Текст книги "Поцелуй Зимы"

– Да.

«Или я не знаю… Что у него рука отвалилась. Или нога», – продолжал советовать Лестер в моей голове.

«Фу!»

«Нет, вы посмотрите на нее!»

«Ты можешь просто появиться?»

«А, то есть ты мне предлагаешь лишить его конечностей? Ну красота!»

Пока у меня в голове шел этот увлекательный разговор, кошелек оказался на свободе. Я даже успела вытащить сторублевую купюру, которая предназначалась для завтрашнего обеда. Вдруг мужчина выхватил у меня кошелек и начал трясти его над асфальтом.

– Покажи, покажи, – приговаривал он, и черты его дрожали, как вода в неверном отражении.

Ладно, начало рассказа я и так помню. Без обеда как-нибудь обойдусь. Сейчас главное отсюда…

– Куда пошла? – гаркнул алкаш, когда я, прихватив рюкзак, подалась в сторону.

– Слушайте, у меня правда ничего больше нет! Я же не вытащу вам деньги из воздуха.

Тут кто-то противно захихикал за спиной.

– Как раз это она и может сделать, – произнес знакомый голос с бархатными нотками.

Я обернулась. Лестер был неотразим, как всегда: платиновые локоны сияли в солнечном свете, белоснежный брючный костюм подчеркивал изящную фигуру с идеально прямой осанкой.

Он доверительно улыбнулся мужчине.

– Я вам говорю, уважаемый. Эта девочка может достать из воздуха столько стольников, что вам хватит на тридцать лет безбедной жизни. Нужно только помочь ей…

– Помочь? – почти хором переспросили мы.

– Ну… – Лестер накрутил идеальный локон на палец. – Мотивировать. Понимаете?

Алкаш так больно вцепился в мое плечо, что я чуть не завопила. В нос проник отвратительный запах старой ветоши и немытого тела.

– Что он мелет? – прошипел он.

– Он просто сумасшедший! Я ничего не могу. Отпустите, – залепетала я. – Пожалуйста.

– Еще как может, – подначивал Лестер. – Еще как…

– Лестер, я тебя закопаю! – взвыла я.

– Prego[2]2
   Прошу (итал.).


[Закрыть], моя радость. – Он протянул руку, будто приглашал меня на танец. – Я давно жду.

Тут к моему горлу взметнулась рука со шрамом. Это было последнее, что я успела увидеть, потому что дальше старые швы разошлись, разрывая края раны, и на землю хлынула кровь.

– Что за?.. – завизжал мужчина, зажимая запястье.

Я метнулась в противоположную сторону. В грудь как песка натолкали, и он осыпался прямо к моим ногам, забирая с собой что-то очень важное. Что-то мое.

Лестер цокнул языком. На лице его играл почти детский восторг, глаза победоносно блестели.

– Видишь, моя радость. Можешь, когда захочешь. Ничего, я как-нибудь покажу тебе оторванные конечности. А то и правда – как тебе их представлять, если ни разу не видела?..

Глава 5

Нос щекотал сладкий аромат, чем-то похожий на ваниль. Или на розовое масло для увлажнения кожи – у мамы в моем детстве было такое. Но что здесь может пахнуть розовым маслом? Я открыла глаза.

Через неплотно закрытые занавески пробивались блеклые утренние лучи, освещая причудливый узор на обоях – сплетенные между собой золотые лианы на фиолетовом фоне. На массивном столе не было никаких следов горшка с мертвым цветком, стоял лишь стакан с водой. На полу тоже было пусто. Видимо, мне приснилось не только озеро, но и то, что Антон провел здесь ночь.

Я медленно села на диване. Мышцы заныли, как если бы я весь день накануне карабкалась в гору. Ежовые иглы в спине проделали путь уже, казалось, до самого позвоночника. Но если не брать их во внимание, состояние мое однозначно было лучше, чем вчера.

В квартире не спали. С кухни доносился звон посуды и монотонное потрескивание. Прислушавшись, я поняла, что это кошка поглощает корм, активно двигая челюстями. Мысли ринулись к Науму, но я успела их остановить. Если постоянно думать о том, что потеряла, я вообще не встану.

Я запахнула платье так, что вырез на груди почти исчез, и пошла на звук.

Кухню заливал солнечный свет. В углу ютился круглый стол с диваном вместо стульев. Холодильник был маленький и почему-то красный, шкафчики вдоль стены – коричневые и белые, собранные как будто из разных гарнитуров. У плиты, перекинув вафельное полотенце поверх черной футболки, возился Антон. Пальцы его были в белой массе, похожей то ли на творог, то ли на сырое тесто. В углу над миской склонилась кошка. Как он ее назвал? Мася?

– Проснулась, – не то спросил, не то констатировал Антон, вытирая руки. В шароварах и босой он выглядел совсем по-домашнему. От грозного телохранителя не осталось и следа. – Выспалась?

Я кивнула, размышляя, можно ли попросить его осмотреть спину.

– Кофе готов. Садись.

На столе и правда стоял высокий жестяной кувшин, распространяя вокруг себя аромат с нотками шоколада. Я пристроилась на край светло-бежевого углового дивана и придвинула к себе одну из двух белых чашек. Они же для того здесь стоят, верно?

– Не стесняйся. – Антон кивком указал на кувшин.

Взявшись двумя руками за ручку кувшина, я плеснула абсолютно черную жидкость в чашку. Кофе пах так же, как выглядел: будто для его приготовления почти совсем не понадобилась вода.

– Нефть, – пробормотал Антон себе под нос. – Все время делаю слишком крепкий. Можешь разбавить, если хочешь. Молоко сейчас дам.

Он достал из холодильника молоко. Потом вооружился двумя махровыми прихватками и вытащил из духовки прямоугольную форму. В лицо дохнуло жаром и кисловато-сладким запахом яблок, когда он поставил форму на стол. Шарлотка? Но это оказалась румяная запеканка с корочкой сахарной пудры.

Не удержавшись, я потрогала ее пальцем.

– Подожди, пока остынет, – усмехнулся Антон.

Мася подняла голову от своего корма, и, заинтересовавшись лакомством, подошла поближе. Антон беспардонно отодвинул ее к окну.

– Хельга иногда просто дула на чай, чтобы остудить. Можешь тоже попробовать.

Он отрезал большой квадратный кусок и положил на тарелку передо мной. Потом сел на другой конец дивана и, закинув ногу на ногу, сделал первый глоток кофе.

Вот так, значит. Посреди ночи ему звонили из-за несчастного деревца, а теперь мне можно заморозить запеканку.

Я выбрала пятачок стола в стороне от чашек и запеканки и сосредоточилась на нем.

«Я думала, летом мне запрещено пользоваться силой».

На этот раз буквы вышли темно-лиловые с примесью гуаши. Антон нахмурился.

– Я тебе блокнот принесу.

Я постучала пальцами по надписи. Что он недоговаривает? Почему деревце – нельзя, а запеканку можно?

Антон отхлебнул еще кофе.

– Цветок ты, считай, убила. Это запрещено. Нельзя распоряжаться жизнью не в свое время. Нельзя менять погоду. Нельзя летом создавать снег. Или ледяной дождь. Нельзя, в общем, влиять на баланс в мире, когда правишь не ты. А чай остудить или там… Кому-нибудь что-нибудь заморозить. Вполне.

Я вспомнила парня из электрички. Превратить теплоту в лед – это считается?

«Кто были те проводники в поезде?»

Буквы вышли алые, с маслянистым отливом. Они расплылись на деревянной поверхности, вычищенной с таким усердием, будто ее скребли ножом. Антон неодобрительно покосился на стол.

– А отмывать ты это тоже своим волшебством будешь?

Он поднялся, а я, повинуясь какому-то внутреннему порыву, вдруг схватила его за запястье. Внутри возникло странное ощущение дежавю, как будто я это уже делала. Но стоило встретиться с ним взглядом, как ощущение растаяло. Я разжала пальцы.

Антон задумчиво посмотрел на место, где я его коснулась, подвигал рукой во все стороны и молча вернулся на место.

– Это сладкие мальчики Юли, – нехотя объяснил он. – Я говорил тебе. Есть другие. Юля-Лето, Дарина-Осень, Фрося-Весна. И ты.

Я смахнула надпись легким движением ладони, проигнорировав слышимый только мне хруст. Если я теперь офигеть-какая-сильная Зима, то почему продолжаю терять частички души?

«Фрося?» – переспросила я новой строчкой.

– Ефросинья. Она немного того. У нее семеро детей.

Я хотела поинтересоваться, с каких пор многодетность считается признаком безумия, но стол был не бесконечным.

«А сладкие мальчики – это телохранители Летней Девы?»

– Они не охраняют Летнюю Деву, – отрезал Антон и посмотрел так сурово, что я физически ощутила тяжесть его взгляда. – Они ей служат.

«А почему произошел взрыв? Кто-то хотел убить меня?»

Вместо ответа он включил маленький квадратный телевизор, висящий в углу почти под самым потолком. Я узнала вход на станцию. Стекла выбиты, рамы покорежены, на полу потемневшие следы крови.

– Ответственность за взрыв взяли на себя боевики, – сообщил женский голос. – Всего во взрыве пострадало двенадцать человек. Пятеро погибли.

Я вспомнила молодую женщину, которая везла погодок. Представлять вопросы не пришлось – все было написано у меня на лице. Антон покачал головой.

– Мне вовремя подсказали вытащить тебя. Остальное не моего ума дело. И не твоего. Это дела людей.

А я уже не человек, что ли?

«Двое мужчин задержаны по подозрению», – затараторила ведущая, и на экране возникла черно-белая картинка со снимком скрытой камерой. Лица расплывались, видны были только темные фигуры.

Было бы изображение почетче… Я подошла к маленькому телевизору почти вплотную, изо всех сил напрягая глаза. Но ничего нельзя было толком разобрать.

– Знакомый взгляд. – Антон допил свой черный, как ночь, кофе и налил добавки. – Когда Хельга так на кого-то смотрела, человек околевал.

Я вернулась к столу. По-моему, заморозить – слишком милосердно по отношению к тем, кто это сделал.

– Вера, нельзя просто уничтожить всех вокруг, – терпеливо пояснил Антон. – Даже если ты в состоянии это сделать. Должен соблюдаться баланс.

Я глянула на него через стол. Сколько там сказали – двенадцать человек? Как-то не очень похоже на баланс.

– Ешь. – Антон выключил телевизор. – Не тебе решать, кому жить, а кому нет.

Я взялась за вилку. Запеканка оказалась на удивление вкусной и напомнила ту, что готовила мама в моем детстве. Правда, мама всегда щедро поливала ее холодной сметаной.

– Сметана! – вдруг рявкнул Антон.

Я аж подскочила.

– А ну брысь оттуда! – Он метнулся в угол кухни, где стоял горшок с пальмой, и подхватил черного котенка за шкирку. Тот зашипел и начал вырываться, норовя ухватить Антона за палец. Туловище у него было черное, а лапки белые, как носочки.

– Подобрал на свою голову. А ты землю жрешь!

Кажется, котенок все-таки цапнул Антона за палец, потому что тот отпустил его. Котенок вспрыгнул на диван и приземлился рядом со мной. Потом как ни в чем не бывало поднялся, полизал переднюю лапку и вальяжно направился к моей тарелке, задрав хвост.

Я быстро сунула последний кусок запеканки в рот.

– Ишь, – хмыкнул Антон и сел обратно.

Сметана забралась на мою коленку и требовательно мяукнула. Потом начала карабкаться на стол.

– В стиралку засуну! – пригрозил он.

Я подхватила Сметану под живот и прижала к себе. Мася зашипела на нее. Та мгновенно вырвалась, оставив мне две длинные царапины, и сиганула на подоконник, а оттуда – в окно.

– Сметана! А ну куда пошла! Стой! – Антон устремился в прихожую.

Хлопнула дверь. Я подошла к окну, но из-за густой листвы прямо под окном ничего не было видно. Мася, недолго думая, вспрыгнула на стол, схватила небольшой кусок запеканки, так же быстро вернулась на пол и неторопливо удалилась.

Вот засранка.

Я постояла у окна. На кухне было так тихо, что казалось, я слышу собственное дыхание. Поднявшийся ветер из открытого окна не приносил ни голосов, ни мяуканья.

Вдруг в коридоре что-то зашуршало. Казалось, звук щекочет меня прямо под кожей – или это побежали мурашки? За шуршанием последовали ленивые шаркающие шаги. На пороге кухни показался растрепанный парень лет шестнадцати. Он был такой худой, что почти терялся в полинявшем синем свитере и широких джинсах. В одной руке он мял пустой пакет от чипсов, другой держался за стену и во все глаза таращился на меня.

– Ты кто? – ошарашенно спросил парень.

У меня был тот же вопрос, но задать его без голоса я не могла.

В коридоре щелкнул замок, и вошел Антон, на ходу поглаживая пушистый комок за пазухой.

– И больше не убегай, – приговаривал он вполголоса. – И землю не ешь. Во всем слушайся Масю. Ну все. Друзья?

Он выпустил Сметану. Та задрала пушистый хвост и важно отправилась вглубь квартиры. Антон заметил парня, и лицо его, и так малоэмоциональное, превратилось в восковую маску.

– Доброе утро.

Я выдохнула. С убийцами так мирно не здороваются.

Антон не спеша разулся, дошел по длинному коридору до кухни и, поравнявшись с парнем, вынул у него из рук пустую пачку.

– Не ешь эту дрянь на голодный желудок. Лучше нормально позавтракай. Вон запеканка готова.

– Это кто? – Парень ткнул в меня пальцем.

На запеканку ему, судя по всему, было глубоко наплевать.

– Это Вера. Она поживет пока с нами. Кофе хочешь?

Антон выбросил мятую пачку в мусорку и достал из шкафчика над мойкой чашку и пластмассовую коробочку. Такие вроде называют таблетницами.

– Вера, это Ваня. Мой брат.

На кухне повисла почти осязаемая тишина. Судя по взгляду, которым Ваня сверлил меня, перспектива пожить со мной под одной крышей воодушевления у него не вызывала.

– На ней мамино платье, – сообщил Ваня тоном обвинителя.

– А ты сам хотел его поносить? – Антон поставил чашку и таблетницу на стол. – Ешь.

Ваня не отреагировал, и Антон сделал странную вещь – взял меня за руку, уводя из кухни.

– Пойдем, – тихо позвал он. И добавил уже громко: – Мы с тобой потом это обсудим.

Я в полном замешательстве позволила увести себя в комнату, где ночевала. Антон подошел к высокому комоду с потертыми боками, выдвинул все ящики разом, и в носу засвербило от запаха старой ткани.

– Я тут ничего не трогал. Сама разберешься, – сказал он. – Мама…

В дверях возник Ваня.

– Нет, давай сейчас обсудим, – прогундосил он. – Почему на ней мамино платье?

– Ты уже позавтракал? – спокойно отозвался Антон, не поворачиваясь.

– Я спросил, почему на ней мамино платье.

Антон обернулся, и я уловила его еле слышный вздох.

– А тебе жалко?

Ваня вздернул подбородок.

– Может, и жалко! Давай теперь всем встречным платья раздавать!

– Ну можешь пораздавать. Если кто-то возьмет.

– А ты чего молчишь? – Ваня переключился на меня. – Нормально тебе в чужих шмотках?

Я застыла. Даже будь у меня голос, я понятия не имела, что на это ответить.

– Так, давай на выход. – Антон решительно шагнул к нему и, взяв за плечи, развернул лицом в коридор. – Запеканку съешь. Потом таблетки.

– Пусть баба твоя жрет запеканку, – тихо, но отчетливо огрызнулся Ваня.

Антон вытолкал брата из комнаты и закрыл за собой дверь. Послышалась возня.

– Чтобы я такого больше не слышал.

– Пусти!

– Понятно?

– Пусти, блин!

– Понятно, я сказал?

– Сука!

Этот крик вывел меня из оцепенения. Преодолев несколько метров, я толкнула дверь. Антон нависал над Ваней.

– Иди! – Он несильно подтолкнул брата в сторону кухни.

Сверкнув на меня злыми глазами из-под густых бровей, Ваня ушел.

– Извини. – Антон сложил руки на груди. – Я должен был сказать, что он здесь живет.

Я решительно направилась в комнату. Дело не в том, что он не сказал, а в том, что это с самого начала была плохая идея. Зачем я вообще с ним пошла? Почему не приняла подарок Летней Девы? Была бы сейчас с голосом. И в другом месте.

– Вера!

Может, рискнуть и вернуться в квартиру, где я жила последний месяц? Вдруг ее не опечатали? Или все же добраться до мамы. Я все равно собиралась. Но сначала надо выдумать себе нормальную одежду. Джинсы и футболка как раз подойдут. Я уперлась руками в злосчастный комод, зажмурилась и попыталась по памяти восстановить в голове фактуру джинсовой ткани. Темная такая, с косой строчкой по бокам…

– Да твою же мать! Даже не вздумай! – Тяжелая ладонь опустилась как раз туда, где все это время торчали осколки, и слезы сами брызнули из глаз.

Как же больно!

* * *

– Надо было мне сразу сказать. Написать. Представить. Что ты там обычно делаешь. Оно вон уже воспалилось…

В комнате пахло спиртом. Яркий дневной свет сменился приглушенным послеполуденным, линолеум окрасили оранжевые блики. Я сидела неподвижно на полу у дивана, подогнув под себя ноги, и ждала. Верх платья пришлось снять – собрав спереди ворохом, я аккуратно придерживала его на груди. Стоило развязать пояс, как верх свободно соскользнул к талии.

Жесткие шершавые пальцы легли мне на спину. Стало щекотно, потом резко больно. Запах спирта усилился, кожу защипало. Я подавила вздох.

– Удивительный ты человек. Ничего не сказала, все молчком. А если тебе ногу или руку проткнет, тоже будешь молчать в тряпочку? – пробормотал Антон.

Я не могла уловить по голосу, злился он или ворчал в пустоту, как старая бабка.

– Дыши глубоко. Хельга вот умела замораживать боль. Чью угодно, кроме своей… Головную на раз снимала. Как-то даже Ваньке на расстоянии помогла. Я их, конечно, не знакомил… Ну-ка. – Он придержал меня за плечо и один за другим вытащил три осколка. – Вдыхай воздух, выдыхай боль. Знаешь, как в йоге. Видела, как дышат в йоге?

Я не двигалась. Кажется, он выдумывал мои ответы, чтобы не болтать в одиночку. Боль была терпимая, но бередила что-то в глубине грудной клетки. Антон был прав: я не обратилась бы за помощью, даже если бы не потеряла голос.

– Эй. Ты что? Совсем плохо?

Он отпустил меня, но поздно – меня трясло, как после взрыва. Пришлось зажмуриться, крепко обхватив себя за плечи. Я пыталась думать о Косте, но это не помогло. Тогда я стала вспоминать Эдгара. Как-то он подарил мне кольцо и пообещал, что где мы ни были, он услышит, стоит мне повернуть его на пальце…

– Тоха! – послышался из-за двери голос Вани. – Ты тут?

– Не заходи, – велел Антон, но было поздно: Ваня уже открыл дверь и замер на пороге.

Я подтянула ворох ткани до самого подбородка. Ваня переводил взгляд с меня на Антона и вдруг бросил почти с отвращением:

– Ты охренел? Вот почему она тут, да еще молчит! Ты ее…

– Угу, – ровно подтвердил Антон, и я с перепугу даже не расслышала издевку в его голосе. – Насилую бедную девочку.

Чего?? Если бы я могла снова потерять голос, то именно это и сделала бы.

Ваня упер руки в бока, став похожим на тощего ощипанного вороненка.

– Пользуешься тем, что ей некуда идти!

– Именно так. Сейчас по второму кругу пойду.

Я отшатнулась, но Антон и не думал ко мне прикасаться.

– Отойди от нее! – взревел Ваня и, кажется, всерьез собрался оттаскивать от меня более крепкого и высокого брата.

– Уже побежал. Как звать-то «ее», помнишь? – поинтересовался Антон, не меняя тон.

Ваня обернулся ко мне. Видимо, ждал, что я представлюсь.

Сейчас он спросит, немая ли я, и мы вернемся туда, откуда начали.

– Почему ты все время молчишь?

Ну вот.

Антон быстро заклеил ранки пластырем.

– Можешь одеваться. Я все вытащил. А ты давай на выход, защитник.

Ваня воинственно расправил плечи.

– Я ее с тобой не оставлю. Сразу видно, что она тут не по своей воле!

Я отвлеклась от своих мрачных мыслей. Накинула платье обратно на плечи и туго затянула пояс. Видно ему. Непролитые слезы горели в груди, но я не собиралась плакать на глазах у подростка. Где-то тут был блокнот, который Антон мне дал… Вот он, на комоде, с карандашиком на резинке. В полной тишине я взяла блокнот и, вернувшись на диван, открыла на первой странице. Бумага была серая и тонкая, карандашик помещался в ладони.

Ваня близоруко склонился над моим плечом.

«Меня зовут Вера, – написала я печатными буквами. – Я здесь по своей воле. Мне жаль, что я без спроса взяла платье твоей мамы».

Не дожидаясь его ответа, я отложила блокнот и проскользнула в коридор, а оттуда на кухню. На улице стемнело, в воздухе разливалась прохладная тишина. На секунду мне почудилось, что я стою в своей старой квартире.

Из комнаты послышались приглушенные голоса, потом мягкие шаги по линолеуму.

– Не злись, – донеслось от двери. – Ванька дурной.

А ты как будто нормальный.

– Тебе точно не нужно никому позвонить? – спросил Антон, и я невольно отметила по шагам, что он подошел ближе.

Большой палец начал прокручивать оловянное кольцо. Никому мне не нужно звонить. Лестер не носит с собой мобильный. А на том свете трубку пока поднимать не научились. Я покачала головой. Если он просто уйдет… Но Антон уселся за стол.

– Хельга долго не могла толком описать девочку, которую мне надо было выловить в метро. Джинсы, футболка, длинные волосы – это все не годится. Сколько угодно таких девочек каждый день бегает по переходам. Мне нужно было имя. Хельга долго не говорила – понятия не имею почему. В результате она сказала, что девочку будут звать как ту, кого я больше всех любил и потерял. Я сразу понял, о чем она. Мама умерла от рака, когда Ваньке было девять. Я ни у кого, кроме нее, больше не встречал этого имени.

Я обернулась, забыв, что по щекам размазаны слезы. Антон продолжал:

– Я уговаривал Хельгу позволить помочь ей. Сделать хоть что-нибудь. Можно же спокойно передать свою силу, не обязательно ждать, пока нападут. Но нет. Она говорила, не пришло еще время – нет в мире человека, который ее заменит. Вот и дотянула до последнего. Я до сих пор не понимаю – почему ты? Почему тысячелетняя старуха выбрала девочку, которая дай бог школу окончила? – Он взглянул на меня через стол. – За что тебе эта ноша? Вон чуть не убила тебя в первый же день…

Я вспомнила: Хельга говорила, что ей нужна помощь. Что я сияла. Возможно, она искала того, кто умеет оживлять фантазии? Но почему я, а не Лестер?

– Ты знаешь, почему она выбрала тебя? – пытливо спросил Антон.

Он смотрел в одну точку. Я проследила его взгляд – он разглядывал мое кольцо.

А может, дело не в силе воображения? Лестер ведь намного сильнее и опытнее. Возможно, старухе нужен был кто-то, у кого не дрогнет рука. Кто способен уничтожить того, кого любил. И жить дальше.

Я покачала головой, глядя Антону прямо в глаза.

«Не знаю», – ответила я одними губами и накрыла кольцо ладонью.

Вера, 13 лет

Я не раз спрашивала Лестера, есть ли еще такие, как он и я. Спрашивала, откуда он взялся и как вообще родилась в мире эта способность создавать вещи из ничего. Лестер рассказывал мало, а появлялся только тогда, когда ситуации из плохих становились попросту безвыходными. Многие ответы мне пришлось искать самой.

После того случая с открывшейся раной я много экспериментировала. Сначала пробовала представить то, что видела много раз – купюры, например, – потом перешла на то, что представляла только в теории. Каждый раз я слышала характерный хруст, но даже вообразить не могла, что это осыпается, как штукатурка, моя душа.

Как-то под Новый год я решила оживить три елочные игрушки – золотую мышку, котенка и маленькую змейку. На мышке заявился Лестер. Я была одна дома, и он преспокойно зашел через входную дверь, открыв ее ради эффекта своим ключом.

– Моя радость, существует множество других способов покончить с собой. У меня даже где-то был список… Зачем использовать такой примитивный. – Он указал на вздрагивающий хвостик в моей ладони. Потом посмотрел на мой плюшевый домашний костюм и тапочки и склонил голову набок. – Как мило.

– А что, кто-то умер, оживляя елочную игрушку? – Я крутанулась на стуле, внутренне радуясь: наконец-то Лестер мне хоть что-то расскажет.

Он сделал неуловимый пас рукой, и камзол сменился таким же, как у меня, плюшевым костюмом. Только мой был зеленым, а его – ярко синим.

– Объясняю один раз. Вот у этого, – он изящно оттянул пальцами мягкую ткань на груди, отставив мизинец, – нет души. Оно не обладает волей. Не чувствует страх, голод, жажду. Не проживает свою жизнь. У него нет воли.

– Логично. Ты же не бог.

Лестер улыбнулся в тридцать два зуба.

– Я и не претендую. И тебе не советую.

Я покрутила золотую мышку в пальцах.

– Значит, те, кто претендовал, – умерли?

Лестер забрался на мою кровать и сел по-турецки. Странно было видеть его таким домашним. Странно и подозрительно.

– Кто? – беззаботно уточнил он.

– Ну есть же другие. Должны быть. То, что мы делаем, – я взвесила мышку на ладони, – не так уж и сложно.

– Да, сущие пустяки. Значит, по-твоему, они умерли?

Я сделала еще один круг на стуле. Год выдался непростым. Родители были на грани развода, но думали, что я ничего не замечаю. Программа в школе – я окончила седьмой класс – становилась все сложнее. Чем больше предметов добавлялось, тем очевиднее становился мой интерес к одному-единственному – литературе. Там меня хвалили. От других предметников все чаще прилетало: «витаешь в облаках». Как будто это преступление.

– Ты мне скажи. А если не скажешь, – я перевела на него взгляд, который в школе окрестили «свинцовым», – представлю, что у тебя что-нибудь отвалилось. Ножка там. Или ручка. Или носик.

Лестер расхохотался.

– Смотрю, тебе понравилась та экскурсия. Надо почаще такое устраивать.

Лестер сдержал обещание, и как-то ночью мы отправились в морг. Меня вырвало трижды, но опыт был интересный.

– Просто скажи мне правду. Есть еще такие, как мы?

– Конечно. – Отсмеявшись, он сел прямо, поправил свои неизменно белоснежные локоны и устремил на меня взгляд небесно-голубых глаз. – Как там было? «И сотворил Бог небо и землю. И сказал Бог: «Да будет свет!» Пожалуйста. Бог создал материю из ничего. Только кроме материи он создал души. Очень много душ. А у тебя, – он перегнулся через собственные скрещенные ноги, чтобы дотянуться до моей груди, – только одна. Не растрачивай ее слишком быстро. И запомни, Вера, – никогда не создавай ничего живого.

С этими словами он растаял – прежде, чем я успела задать мучивший меня вопрос о его собственной душе.