Текст книги "Журнал «Рассказы». Колодец историй"

Ларго поднялся на колени. Столик стоял, словно и не живой.

– Прости меня. – Ларго вытер нос, шмыгнул. – Ты боишься меня, как я маму? Я не такой… мне просто тяжело очень… и страшно. Я ведь совсем один.

Как бы поступил папа? Глупо сравнивать. Папа владел силой гораздо большей, чем мама. Папа бы здесь не оказался.

Как бы поступил Тсерингер? Любой Тсерингер владеет силой. Ларго – первый блокадыш в роду. А Лайве – первая выжженная. Как тяжело, должно быть, несчастной, злой маме.

«Мама!»

Ларго бросился в кафе.

Если бы не папа, Ларго бы просто упал рядом с сестрой и завыл точно так же. И они бы оба отдали маму бесконечности, даже не попытавшись…

Ларго расстегнул мамино платье, положил одну руку маме на лоб, а пальцами второй подцепил подбородок так, чтобы голова мамы запрокинулась и воздух смог попасть ей в легкие.

Два выдоха. Начинать надо было с них.

Ларго зажал маме нос и два раза старательно выдохнул воздух ей в рот.

Лайве монотонно выла, раскачиваясь вперед и назад.

– Пойди найди целую чашку! – строго приказал Ларго.

Сестру нужно было отвлечь, чтобы не мешалась.

Ларго отмерил двумя пальцами вверх расстояние от ямки меж ребер, сложил руки, как учил папа, и нижней стороной ладони нажал маме на грудь.

Его едва хватило на тридцать раз. На мгновение показалось, что больше он не осилит. Но снова два выдоха в маму и тридцать нажатий.

Руки занемели, по лбу струился пот. Снова два выдоха и тридцать нажатий.

Луковый леденец завыла, потому что не нашла целую чашку. Она ворочала в груде осколков поломанной вешалкой и выла, выла, выла…

Ларго остановился. Больше он не мог. Сначала остановился, а потом уже увидел: над мамой заискрилось голубое и бесформенное.

Задышала!

И теперь на границе сознания она пыталась сплести защиту. Луковый леденец перестала выть, подбежала к маме и прижалась к ней. Над ними нависла кривая голубая сеть.

– Лайве… я пойду звать на помощь. Тех мужчин из гостиницы. Ждите здесь…

Ларго подобрал зонтик и вышел из кафе.

– Пойдем со мной… – сказал он столику. – Пожалуйста.

Столик согласился. Потопал следом.

Все не так уж сложно. Подняться наверх на платформе. Готово.

Дальше хуже. Пришлось идти в белой мгле одному, без маминой защиты, выставив вперед зонтик.

Ларго дробно вдохнул, когда туман стал рассеиваться. Прибавил шаг, перешел на бег. Хотелось ворваться в гостиницу, кричать, звать на помощь сильных магов, которые их спасут, с которыми безопасно дойти до Городео. Но столик бросился в ноги. Ларго споткнулся.

– Ты что творишь? Опять?

Хотелось снова выплеснуть свой страх. Ларго вспомнил, как мама разбила костяшки пальцев, ударив столик. Может, тоже боялась… Ларго погрозил ему пальцем:

– Больше так не делай. Будем договариваться. Два раза топаешь левой ногой – значит, «да». Один раз – значит, «нет».

Столик топнул два раза.

– Будем осторожны. Сначала заглянем в окно, как мама.

В общем зале горел свет, но было пусто. За стойкой регистрации тоже никого. На кухне пар от кружек с чаем. Распахнута противоположная дверь. Может, гости вышли покурить через ту дверь?

– Обойдем гостиницу.

Столик обогнал Ларго и стал высоко поднимать ноги и мягко ставить их на землю.

– Идем тихо, я понял.

Ларго приник к стене здания, прижал к себе зонтик и медленно последовал за слоновьим столиком.

За углом ничего. Тумана нет, видимость отличная.

С левой стороны от парадного входа – крыльцо. Дверь медленно открылась, вышел старик.

Вот оно, счастье! Оставалось набрать воздуха, чтобы наконец прокричать о помощи.

Но Ларго прикусил язык, вжался в стену здания. Строго друг за другом твари медленно двигались к старику. Закрыть бы глаза и не видеть, но невозможно было…

И Ларго смотрел на качающиеся, выпитые туманом тела, на белесые глаза, в которых лишь голод, на растянутые плети рук и изогнутые внутрь ноги. Словно Вайкатопе лепил из пластилина уродливые человеческие подобия. А потом бросил это занятие, когда дело дошло до деталей. Ни черт лица, ни волос. Носовые впадины, глазные ямы и рот от уха до уха.

Нунтары проходили так близко от Ларго, что тот перестал дышать. Слышал лишь учащенное животное дыхание тварей и стук крови в голове.

Старик развернулся, поднял что-то большое и черное легко, словно пушинку. Тело мага тяжело рухнуло к ногам нунтаров.

– За вторым приходите через пару часов, он еще не готов, – сказал старик, стряхивая с рук остатки мутно-зеленых заклинаний. – Завтра полу́чите третьего и проводите меня до Городео!

Ларго, если бы мог, расщепился бы на молекулы, каждая частица его поместилась бы в трещины старой гостиницы и он бы слился со стеной.

Как хорошо быть столиком. Вещью. Она не чувствует боли и не ведает страха. Только щепки летят, а ей все нипочем. Топает себе и никакой силой не обладает.

Нунтары окружили труп. Ларго почувствовал, как холод сковывает его изнутри. И если бы нунтары начали прямо при нем есть мертвого мага, он бы не выдержал – завыл.

Но твари бережно подобрали тело, как мама свои шарфы и палантины, когда они падали с вешалок. И утащили его в туман, оставляя после себя ясность.

Там, вдалеке, Ларго увидел огни! Должно быть, Городео совсем рядом! Так горят окна высотного дома, который наверняка стоит на границе.

Ларго еще долго сидел, вжавшись в стену гостиницы, а ясная дорожка в тумане все еще оставалась. Тело отяжелело, ноги едва слушались. Ларго плохо помнил, как снова оказался в кафе, как залез под мамин защитный купол.

Дрожь унялась со временем. Дыхание мамы можно было уловить, только сильно к ней прижавшись. Видимо, луковый леденец только и делала, что слушала дыхание. Белые кудряшки замаячили в поле зрения Ларго. Леденец села, осмотрелась по сторонам. Увидела шапку и показала на нее.

– Да, да, я виноват!

Сестра замотала головой и снова указала на шапку.

Ларго поднялся, вышел из купола, подобрал снежную шапку, отдал Лайве.

Леденец подложила шапку под голову мамы, расправила складки на ее платье, долго думала, что делать с оторвавшимся кружевом. Положила рядом. Порылась в сумке, достала мятное масло и кисточку, жестом пригласила столик под купол.

А Ларго стоял и смотрел, как мама и сестра доживают. В груди словно большая пиявка завелась и сосет, сосет, сосет. Скоро у мамы кончится сила, защитный купол спадет. Придут нунтары и добьют маму. Зачем вообще он пытался вернуть ей жизнь? Ради очередной смерти?

Луковый леденец старательно втирала масло в столешницу, прошлась по ножкам. Столик радостно затопал. А потом Лайве взяла оторванное кружево маминого платья и обмотала им поврежденную ножку столика. Довольно кивнула.

В кафе стоял запах крови и мяты.

Будь леденец прежней Лайве, она бы спасла и маму, и Ларго. Она бы рассеяла туман, она бы была сильнее мамы и папы, вместе взятых. А теперь, как столик, ничего сказать не может.

И не было у нее способности создать защитную сетку. Но это масло, которое она втирала в столик, эта ее сосредоточенность вызвали во рту Ларго острую горькость, какая бывает после чая с глинковинными цветками. Его пьют, когда болит сердце или разум.

– Лайве… – шепотом позвал Ларго.

Сестра не отозвалась.

– Прости меня…

Повернулась, протянула брату кисточку.

– Нет, я ничего не хочу у тебя забирать! Прости меня, маленькая Лайве! Я самый худший старший брат на свете… ЭлЭл! Теперь я буду называть тебя двумя буквами «эл». Только мы с тобой знаем, что ЭлЭл – это луковый леденец.

Сестра сделала губки рыбкой. Она всегда так делала для папы. Расплела косичку и протянула брату ленточку цвета спелой малины.

Можно было оставаться просто Ларго. Принять неизбежное, просить прощения у сестры, смотреть на то, как угасает мама.

Вот Лайве молодец. Ничего не боится. Может, потому что не понимает. А столик… Этот столик все понимает и все равно ничего не боится. Может, потому что не чувствует боли?

Как же это здорово – быть столиком.

И Ларго решил не пытаться быть как отец. Для этого у него нет таланта и способностей.

И его, конечно, никто и никогда не признает достойным фамилии Тсерингер.

Но почему бы ему не стать похожим на обычный столик из городской библиотеки? Все, что для этого нужно, – идти вперед и не бояться летящих в тебя камней.

Ларго намотал на руку красный ремешок, вооружился зонтиком и пошел к гостинице. Отныне он – вещь, которая ничего не боится. Ларго – столик. Его дело – топать вперед сквозь туман.

Может, подкупить старика?

Может, договориться с ним?

Обмануть?

Убить?

Убивать глупо… У старика с нунтарами договоренность. Подкупить лучше. А если старик обманет Ларго? Убьет их всех и сторгуется с нунтарами еще за что-нибудь?

Определенно, стоило убить старика и пытаться договориться с нунтарами. Они и речь человеческую понимают.

Вот только как убить? Зонтиком? Удавить ремешком? Но хватит ли сил…

Ларго наблюдал из-за угла здания.

Хозяин гостиницы ждал на крыльце. Улыбался, пускал сигаретный дым завитками, любовался ими. А может, любовался тем, как нунтары покорно ждали. Он затушил сигарету о перила, бычок спрятал в карман.

Ларго всем телом чувствовал холодную стену гостиницы. Он видел защитную зеленую сеть, которую твари не могли разорвать, видел, как старик лихо поднял тело мага и бросил нунтарам.

Твари то ли похихикивали, то ли постанывали. Видимо, с ума сходили с голоду, но на тело не бросились, снова бережно подобрали и ушли в туман, оставив за собой ясный след.

И снова Ларго увидел огни!

Зачем старику нунтары, если граница так близко?

Ларго подождал, пока старик уйдет в дом и указал столику в ту сторону, куда ушли нунтары. И столик топнул два раза.

Сразу стало легко. Смешно и легко. Ларго – не человек. Это раньше он был человеком. А теперь он – вещь, которая не ведает ни боли, ни страха.

Все, что надо делать, – это топать вперед. Туда, за нунтарами. Считать шаги до огней. Он найдет на границе смотрителей и попросит о помощи. И все будет хорошо.

Слоновий столик бодро шагал впереди. Ларго сжал в руке поводок, стал сочинять песенку из одной лишь строчки: «Столик, столик-поводырь, ты веди меня, веди». И на все старые мотивы напевал ее у себя в голове. А потом эта глупая песенка сама собой превратилась в молитву.

Столик замедлил шаг, и Ларго тоже. Они оба уже видели горящее медовым пламенем дерево. Огни оказались плодами! А вовсе не окнами приграничного здания.

Просто дерево посреди пустыря.

Ноги подкосились, и Ларго вмиг оказался на земле. Теперь Ларго – столик без ножек. Дощечка. Щепка, которая наблюдает за тем, как сумеречные силуэты выстроились вокруг дерева. Они, поскуливая, ждали, пока из тел мертвых магов сочилась сила, ползла по земле, утекала глубоко, чтобы напитать корни.

И вот тела утянуло куда-то в рыхлую землю, а на нижней ветке выросло два новеньких плода.

Нунтар сорвал с ветки янтарный плод, разодрал когтями. Теперь каждый подходил, брал по кусочку и жадно сосал доставшееся сокровище. Глаза их горели янтарем, и кожа переливалась янтарным, они часто дышали. И не хихикали.

Мама и ЭлЭл тоже станут такими плодами. А Ларго просто умрет… Здесь конец всему.

Охватило сонное свинцовое состояние, как во время тяжелого гриппа. Вот бы умереть как-нибудь легко и прямо сейчас. Пальцы сами собой потянулись к запястью и нащупали малиновую ленточку. Ларго напомнил себе, что он всего лишь щепка.

Нунтары завершили трапезу. Поволокли свои тела в разные стороны. Один из них прошел мимо Ларго, чуть не зацепил ногой. Глаза у нунтара застланы янтарной пленкой. Словно сомнамбулы, они расходились прочь от дерева, им было хорошо. И уж точно не было им никакого дела до столика и лежащей на земле большой щепки, которую некогда звали «Ларго».

Белая бездна текла над головой, а по ней плясали янтарные блики. Надо было оставаться там, в кафе. Ждать своей участи. Ларго коснулся ленточки ЭлЭл.

Голова закружилась, запульсировала от боли. Сам бы он никогда не догадался. Возможно, древняя кровь Тсерингеров подсказала путь. У дерева никого не осталось.

Ларго не чувствовал собственного тела, не понял, как оказался у ветки и сорвал с нее сокровище нунтаров. Плод оказался липким, сморщенным, полупрозрачным. И теплым. Словно маленькое скукоженное солнце с пульсирующим ядром.

Тот, кто раньше был Ларго, испугался бы откусить. Побрезговал. Но теперь Ларго – всего лишь вещь.

Сахар захрустел на зубах. Кожица поранила язык. Мякоть оказалась приторно-сладкой. Вот чем пахло от нунтара. Зубы скользят друг о друга, на языке неприятная пленка. Вкус слегка медовый, слегка грушевый, слегка сливовый. А как проглотишь – во рту ощущение, что откусил от восковой свечи.

Ларго подумал, что от одного кусочка у него началась изжога. Но в груди становилось все горячее, раны засаднили еще сильнее, глаза заслезились, веки стали слипаться.

И тут Ларго увидел мага. Все вокруг залито янтарем, маг плетет заклинание, играючи разводит костер. Рисует в воздухе огненные фигуры, пускает испепеляющие лучи в туман.

Видение исчезло.

Что-то треснуло, обдало жаром – костер прямо у ног. Но как?

Ларго не касался источника силы, не плел заклинаний.

Ядро пульсировало, а внутри ядра – искаженное отражение мага. И пока Ларго доедал плод, он все смотрел и смотрел на костер – первое, что он сделал. Пусть с помощью мертвеца, пусть не лично, но все же…

Языки пламени менялись: то были красными, злыми, то неуверенными, едва оранжевыми. Ларго вспомнил про синий огонь и зеленый, и тотчас же костер под его ногами поменял цвет.

Работает…

Столик прижался к ноге, отвлек от костра.

Ларго быстро сорвал следующий плод. И следующий. Плоды были разные по размеру. Одни крупные, как осенние яблоки, другие размером с мелкую сливку. И пахли по-разному, но все очень хорошо. Какие-то хлебом, какие-то шерстью, скошенной травой, теплым молоком. А один пах солнышком.

– Мы возьмем плоды в заложники, – неожиданно для самого себя сказал он.

Столик постучал ногой по корням дерева.

– А корни мы отравим, выжжем.

Ларго попробовал залезть на дерево, но только ободрал ладони и голени. Он не собирался просить, столик сам вдруг задрожал, растянулся. Подошел к дереву и встал на задние ножки, оперевшись на ствол передними.

Ларго забрался на дерево по столику.

Плоды летели вниз, мягко падали на землю, старые трескались, новые отпружинивали, как мячики.

Ларго заглядывал в ядра, иногда ошибался и надкусывал не тот плод. А потом наконец нашел. Девушка, посвятившая свою жизнь садовой магии.

Жадно откусил, сосредоточился и, медленно разжевывая грубую кожицу, представил, как корни дерева засыхают.

Ларго снял с себя шарф, куртку, свитер. С помощью силы успешно подобранного плода связал все в одну котомку. Плоды потянулись в сумку, собрались.

Столик понес светящихся заложников, а Ларго пошел впереди. В одном кармане – пленник с ядром мага-лекаря. В другом – ядра магов-истребителей. В каждой руке по боевому плоду. Прежде чем скрыться в тумане, Ларго обернулся: дерево было мертво.

Покинувшая тело дрожь вернулась, но теперь она была совсем иного характера. Однажды папа дал ему попробовать вина. Состояние было примерно такое же.

Ларго устал жевать, вгляделся в туман – никого. Он покрутил в руке боевой плод, липкий, сияющий. Может, туман рассеивается от плодов? Ларго поднес было плод ко рту, но что-то ударило в спину, и плод взлетел в воздух. Нунтар набросился сверху, засунул в рот Ларго скользкие пальцы, мальчишка машинально укусил, извернулся под холодным телом. Нунтар ухватил Ларго за волосы, потянул на себя до хруста.

Вот он, конец.

В глазах потемнело. Но тварь отпустила, кинулась к валяющемуся плоду.

Ларго поднялся, в голове звенело. Это нормально, так бывало уже, когда мама била сильно. Вот только она останавливалась, а нунтара ничто не остановит. Ладони взмокли, боевой плод чуть не выскользнул, и Ларго бы успел откусить, но нунтар бросил ему в глаза горсть земли, а затем бросился и сам, повалил Ларго, впился по ошибке не в плод, а в руку. И тут же в бок твари со всего размаха влетел столик. Раздалось хихиканье.

Столик все с новой силой, упрямо и отчаянно, бодал противника, но нунтар все сильнее сжимал руки на шее поверженного. Все поплыло, Ларго захрипел.

В кармане оставался маленький, как незрелая слива, плод мага-лекаря. Но нунтара не победить им.

Когда мама спрашивала, кого Ларго любит больше, ее или папу, он всегда отвечал, что ее. Жить ему с мамой, побои терпеть от нее, а такие признания ее на время смягчали. Однажды Ларго остановил истерику мамы одним лишь «я же тебя люблю». Но, к сожалению, удивить можно только один раз.

Ларго отпустил душившие его руки нунтара, выхватил плод и запихнул его в рот ошеломленного врага. Тот от неожиданности отпрянул, Ларго прижал ноги к себе и со всех сил оттолкнул нунтара. Подтянул к себе сумку с плодами и всю ее высыпал перед тварью.

Изобилие и близость плодов ослепили врага. Тот принялся хватать их, рвать зубами, старался отгрызть как можно больше. Силу из них он извлечь не мог, но жаждал воспоминаний, скрытых в плодах. Простых человеческих воспоминаний о солнце, о летнем и зимнем ветрах, о крышах с красной черепицей и запахе свежей краски на бордюрах, о запахе костра и только что скошенной травы, о звонке при входе в пекарню, о людях, спешащих на воскресную молитву, о белых птицах в небе и, конечно, о хлебе…

Страдалец проглотил еще один плод, вдохнул, захлебнулся смехом, откинулся на землю, задрожал. Глаза у него закатились, он потерялся в пространстве и времени. Должно быть, витал где-то над рождественским городом и ловил снег своими кривыми руками. И напрочь забыл про Ларго…

Розга возникла из ниоткуда и обрушилась на хихикающее тело. Ларго сам не понял, как сплел ее. Точно такую же, голубую, как у мамы. В душе сделалось горячо, да так, будто тот, первый сотканный Ларго, костер не погас там, возле дерева, а навечно поселился у него внутри. И сейчас языки его пламени были красные, роковые, злые. Горло засаднило. Откуда-то взялись невыплаканные слезы и ком накопленной за годы обиды. Ларго ударил обездвиженного нунтара розгой еще и еще.

Никогда больше он не будет терпеть побои!

Сланг!

Просить прощения, когда не виноват!

Сланг!

Никогда больше Ларго не будет молчать, сносить унижения, прикидываться слабым и жалким!

Сланг!

Ларго не будет больше дрожать перед теми, кто сильнее, говорить тихо, ходить тихо, просить о помощи!

Сланг!

Ларго – не мальчишка больше! Ларго – зверь!

Сланг!

Сланг!

Сланг!

Сланг!

Сланг!

Можно было забить нунтара до смерти, но тут Ларго увидел на запястье ленточку малинового цвета и остановился.

Не зверь он – щепка.

Все лицо взмокло то ли от внутреннего пожара, то ли от слез. Страдалец под ногами весь скукожился. Глаза его все еще были застланы янтарной пленкой.

Глупое уродливое создание тумана. Слепленное как попало из силы и влаги высосанных некогда людей, животных, цветов. Но есть в нем нечто, что стремится к красоте, жаждет музыки и хлеба, хочет ощущать тепло и ловить руками снежинки, пусть иллюзорные.

Разве Ларго виноват, что вот так оно все вышло? Что они столкнулись тут вдвоем, оба голодные до плодов, но каждый по-своему.

Ларго сплел вокруг себя защитную сеть канареечного цвета. Сам не верил, что делает это, но бросил нунтару тот самый плод, что пах солнышком. Он, вообще-то, предназначался ЭлЭл, но у лукового леденца впереди много-много солнечного света.

Так должно быть. Правда, действовать нужно было быстро. Ларго силой собрал разбросанные плоды обратно в сумку, подобрал поводок, услышал заветное «топ-топ» и вместе со столиком помчался в туман.

Озноб настиг на пороге кафе.

Если мама с ЭлЭл мертвы, он навсегда останется щепкой. А если они живы… есть шанс обратно стать человеком. Добраться до Рондокорта и купить для ЭлЭл самый красивый на свете малиновый зонтик. Каждое утро Ларго будет покупать на рынке свежую малину и приносить сестре. Может, эта малина ее вылечит?

Ларго перестал дышать.

Мама лежала на полу. ЭлЭл тоже. И никакой голубой сетки над ними.

Значит, все.

Где-то далеко послышался вопль. Нунтары орали, обнаружив пропажу. Не хихикали. Этой болью они не могли насладиться. Ларго хотел заорать так же, как нунтары. Стать нунтаром. Стать туманом. Или вовсе перестать быть.

Но тут белые кудряшки встрепенулись. Сестра проснулась. Села.

Ларго подбежал к ней, резко поставил на ноги. Приник к маме. Едва дышит.

Подхватил с пола упавшую стойку для верхней одежды, которую использовали некогда гости кафе. Насадил на крючки янтарные липкие плоды. Бросился к ЭлЭл, привязал ее к маме синим ремешком. С помощью силы уложил маму на столик, сестру усадил рядом.

Движение сбоку – Ларго почти швырнул всполохом в седого чужака. Никаких переговоров! Но замер… перед зеркалом.

Теперь понятно, почему в глазах ЭлЭл был страх.

Некогда думать. Ларго схватил поводок, котомку. И, словно знамя, поднял вешалку с плодами. Вывел всех из кафе на площадь и стал ждать. Нунтары найдут к ним путь быстро.

Рев приближался со всех сторон.

Уголки губ Лайве поползли вниз, а потом рот вовсе принял форму буквы «о». Сестра прижалась к маме и заревела.

Ларго достал из сумки плод, бросил Лайве и строго сказал:

– Это даст ей силу. Накорми.

Озверевшие нунтары мчались к площади, карабкались по обрывам, прыгали с верхнего яруса, но врезались в силовое поле кричащего канареечного цвета.

Ларго жевал новый плод, дробил зубами, растирал языком, пока твари снова и снова атаковали электрическое поле, падали и дергались в конвульсиях, приходили в себя и снова рвались к похитителю.

Наконец первая истерика нунтаров поутихла. Ларго поднял над собой вешалку. Нунтары застонали, глядя на плоды, наколотые на крючки.

Ларго перестал жевать.

– Я верну вам плоды и верну вашему дереву жизнь. За это вы выведете нас отсюда!

Защитный купол начал слабеть, Ларго тут же откусил большой кусок и снова стал неутомимо жевать, сплетая вокруг солнечные витражи. Нунтары покорились, но каждый раз пытались атаковать исподтишка, проверяли купол на прочность. Ларго монотонно жевал-жевал-жевал.

Восковые плоды склеивали зубы. Десны от грубой кожицы стирались в кровь. Язык трескался. Но щепки не устают.

Обернулся. ЭлЭл наконец догадалась отковырять пальцем кусок от плода и вложить его маме в рот.

Нунтары окружили плотным кольцом. Ясным кругом.

Столик нес маму и сестру. И каждый раз, когда Ларго бросал на него взгляд, тот притопывал два раза ногой.

«Да-да».

Чем дольше Ларго жевал, тем сильнее плоды склеивали челюсти, приходилось через силу отлеплять зубы друг от друга. Острая боль пронзила ухо и горло. А может, только показалось, что боль там. Ларго сплюнул зуб. Черт с ней, с болью. Лишь бы зубов хватило до Городео.

Позади раздалось «топ-топ». Ларго вытер кровь с подбородка.

А если все зубы выпадут, Ларго будет месить плоды деснами, но до Городео они доберутся.

Словно током ударило. Мама очнулась, завизжала. Процессия остановилась. Нунтары хищно пригнулись к земле. Сейчас Ларго на миг перестанет жевать, защитная сеть падет, и они растерзают похитителя.

Мама скатилась со столика. Хотела вскочить, но сил не было. Лайве упала следом на маму, заныла свое любимое «Маа-а!».

Не про малину это. Это всегда было не про малину.

Мама поднялась на коленях. Она за это время как-то исхудала. Показалось на миг, что она до смерти напугана.

Не показалось! Теперь Ларго это знал. Мама ведь человек, а не щепка. Маленькая потерянная женщина, лишившаяся гордой фамилии и величия, с двумя детьми на туманном мосту, где-то между Костро и Городео, на границе между общей паникой и личной драмой.

«Несчастная, до смерти перепуганная мама».

Но все поправимо. Теперь маму защищает щепка-Ларго.

Он откусил большой кусок. Тошнотворная сладость с кровью. Говорить нельзя, только жевать.

Ларго взял маму за запястье, сжал сильно, чтобы та пришла в себя. Показал ей на плод, на свой рот, приложил палец к губам. И жестом: «Сядь на столик».

Непослушная. Она сплела голубую розгу.

Тогда Ларго схватил маму за плечи, толкнул в сторону столика, ни на секунду не переставая жевать.

– Кто нас защищает? – Глаза мамы блестели от страха. – Ларго… Как ты это делаешь? – Мама притянула к себе ЭлЭл. – Они нас убьют… Их так много…

Она крутила головой, рассматривала тварей, по привычке начала кусать губы в кровь.

Не было времени на споры. На маму смотрел не Ларго, а древняя кровь Тсерингеров. И вещь, которая не ведает страха. Только жует и идет.

Мама еще сильнее прижала к себе Лайве, села на столик. Подвернулась снежная шапка.

Мгновение – и она оказалась у Ларго в руках.

– Надень, – шепнула мама.

В нос ударил запах того самого дня. Ларго не посмел надеть шапку, вещам все эти воспоминания не нужны. Поэтому он просто зажал ее под мышкой.

Когда они выберутся отсюда, Ларго не будет жевать никогда. Пить еду через трубочку или ставить себе капельницы, но только не жевать.

И когда впереди заблестела малиновая сеть Городео, нунтары замедлили шаг.

Ларго указал маме на черту, отделявшую брошенный мост и Городео.

– Без тебя мы не пойдем! Я сказала!

Ларго мягко положил поводок на землю и кивнул столику. Как хорошо, когда у тебя есть тот, кто все понимает без лишних слов. Столик помчался вперед. Ослабевшая мама не успела отреагировать, как они оказались за мостом. В безопасности. Мама побежала к черте, но Ларго выставил перед ней сеть и молча покачал головой.

– Сынок! Пожалуйста, иди сюда. Умоляю тебя, иди к нам.

Назови она его так сутки назад, он бы сошел с ума от счастья. Но сейчас Ларго – щепка, а щепкам все равно, как их называют.

Ларго вышел из кольца нунтаров, поднял вверх вешалку с плодами.

Жестом: «Отойдите».

Нунтары подчинились. Пригнулись к земле, застонали.

Ларго стянул с себя сумку. Только сейчас он ощутил ее тяжесть. И тут понял, что запасов плодов в ней хватит на целую жизнь. Только так он сможет с достоинством носить свою фамилию, защитить папу от компромата в мамином комоде, а маму от нищеты и потери статуса. И да, Ларго сможет помочь сестре. Обладать силой сотен магов куда лучше, чем просто таскать ей малину по утрам…

Глупо было делить янтарное имущество. Нунтарам всегда будет мало, и Ларго тоже. Может, герой из детской сказки сдержал бы обещание, но Ларго выбрал себя.

Можно было не бежать. Сеть Городео не дала бы страдальцам переступить черту города. Но Ларго развернулся и побежал.

Вой нунтаров перестал быть слышен только у ворот Городео.

Мама и Лайве слезли со столика, и тот, щелкая лаком, принял свой прежний размер.

Ларго стоял, зажав руками челюсти. Еще немного – и застонет от боли. Мама сплела обезболивающее.

– Что это за плоды?

– Я скажу всем… что обрел силу и отныне я не блокадыш… Ты солжешь вместе со мной?

Мама кивнула. По щекам ее текли слезы, она дрожала от холода, слабости и пережитого страха. Прижимала к себе дочь и прижималась к Ларго. Всхлипывала при виде седых волос сына, но Ларго запретил менять их цвет. А еще она, конечно, хотела каких-то объяснений про плоды, но сил у Ларго на разговоры не было.

Дальше была гостиница, где Ларго молчал. И мама говорила лишь по делу, занималась Лайве. Был и дирижабль до Рондокорта, где прохладные шумные дожди и пестрые зонтики, воздушный трамвай и дом с горячим обедом, болтливой тетушкой, хрустящим бельем.

Наутро нужно было сходить в бюро. Отдать столик и вернуть маме ее комод.

– Ларго… – сказала мама перед зданием бюро. – Ты… настоящий Тсерингер…

Милая смешная мама. Ларго ведь так и остался щепкой.

Он долго ждал в очереди бюро. Заполнил бумагу. Подождал, пока приемщица осмотрит столик.

– Лак весь облупился… Ножки все покоцанные.

Руки зачесались. Хотелось дать подзатыльник этой глупой тетке, которая так небрежно осматривала слоновий столик.

– А комод на фамилию Тсерингеров прибыл пару дней назад. – Приемщица посмотрела на Ларго. – Простите за ожидание, комод вам доставят в субботу.

Даже документов не попросила.

Ларго взял чек.

Но перед тем, как уйти, прижался губами к спинке столика.

Кто-то сказал, что мальчики не плачут. Так вот это все глупости. Не плачут вещи. Щепки от столиков. И Ларго не заплакал.

Столик топнул два раза. И Ларго ушел, не обернувшись.

В субботу маме вернули комод.

– Только папу не шантажируй, – сказал Ларго.

Она хотела возразить, но Ларго тут же добавил:

– Нам это не потребуется.

Весь остаток вечера мама возилась со своим любимым комодом. Открывала, закрывала. Искала сколы и царапины. Доставала шляпки и складывала обратно. Слушала сплетни о какой-то местной богатой скандалистке.

В воскресенье поехали за покупками.

– Я же обещала тебе канареечный зонтик! – сказала мама.

Но Ларго отказался.

В понедельник поехали на экскурсию по Рондокорту.

– Малиновое мороженое для Лайве, лакричное для тебя.

Но Ларго не хотел мороженое.

Во вторник обедали супом. В тишине стучали ложками о тарелки. Вдруг Лайве встала, подошла к Ларго и крепко обняла.

В среду мама уехала на встречу с подругами. Почтальон пришел позже обычного, выдал газету. Ларго пробежался по заголовкам и даже внимательно прочитал статью про аукцион, на котором бесхозные вещи с Костро перешли в собственность Рондокорта.

Ларго долго смотрел в окно. Там, на небе, собирались тучи. Рондокорту теперь принадлежало что-то очень ценное, чего весь Рондокорт никогда и не оценит. Что для них столик? Лишь осколок погибшего фрагмента. Люди любят романтизировать катастрофы.

В четверг поздним вечером мама зашла к Ларго в комнату.

– Собирайся, мы уезжаем!

Начала суетиться и хватать какие-то ненужные вещи, кидать в сумку. Следом зашла и ЭлЭл, уже одетая.

– Что происходит? – Ларго встал с кровати. – Объясни спокойно.

– Собирай свою сумку с плодами, давай, – шепнула мама и вручила Ларго снежную шапку. – Мы уезжаем на другой фрагмент.

Выскочила из комнаты и утянула за собой Лайве.

Ларго достал из тумбочки засушенные кусочки плода, разжевал, достал сумку. Накинул куртку. Побежал вниз.

– Мама! Куда мы бежим? Что опять случилось?

Мама обернулась, сцепила руки вместе.

– Мы бежим на Фрайкоп… Я совершила преступление.

И Ларго услышал «топ-топ». У входной двери стоял слоновий столик.

Мама начала оправдываться:

– Мне отказывались его менять! Я за него и комод предлагала! И перстень… Но они все твердили, что это собственность Рондокорта… Я же больше не Тсерингер… В общем, я обманула женщину в бюро… и украла слоновий столик. Мне нужно было тебя вернуть, Ларго…

«Моя мама», – пронеслось в голове.

– Только не думай, что я какая-то ужасная воровка! Они не принимали никаких оплат!

Из сердца будто занозу вытащили, Ларго дробно вдохнул.

Слетел по ступеням, в одно мгновение оказался на коленях возле столика. Провел пальцами по спинке, по ножкам, по сколам и трещинам, по облупившемуся лаку…

Если то, что ощущают нунтары без своих плодов, хоть немного похоже на то, что ощущал Ларго эти несколько дней после похода в бюро, то он обещает себе вернуться к страдальцам и вести переговоры.