складывал мобильник и ключи, была уже пустой. Такой же пустой была у Светланы голова после двойной дозы снотворного, а все потому, что посередине ночи навалился кошмар. Похожий на гибрид человека и волка монстр, голая человеческая грудь и гигантская лохматая волчья голова, вонзал в кого-то клыки, метались по земле длинные темные волосы жертвы.

Светлана проснулась в два часа, продрогшая, как мышь после наводнения. Геннадий помог ей сесть, подложил под спину мокрую то ли от пота, то ли от слез подушку и принес с кухни чашку воды. Светлана съела вторую таблетку снотворного и провалилась в зеленую, мутную жижу сна. Вдалеке забулькали, заныли голоса, несколько раз казалось, что в комнату пришла Вита. Остаток ночи прошел в борьбе с самой собой, Светлане чудилось, что она пытается пальцами раздвинуть веки, потому что боится на них наступить. Сон не имел никакого смысла, но был лучше, чем кровавый человек-волк.

Светлана дотянулась до цилиндра упаковки снотворного на тумбочке и вытряхнула содержимое на ладонь. Осталось всего десять плоских подушечек с надрезом посередине. В начале декабря Светлана была уверена, что упаковки хватит до февраля. Она ссыпала таблетки обратно в упаковку и с такой силой долбанула по крышке, что заныла рука.

После горячего, почти обжигающего душа и растирания жестким полотенцем в тело потихоньку вернулась энергия. Светлана оделась и пошла на доносившийся с кухни запах свежего кофе. По выходным Гена варил настоящий кофе из зерен. Сначала методично молол зерна в ручной мельнице, затем заливал их, обязательно фильтрованной, водой и варил в пузатой медной турке. По мнению Светланы, которое она держала при себе, запах получался куда лучше, чем вкус.

Тихо-тихо заскрипели под ногами половицы в коридоре, обсуждая непутевую жену хозяина. Светлана рысцой добежала до кухни и с треском раздвинула бамбуковые жалюзи. Хмурое, туманное утро безразлично заглянуло в окно и слегка разбавило темноту.

Светлана включила свет, поставила чайник и закинула хлеб в тостер. Достала тарелку и разрезала вчерашнее вареное яйцо. Может быть, яйцо не было вчерашним, поверхность желтка выглядела серо-голубой и совсем неаппетитной. Или дело было в том, что Геннадий положил плошку с вареными яйцами на верхнюю полку холодильника, где температура была самой низкой. Светлана размяла яйцо вилкой, добавила ложку сметаны, приправила луком из банки и намазала смесью тост. Даже в соленом виде дикий зеленый лук поднял настроение, напомнив о лете, выжженной солнцем сухой траве и бездонном, бледно-голубом небе. Светлана вытащила из укромного места банку растворимого кофе, насыпала ложку в чашку, залила кипятком и щедро плеснула сверху молока. Геннадий осуждал ее «плебейские» привычки, и поэтому Светлана пила свои «помои», только когда оставалась одна.

После завтрака Светлана выключила на кухне свет и пошла к себе в комнату, по пути включая везде свет. Разумеется, электрическое освещение не могло разогнать зимнюю тьму, но искусственные мини-солнца хотя бы удерживали ее на дистанции и приносили иллюзию тепла и жизни. Светлана быстро прошла мимо зала, оборудованного всем, чему так радовалась два года назад, а теперь отказывалась пользоваться Вита. Износостойкий дубовый паркет, два идеально состыкованных зеркала на полстены и двухуровневый балетный станок с тиковыми поручнями диаметром в «оптимальные» пять сантиметров. Светлану особенно огорчало, что Вита только сейчас доросла до поручней, заказанных дальновидным Геннадием «на вырост».

Соседняя с пустующим уже которую неделю танцевальным залом комната была любимым Светланиным местом в доме, чувство, которое Геннадий не разделял и как-то оговорился, что Небольшая комната использовалась для всего подряд, превращаясь по очереди в читальню, пошивочную мастерскую, мини-спортзал и комнату отдыха. На стене до сих пор висело большое зеркало, перед которым маленькая Вита разучивала первые балетные позиции. В прошлом году Светлана попросила электрика Колю с работы об услуге, и теперь выключатель на стене одним махом зажигал все лампы в комнате: люстру на потолке, торшеры по углам, встроенные в раму большого зеркала светильники и настольную лампу на столе. Геннадий говорил, что, дай ей волю, она каждую комнату превратит в «операционную».

Светлана устроилась в кресле под торшером и достала из корзины Виткин свитер. Было бы гораздо проще распустить связанное, если бы она сметала швы на крючок, а не сшила на нить. К тому же нить для сшивания совпадала по цвету с шерстью, из которой был связан свитер, и опознать ее можно было только по небольшому синтетическому блеску. Светлана достала из коробки со швейными принадлежностями распарыватель и принялась за работу. Один распоротый стежок за другим, распался манжет, за ним – кусок рукава. Что и говорить, дурная голова не давала покоя ни ногам, ни рукам. Свитер был связан всего на четверть, когда стало ясно, что он слишком узкий, но Светлана продолжила вязать. Понадеялась, что к тому времени, пока она закончит, Вита чудесным образом вернется в свою прежнюю форму. Тетя Маша как-то сказала, что, как и мама, Светлана любит «выдавать желаемое за действительное», и, если бы не упорное мамино желание видеть в людях только лучшее, она не связалась бы с таким человеком, как их отец. Даже сейчас сравнение обожгло душу. Надежда на лучшее плохо вязалась с самоубийством. Когда именно мама перестала с оптимизмом смотреть в будущее?

Вдалеке отворилась дверь Гениного кабинета, крякнули половицы. Светлана прислушалась. Снотворное тому было виной или что-то еще, но вдруг почудилось, что по коридору шагает кто-то властный и… жестокий. Медленные тяжелые шаги прошли гостиную, притормозили возле кухни, миновали танцевальную комнату. По загривку скользнул ниоткуда взявшийся холодок, Светлана сжала в кулаке пластиковую ручку распарывателя и направила свое жалкое оружие жалом к двери.

– Ты тут? – в дверной проем заглянуло раскрасневшееся, как после упражнений, лицо мужа.

– Ты дома? – Светлана облегченно утерла лоб, царапнул щеку зажатый в руке распарыватель.

– Так и без глаза остаться можно, – скривился Геннадий.

Светлана разжала потный кулак, распарыватель скользнул вниз и нырнул в щель между сиденьем и подлокотником кресла. Потом поищу, подумала Светлана и вытерла лицо тыльной стороной ладони.

– Возьми салфетку, не размазывай, – покачал головой Геннадий. – Чего ты испугалась-то так?

Он подошел к столу и взял с него коробку с бумажными салфетками.

– Показалось, кто-то чужой, – смутилась Светлана, промокая салфеткой лицо.

Мягкая поверхность салфетки мгновенно впитала кровь. Алые пятна на белом выглядели яркими и неприятно… живыми. Светлана протянула руку за второй салфеткой.

– И кого ты вообразила? – натужно засмеялся Геннадий. – Серого волка? людоеда? Или, погоди, тебе почудилось, что по дому слоняется Синяя Борода!

Светлану обдало жарким, липким стыдом. Одна беспокойная ночь, и ее лихорадит от беспочвенных страхов. Не жена, а больная с галлюцинациями! Мама одной из девочек в Виткином ансамбле давно звала на йогу, мол, дыхательные упражнения хорошо помогают от стресса.

Светлана перевела дыхание и глубоко вдохнула.

Выдохнула.

Вдохнула опять.

Боком, короткими шажками, почти семеня, Геннадий подошел к Светлане и неуклюже постучал ее по плечу.

Светлана перестала дышать.

Геннадий на людях и один на один сильно отличались друг от друга. Зрелый, с виду уверенный в себе мужчина, наедине со Светланой муж иногда вел себя совершенно неожиданно.

Первый раз, когда с ним произошла эта трансформация, они только начали встречаться, и Светлана не знала, как себя вести. Полураздетая, доведенная до исступления его поцелуями и нежностями, она замерла на узкой общежитской койке, боясь пошевелиться. Парень, в которого она была влюблена, исчез без следа, и перед ней возник юный, робкий… мальчик. Перемена была такой внезапной, что Светлана схватила свои вещи и, как была, в колготках и лифчике, выскочила из комнаты. Вечером, пытаясь объяснить соседке, что произошло, Светлана выпалила: «Я малолетних не развращаю», что было совершенной ерундой. Гена был старше ее на четыре года, что в семнадцать лет казалось вечностью. И если уж придираться к формальностям, то малолетней девственницей была она, а не он. Соседняя общага гудела подробностями амурных похождений Гены и его приятеля.

Прошло почти семнадцать лет, но ничего толком не изменилось. Каждый раз, когда Геннадий смотрел на нее этими своими застенчиво-лукавыми глазами, внутри Светланы словно обрывался трос, на котором барахталось ее глупое сердце.

Геннадий вытянул указательный палец и тихонько тронул ее грудь, чуть повыше соска.

– Все-таки какая прелестная у тебя грудь, – сказал он, улыбаясь тихой, сконфуженной улыбкой.

– Крошечная и соски в разные стороны? – подавила дрожь Светлана.

– Это я так сказал?

– Практически сразу, – Светлана прочистила охрипшее вдруг горло, – я все прикидывала, комплимент это или издевательство.

Геннадий обошел кресло, на котором она сидела, и уткнулся ей носом в макушку. Светлана почувствовала, как встали дыбом волосы на загривке.

– Когда мы встретились, – тихо сказал, почти прорычал он, – у тебя были такие коленки острые, порезаться можно было.

– У тебя нос холодный, – поежилась она.

– А губы у меня тоже холодные?

Первый поцелуй обжег шею, Светлана сжала губы, чтобы не вскрикнуть. Каждое прикосновение вызывало острое, почти болезненное ощущение, не разобрать, приятное или наоборот.

– Витка увидит. – Светлана привстала на кресле.

– Она спит. – На плечи легли сильные руки и придавили ее обратно, жаркое дыхание опалило шею, острые зубы прикусили мочку уха. – Девочка моя…

Когда-то давно Светлана видела, как бык осеменяет корову. Корова продолжала жевать, слегка приседая задними ногами под весом пыхтящего быка, и в целом выглядела странно равнодушной, словно происходящее не имело с ней ничего общего. Светлана закрыла глаза и безвольно разжала руки. Наполовину распоротый Виткин свитер мягко сполз на колени. Рука мужа ловко скользнула в вырез футболки, сжала грудь. Сильно, почти до боли. Геннадий раздвинул пальцы и, как клешнями, ухватил, требовательно затеребил сосок.

– Мама?

Дрожащий Виткин голос полоснул по ушам. Светлана ахнула и открыла глаза.

Геннадий дернул рукой. Оглушительно затрещали швы на Светланином бюстгальтере, застежка на ремешке Гениных часов зацепилась за кружева. Светлана ухватилась за ворот футболки и завозилась на кресле, в бедро мстительно впился оставленный без присмотра распарыватель.

Мучительно красная, растрепанная Вита спрятала лицо в ладони и бросилась бежать.

– Вита, подожди.

Поправляя на бегу одежду, Геннадий рванул вслед.

Светлана приподнялась на кресле и выдернула из бедра распарыватель. Боль в ноге была несравнимо меньше боли в душе.

Светлана захлопнула дверцу посудомойки и нажала кнопку с изображением кастрюли. Не только посуде, но и ей самой не повредил бы режим интенсивной головомойки! Развратная корова, вот она кто! Светлана намочила под краном тряпку и принялась с остервенением вытирать стол. По крайней мере, Вита отъела острый уголок от порции мясного пирога и выпила половину чашки чая с лимоном, которые Гена отнес ей в комнату. Присутствие аппетита давало надежду на то, что все закончится хорошо. После злополучного разговора про «кредо» Вита неделю жила на крекерах и воде. Дочь уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что у «родаков» может быть личная жизнь. Светлана выключила на кухне свет, прокралась по коридору до особенно скрипучих половиц у дочкиной комнаты и прислушалась у двери. Внутри продолжал бубнить что-то успокаивающее Генин голос. Вита не отвечала. Через старую замочную скважину пробивался свет, вдруг показалось, что на двери пляшет огненная девочка: круглая голова и платьишко. Светлана развернулась и на неустойчивых цыпочках побрела к себе в спальню.

Снотворное действовать пока отказывалось, только сгустились краски, язык во рту стал большим и неповоротливым. Вместо сна пришло воспоминание. Нежное, как пушистый котенок. Котенок с крошечными острыми коготками.

Тихо-тихо плескалась речная волна о борт теплохода, задумчиво смотрели вниз на туристов застывшие глыбы каменных Ленских столбов. Заходящее солнце позолотило воду огненным блеском, Светлана стояла на палубе второго этажа и, приложив козырек ладони к глазам, смотрела на берег. Шестилетняя Вита играла камушками: трепетал от приседаний волан платьица, переступали по камням и песку крепкие ножки в белых носочках и лакированных красных сандаликах. Чуть дальше со слегка озадаченным выражением лица, словно в первый раз увидел собственного ребенка, стоял одетый во все светлое Гена. Кто бы мог подумать, что это было последнее по-настоящему беззаботное лето.

Через два дня после возвращения домой Вита начала писаться в кровать. Светлана сшила стопку фланелевых простыней (они лучше впитывали), натянула на матрас водонепроницаемый чехол. Вита тревожно перебирала во сне ногами, словно пытаясь убежать, и без остановки стонала. Светлана беспомощно держала ее за руку, пытаясь угадать нужный момент, чтобы разбудить, но постоянно опаздывала.

В те редкие мгновения, когда Вита спала спокойно, Светлана дремала на кресле и видела кошмары. Плакала, забившись в угол, мама с маленькой Аидой на руках, на них наступал не похожий на себя отец. Светлана просыпалась, зажимая уши ладонями, щупала Виткину неизменно мокрую и уже холодную постель.

Неизвестно, как долго бы все продолжалось, если бы не вмешался Гена. Он отправил Светлану к знакомому врачу за снотворным и начал сам дежурить по ночам у постели дочери. В тот год Вита перестала выглядеть как малышка, вытянулась и похудела. Пропали детские щечки, исчезли ямочки на прежде пухлых коленках. Светлана вспомнила, какими тонкими были Виткины ключицы, и захлебнулась от жалости. «Наш гадкий утенок превращается в лебедя», – сказал тогда Гена. Нечто похожее происходило опять. И снова, как и тогда, рядом с Витой была не она, а муж. Все важное, что происходило с дочерью, проходило без участия Светланы.

Глава 10

Весело топоча и качая обшитыми поролоном проволочными рогами на голове, пронеслись по сцене в последний раз «олени» в белоснежных пачках. Зал разразился дружными рукоплесканиями. Сидевшие по левую руку Светланы Трофимовы – крепкий, как пенек, Василий и его энергичная, округлая в правильных местах жена Лиза – хлопали громко и в унисон. Справа методично, не прикладывая лишних усилий, аплодировал Геннадий. Так и не определившись, к кому присоединиться, Светлана сбивчиво забила в ладоши. Вдруг нахлынуло, несмотря на толпу вокруг, острое чувство одиночества.

На сцену вместе с участниками на поклон выбежала, грациозно мелькая коленками в разрезе длинного в блестках платья, Белла Георгиевна. В глубоком декольте взволнованно заметались мячики грудей.

– Спасибо за внимание, – объявила она грудным голосом с сильным кавказским акцентом, – наш новогодний концерт окончен.

– Э-эх, – причмокнул губами возле Светланиного уха Василий, – смачная женьчина, и нос – как рубильник. Уважаю!

– Уважительный ты наш, – Лиза толкнула мужа в бок локтем, – у кого что болит, тот о том и говорит!

Светлана заметила, как на лице Геннадия дрогнула сердитая жилка. Они с Василием дружили с детского сада, но жену приятеля Геннадий недолюбливал и называл Лизу сплетницей. Светлана ему верила и долго избегала общения со словоохотливой Лизой. Они сблизились два года назад, когда Вита перешла в гимназию, где работала Лиза, и их дочери оказались в одном классе. Пару недель назад Светлана даже решилась послушаться Лизиного совета и записалась на йогу.

Василий разочарованно пощупал свой похожий на кнопку нос и перегнулся через Светлану к Геннадию:

– Ну как, собираешься открывать охотничий сезон? Говорят, в этом году будет много уток.

– Хотелось бы, – уклончиво сказал Геннадий.

Светлана достала платок и украдкой вытерла вспотевшую шею. Надо было снять меховые унты и переобуться в туфли, как это сделала мудрая Лиза.

– Эх, – Василий укоризненно потряс коротким пальцем под носом у Светланы, – какой же ты охотник? У мужчины должен быть инстинкт, воля к борьбе!

– Как-то мы неправильно сидим, – пробормотала Светлана, вжимаясь в кресло.

– Все в порядке у меня с инстинктом, – фыркнул Геннадий.

– Я не работу имею в виду, деньги и положение, это все хорошо, каждый тебе скажет, – махнул рукой Василий. – Охота будит в человеке кровь, заставляет дышать полной грудью!

Василий демонстративно раскинул короткие руки, Лиза успела ухватить мужа за рукав в сантиметре от Светланиной груди. Василий послушно сложил руки и продолжил говорить.

Светлана поблагодарила Лизу глазами и кивком показала на сцену.

– Сейчас. – Лиза зарылась с головой в огромную кожаную сумку и вынырнула с фотоаппаратом в руках.

– Уходишь? – придвинулся к Светлане Геннадий.

– Посмотрю, что Витка делает. А ты?

Геннадий кивнул на увлеченно жестикулирующего Василия и шутливо закатил глаза.

За закрытым занавесом продолжала кипеть жизнь. Щебетали голоса, отстегивались рога, шуршали юбочки. Вита неподвижно стояла у стены, каждая складка, обтянутая черным трико, четко виднелась на фоне нарисованного на заднике заснеженного поля.

– Броши, браслеты и нашейные украшения собираю я! – зычно скомандовала за спиной Белла.

Мимо Светланы пронеслась группка в шифоновых шароварах и кисейных топиках. Светлана с усилием удержала вздох. Страусиные броши, на которые она разорилась осенью, замечательно смотрелись на чужих тюрбанах. Витка в восточном танце участия не принимала. После пропущенных и «ленивых» репетиций Белла многословно поблагодарила Светлану за «реквизит» и перевела Виту во второй состав.

– Ничего не снимайте, – скомандовала Лиза, – сначала фотографироваться!

Девичья стайка задвигалась: выпрямились плечики, сложились бантиком подведенные для сцены губы, запорхали наклеенные ресницы. Двигаясь медленно, как во сне, Вита подошла ближе, спряталась в задний ряд и подняла голову. Дрогнул, как перед плачем, округлый подбородок, губы растянуло судорогой насильственной улыбки.

Знойная Белла встала в центр и приняла элегантную позу. Сухо застрекотал, втаптывая в пол Светланину душу, настроенный на серию снимков Лизин фотоаппарат.

Глава 11

На полу мусором лежали конфетти, над незанавешенным окном кухни, похожим на вырубленную в темноту дыру, бездумно бегали огоньки новогодней гирлянды. После шума вечеринки дом вдруг показался Светлане неестественно мрачным и притихшим, словно выдернули батарейку из механического Деда Мороза. Праздники, а особенно Новый год, были странной штукой. Чем больше сил уходило на подготовку, тем больше разочарования Светлана испытывала потом. Чего она, собственно, ожидала? Новогоднего чуда? Честно говоря, корпоратив на работе принес больше удовольствия, чем праздник дома. Хорошенькая Петрова в костюме Снегурочки раздала детям сотрудников подарки. Юркий Слепцов спел известную якутскую песню про дождинки. Выбор песенной темы хотя и не имел никакого отношения к Новому году, но зато с лихвой компенсировался прочувствованным исполнением, и в душе Светланы зазвенел нежный, добрый колокольчик. Вечер закончился тем, что Ираида из бухгалтерии и Федора Игнатьевна выпили на брудершафт, Ираида подхватила кокетливыми пальчиками край плиссированной юбки и выдала такой канкан, что содрогнулись стены.

Светлана взяла с подноса тарелку и очистила ее от объедков. Кусок недоеденного торта шмякнулся в ведро с укоризненным звуком, перед глазами возникло осуждающее лицо тети Маши. Выкидывать еду казалось той не меньшим грехом, чем вранье. Светлана переложила остатки селедки под шубой в пластиковый контейнер и спрятала в холодильник. Слава богу, салатов, с которыми помогла Лиза, осталось всего ничего.

Чем больше Светлана узнавала Лизу, тем больше недоумевала, за что Гена так ее не любит. Василий с Лизой жили лучше, чем многие, сегодня на вечеринке, выходя из-за стола, Василий с удовольствием ткнулся жене носом в макушку. Нечаянно подсмотренная сцена заставила Светлану улыбнуться и в то же время слегка царапнула душу. Трофимовы были вместе чуть дольше, чем они, но до сих пор держались при людях за руки, а круглое лицо Василия расцветало каждый раз, когда он смотрел на Лизу. В отличие от друга детства Геннадий находил публичное проявление чувств дурным тоном. До знакомства с Лизой Светлане не приходило в голову посмотреть на себя со стороны.

– Последняя порция. – Геннадий принес из гостиной стопку грязной посуды и поставил возле мойки. – Что делать со скатертью? Положить в грязное белье?

– Какой ты догадливый…

– Не знаю, чего ты дуешься, – добродушно сказал он, – все прошло на ура, профитроли с лососем имели большой успех.

– Спасибо Интернету, – пожала плечами Светлана.

– Интернет или нет, но жена тойона просила рецепт. – Геннадий удовлетворенно прищурил глаза.

– Неужели она готовит? С такими-то ногтями? Что еще она нашептывала тебе в ухо?

– Хорошие отношения с начальственными женами – залог моего стабильного будущего, – наставительно сказал Геннадий, – ты, надеюсь, не воображаешь, что я добровольно ухаживал за такой… зрелой матроной.

На его лице мелькнуло почти брезгливое выражение.

Светлана выпустила из рук бокал, он тренькнул о соседний, но не разбился, а благополучно приземлился на силиконовую решетку посудомойки.

– Только не надо бить посуду, – усмехнулся Геннадий. – Мне казалось, она тебе не нравится.

– С чего ты взял? – горячо возразила она. – Я, конечно, не в восторге от тетенек с маслеными глазками, но…

– Но?

Светлана смешалась, удивляясь своему желанию защитить сановную мадам Феофанову, весь вечер бешено флиртовавшую с каждым оставленным без присмотра мужиком.

– Она замечательно сохранилась, – выпалила она, игнорируя насмешливо поднятую Генину бровь, – я бы не отказалась так выглядеть в ее годы.

– Зачем тебе ее годы? – поморщился он.

– Все там будем, – нарочито беззаботно сказала Светлана, чувствуя, как ширится в душе дыра, куда ускользают остатки праздничного настроения.

– Витка уже развернула подарки, – сказал Геннадий, – пошли смотреть?

– Натуральный шелк? – Светлана ткнула пальцем в полу игривого пурпурного халатика с высокими разрезами.

– Искусственный, если тебе от этого легче, – с обидой пробурчал Геннадий, – и можешь скандалить в полный голос. Витка спит, никто тебя не услышит.

– Это все, что ты можешь сказать в оправдание? – растерянно спросила Светлана. – В нашем доме прекрасная звукоизоляция.

– В оправдание? – Геннадий вздернул брови. – Витке почти тринадцать.

– Двенадцать! Ребенку двенадцать лет, – задохнулась от возмущения Светлана, – ты на самом деле не понимаешь или притворяешься?

Она схватила халат и с силой бросила на пол, вздулась красным парашютом невесомая ткань.

– Погоди. – Геннадий подхватил халатик в воздухе прежде, чем тот коснулся ковра. – Разве тебе не хотелось в этом возрасте всяких женских штучек?

Вопрос сбил Светлану с толку, она затопталась на месте, чувствуя себя лошадью в крошечном загончике.

Геннадий выровнял края халатика и разложил его на кровати: один рукав поднял наверх, второй направил вниз, длинным шелковистым полам придал форму бегущих ног.

Светлана застыла на месте, не в силах отвести взгляд, каждая линия, каждая складка словно повторяла изгибы Виткиного тела.

– Смотри, какая прелесть, – сказал Геннадий, затягивая пояс.

Светлана прикрыла глаза.

Когда она открыла глаза опять, рукава халатика на кровати были сложены в недоуменный жест.

– Мама сердится? – спросил Геннадий, имитируя детский голос.

– Мне казалось, – запинаясь, сказала Светлана, сомневаясь в каждом слове, – халат выглядит слишком… провокационно.

– Что во мне провокационного? – подбоченился халатик.

Геннадий продолжал говорить тонким голосом, от звука которого у Светланы пронесся по спине холодок.

– Прекрати, – поежилась она. – Ты разве не думаешь, что родители должны ограничивать ранний интерес к…

– К сексу? – спросил Геннадий своим обычным голосом. – Секс – естественная человеческая потребность. Сколько лет было Аиде, когда произошла эта история…

– Пятнадцать, – перебила его Светлана, – Аиде было пятнадцать, а мальчику – четырнадцать.

– Ромео и Джульетта. – Геннадий прилег на кровать параллельно халатику и сладко, до хруста потянулся. – Какие мы с тобой невыносимо старые!

Он неторопливо сложил халат в упругий треугольник и отложил в сторону.

– Светик мой ясный, – ласково сказал он, – давай не будем портить чудесную новогоднюю ночь беспочвенными обвинениями.

Не нравится тебе мой подарок? Я Витке еще унты новые заказал, ты говорила, старые трещат по швам. Тебе сейчас снотворное принести или попозже?