Текст книги "У старых грехов тени длинные"

Глава 12

Прошли поздние елки, иссяк тоненький ручеек гостей. Туман за окном сгустился и перестал быть прозрачным, поселок застыл в ожидании конца новогодних каникул.

– У меня уже лицо болит от улыбок, – Геннадий раздраженно вытянулся на кровати, – скорей бы уже все на работу вышли.

При всей своей внешней открытости Геннадий не любил, за редким исключением, принимать гостей у себя. Дом должен был оставаться крепостью, в которую редко захаживали чужие.

– Ты же никого не видел, неделю не выходил из своей берлоги. – Светлана достала из шифоньера два свитера, приложила к себе кашемировый свитер и посмотрелась в зеркало. Когда-то давно шоколадный цвет красиво подчеркивал волосы и глаза. Теперь он подчеркивал мешки под глазами и ненакрашенные ресницы.

– Кто-то еще придет? – сварливо спросил Геннадий. – Не дом, а проходной двор.

– Во сколько ты вчера лег спать? – перевела разговор Светлана. – Обедать будешь?

– Я серьезно, – нахмурился он, – кто у нас сегодня в гостях?

– Витка собиралась с подружками в кинотеатр на «Щелкунчика», там отопление починили, – слегка виновато объяснила Светлана, – я думала сбегать к Лизе.

– Леночка с Витой проводят слишком много времени вместе, – раздраженно сказал он.

– Лена хорошая девочка, – вздохнула Светлана, – Витка любит, когда она приходит в гости.

– Как скажешь. – Геннадий пожал плечами и уставился в потолок.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– Любят же женщины задавать этот вопрос, – сказал он слегка повеселевшим голосом, – ни о чем я не думаю.

– Ты больше не сердишься? – обрадовалась Светлана.

Скрипнула дверь. В щелку заглянул настороженный Виткин глаз.

– Мы уходим, – сообщила Вита, – можно, я после кино пойду к Лене в гости?

Геннадий скорчил лицо.

– Хорошо, только ненадолго, – сказала Светлана, – не забудь взять телефон.

– Я уже взяла! – облегченно выкрикнула Вита и сорвалась с места. Затопотали по коридору удаляющиеся шаги.

Где-то вдалеке восторженно пискнула Леночка.

Геннадий вскочил с кровати и рывком сбросил с себя пижаму.

– Ты куда? – удивилась Светлана.

– Закрою за ними дверь. – Геннадий набросил халат и вышел, плотно притворив за собой дверь.

Светлана положила коричневый свитер обратно в шифоньер и подошла к зеркалу. Второй свитер, зеленый в цветную крапинку, напоминавший малахит, сидел намного лучше и придавал глазам неожиданную глубину. Светлана улыбнулась своему отражению. В отличие от мужа ей не хотелось сидеть в четырех стенах. Жизнь в Оломске наконец-то начинала ей нравиться.

За закрытой дверью защебетали детские голоса. Геннадий явно сказал что-то смешное, звонко захохотала Леночка, следом, нехотя, присоединилась Витка.

Ухнула, закрываясь, тяжелая внешняя дверь.

Как ему удается находить с ними общий язык, с легкой досадой подумала Светлана. Что такого можно им сказать, чтобы вызвать такой искренний смех? Утром она пересказала девчонкам прочитанную в Интернете шутку, получилось плоско и не смешно. Леночка, конечно, вежливо заулыбалась, но беспощадная Витка закатила глаза и громко фыркнула. Светлана даже и не расстроилась. По крайней мере, дочь больше не смотрела на нее непримиримыми, злыми глазами.

Ни шороха, ни скрипа, в отличие от нее, Геннадий знал отчий дом как свои пять пальцев и при желании мог пройти по коридору, не наступив ни на одну ворчливую половицу. Дверь широко распахнулась, засунув руки в глубокие карманы халата, Геннадий боком протиснулся в спальню.

– А вот и мы, – объявил он, улыбаясь во весь рот.

– Вы? – не удержалась Светлана. – С каких пор ты говоришь о себе в третьем лице?

Геннадий подошел ближе и распахнул халат.

Светлана вздрогнула от неожиданности и беззвучно открыла рот.

– Пуританка… – с обидой сказал Геннадий и запахнул халат.

– Н-ничего подобного, – попыталась улыбнуться Светлана, избегая глазами махровый бугор на халате.

Нечто неуловимое, движение ли плеч, полуулыбка или что-то еще, напомнило Светлане давний, старательно забытый случай. Сравнение было настолько диким, что не укладывалось в голове. В летнюю сессию за пару дней перед последним экзаменом они с подружкой решили махнуть в кино. Высокий рябой мужик сначала долго шел за ними по пятам по улице, затем прошел далеко вперед и скрылся под пятиэтажкой. Одна из панелей, закрывающих технический этаж, отсутствовала, и, когда они поравнялись с дырой, оттуда раздался тихий, призывный свист. Эксгибиционист стоял в полутьме между сваями, поглаживая неправдоподобно огромный эрегированный член.

Глава 13

Незаметно проскользнул остаток января. Ударили трескучие февральские морозы. Небо перестало давить на брови, исчез туман, выглядывало слабое озябшее солнце. В пятницу по дороге с работы Светлана нашла на крыльце окоченевший трупик воробья. Светлана сняла с плеча сумку и наклонилась к воробью. Пытаясь согреться, бедолага почти полностью спрятал головку на груди, на судорожно сжатой лапке не хватало нескольких коготков. Светлана сходила за веником, подняла трупик и побрела к забору, пробила дыру в сугробе и уложила воробья в снежную могилу. В мае, когда земля окончательно оттает, можно будет похоронить воробья по-настоящему.

Утром в субботу позвонила Лиза и сказала, что приведет Беллу.

– У нее орехи, – загадочно сказала Лиза.

Светлана не стала выяснять, что это означает, и тут же согласилась. Что угодно, только бы вывести Виту из очередного ступора. Заброшенные танцы выглядели уже меньшей из Виткиных проблем. Недели не прошло после каникул, как дома поселилось незнакомое, вялое существо. Сутулые плечи, опущенная голова и глаза, которые все время смотрели мимо. Звонки из гимназии приобрели привкус повседневности. Завуч-робот больше не звонила, зато начали звонить учителя. Голоса были разные, но твердили одно и то же. Вита рассеянна, не проявляет интереса, не слушает, не хочет, не говорит.

Во дворе жизнерадостно хлопнула калитка, по замерзшему деревянному тротуару, ведущему к дому, застучали шаги: неуверенное стаккато каблуков и легкая дробь подбитых унтов. Застучали в дверь. Даже стук у Лизы был частым и энергичным. Светлана накинула полушубок и вышла на веранду встречать гостей.

Лиза была права: Белла пришла с ореховым «ожерельем». Со слов Беллы, нанизанные на суровую нитку темные, чуть светлее чернослива «бусины» были орехами, сваренными в виноградном соке. Белла сверкнула глазами и добавила, что армянский суджух в тысячу раз лучше грузинской чурчхелы!

Светлана усадила гостей на диван, отнесла угощение на кухню и стала думать, как бы правильнее подать гордость армянской кухни. Покрытые матовой оболочкой орехи застыли на морозе и были твердыми как камни, соединявшая орехи нить тоже замерзла и стала напоминать покрытый воском канат. Светлана кое-как раскромсала нитки ножницами и сложила полученное в хрустальную вазочку для конфет.

Несмотря на все усилия, разговор ни к чему не привел. Белла заливалась соловьем, сгоряча даже пообещала сольный номер. Вита сидела на краешке дивана в неловкой, деревянной позе и за весь разговор так и не подняла глаза, и только коротко дергала шеей в самых неожиданных местах. Озадаченная Лиза пару раз открывала рот, чтобы внести свою лепту, но так и не нашла подходящих аргументов и с горя переключилась на содержание вазочки со сладостями.

Светлана участвовала, как могла, поддакивала Белле, усердно улыбалась в сторону потупленной Виты, стараясь не поддаваться противоречивым чувствам. Вита выглядела бледной и странно заторможенной. Из головы не выходила странная сказочная аналогия. Ей хотелось по очереди то встряхнуть Витку за плечи, чтобы с нее свалилась эта тяжелая ледяная корка, то залить ее жаркими горючими слезами, в надежде растопить «замороженное сердце бледной Снегурки».

После получаса тщетных усилий Белла развела руками, разочарованно блеснули кольца, и попрощалась. Вместе с ней ушла притихшая Лиза. Вита сползла с дивана и боком, как краб, которого они видели в прошлом году на отдыхе в Приморье, ушла к себе.

После ухода гостей в доме долго витал запах терпких Беллиных духов.

За обедом Светлана пересказала Геннадию содержание ни к чему не приведшего разговора.

– Белла всегда была для Виты авторитетом, и я думала…

– Как только у нее ноги в сапогах не замерзают, – перебил Геннадий и тут же ответил сам себе: – Южане… горячая кровь.

– Откуда ты знаешь, что Белла была в сапогах? – автоматически спросила Светлана, продолжая прокручивать в голове каждую паузу, каждое Виткино движение, пытаясь угадать, что происходило у дочери внутри.

– Следы шпилек на ковре.

– Ума не приложу, как ей помочь, – сокрушенно сказала Светлана, – чувствую себя совершенно бесполезной.

– С чего это ты собралась ей помогать? Думаешь, она про Виту думает? – фыркнул Геннадий. – Единственное, чего не будет хватать нашей Белладонне, так это тебя. Где еще она найдет человека, который будет добровольно шить костюмы и снабжать всю банду бижутерией. Кому, ты думаешь, она орехи принесла? Витке?

– Хорошо, что я тебя знаю, ты не такой циничный, каким пытаешься выглядеть, – невольно поморщилась Светлана, – я про Виту говорю.

– А с ней что не так? – тут же насторожился Геннадий. – Что говорит?

– Молчит, как партизан на допросе, – вздохнула Светлана.

– Ты не пробовала без фашистских тактик обойтись?

– Фашисты тут совершенно ни при чем. Мама назвала меня «партизаном», когда выясняла, кто сломал старый ытык, – грустно улыбнулась Светлана.

– Что сломали? – вскинул брови Геннадий.

– Можно подумать, ты не знаешь, как называется штука, которой я сливки взбиваю.

– Я лучше тебя язык знаю, – усмехнулся он, – кстати, хорошее слово «сахалярка». Маленькое и сахарное. Отец говорил, что якутки до старости выглядят, как девочки.

– Он поэтому на твоей маме женился? – улыбнулась Светлана и мгновенно пожалела.

Улыбка сползла с окаменевшего лица мужа.

– Я просил, – сказал он, странно оскаливаясь, – никогда про нее не говорить.

В гулкой тишине взвыла, переключаясь на отжим, стиральная машина.

В дверном проеме показалась небрежно причесанная Витина голова.

– Я пошла к Лене…

– Уроки сделала? – спросила Светлана. – Налить тебе щей?

– Я уже завтракала, – поморщилась Вита.

– Иди ко мне, – ласково сказал Геннадий.

Вита помедлила, неловко, как стреноженная лошадь, переступая ногами, зашла на кухню и грузно присела на подставленное отцом колено.

Светлана опустила глаза. Капуста в щах переварилась и превратилась в скользкую массу. Щи выглядели и пахли однозначным поражением в вечной войне с супами. Светлана подула на ложку и с содроганием проглотила, заскрипела на зубах недоваренная картошка.

– Все «худеешь»? – сказал Витке Геннадий. – Не весишь почти ничего. Скоро будешь как «перышко». Дунь – и нет тебя.

Он с усилием подвигал коленом.

Вита покраснела и цепко ухватилась за край стола.

– Покормить тебя супом? – улыбнулся Геннадий.

– Отстань! – выдохнула Вита.

– Вита! – прикрикнула на нее Светлана.

– Не надо, – сказал через плечо Геннадий и бережно поставил дочь на ноги.

Вита некрасиво приоткрыла рот и с вызовом посмотрела на мать.

– Хочешь мороженого? – Геннадий ласково убрал прядь с покрытого легкой испариной Виткиного лба.

– Потом, – криво усмехнулась Вита, – когда приду.

– Не задерживайся. – Геннадий чмокнул дочь в висок.

– Хорошо, – сказала Вита, обвивая его шею полными руками.

Светлана выловила из тарелки капусту с картошкой и выкинула в мусорное ведро, а остатки супа вылила в раковину. Тринадцатый Виткин год обещал быть нелегким. Неуклюжее, сутулое существо с пустыми глазами и некрасиво отвисшей нижней губой не имело ничего общего с ее прежней, улыбчивой доченькой.

Громко щелкнула, закончив цикл, стиралка.

Чувствуя странное раздражение, Светлана подошла к стиральной машине и принялась разгружать белье. В затылке начала пульсировать ниточка головной боли. Во второй раз за день Светлану окатил шквал противоречивых чувств. Готовность мужа потакать перепадам Виткиного настроения вызывала жгучий протест, но терпение, с которым муж относился к дочери, рождало чувство признательности. Внимательный, необыкновенно ласковый Гена нисколько не походил на отца, который был у Светланы. Аиде было шесть месяцев, когда родитель бросил их троих на произвол судьбы. К концу лета на мамино лицо легла темная тень. Осенью Светлана пошла в первый класс. На второй день школы молоденькая учительница устроила после уроков чаепитие, чтобы лучше познакомиться со своими учениками. Даже сейчас, через много лет, Светлана помнила, какой тягучей стала тишина, когда наступила ее очередь рассказывать всем про свою семью.

Светлана глубоко выдохнула, надолго задержала дыхание, дождалась, пока загудит голова и вдохнула полной грудью. Воздух хлынул в пустые легкие, пузырьками заиграл в голове. Прошлое, каким бы оно ни было, осталось далеко позади. Только настоящее и будущее имели смысл. Их с Геной семья и их общее будущее было важнее, чем прошлое, о котором ни он, ни она не любили вспоминать. Любые недостатки в поведении мужа или дочери были, по сути, ерундой, на которую не стоило обращать внимания.

Глава 14

Несмотря на многочисленные приглашения, Светлана в первый раз была по-настоящему в гостях у Лизы. До этого ее визиты не продвигались дальше передней. Порядок в доме Трофимовых не имел ничего общего с геометрией. Никаких выстроенных по линеечке книг, параллельной стенам мебели. Вещи словно жили собственной жизнью. В плетеной корзине в прихожей уютно соседствовали тапочки для гостей и игрушки для Кешки, Лизиного младшего. В зале за стеклом хрусталь и изящный богемский сервиз на двадцать четыре персоны жили в добром согласии с берестяной посудой, треногие чаши для кумыса, изящные чорооны прекрасно уживались с незатейливой глиняной посудой.

– Буквально одну минуту, – Лиза сделала карандашом несколько пометок в потрепанном журнале «Наука и жизнь», – хорошая задача, моим шестиклассникам понравится.

– Не торопись, я подожду. – Светлана провела пальцем по симпатичной морде вырезанного из дерева медвежонка на журнальном столике. На спине медвежонка покоилась металлическая подставка для карандашей.

Лиза заложила страницу нарядной закладкой из цветных полосок кожи и повела Светлану на светлую, залитую светом кухню.

– Не холодно с такими большими окнами? – спросила Светлана.

По сравнению с гигантскими, на полстены, окнами Лизиного дома ее собственные больше напоминали бойницы крепости.

– Стеклопакеты, – беззаботно пожала плечами Лиза, – сейчас все, что угодно, можно строить, в Норвегии некоторые дома полностью из стекла. Тоже, между прочим, север, хотя и без наших морозов.

– Гена говорил, что Василий сам все проектировал?

– На то он и строитель, – улыбнулась Лиза, ловко накрывая на стол, – в бизнес только ради денег пошел. При моей учительской зарплате хоть один из нас должен зарабатывать. Чай с молоком?

– Нет, черный с сахаром.

– Я так и думала, – кивнула Лиза. – У тебя же покровские пашенные в крови?

Начинается, помрачнела Светлана. Якутская привычка дотошно выяснять, откуда ты происходишь, из какого района были твои предки, всегда вызывала у нее неловкое чувство. Именно из-за таких разговоров она часто ощущала себя чужой. Когда они только начали жить с тетей Машей, к той забежала на минутку соседка, с пристрастием допросила, откуда у той объявились дети, и не удержалась от комментариев, которые занозой застряли в памяти. Соседка ткнула в Светлану с Аидой пальцем и сообщила, что ее двоюродный брат тоже женился на русской, и сын получился ни то ни се. Мол, умываешь его, и ладонь постоянно за нос цепляется.

– Не обижайся, – Лиза виновато улыбнулась, словно услышала Светланины мысли, и добавила, – уж такая у якутов привычка. Скотоводы, никуда не денешься, автоматически замечаем особенности анатомии.

– Анатомии? – удивилась Светлана.

– Взять твоего Геннадия, например, – оживилась Лиза, – хороший рост, сильные плечи, а вот ноги слабоваты, и ходит он крадучись, слегка наискосок. Вита больше на тебя похожа. Тонкая, гибкая и посадка головы гордая.

– Ты уверена? – растерялась Светлана, пытаясь сообразить, находит ли она Генину походку «крадущейся», а себя – «гордой».

Никто прежде не смотрел на нее так… физиологически.

– Зачем я буду неправду тебе говорить. – Лиза придвинула к Светлане тарелку, на которой лежал ломоть свежего хлеба, щедро намазанного густой деревенской сметаной.

Светлана откусила от ломтя, отправила следом ложку темного, почти фиолетового голубичного варенья и замерла от удовольствия.

– Будешь уходить, напомни, чтобы я дала тебе банку с собой, – сказала Лиза, подкладывая из банки в вазочку дополнительную порцию голубичного чуда.

В скотоводах было там дело или в чем-то еще, но зоркая Лиза действительно замечала малейшие изменения в выражении лиц.

– Я только выросла в Покровске, мама была верхоянская, – сказала Светлана.

Столько лет прошло, а говорить про маму вслух было все так же больно.

– Была? – Лиза понятливо кивнула и растопыренными руками нарисовала в воздухе громадный овал, слегка напоминающий кривое яблоко. – Тебе сколько было, когда мама…

Ухнуло вниз Светланино сердце.

– Мама умерла, когда сестренке было три года, я училась во втором, – тихо сказала Светлана, – если бы я только была рядом…

– Ну что ты могла бы сделать? – пригорюнилась Лиза, вставая из-за стола. – Малышка совсем, моему Кешке почти десять, а он до сих пор норовит мне на коленки залезть.

Лиза положила Светлане на плечо теплую руку.

Чтобы окончательно не развалиться, Светлана попыталась представить Лизиного младшего на круглых коленях Василия. Подвижный Кешка тут же скатился вниз. Его заменила другая, более привычная картина: Вита, уютно устроившаяся на коленях отца.

– Моя тоже любит на коленях сидеть, – сказала Светлана.

– А наша барышня ни за что не согласится, – улыбнулась Лиза, убирая руку со Светланиного плеча, – взрослая вся, просто не могу.

Светлана зябко поежилась, чувствуя, как неуютно стало плечу без теплой Лизиной руки.

– У Виты очень хорошие отношения с отцом, – сказала она, а про себя добавила: «Лучше, чем со мной».

– Вас с сестрой тоже отец вырастил? – спросила Лиза.

– Какое это имеет значение? – удивилась Светлана.

Вопрос получился резче, чем хотелось.

– Все имеет значение, – всплеснула руками Лиза, – кто ребенка воспитывал, каким он по счету родился. Например, я в семье старшая, две сестры и братишка, до сих пор люблю всеми заправлять. Васька мой, как родился средним, так и живет, всегда старается со всеми договориться. Мне с ним легко.

– Ты Василия не по анатомии, значит, выбирала? – сказала Светлана и тут же осеклась.

Геннадий не раз пенял ей за ершистую манеру общения, объясняя, что «люди любят лесть, а не замечания».

– Фигура не самая сильная Васькина черта, – засмеялась Лиза, – раньше он, конечно, был не таким круглым, они вместе с Геной занимались в спортивной секции у Петра Серафимовича.

– Я не знала, что Генин отец был спортсменом, – облегченно выдохнула Светлана, про себя радуясь, что Лиза не относится к числу «людей».

– Ну что ты, видный был мужчина, в волейбольную секцию от старшеклассниц отбоя не было.

– Гена говорил, ты не местная. Откуда ты все знаешь?

– Поселок маленький, люди любят поговорить.

– С тобой, может, и любят, – сказала Светлана, неожиданно испытывая грусть, что она так плохо знает жителей поселка, – пятнадцать лет тут живу, а чувствую себя такой же чужой.

– Не обращай внимания. Люди видят, что ты другая.

Светлана застыла с открытым ртом. Уютная, гостеприимная Лиза совершенно усыпила бдительность, заставила почувствовать себя комфортно и только тогда нанесла удар. На втором курсе одна из соседок по комнате тоже назвала Светлану «другой», сказала, что все сахаляры – двуличные, ни русские, ни якуты, застряли где-то посередине.

– Ты тоже считаешь сахаляров двуличными? – выпалила Светлана.

– Двуличные – плохое слово, с правильным смыслом, – задумчиво протянула Лиза.

Светлана отодвинула чашку. Что она вообще тут делает, раскрывая душу женщине, которой не доверяет ее муж? Залитая светом Лизина кухня показалась вдруг лабораторией, где препарируют ничего не подозревающих подопытных кроликов, разрезая их на части и вынимая изнутри самые тайные, самые сокровенные мысли.

– Ничего удивительного, что в метисах сосуществуют две личности, два разных мира, – мягко сказала Лиза, – была такая старая поговорка: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть». Сахалар, конечно, не немцы, но разница все равно есть, деваться некуда.

«Разоткровенничалась? – желчно сказал Генин голос в Светланиной голове. – И дня не пройдет, как половина села будет судачить о подробностях твоей жизни».

– Что там? – Лиза посмотрела через плечо.

– Где? – нахмурилась Светлана.

– У тебя лицо застыло. Увидела что? – поднялась следом Лиза, бросая на нее долгий изучающий взгляд.

Светлана отрицательно покачала головой.

Лизина способность читать чужие состояния была и впрямь чем-то особенным, а беспокойство выглядело обескураживающе искренним.

– Голос услышала? – уточнила Лиза самым обыденным голосом.

Светлана шлепнулась обратно на сиденье и убрала под стол мгновенно вспотевшие ладони.

– Н-не совсем.

– Ты побледнела, может, кофе? – встревожилась Лиза. – Или нельзя кофе со снотворным мешать? Поговори с Палычем, пусть пропишет тебе что-нибудь натуральное. Не дело это – жить на таблетках. Вон вялая какая, вся в испарине. Так и до галлюцинаций недалеко.

– Откуда ты знаешь? – сглотнула Светлана, лихорадочно перебирая в голове узкий круг знакомых, которым были известны все обстоятельства. Геннадий был прав: Лиза знала подноготную всех и вся, включая ее.

– Ты о чем? – удивилась Лиза.

– Снотворное… галлюцинации…

– Тоже мне тайна. – Лиза махнула рукой.

– Палыч, – догадалась Светлана, – тебе Григорий Павлович рассказал? А как же врачебная тайна?!

– Палыч никогда ничего про пациентов не рассказывает, – возразила Лиза, – Егор, Васькин дядя, был женат на сестре Палыча, Миранде.

Светлана нетерпеливо кивнула, родовое дерево Лизиного мужа не вызывало у нее никакого интереса.

– После смерти Миранды каких только таблеток не нашли, и антидепрессанты, и просто снотворное, она все под матрасом прятала. Дядя Егор рядом спал и не знал.

Светлана опешила от неожиданного поворота событий. Женщина с необычным именем, о существовании которой она только что узнала, на миг возникла из небытия и тут же канула обратно.

– Миранда… умерла?

– Покончила с собой, – прошептала Лиза, озираясь по сторонам, – полгода не прошло после дочкиной смерти.

С каждой подробностью судьба неизвестной женщины выглядела все трагичнее.

– Дочка тоже умерла?

– Медведь задрал, – махнула рукой Лиза, – объел лицо и…

Лиза запнулась и сделала круговое движение рукой, словно погладила спрятанный под столом камень.

– Живот? – похолодела Светлана.

– Живот тоже, – страдальчески сморщилась Лиза. – Маринка была поздним ребенком, Миранда с Егором уже и надежду потеряли, когда она родилась. Десять лет радости и горя на всю оставшуюся жизнь. Миранда так и не оправилась, первое время все плакала, а потом уже и плакать не могла, только целыми днями лежала в кровати и смотрела в одну точку. А если не лежала, то ходила по дому и кричала, что Марину не медведь убил, а лихой человек. Васька говорил, у нее под конец серьезные галлюцинации были. Если бы не Палыч со своими таблетками, может, и не случилось ничего.

– В поселке считают, что Григорий Павлович виноват в смерти собственной сестры?

– Ничего народ такого не думает. – Лиза активно замотала головой.

– А что народ думает? – спросила Светлана, внутренне завидуя уверенности, с которой Лиза обращалась с мнением общественности.

– Может, чего и думают, но вслух не говорят, – беспечно улыбнулась Лиза, ловко заправляя за ухо выбившуюся прядь, – лично я считаю, что главный врач чересчур доверяет химии!