Текст книги "Станция Лихо"

Гл. 4

– Много вас таких, залетных, стало попадаться. – Бабка активно замешивала тесто на столе. – Вот как первый запамят появился, так словно калитку отворили. То раз в год случайно провалитесь, а теперь каждый месяц. Уже замучились отпевать.

– Кто появился? – переспросил Егор.

– Иваныч, который улицы метет, человеком раньше был, семья, дом, но все у него померли.

– Почему?

– Да кто ж их знает? У нас же ничего не говорят, не объясняют. Неудачно заговорили одного, передалось на другого, теперь вот по цепочке. И если знатки эти как-то могут защититься, то людям обычным никакой защиты. Мрут как мухи. Так вот, померли у него все, и некому стало передавать память дальше. Вот и осталась его душа за людской памятью. То бишь запамятом стал.

– Но вы же его помните, знаете.

– А я не в счет, мне недолго осталось.

– Странно это. – Егор смотрел, как говорливая бабка отщипнула от теста кусочек и закинула куда-то на шкаф.

Там чихнули, подняли клуб пыли и радостно зачавкали.

– Про это никому не говори, – хитро прищурилась бабка.

– Вы же вроде не жалуете все вот это вот… – Егор кивнул в сторону шкафа.

– Не жалую, – согласилась бабка. – Но я всю жизнь этим пользовалась и не стремлюсь от этого отказываться только потому, что какой-то безголовый колдун не справился с ладной силой, чем ее очернил.

Чем бабка, которая кормит тестом какую-то странную сущность на шкафу, отличается от колдуна, Егор так и не понял и поспешил сменить тему:

– Так что случилось?

– А нет одной версии. Слухи разносят одно, официалы – другое, и вот сидишь и пытаешься понять, а где середина. Поэтому придется тебе самому до нее докопаться. В общих чертах, пришла беда. И теперь мы в ней.

* * *

Я зашла в дом следом за Егором, тихо шмыгнула к своему месту у окна и села. Тот обернулся, посмотрел на меня и просто пожал плечами.

Просто. Пожал. Плечами.

Могу поспорить, что он понял, о чем я думала. Фома так часто трещал про свою миссию найти этого палача, делился мнением, куда этот ирод мог деться. Абсолютно уверенный, что из города он не уходил, ведь никто из города уйти не может. И в городе он открыто не ходил, такие люди приманивают себе подобных, за ним паровозом шли бы всякие-разные.

И почему у Фомы даже мысли не возникало, что это может быть Егор? А что будет, если я выскажу эту мысль? Если за ним охотятся, значит, быть рядом опаснее, чем одному блуждать по городу.

Я снова посмотрела на Егора, тот покачал головой.

– А если ваш мир ненастоящий? – сказала я не то, что хотела, и нахмурилась.

– В плане? – отозвался Фома.

– Ну, если вы, вот это все, – я обвела рукой пространство, – мой сон, а я сплю сейчас в вагоне, потому что страшно вымоталась и потеряла картину?

– О, так ты художник? – Юра зацепился явно не за ту мысль, которую я ожидала.

– Да, я рисую. Не о том речь, – попыталась я вернуться к теме.

– А портрет нарисуешь? – спросил Фома.

– Вы издеваетесь?

– Почему сразу издеваемся? – обиделся Фома. – Так просто спрашиваем. Вдруг ты умеешь рисовать портреты.

– Умею, – буркнула я. – Но что вы все-таки скажете, если этот мир ненастоящий?

– Если? – переспросил Юра. – А ты докажи, что это «если» так и есть.

Он с силой ущипнул себя и показал мне расползающийся синяк.

– Скажешь, выдуманный? – Юра потряс рукой прямо у меня под носом.

Запах пота буквально сшиб меня с лавки, заставил закашляться и отвернуться.

– Запахи, по-твоему, тоже выдуманные? – спросил Егор со своего места.

Он издевался! Убийца.

Я сначала страшно испугалась своего открытия, но теперь мне просто стало противно.

У него руки были по локоть в крови. Он в ней купался, устроил себе кровяной дождь, потоп. Я не знаю, считал ли кто, сколько народу он угробил, но меня просто воротило от его общества. Такой красивый, располагающий к себе, такой гнилой внутри.

И он понял, что я чувствую, когда он смотрит на меня или проходит мимо. А спокоен он по той причине, что я Фоме ни за что не открою этой тайны. Даже если я попытаюсь, у меня не получится. Мне никто не поверит, как не поверили моим сомнениям по поводу всего происходящего. А еще мне стало казаться, что Егор ждал, что я раньше догадаюсь. Было слишком много подсказок. Он сам давал эти подсказки, хотел, чтобы я знала, кто он на самом деле.

И эта пустота за деревьями пришла за ним. За последним знающим.

Я охнула, Егор посмотрел в мою сторону. Моя картина.

Она же называлась «Последний знающий». Это было слишком большим совпадением. Но я рисовала человека, у которого не было выбора, который делал свою мертвую работу, потому что знал: дальше будет свет. Знал, что за его выбором стоит будущее.

От мыслей отвлек Юра.

– Давайте все-таки дойдем до метро, там по дороге куча продуктовых во дворах, а нам надо пополнить запасы. – Он приложил к синяку банку с тушенкой.

– И где-то там валяется твоя рация, – заметил Фома.

Они еще злобно посматривали друг на друга, но уже не нападали, не пытались задеть или оскорбить. Может, дело было действительно в злыднях-переругах, которых подкормил Фома?

Я уже никуда не хотела идти, самое страшное зло находилось совсем рядом. Егор сказал, что, кажется, простыл, поэтому лучше тоже посидит в натопленном доме. Фома с Юрой не стали спорить и ушли вместе.

Один все надеялся наткнуться на палача в городе, а второй уже надоел со своей рацией.

Я хотела поговорить с Егором. Меня мучил вопрос: зачем он все это делал? Мог ли отказаться? Совпадение с моей картиной не давало покоя.

* * *

Одиночество пожирало изнутри. Оно уже давно было частью жизни: один в квартире, один на прогулке, по магазинам тоже один. Но иногда становилось особенно тяжело, когда надо было принимать сложное решение, когда некому было посоветовать, как правильно, как лучше. Когда никто не стоит за спиной, даже не зная ответа, но готовый принять любые последствия. В эти моменты одиночество пожирало изнутри.

Он помнил его глаза. Испуганные, но холодные. Старик считался самым сильным знатком в городе. В многомиллионной столице, где каждый – самый сильный. Серые глаза стали почти белыми, как его борода и брови. Волос на голове почти не осталось, они выбивались жиденькими пучками из-под черной шерстяной шапки. Он не сопротивлялся, когда за ним пришли, не пытался скрыть, что вся семья состоит из знающих. Он молча встал, глядя на вывернутую с корнем дверь своей квартиры, так же молча подошел к родным, поцеловал каждого в лоб.

Как же хотелось, чтобы в этот момент старый знаток сказал, что решение правильное и другого быть не может. Но тот молчал, он тоже не знал, что будет в итоге. Внутреннее чутье подсказывало, что сейчас надо быть покорным, а что там будет дальше….

Палач терпеливо ждал. Для этого дела была выдана черная гвардейская форма. Форма сдавливала в груди, слишком туго завязывался узел на вороте. Слишком жесткими были ботинки. Слишком душной оказалась квартира первого знающего. Кто придумал эту форму? Неужели в умирающем городе еще было кому-то дело до того, как выглядят марионетки?

Старик вышел на улицу, никак не отреагировав на тычки гвардейцев. За его спиной еле сдерживали слезы супруга и дети. С неба густо валил снег. Не было видно ничего дальше протянутой руки.

Убивать надо было глядя в глаза. Чтобы видеть, что сила в них погасла. Убивать надо было так, чтобы от знающего не осталось ничего. Убивать надо было так, чтобы никто ничего не заподозрил.

Снег падал на бороду старику и таял от его дыхания.

– Борись, мальчик, – прошептал знаток на прощание. – Все идет так, как надо.

Одиночество на миг отступило, дав возможность вдохнуть и выдохнуть. Деваться некуда, надо просто это сделать.

Тело рассыпалось в пыль. Снежинки, эти назойливые белые мухи, исчезли моментально, превратились в воду, которая мелкой взвесью осыпала стоящих вокруг палачей и их работу.

* * *

Паническая атака всегда приходит очень не вовремя, стискивает где-то в районе горла, и невозможно ни вытолкнуть воздух из себя, ни пустить новый.

Я помирала от страха, ожидая, что Егор кинется на меня, начнет колдовать или просто заговорит. Я так хотела с ним поговорить и так боялась произнести хоть слово. А он медленно топил печь, медленно выгонял из избы очередных духов, так же медленно подходил к окну и смотрел на черное пятно среди деревьев.

Он тянул время.

Я так и не решилась завести диалог, Фома и Юра скоро вернулись, встревоженные и запутавшиеся.

– Мы перешли через мост и должны были спуститься на той стороне, – начал сразу Фома. – Но оказались здесь. Развернулись, попробовали еще раз – та же фигня.

– Попытались по одному пройти, – вклинился в рассказ Юра, – но получилось то же самое. Я стоял, ждал Фому у лестницы, он поднялся наверх, быстро побежал в сторону города, а выбежал ко мне.

Егор нахмурился.

– Бабка говорила, что, когда путь так закольцовывается, это кто-то закрыл дорогу, – закончил Фома.

– Наверное, тот, кто ходит вокруг дома, – предположил Юра. – Хочет нас голодом заморить и в лес увести.

– И там сожрать, ага, – скептически заметил Егор. – Этот кто-то не хочет, чтобы мы разделялись. Подозреваю, что, если мы все вместе пойдем, мост пропустит.

– А что такого в том, что мы разделимся? – спросила я.

– Не по плану, – коротко ответил Егор, чем очень напугал меня.

– По чьему плану?

Тревожность зашкаливала, мне тяжело было дышать, а в компании этой троицы я вообще стала стараться лишний раз не сотрясать воздух. Каждый из них может убить, каждый это уже делал. Я не хотела думать, что будет дальше, когда им всем надоест прятаться, когда Фома все же догадается, что его жертва стоит совсем рядом. Тогда Егор начнет защищаться, а Юра притащит своих людей. До кучи еще можно добавить гвардейцев, и тогда я просто помру от переживаний, а не от шальной пули или случайного попадания топора. И пусть я продолжала твердить себе, мол, весь этот мир – чья-то чертова выдумка, ведь он все еще разваливается у меня на глазах, я не была уверена, что в безопасности. Что не развалюсь вместе с ним. Мозг бунтовал.

Забавно, что меньше всего меня заботила черная тьма, которая закрыла выход в город. Перестали удивлять мелкие демоны и духи, они теперь выглядели такой естественной частью этого мира, что без них тут было бы пусто. Иногда я представляла, каким был дом с домовым. Наверное, говорливым. Легче понимать, что это не мой мир, другой, со своими правилами, а я тут просто гостья, случайно заскочила, в метро заснула и до сих пор не могу проснуться. Рука в кармане нащупала блокнотик и карандаш.

Первая страница пустая, всегда пустая. Я не рисую на первых страницах. А дальше какие-то фонари, лавочки, деревья. Всякая мелочь, которую я умещаю в небольшом формате. Рисунки без смысла, чтобы отвлечься. На обложке рисунок, который очень не нравится бабушке. У меня сжалось сердце, когда я достала блокнотик и посмотрела на него. Как там моя бабушка? Если меня тревожностью ломает, то что происходит сейчас с ней?

Мы все сидели и молчали. Могу поспорить, что каждый ждал, когда решение придет само. Я так иногда делаю, когда не знаю, куда двигаться дальше. Просто сажусь и жду.

В абсолютной тишине из лесу стали негромко звать Фому. Фома подорвался.

– Любка?

Он бросился к окну, пытаясь разглядеть среди лысых деревьев хоть что-нибудь.

– ЛЮБА! – заорал он и побежал.

Буквально выпал на улицу, полетел с крыльца и метнулся было в лес, но в него вцепился Егор.

– Стой! Это аука, туда нельзя, погибнешь!

– Я тоже слышу, что меня зовут, – бесцветно произнес Юра. – Меня оно зовет.

– Оно всех зовет, а значит, пора уходить. Чем дольше зовет, тем сложнее терпеть.

Фома затрясся в объятиях Егора и медленно опустился на землю.

– У нас есть только один выход, – медленно заговорил Егор. – Сейчас же уйти из дома обратно в город, знаки нас долго не смогут защищать, еда заканчивается. То, что хочет нас выманить, позвало ауку. Да, мы нигде не будем в безопасности, но в городе больше мест, где можно спрятаться. А лес нас просто сожрет.

Я посмотрела в сторону леса и вскрикнула. То, что я видела мельком, – жуть с обвисшей кожей – теперь показало себя достаточно четко, чтобы его бояться.

Черная тьма оформилась в высокого и очень худого мужичка. У него были невозможно длинные ступни, опущенные ниже колен узловатые руки, покрытые пятнами грязи. Но самое жуткое – это его лицо. Высохшее, обтянутое желтовато-серой кожей, с высоким лбом, потертой кепкой, сдвинутой на затылок. Когда он открыл рот, вывалился длинный синий язык и с чмоком упал ему на ноги. Из пасти потекла черная грязь. Меня чуть не стошнило. Я перевела взгляд на Егора и впервые увидела в его глазах ужас.

Он был хорошо знаком с этим существом и, судя по реакции, ожидал увидеть его позже.

– Надеюсь, то, что я тебе дал, у тебя, – еле слышно проговорил он, поднял на ноги Фому, пихнул в сторону дороги Юру и, пятясь, пошел следом.

Я нащупала в кармане подарок. Речная галька в виде человечка-веточки была на месте. Я очень хотела достать, посмотреть, но что-то меня остановило. Почувствовала, что существу нельзя знать об этом подарке.

Мы бежали к мосту, оскальзываясь на замерзшей грязи. Сзади шаркало оно.

Как и говорил Егор, мост пропустил нас всех, но мы еле успели спрятаться от гвардейцев, которые дежурили с этой стороны.

Район оказался буквально наводнен людьми в форме.

– Что значит это дерево? – тихо спросила я Егора.

– Перевернутый дуб. Желание унизить самый главный символ ладного мира, показать, что у Великого дуба тут власти больше нет, – скороговоркой ответил тот.

Мы пошли через лес вдоль дороги, прячась за поваленными деревьями и пытаясь разглядеть на той стороне жуткое существо.

– Надо как-то добраться до метро, – опять завел свою волынку Юра.

Слушай, может, мы просто свалим из этого района? – спросил Фома. – На кой черт тебе сдалась эта рация? Найдешь связь с ними в другом районе. Вы же наверняка где-то базируетесь. Воспользуешься чашкой, на худой конец.

– Базируемся на севере, – ответил Юра. – Мы туда несколько дней идти будем. А водой у нас никто не пользуется.

– Лучше уж мы туда дойдем, чем поляжем у метро, – стоял на своем Фома. – И зря вы самую стабильную связь отвергаете.

– Так нам все равно идти мимо метро, через центр, через весь город!

Егор терпеливо слушал очередные препирательства.

– Надо заглянуть в твою не твою квартиру, – сказал он вдруг мне. – Она же рядом с лесом?

Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула: стало интересно посмотреть, как выглядит мой не мой дом здесь.

– Слушайте, я только сейчас заметил, – выдал Фома, – снег идет. Мелкий, но снег. Нормальный снег!

– Ой, и правда, – эхом подхватил Юра.

Егор лишь покачал головой. У меня больше не было вопросов, почему эти двое еще не догадались, кто палач. Они не только глухи к некоторым вещам, но и действительно слепы. Так же слепы, как все в моем мире. Я споткнулась от этой догадки.

– Верно. – Егор подхватил меня, а заодно и мои мысли.

– А что в той квартире?

– Надо посмотреть, чего там нет, – ответил Егор. – Ключи далеко?

Я звякнула карманом. Они все это время были у меня под рукой, переплелись с веревкой от камушка. Интересно, подойдут ли эти ключи к замку.

Когда мы пробирались к моему дому, я порадовалась, что в свое время на этом пустыре построили каток, бесполезный металлический сарай и множество маленьких домиков, где когда-то базировался садовый центр. Это все хорошо закрывало нас от гвардейцев, и, кажется, Егор тоже сыграл в этом свою роль. Я не знаю другого объяснения, почему все гвардейцы смотрели в противоположную от нас сторону, никто не повернул к нам головы.

Ключи без проблем подошли к замку, дверь открылась. Нас встретил такой же гнилостный запах, что и в первой квартире. Ногами я зацепила старую влажную тряпочку.

– Недавно умер, – сказал Фома, изучая оставшееся от домового тряпье. – За хозяйкой не смог пойти.

Это что же получается? За бабушкой также пришел Егор или его шакалы? Или все-таки этот мир не близнец, а мой. Просто странно вывернутый. Не может же в этом месте жить вторая я с моей второй бабушкой. Или может? Я просто хотела отключить сознание, не думать.

А еще хотелось злиться, но не получалось даже обижаться. И чего я не поговорила с Егором? Столько раз оставалась с ним один на один. Он бы уже давно меня убил, если бы хотел. Моя чертова нерешительность, которая в очередной раз играет очень плохую шутку.

Егор уверенным шагом пошел в мою комнату. Не мою.

Но расположение мебели здесь было почти таким же, как дома. Так же стоял мольберт прямо напротив входа.

И я ожидала увидеть его пустым. Образ забытой в вагоне картины всплывал сам собой.

Большой холст, я такие форматы никогда не беру, а тут диплом, надо показать, что формат для дипломированного художника не проблема. Серые стены тоннеля, золотое поле, тело, лежащее среди колосьев. Я так живо видела свой собственный проект.

– Ого, круто нарисовано, – присвистнул Юра.

– Ага, у мастера талант.

– Ой, а этот чувак на тебя похож. – Юра встал напротив моей картины и явно сравнивал пальто Егора и последнего знающего.

Моя картина стояла в не моей комнате, на не моем мольберте, в не моем мире.

Я.

Хотела.

Заорать.

Егор медленно обернулся и посмотрел на меня. Да, я нарисовала его пальто. Шляпы только у него не было, обувь другая, но пальто… Это было то самое пальто.

– Я ее в метро забыла. – Это получилось настолько бесцветно и обреченно, что я даже засомневалась, мой ли голос прозвучал.

Все ждала, что начну хотя бы плакать. Общая усталость, мучения с картиной, потом этот жуткий убитый мир, где все хоть и очень знакомо, при этом такое искусственное и шарнирное, – это должно было меня добить. Но я не чувствовала ничего.

Егор, не меняя выражения лица, подошел ко мне, я отступила. Он собирался что-то сказать, но в этот момент Фома, подошедший к окну, охнул:

– Смотрите, что птицы творят!

Про картину забыли сразу.

Мы обычно не обращаем внимания на птиц. Ну летают и летают, гадят, клюют все, что рассыпано. А иногда стоит на них посмотреть. Я видела, как птицы стаями летали над заброшенным районом. С земли они казались куда больше нормальных голубей или ворон.

Эти птицы застыли в воздухе. Одна висела совсем близко к нашему окну. Она была огромная, будто помесь ворона и орла: крючковатый мощный клюв, перья и пустые белые глаза, которые заглядывали в самую душу. Из клюва сочилась тонкая черная струйка и исчезала, улетая к земле. Все птицы были мертвы и замерли в воздухе. Я просто знала, что они мертвы. Они висели над домами, ветер колыхал перья, снежинки строили маленькие башенки на черных телах. У меня из окна была видна школа, и над ее территорией застыла целая мертвая стая.

– А что ты чувствовала, когда рисовала картину? – спросил Егор.

Я не услышала в вопросе ни злости, ни разочарования. Был только интерес.

– Одиночество, спокойствие и печаль, – ответила я, отвернувшись от птиц.

Егор улыбнулся и кивнул.

– Это хорошо.

Я не поняла. Что именно хорошо.

– Вы хотели увидеть Охоту, – громко произнес Егор. – Рад представить вам то, от чего невозможно скрыться.

Мертвая стая страшных птиц была той самой странной Охотой.

Гл. 5

Я не очень понимала, что теперь надо делать: бежать от птиц или ждать, когда кто-нибудь придет. И чем больше я на них смотрела, тем меньше они пугали. Ну висят и висят в воздухе. Жутковато смотрится район, над которым застыли десятки мертвых птиц, у каждой свое положение крыльев. С каждой капает какая-то черная слизь. И все, больше ничего не происходит. Они не нападают, не орут, не пытаются разбить окна. Просто висят в воздухе.

Страшнее только картина, которая стоит в соседней комнате и которой там быть не должно!

– Надо уходить, – сказал Егор.

Почему он так странно отреагировал?

Я не могла нарисовать его, я его не знала. А пальто – таких пальто в модных подборках в Сети тонны. Каждый второй выбирает себе трендовую вещь, чтобы выделяться. В итоге сливается с толпой. Я рисовала это пальто просто из головы. Но нарисовала те же пуговицы, такие же отвороты, даже оттенок совпал.

В ушах звенело, а потом в мире выключили все звуки. И мои собственные мысли казались теперь оглушительно громкими. А вместе с тишиной пришел холод. Причем такой, что куртки не спасали. Этот холод пробился в самое нутро, заставляя дрожать всем телом. Меня и так знобило, а тут заколотило так, что я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Заметила, что осталась без рюкзака. Он был почти пустой, буквально невесомый, поэтому даже не обратила внимания, где и когда его оставила. Что в нем таскала, тоже не помнила, возможно, документы.

– Может, глянем, что осталось в ближайшем магазине, и вернемся в лес? – спросил Фома. – Там хотя бы топить можно.

Вот только зачем? Мы только ушли оттуда, решили, что там небезопасно. А теперь возвращаться?

Мы молча вышли на улицу, споткнулись о замершую у самого асфальта птицу. На улице тянуло гарью, в квартире из-за холода мы даже не обратили внимания, что изменился воздух. Из-за леса поднимался черный столб дыма.

– Нет больше нашего дома, – вздохнул Юра.

– А может, это все-таки не наш дом?

– А что там еще есть? Ничего.

Оттягивать поход к метро больше не было смысла, и мы побрели через район, постоянно оглядываясь, пригибаясь от каждого шороха. Над головами висели мертвые птицы.

* * *

Последний рассыпался пылью. Орал, кричал, проклинал, прежде чем замолчать навсегда. Часть его души соединилась с остальными. Еще одна крупица в общий котел. Черные птицы в небе лениво взмахнули крыльями и пропали. Работа была сделана.

Гвардейцы стояли, вытянувшись в струну. Ждали приказа. И если раньше ими распоряжался Егор, то теперь командование вернулось к главной беде.

Рядом медленно несла воду река. Что чистили ее канал, что не чистили – она так же отталкивала и пугала.

И вода была единственным выходом.

Егор не стал ждать, когда нападут на него, сорвался с места, перепрыгнул через ограду и скользнул по холодным склизким камням в воду.

– Вода – это переход, – прошептал он.

Мир дрогнул, и Колесо повернулось, подхватывая мокрыми руками заговор.

Гвардейцы поймали лишь воздух в сантиметре от его волос. Тяжело дышали сквозь маски и смотрели, как скрывается в темной воде пальто.

Вода – это переход.

Этому научили в первую очередь. Если надо сбежать, то позови воду. Вода поможет. Вода знает правила. Вода уважает тех, кто следует этим правилам.

Река пронесла Егора через пространство и отпустила в пруду посреди леса. Сквозь деревья проглядывал охотничий домик. Лес вокруг неприятно гудел, щелкал ветками, смотрел злыми огоньками глаз застрявших в городе лесавок.

Если смотреть по карте, то город и так обступали леса заповедников и парков, сейчас они сомкнулись в единое кольцо, не пересечь, не выйти. И застряли в этом кольце и люди, и всякие-разные.

– Убивец, – шептал лес разными голосами, – проклятый убивец! Недолго тебе осталось, человеческая тварь.

Егор выбрался из пруда, стащил тяжелое от воды пальто и пошел в сторону дома.

Вокруг забора, на заборе, даже на стенах – везде были диковинные палочные знаки, скрученные из веток и сухой травы.

– Странная мысль – сделать в лесу защищенный уголок, все равно из города не выйти, – пробормотал Егор.

– Это для тебя, – проговорили совсем рядом. – И для тех, кого ты приведешь и научишь.

Егор не стал оборачиваться, он узнал этот голос и хорошо уже понял – бесполезно искать, кто говорит.

Всякие-разные имеют дурацкую привычку прятаться и подменять собственный облик. Правда, это существо говорило, что его природа отличается от низшей нечисти. Не подруга ему кикимора, которая портит продукты в соседней «Пятерочке».

Дорога до дома заняла больше времени, чем он ожидал. Из-за сырости грязь липла к подошвам, а от холодной воды сводило ноги. Внутри печь оказалась натопленной, по стенам топотали, а на чердаке двигали какие-то тяжести.

– Не переживай, эти скоро съедут, – опять тот же голос.

Егор расправил пальто возле печки и встряхнул, из кармана вылетело что-то тяжелое и с грохотом покатилось в угол.

– Ого, подарок!

– От кого?

Егор достал из темноты гладкий овальный камушек с дыркой под шнурок.

– От реки, но не тебе.

– Знаешь, было бы в разы проще, если бы ты сразу говорил все и не загадками, – тяжело вздохнул молодой человек и сел возле печки.

– Ты знаешь ровно столько, сколько тебе нужно.

– У вас всех дурная манера давать не полную картину, а так, по частям. Авось прокатит.

Голос явно обиделся и больше никак себя не обнаруживал.

* * *

Юра буквально подпрыгивал, пока мы шли к метро. Его рукам снова вернулось беспокойство: он то прятал кисти в карманы, то расстегивал куртку, то пытался поправить несуществующую шапку на голове, в итоге хватался за волосы.

Приходилось петлять по дворам и прятаться между остатками кирпичных гаражей, когда гвардейцы проходили мимо. Смысл птиц над головой все больше терялся: они продолжали висеть и ничего не делать. Только периодически капала и обжигала черная жижа с их клювов.

Не скажу, что я часто гуляла по своему району, но на каждой площадке всегда кто-нибудь тусовался. Оттого печально было смотреть на пустые ржавые качели, потрескавшиеся пластиковые горки и развалившиеся песочницы. Тут постаралось время, потому что после бойни все люди ушли в центр. Мародеры почти не ходили по спальным районам, эти места считали бедными, и тут нечем было поживиться. Все самое дорогое либо уничтожили, либо забрали с собой. А одежда в мире, где весом обладала только внутренняя сила, была уже не нужна.

Фома внезапно подхватил мои мысли и, глядя с отрешенным видом на гнутые качели, стал рассказывать, как раньше одевалась молодежь. Раньше – это в его детстве, лет двадцать назад. Сейчас почти так же, но как-то более расслабленно.

Я улыбнулась. У Фомы когда-то были дети, поэтому он разбирался в том, что любили, а что не любили в нашем «прогрессивном» мире. А судя по разговору, понимал даже лучше меня, хотя я была в этой среде. Но для меня мода принесла только возможность носить платья с кроссовками и прятаться в безразмерные свитера. Удобство для художника чаще становится куда более весомым аргументом, чем красота. Хотя это не всегда. Иногда было настроение надеть что-нибудь элегантное.

Юра в очередной раз споткнулся о половинку шины, и я наконец обратила внимание, что мы проходим по одной и той же улице уже третий раз.

– Мы что, кружим? – спросила я у Егора.

– Ага, нас водят, – ответил тот.

Юра еще больше занервничал. Мы все успели запомнить, что ему надо было на соседнюю улицу, где он выкинул рацию. Он не давал отвлечься от этой мысли.

– Это то же самое существо, что нас через мост не пускало? – уточнил Фома. – Аука которое.

– Ты точно плохо учился, – заметил Егор. – Аука – это просто голос. Он не закрывает пространство, просто прячется везде и подражает на разные лады. То, что закрыло мост и водит сейчас нас туда-сюда, куда хуже простой ауки.

– Это то, что мы видели, с синим языком, – прошептала я.

Ответил не Егор, над ухом прошипели «верно» совершенно другим голосом. У меня подкосились ноги, и я вовремя успела отпрыгнуть – длинные руки царапнули по асфальту, существо заверещало.

– Бежим! – не своим голосом заорал Юра и рванул вперед.

Улица наконец-то сменилась. Юра резко затормозил и стал шарить в кустах.

– Погубит его эта ерунда. – В тоне Егора не было ничего хорошего.

Рация нашлась почти сразу. Лежала на видном месте, я даже подумала, что ее специально так положили. В тот момент, когда мы убегали от метро, Юра швырнул ее не глядя, но с очень хорошей амплитудой. Она просто не могла лежать так близко, буквально на виду.

– Почему это все похоже на какую-то очевиднейшую ловушку? – спросила я. – Из дома не выпускают, если идем не все. По улице водят, словно время тянут.

– Может, потому что это и есть ловушка?

Я бы очень хотела сейчас знать то, что знает Егор, чтобы быть такой же спокойной. Все будто продолжает идти по плану, который он давно хорошо изучил, и никакой организатор этого самого плана ему не страшен. Кроме того существа, которое сейчас от нас отстало. Потому что ему так было удобно. Ему удобно было передвигаться и быстро, и невообразимо медленно, удобно было пугать нас и отпускать вперед. Оно словно играло с нами.

– Штаб, прием, штаб! – затараторил в рацию Юра. – Штаб, это Главный, штаб, прием! Штаб Главному.

В рации какое-то время была тишина. Я уже подумала, что нет на той стороне никого, Юра просто обманывается. Но рация ожила, защелкала и ответила:

– Штаб в канале, Главный, штаб в канале!

Юра чуть не подпрыгнул с воплем «спасены». В его восторге потонуло тихое слово Егора «обречены».

– Главный, Главный, вы сейчас где?

– У метро, где основная точка была, – ответил в рацию Юра. – Тут полный район гвардейцев.

– Вас поняли, продвигайтесь к метро, туда подъедет наш транспорт, он вас вывезет.

Рация щелкнула и замолчала.

– Транспорт? – переспросил Юра. – Каким образом им удалось обзавестись транспортом? У нас никогда не было ни машины, ничего, слишком заметно, слишком сложно угнать. Все машины, которые сейчас на ходу, отслеживаются. Невозможно! Вау!

Все вокруг буквально вопило о подставе, но почему это видела только я? И, наверное, Егор. Но тот явно следовал какому-то плану, и я бы очень хотела знать какому. Фому тоже не насторожило то, что у штаба внезапно появилась какая-то машина, он радостно похлопывал друга по плечу и улыбался.