Текст книги "Парашюты на деревьях. Советские диверсанты в Пруссии"

Наполеон Ридевский
Парашюты на деревьях. Советские диверсанты в Пруссии

Тайный фронт

© Ридевский Н.Ф., 2024

© ООО «Издательство Родина», 2024

От издательства

По разным данным в Восточную Пруссию, в тыл немецко-фашистским войскам, с лета 1944 по весну 1945 года было заброшено от 36 до 120 специальных разведывательных групп. По другим сведениям, при подготовке боев в Восточной Пруссии действовали 237 разведгрупп, отрядов, резидентур и различных агентурных формирований численностью 2560 человек.

Разведчика, который сумел выжить в Восточной Пруссии месяц, считали долгожителем. Специальная диверсионно-разведывательная группа «Джек» 3‑го отдела Разведуправления 3‑го Белорусского фронта «Джек» продержался полгода – с июля по декабрь 1944 года. И осталась непобежденной. Неудивительно, что ее включили в каталог лучших разведгрупп мира. А еще история «Джека» – это пример того, как даже в самых нечеловеческих условиях можно оставаться человеком.

Эту провинцию Германии называли адом для разведчиков. Под прусским Растенбургом (ныне – польский Кентшин) располагалась штаб-квартира Гитлера «Вольфшанце» («Волчье логово»). Регион находился под личным контролем Гиммлера. Режим был строжайшим. К слову, за неделю до заброски «Джека» в «Вольфшанце» было совершено покушение на фюрера. Так что режим в этих краях стал еще жестче. Ни один самолет не мог залететь незамеченным, любой выход в эфир сразу пеленговался. А на земле парашютистов ждали специальные команды с собаками, полиция, полевая жандармерия, фольксштурмовцы, гитлерюгенд…

Не стоило рассчитывать и на мирных жителей. Из двухмиллионного населения Восточной Пруссии слишком многие были убежденными сторонниками Гитлера. Немудрено – при нем эта провинция первой в Германии забыла, что такое безработица. Ну а те, кто ровно дышал к фюреру, благодаря пропаганде Геббельса панически боялись «сталинских бандитов». И при малейшем подозрении сообщали куда следует. Тем более что карой за сокрытие подобной информации была смерть.

Наконец, прусский ландшафт был крайне не подходящим для нелегала. Леса по большей части походили на парки, без подлеска, чуть ли не метлой выметенные, поделенные просеками на участки. А открытые пространства пересекает множество рек, ручьев, каналов. Мосты же, как правило, круглосуточно охранялись. Кроме того, даже к удаленным хуторам-фольваркам зачастую вела телефонная связь. Так что уже через час самый глухой район мог быть оцеплен – и: «Рус, сдавайся!..»

Группу «Джек» забросили глубокой ночью 27 июля 1944 года.

Полученная перед заброской в немецкий тыл боевая задача: действуя в тылу Восточно-Прусской группировки войск противника,

«1) установить контроль за железнодорожными и шоссейными дорогами;

2) определить состояние и пропускную способность железнодорожного транспорта и состояние линий связи;

3) организовать систематический захват «языков»;

4) освещать наличие и состояние оборонительных рубежей;

5) освещать сосредоточение войск на этих рубежах;

6) освещать сосредоточение техники, вооружения, боеприпасов, горючего, продовольствия и других видов снабжения;

7) своевременно вскрывать мероприятия противника по подготовке к химической войне;

8) осветить намерения противника по дальнейшему ведению операций».

Вооружение на момент убытия на боевое задание – шесть автоматов ППШ с двумя дисками на каждый, одна винтовка советского образца, девять пистолетов ТТ с двумя обоймами на каждый, двадцать (по две на каждого из бойцов) ручных осколочных гранат оборонительного действия марки «Ф-1», ножи-финки, противопехотные мины, две рации типа «Север», несколько биноклей. Помимо этого, у каждого – трудноподъёмный вещмешок, в котором, помимо немногочисленных личных вещей и запасного боекомплекта, продпаёк – 25 кг муки, консервы, концентраты, кусок сала, три килограмма махорки…

Обмундирование – штатская одежда: у мужчин – шевиотовый костюм, рубашка, кепка, кирзовые сапоги; у женщин – платье, демисезонное пальто коричневого цвета, синий берет, кирзовые сапоги. Сверху – камуфлированный маскировочный костюм, состоявший из куртки и брюк. Перед посадкой в самолёт всем выдали по десантному подшлемнику.

Последние напутствия группе прямо на взлётной полосе аэродрома дал лично начальник Разведывательного управления 3‑го Белорусского фронта генерал-майор Е.В. Алёшин.

Десантирована была с борта самолёта Ли-2 на парашютах около 1.00 27 июля 1944 года в двух километра южнее восточнопрусского посёлка Ляукнен (ныне – Громово Славского района). Самолет уйти не сумел, его сбили возле Куссена (Весново Краснознаменского района).

Приземление произошло кучно в глубине заболоченного леса, однако при этом парашюты четверых из разведчиков – З.М. Бардышевой, И.И. Зварики, И.С. Овчарова и И.А. Целикова – зацепились за кроны мачтовых сосен, в результате шести другим разведчикам потребовалось несколько часов драгоценного времени, чтобы в темноте ночного леса отыскать зависших высоко между небом и землёй товарищей, а затем с помощью парашютных строп по очереди вызволить их из этой неприятности.

К сожалению, из-за дефицита времени (вот-вот могла начаться вражеская облава) разведгруппе, несмотря на все предпринятые к тому усилия, не удалось отыскать сброшенные с самолёта вслед за парашютистами контейнерные тюки с дополнительными продуктами, боеприпасами и запасными батареями для рации. Всё это впоследствии будет обнаружено и на правах трофеев захвачено карательными подразделениями фашистов….

Группа же практически сразу после заброски осталась без командира. Павел Крылатых погиб, когда они в ночном лесу наткнулись на противника. А у товарищей даже не было возможности похоронить его…

Командира сменил его первый зам Николай Шпаков. И, уходя от преследования, группа продолжила движение в заданный район.

Главной задачей командование поставило отслеживать перевозки по шоссе и железным дорогам, которые связывали Кёнигсберг с Инстербургом (Черняховск) и Тильзитом (Советск). «Режим дня» был таким: собрали сведения, передали их в Центр, затем – облава, многочасовой уход от погони. И снова: сбор сведений, радиосеанс, облава…

Постоянное напряжение, смертельная опасность. И если бы «только» это. Вскоре у них кончились продукты. Порой по трое суток не удавалось ничего перехватить, голодали. Да что голодали – даже попить нередко могли лишь из луж. О помывке и речи не было. Потом пришла осень, начались дожди, стало холодно. Спали на земле. И одежда все та же – летняя, перепревшая, со вшами. А в группе, напомню, были и девушки…

Однако, вопреки всему, «джековцы» отправляли командованию 3‑го Белорусского фронта все новые и новые радиограммы.

Во время очередной стычки погиб боец группы Иосиф Зварика. «Джековцы» нашли его повешенным на дереве вниз головой. И – табличка с надписью по-немецки: «Так будет с каждым из вас». Он был самым «старым» из них. 29 лет…

Затем в ходе другого столкновения группа осталась без командира Шпакова, а переводчик Наполеон Ридевский так повредил левое колено, что передвигаться мог лишь ползком. В спецгруппах есть негласный закон: если боец не может больше двигаться, он принимает последний бой, до конца оставаясь верным воинскому долгу и чести разведчика-десантника. Называя эту традицию «законом совести», каждый принимал решение самостоятельно. И все-таки «джековцы» выбрали неординарный вариант. С Ридевским согласился остаться самый юный – 16‑летний Генка Юшкевич. А остальных Иван Мельников, второй зам Крылатых, ставший после Шпакова командиром группы, повел в сторону Польши.

Уходили они с тяжелым чувством. Ведь оставляли раненого и мальчишку. К тому же где – в замерзающем осеннем лесу, без связи, еды, возле боевых позиций врага…

В ноябре 1944‑го из Центра в группу прислали Анатолия Моржина, который был лучше подготовлен для роли командира, чем Мельников. Но дни этой части «Джека» оказались сочтены. 19 ноября был убит боец группы Иван Овчаров. 27 декабря погибли Моржин, Мельников и радистка Зинаида Бардышева. Будучи тяжело раненной, она застрелилась, не желая сдаваться врагу. Вторая радистка, Анна Морозова, 31 декабря приняла неравный бой у польской деревни Градзаново. Отбивалась до последнего, в конце взорвав себя гранатами. Посмертно ей было присвоено звание Героя Советского Союза.

И все-таки погибли не все. Оставленные вдвоем раненый Ридевский и Генка Юшкевич жили как звери, скрываясь в норе-землянке. Мучились от голода и холода. Но еще сильнее – от неизвестности. Однако в итоге сумели установить связь с местными антифашистами, укрылись у них. И в конце января 1945‑го дождались наших. А из остальных «джековцев» выжил боец Иван Целиков. Однажды в пургу он отстал от группы. Оказавшись один, по собственным словам, «жил как дикобраз». И лишь каким-то чудом дотянул в зимнем лесу до прихода в этот район Красной Армии…

Погибшие бойцы и командиры группы «Джек»

Крылатых Павел Андреевич – «Джек» (1918‒1944)

Мельников Иван Иванович – «Крот» (1923‒1944)

Зварика Иосиф Иванович – «Морж» (1915‒1944)

Бардышева Зинаида Михайловна – «Сойка» (1923‒1944)

Моржин Анатолий Алексеевич – «Гладиатор» (1922‒1944)

Морозова Анна Афанасьевна– «Лебедь» (1921‒1944)

Овчаров Иван Семенович – «Черный» (1917‒1944)

Шпаков Николай Андреевич – «Еж» (1921‒1944).

Биография автора Наполеона Ридевского – до его прихода в группу «Джек» – сюжет для так и не написанной им автобиографии.

Болеслав Фелицианович Ридевский родился в 1920 году в Минской губернии. Окончив среднюю школу в Минске, поступил на исторический факультет Коммунистического института имени Н.К. Крупской.

С началом Великой Отечественной войны, будучи студентом 3 курса, был призван в ряды Красной Армии, в сентябре 1941 года в боях по обороне посёлка Мга (Ленинградская область) попал в плен. Содержался в каунасском концентрационном лагере, в мае 1942 года с третьей попытки бежал из плена. Вступил в подпольную организацию деревни Озеро (Узденский район), стал партизаном – в бригаде «Буревестник» в отряде имени Д.А. Фурманова, в 200‑й партизанской бригаде имени К.К. Рокоссовского, затем – в отряде «Чайка» (разведотдел Западного фронта). При получении новых документов взамен утерянных изменил имя на Наполеон – так его звали в отряде за удачи в боях. Создал широкую сеть связных (в Минске, Столбцах, Дзержинске), вербовал и немцев; похитил в генерал-комиссариате Белоруссии план военных объектов и укреплений Минска.

С 25 июля 1944 года – переводчик специальной диверсионно-разведывательной группы «Джек» (3‑й – диверсионный – отдел Разведывательного управления 3‑го Белорусского фронта); 27 июля 1944 года в составе группы был десантирован с самолёта в районе посёлка Ляукнен в Восточной Пруссии. 28 сентября 1944 года, выходя из-под огня вражеской засады на территории Восточной Пруссии (ныне – в Полесском районе Калининградской области), повредил колено, остался в лесу с Геннадием Юшкевичем; жили в землянке, установили связь с антифашистами из числа местных жителей (один из них – Отто Шиллят, в 1975 году приезжал в СССР, посещал Калининградскую область), в январе 1945 года соединились с частями Красной армии.

После войны окончил журналистский факультет Белорусского госуниверситета имени В.И. Ленина, работал в Белорусском телеграфном агентстве переводчиком, корреспондентом, главным редактором Главной редакции информации для союзной, зарубежной и республиканской печати.

Скоропостижно скончался 27 сентября 1995 года в день приезда в родную деревню Мякоты, здесь же похоронен.

Чужая земля

Фронт стремительно откатывался на запад. Наши войска завершали освобождение Белоруссии, очистили от гитлеровцев Брест, Гродно, вступили в Литву, упорно пробиваясь к Восточной Пруссии. Ненависть народная призывала задушить фашистского зверя в его собственной берлоге. Но для того чтобы сделать это, мало одной ненависти. Нужно разведать тылы врага, незримо побывать в самой его берлоге, посмотреть, что она собой представляет, чем уязвима. С этой целью мы летим, разместившись в самолете на скамейках вдоль бортов по пять человек, отяжеленные экипировкой, как мулы, навьюченные до предела. Ведь нужно захватить все, без чего не обойтись в глубоком тылу врага.

Над горизонтом еще во всю ширь полыхает багровая заря. Разморенная за день июльским солнцем земля отдалялась от нас с каждой минутой. В самолете заметно похолодало.

Из пилотской кабины вышел инструктор, сопровождающий нас до места высадки.

– Высота три тысячи пятьсот метров, – сказал он. – Под нами линия фронта.

Я неуклюже повернулся, задев локтем сидевшего рядом Юзика Зварику, прильнул щекой к окошку.

Внизу, в зыбкой темноте, видны тусклые, словно игрушечные, огни пожарищ.

– Вскоре пойдем на снижение, – после паузы добавил инструктор.

Нам не нужно было объяснять значение этого сообщения. Над линией фронта летим повыше, чтобы не достали огнем простого стрелкового оружия, не стать легкой добычей зениток. Потом пойдем на снижение, чтобы нас трудно было обнаружить вражеским ночным истребителям.

Стараясь как-то отвлечься, избавиться от неприятного напряжения, я начал рассматривать своих товарищей, пытался угадать их самочувствие, о чем они думают. Троих я знаю хорошо. Вместе были в разведгруппе «Чайка», под Минском, немало лесных троп исходили, так и хочется сказать: не один пуд соли съели, но тут уж придирчивый читатель может усомниться – соли-то как раз и не хватало в тылу врага, часто без нее приходилось обходиться. Что правда, то правда. Не раз несоленое варево хлебали. Особенно это было не по нутру Юзику Зварике.

Вот он теперь все ерзает, косится в окно, тяжело сопит, то и дело посматривает на потолок, где мерцает сигнальная синяя лампочка.

«Юзик нервничает, – отметил я про себя, – и скрыть этого не умеет. Да, видно, и не старается, не думает об этом. Зачем, перед кем маскироваться – перед такими же, как сам?» Все в минуты особой тревоги, опасности раскрываются, становятся самими собой. Зварика – мой земляк, плотник из деревни Дягильно Дзержинского района.

Далеко осталась наша родная Минщина… Не думал он, что придется лететь в эту проклятую Пруссию. Столько деревень погорело – строить собирался, когда прогонят фашистов из Белоруссии.

Пашку Крылатых непривычно видеть без очков. Теперь он их надежно спрятал, чтобы не потерять, не раздавить во время прыжка. Откинулся, на сколько позволяет парашютный ранец, и смотрит в одну точку широко открытыми, но, кажется, ничего не видящими глазами. Если долетим, это будет его четвертый прыжок в тыл врага. Помню его прилет к нам в группу «Чайка». Под Минском было это. Стояла тихая весенняя ночь. Небо было чистым, неспокойным, сновали самолеты, и мы не решались заранее разжечь костры, чтобы не привлечь внимания врага. Звук своего узнали сразу. Мгновенно по команде хлопцы подожгли политый бензином хворост. Пламя шугануло, ослепило всех нас на мгновение. Сверху сразу заметили его, потому что наш «ЛИ-2» сделал виток – и показались на фоне темного неба белые купола парашютов. На одном – груз. На другом – Павел Крылатых. Живописный был наш партизанский «аэродром». Стеной вокруг зеленой поляны стоял лес. Как раз черемуха цвела, а в чаще еще кое-где снег пятнами уцелел.

С Пашкой мы сошлись. Между делом любили побродить, поговорить на отвлеченные от войны темы. Больше студенчество вспоминали. Я в Ленинграде учился. Историком готовился стать, Павел ушел на фронт из Свердловского горного института. Один год осталось доучиваться…

Там, в Белоруссии, все было проще. Хоть и в глубоком тылу врага, но свои, на земле на родной встретили его.

Теперь встретить могут только враги. Но Пашка думал; конечно же, не о себе. Командир группы – за всех и за все в ответе. Его узкое лицо, испещренное следами перенесенной в детстве оспы, было неподвижным, похожим на скульптуру, высеченную из серого ноздреватого камня.

Подумать было над чем. Как придется действовать на территории врага без проводников, без связных, к которым так привыкли мы в Белоруссии? Да и жили разведчики под пологом надежной защиты у партизан. А что ждет нас в Восточной Пруссии – никто не знает. По карте мы изучали местность, район высадки. Все леса прусские испещрены линиями на равномерные кварталы. Нам известно, что линии эти – просеки с улучшенным земляным покрытием. Значит, по ним может передвигаться автотранспорт. Любой из этих квадратов можно окружить очень быстро и прочесать. Своеобразные ловушки…

Я перевел взгляд на Генку Юшкевича, нашего юнгу, и сразу посветлело на душе. Его лицо излучает восторг и любопытство. Рад, что удалось улететь с нами. Шутка ли сказать – к самим фрицам, в то самое место, откуда в 1941 году Гитлер начал поход на восток, в ту самую Пруссию, откуда начинали свои крестовые походы немецкие псы-рыцари! Неизвестность нас тревожит и волнует, Генку – она приводит в восторг. Детская наивность! Жажда романтики, проникновения в неизвестность затмила в нем все остальные чувства… Эти трое мне ближе, понятнее. Остальных не знаю еще. Придется – если придется – знакомиться на прусской земле. Два Ивана – Мельников и Целиков – трактористами до войны работали на Гомельшине в родных колхозах. Радистка Аня, едва познакомившись, стала дразнить их песенкой «Прокати нас, Петруша, на тракторе…»

Голос у нее звонкий, приятный. Теперь сидит рядом с другой радисткой Зиной Бардышевой. Лица ничего не выражают. Женщин по лицам прочесть никак не могу. Они всегда казались мне загадочными и непонятными. Не могу угадать, что у них на душе.

– Бьют по нас! – громко говорит Юзик, уткнувшись в окно лицом.

Я повернулся и тоже увидел, как огненные нити пронизывают густую мякоть ночного неба. Они вспыхивают и гаснут то справа, то слева откуда-то сверху, А наш «извозчик» впритирку к земле упрямо пробивается вперед.

Внизу, впереди, сверкнуло холодным белесым отливом. Это показалась Балтика. Не было оснований сомневаться, что мы не сбились с курса. Значит, отсюда, от залива Куришес-Гаф, немного юго-западнее лежит основная прусская цитадель – Кенигсберг. Первоклассная морская и сухопутная крепость. Самолет накренился, пошел на разворот, и море стеной встало за бортом, отодвинув вверх звездное небо настолько, что на мгновение оно совсем исчезло из нашего взора. На развороте «извозчик» набрал высоту. Екнуло сердце: нужно готовиться к прыжку. Назойливо замигала сигнальная лампочка, пронзительно задребезжал звонок. Мы поднялись, балансируя в качающемся самолете, построились друг за другом и с лихорадочной торопливостью спешили зацепить за трос, протянутый под потолком самолета, вытяжные фалы своих парашютов.

Инструктор держит руку на задвижке люка. Жестом призывает нас не торопиться, сосредоточиться, пока самолет еще не набрал высоту, нужную для того, чтобы парашюты успели раскрыться до приземления. Покидать самолет лучше на минимальной высоте, чтобы не занесло далеко друг от друга.

Павел Крылатых приготовился прыгать первым, я – последним.

Есть такое правило, что самый тяжелый должен оставлять самолет первым, потому что его парашют снижается быстрее, может настичь кого-либо в воздухе, а такое столкновение опасно. Но это правило не было взято во внимание, руководствовались более важными соображениями, что вытекали из поставленной каждому из нас задачи. Так вот и случилось, что мне, самому тяжелому в группе, довелось прыгать не первым, а последним. Да в конце концов опасность от нарушения такого правила была совсем ничтожной по сравнению с тем, что ждало нас внизу, на чужой земле. Я видел, как черная пасть дверей проглатывала одного за другим людей, которых свела война, нелегкая судьба разведчиков.

Когда подо мной растворился в темноте последний силуэт, преодолевая себя, я едва оторвался от вздрагивающей подножки, которая здесь, вдали от Родины, казалась последним кусочком родной земли, ускользающим из-под ног.

Некоторое время я ничего не чувствовал, ничего не слышал, кроме пронизывающего ветра, который мощно струился навстречу беспомощно падающему телу. Но вот меня властно дернуло, лямки натянулись, обжимая ноги, и, как бы за что-то зацепившись, я повис и заколебался, словно маятник.

Взор мой невольно устремился вниз, на землю. После того как парашют раскрылся, она представляет наибольшую опасность для парашютиста, хотя к ней и стремишься как к цели. А что сулит вражья земля, какой сюрприз приготовила она нам, пока мы еще беспомощно висим над нею?

Взгляд скользнул по горизонту. Вокруг ярко мерцали звезды. Ковш Малой Медведицы, который я увидел слева от себя, задрав ручку кверху, выплеснул во вселенную более половины воображаемой влаги – значит, перевалило за полночь. На мгновение показалось, что падение прекратилось и парашют остановился в необъятном воздушном океане.

Замирающий гул самолета, сделавшего второй круг для выброски груза, заставил сжаться сердце. С болью порвалась последняя невидимая нить, что еще несколько минут назад связывала с родным миром.

Справа я заметил несколько светлеющих пятен. То, наверное, прусские хутора. Под ногами чернел лес. На его фоне отчетливо выделялись купола парашютов, на которых опускались мои товарищи. Я видел, как бесследно исчезли внизу один за другим два первых парашюта. «Приземлились без обстрела», – с радостью отметил про себя и старался запомнить направление их приземления. Мельком взглянул на компас, закрепленный на левой руке, но стрелка его беспрерывно суетилась. Решил, что проще будет ориентироваться по звездам. На востоке ярко сияла Венера. Когда я вновь перевел взгляд на один из парашютов, он внезапно потерял форму и застыл неподвижно. Значит, внизу старый лес – и парашют повис на дереве. А предполагалось, что мы высадимся на мелколесье, как значилось на карте. Промелькнула мысль, что под кронами старого леса можно будет и не отыскать облюбованной звезды.

Чувствуя близость земли, я весь поджался, плотно свел ноги, чтобы не покалечиться, если попаду на сучья. И как раз вовремя успел сделать это – тут же воздух с посвистом зашумел в ушах, и я погрузился во мрак. Надо мной громко затрещали обломанные сучья, падение прекратилось, но до земли я не достал. Внизу так густо темнело, будто там был глубокий колодец. Не пробуя освободиться от лямок, я сразу же схватился за автомат. Прислушался. Было так тихо, что в ушах отдавались тяжелые удары сердца. Быстро отстегнув рюкзак, выпускаю его из рук. Набитый до отказа боеприпасами, радиобатареями, консервами, сухарями, он тяжело шлепнулся внизу. Я прикинул: до земли не менее пяти метров. Обрезать стропы и прыгать опасно – можно поломать ноги.

Глаза быстро привыкли к темноте, и я начал различать вокруг себя оголенные стволы деревьев. Пытаюсь дотянуться до одного, а потом до второго рукой, но мне это не удается – натянутые во все стороны стропы не дают возможности раскачаться. Рассекаю несколько строп с одной стороны кинжалом, и меня сразу качнуло в противоположную сторону, я успел ухватиться за ствол руками и ногами. Обрезав остальные стропы, гулко обламывая на ходу мелкие сухие сучья, я быстро скользнул на землю.

Ощупью нашел рюкзак, забросил его за плечи и вновь настороженно прислушался, сжимая в руках автомат.

И хотя я не встретился ни с одним из девяти своих друзей-разведчиков, которые приземлились где-то рядом, а это должно было занимать меня в первую очередь, мною овладело какое-то особое чувство: я стоял на земле врага, в Восточной Пруссии, откуда Гитлер начал свой кровавый поход на восток. Через многие зимы и лета мы в конце концов добрались сюда, в берлогу фашистского зверя. Значит, скоро ему конец. И хотя каждый из нас не очень верил, что доживет до долгожданного дня победы – об этом мы между собой не говорили, – но все знали – этот день наступит, и ждать его осталось не так уж долго.

Миллионы солдат сражались на фронтах с гитлеровцами, но каждый из них по-своему мечтал увидеть ту землю, откуда пришло столько бед, каждый горел желанием непременно дойти до нее. Здесь, на вражеской земле, лежал конец его долгих тягостных дорог, на которых покинуто так много дорогих жизней. Война должна окончиться там, откуда пошла гулять по свету.

И все же эта тишина, молчаливый в ночном раздумье лес были так неожиданны здесь, что все это было похоже на сон. Я посмотрел вверх: между вершинами сосен сияли звезды. Нет, это не сон. Но не следует отдаваться чувствам, нельзя расслабляться, хотя, возможно, самой судьбой тебе определено в последний раз почувствовать умиротворенную красоту природы, притягательную силу таинственной вселенной.

Несколько раз я подпрыгнул на месте, проверяя, не звякнет ли снаряжение. Автомат, запасные диски к нему, пистолет, гранаты, полевая сумка с картами, финский нож, компас, часы, карманный фонарик и, наконец, увесистый рюкзак за плечами – все было подогнано как следует, лежало исправно. Несколько минут я простоял на месте в нерешительности, соображая, как снять парашют. Нельзя же оставлять его на деревьях, как свидетельство того, что здесь сброшен советский десант.

Внезапно послышался треск сухих веток, я насторожился. Рядом проходили люди. Я свел ладони и, приложившись губами, два раза негромко свистнул. Услышал такой же ответ. Подошли Павел Крылатых и Иван Целиков.

– Все в порядке? – спросил меня Крылатых. Он уже успел надеть очки и выглядел совсем таким, каким я его знал еще раньше, когда мы оба работали в спецразведгруппе «Чайка» под Минском.

– Парашют завис.

– Это уже второй, будь оно неладно. Я тоже свой оставил. Сосны высоки, – глядя вверх отметил капитан. – Пожалуй, не снять. Оставим. Нужно искать остальных ребят.

Теперь уже втроем мы пошли дальше. Кочковатая почва покрыта мхом, ноги тонут, как в подушках, шаги совершенно не слышны. Только нужно обходить мелкие, но густые кустарники, среди которых возвышались вековые сосны. Тянуло влагой и гнилым болотом. Нам повезло, если это глухое место. Набрели на лейтенанта Николая Шпакова и радистку Зину Бардышеву. Они также пытались стащить с дерева повисший парашют.

– Оставьте возиться, – сказал им Крылатых.

– Как же? – развела руками Зина. – Сразу же обнаружат!

– Да, конечно, но два парашюта мы уже оставили на деревьях. Твой будет третьим, – пояснил командир. – Ночь коротка. Вряд ли удастся поснимать их до рассвета. А мы ведь еще не собрались вместе.

– Я свой парашют зарыл в землю, – сообщил Шпаков. – Ну что ж, пойдем тогда. Чтобы встретить остальных, пожалуй, нужно податься на запад. Вот так, – показал он рукой, глядя на компас.

– Хорошо, так и пойдем, – согласился Крылатых.

Вскоре встретили Генку Юшкевича. Он приземлился благополучно и зарыл свой парашют. Я особенно обрадовался ему. За судьбу его чувствовал себя в ответе.

– Тише, стойте, слышите треск? – прошептала Зина.

– Да, слышу, – остановившись, ответил Крылатых. – Скорее всего, это наши. Всем идти абсолютно тихо.

Крылатых оказался прав. Два разведчика шумно возились с парашютами. Один из них, держась за стропы, стоял на земле, а второй, оставив автомат и сняв сапоги, залез на дерево.

– Ну-ка, дерни еще разок, – командовал он с высоты.

– Иван, слезай, ничего не получится, – последовал ответ снизу.

Чтобы не произошло несчастного случая, Крылатых, не выходя из-за деревьев, подал условный сигнал.

– Мы здесь, – послышался ответ. Хотя он должен был быть подан только свистом.

Это Юзик Зварика. Когда мы подошли поближе, он громко попросил:

– Хлопцы! Помогите стащить парашют.

– А кто на дереве?

– Иван Овчаров.

– Тяните, что вы стоите? – вновь раздалось с высоты.

– Иван, слезай! – приказал Крылатых. – Вы что же, друзья, такой шум подняли?

– Мы же в лесу, здесь никого нет, – оправдывался Овчаров, спустившись с дерева.

– В лесу – да не дома. Нужно быть осторожными. Кого нет еще с нами?

– Морозовой и Мельникова, – ответил Шпаков.

– Слышите? – вновь первой расслышала позывные Зина. – Это же Аня.

Зина откликнулась, и мы пошли в том направлении.

Мы нашли Аню, повисшую между деревьев высоко над землей.

– Не могу слезть, помогите, – попросила она.

– Обруби часть строп, – посоветовал ей Шпаков. – Тогда дотянешься до дерева.

– У меня нет ножа.

– Сейчас я подам.

Николай протянул свой автомат Зварике, сбросил вещевой мешок. По шершавому стволу дерева он взобрался настолько, что оказался на одном уровне с Аней.

– Возьми, – протянул он ей финский нож. – Режь стропы с противоположной стороны.

Аня с размаху провела острым ножом, и натянутые стропы лопнули, как струны. Ее сильно бросило вперед. Шпаков успел подхватить за руку и задержать.

– Обхватывай дерево, – сказал он. – Я отрежу оставшиеся стропы.

Аня скользнула вниз. Следом спустился Николай. Аня неожиданно приблизилась к нему, приподнялась на носках, почти беззвучно чмокнула в щеку.

– Спасибо, мой дружочек, – прошептала она. – Спаситель.

– Ну, хватит вам, нашли время, – не сдержался Крылатых.

– С нами нет только Мельникова, – сказал после паузы Шпаков.

– А я здесь, – неожиданно раздалось из темноты. – Давно вас услышал, да все возился с парашютом. Так и не снял.

– Фу, черт, – произнес в сердцах капитан. – Шесть парашютов из десяти оставили на деревьях. Но что поделаешь? Не наша вина, что сбросили не туда, куда предполагалось.

– А почему парашюты делаются белыми? – спросил шепотом Юшкевич. – Пусть бы они были зеленые, под цвет леса – все же труднее было бы их заметить.

– Верно говоришь, – поддержал его кто-то. – И в самом деле – почему они белые?

– Ну, товарищи, поздравляю вас с успешным приземлением, – сказал Крылатых. – Мы быстро и удачно собрались вместе. Помните, теперь мы в глубоком тылу врага. Задача наша ответственная, почетная. Гитлеровцы приложат все силы, чтобы помешать нам выполнить ее. Нас мало. Взаимовыручка – наша святая обязанность. Сейчас нам следует разыскать сброшенный для нас груз. Затем двинемся на юго-восток.

Мы прочесали лес, но ничего не нашли. Это было более чем досадно: груз нам был очень нужен. Но найти его в совершенно незнакомом лесу, да еще ночью, продвигаясь ощупью, можно было только случайно. Счастье не улыбнулось нам, и мы понимали, что наши дополнительные запасы продуктов, боеприпасов, комплекты радиопитания попадут в руки врага.

Когда небо на востоке начало алеть, а звезды меркнуть, Крылатых построил группу цепью, пересчитал всех.

– Нужно поскорее отсюда уходить. За мной! – командовал он и двинулся в северном направлении. Через несколько сот метров тщательно посыпал землю специальным порошком, чтобы след не взяли собаки.

Затем мы круто повернули на юго-восток. В пути Крылатых то и дело посматривал на компас, реже – на часы. Беспокойство овладело командиром. Река, к которой мы должны были выйти, так и не появилась, хотя мы давно уже отмахали предполагаемое расстояние к ней. Ночные сумерки рассеялись.