Текст книги "Удивительные истории о любви (сборник)"

Спустя пару часов боль утихает, зрение возвращается – первая атака отбита. Следующая будет мощнее. Чем больше противник удостоверяется в серьезности намерений Майи, тем жестче реагирует. Сила, которой противостоит Майя, ревностно следит за существующим порядком в мире, и каждая попытка его изменить встречает яростный отпор. Никто, по мнению этой силы, не смеет выстраивать события в своей или чужой жизни, или влиять на их развитие. Двадцать три раза Майя пыталась это сделать, но каждый раз в результате проигрывала, хотя каждый раз, одерживая промежуточные победы, продвигалась все дальше, все ближе к цели.

Майя выучила все ходы противника, но тот каждый год выкидывает что-то новое, бьет с неожиданной стороны. За двадцать три года противник в свою очередь изучил Майю, ее слабые места, слепые пятна в ее обороне. Противник этот, эта сила – не мистическая, нет, и не религиозная. Судя по прошлым попыткам Майи, в ее основе – физика, о которой пока мало что известно. Рано или поздно умные ученые дадут ей название и исследуют…

В этот раз Майя должна постараться. Следующей попытки может и не быть, человеческая жизнь не вечна.

Тёма и Алина вернулись с обеда в хорошем настроении. Коалиция состоялась. Майя решает заняться приглашениями. С ними ее больная голова справится. «Уважаемая Нина Александровна и Алексей Сергеевич! Пригашаем вас на торжество».

17 августа

Утром кот подкарауливает Майю, накидывается на нее со злобным шипением и кусает за щиколотку. Тут же дает деру, мчится, отталкиваясь одновременно обеими задними лапами в серых пушистых штанишках, добегает до дивана и, затормозив, юркает под него за пару секунд до того, как мчащаяся за ним спросонья Майя успеет схватить поганца за хвост. Запрятался глубоко, к стене – видны только две зеленоватые фосфоресцирующие точки.

Кровь струйкой течет из ранки по ноге. Ничего, кроме воды, не должно попасть внутрь Майи. Она идет в душ, крутит кран в одну, другую сторону, однако из темного туннеля вырывается только шипящий змеиный вой. Воды нет. В квартире темно, тревожно, заходит гроза. Струйка крови достигает ступни. Майя прижимает укус пальцем, затем вытирает, размазывает кровь по ноге. Не хватало только, чтобы кровь стекла на пол и Матисс слизал ее. Кот не вылезает даже тогда, когда Майя закрывает дверь.

Гроза начинается, едва Майя ступает на улицу. Пара мгновений, и дома скрываются во мраке и ливне. Молнии пускаются в адову пляску: когтями распарывают небо; урча, вытаскивают наружу розово-синие внутренности. Противник Майи разъярился и показывает клыки. Машины движутся по дороге еле-еле, с трудом высвечивая путь, прохожих не видать. Одежда облепила тело Майи мокрым тяжелым гипсом, выставив на всеобщее обозрение полные груди, ляжки и складки жира. Волосы намертво приклеились к голове. Майя, дрожа, набирает в ладошку дождя и пьет. Не столько ради утоления жажды, сколько для храбрости.

Можно, конечно, спрятаться под остановку или забежать в ближайший магазин. Но одно из правил, в действенности которого она не раз убеждалась, – не прятаться и не пережидать. Выйдет только хуже. Это, чем бы оно ни было, никогда не переходит предельной черты. То бишь – бьет, бьет да не убьет. Конечно, наверняка утверждать это Майя не возьмется.

Она двигается на ощупь, продирается сквозь стену-завесу дождя, уворачивается от научившихся летать банок кока-колы, пачек сигарет, гнилой банановой кожуры. Трехмерное пространство схлопнулось в двухмерное, исчезла перспектива: на расстоянии вытянутой руки Майя не видит ничего. Она идет маленькими шажочками – если уж на пути возникнет препятствие, она, по крайней, не налетит на него со всего размаху. Босые ступни Майи кровоточат, они исколоты камнями и битым стеклом, но крови не видно – ее тут же уносят потоки воды.

Удар приходит сверху. Рекламный щит со свистом и последующим грохотом валится из белесо-серой мглы сантиметрах в десяти от Майи. Едва она переводит дыхание, как надломленный щитом сук тополя отрывается и обрушивается следом, хорошенько хлестнув и глубоко оцарапав ей щеку мокрой холодной веткой. И тут же молнии, одна за другой, бьют над головой Майи, словно лазерное оружие из фантастических фильмов. Вдохнув побольше воздуха и бормоча нечто напоминающее по ритму молитву, Майя делает несколько шагов вперед.

Вынырнувшая из двухмерного пространства машина раздвигается, принимает обычный вид, останавливается возле Майи. Открывается дверца, и парень перекрикивает дождь и ветер:

– Садитесь.

Она, дрожа, отрицательно качает головой. Парень выскакивает из машины и, накрывшись курткой, обхватывает Майю за плечо:

– Пойдемте, пойдемте, вы целы?

Еще одна ветка летит сверху торпедой на них, но парень успевает оттащить за собой Майю, и огромный сук с гулким разочарованием падает точно на место, где только что стояла Майя.

– Слыхали, что пишут в новостях?

– Нет, – резко прерывает Майя Тёму. – Ничего не хочу знать.

Услышав впервые за три дня ее голос, он от удивления замолкает.

– Ясно, – произносит он спустя полминуты. – Могла бы и не орать. И вообще, знаешь что – не сходить ли тебе к врачу?

Майя вопросительно-враждебно глядит на него. Он показывает рукой на ее щеку, глубоко поцарапанную веткой. Кожа вокруг царапины вспухла и покраснела. Майя поджимает губы. Ее познабывает. Одежду она отжала в туалете, чтобы та не капала, но футболка и джинсы все равно сырые, неприятные. Чтобы не заболеть, Майя напилась горячей воды из-под крана и теперь ее подташнивает. Хотя, возможно, ее подташнивает не от воды, а от переживаний – Майя не знает, нарушила ли она правило, сев в машину парня, или это была ловушка наоборот. В последние попытки противник полюбил устраивать такие штуки – менять в процессе правила или делать для них исключения, которые тоже суть правила в определенных обстоятельствах.

– До тебя работала у нас тут одна, – Тёма постукивает бутербродом в упаковке по столу. – Знаешь, что она натворила?

– Тёма, нам запрещено об этом распространятся, – предупреждает Алина. На ней сегодня нежный персиковый костюм, по студии распространяется благоухающий запах новых духов. Даже яблоко сегодня на ее столе не зеленое, а красное.

Тёма, не отрывая от Майи злого взгляда, продолжает:

– Приглашения. Она подписывала приглашения на очень, – он тычет пальцем вверх, – очень важное мероприятие. А писала она – в обморок от восхищения можно было упасть. И быстро так, легко. Тебе в этом плане до нее далеко. В русской вязи ты, Майя, конечно, несравненна, но кому она нужна, эта твоя русская вязь? Так вот тысяча карточек. Никто из нас не перепроверял их. Времени не было, да и работала она давно. А потом оказалось, что на нескольких приглашениях безупречным каллиграфическим почерком выведен отборный русский мат. Адресованный, разумеется. Фамилия, имя, отчество – все как полагается, строго по списку. Как только нас не повесили за это.

– Она так разминалась, – поясняет Алина, грациозно приближаясь к столу Тёмы и демонстрируя новые туфли на высокой шпильке. Персиковый костюм сидит как влитой. Алина предпочитает одежду чистых цветов. Самое поразительное – все они, цвета, идут ей. Алина присаживается на край стола, наклоняется к Тёме. Их отношения явно продвинулись.

– Разминалась как ты перед работой, – продолжает Алина. – Ты имя художника пишешь, а она матюки выводила. Говорила, что это ей помогает вытерпеть слюнявые сюсюканья.

– Так что, Майя, – подхватывает Тёма, – если ты собираешься спятить, то предупреди нас, будь добра. А рот мне затыкать не надо. Не хочешь слушать – не слушай.

– Так что там, Тёмочка, пишут в новостях? – Алина протягивает руку и поправляет ему ворот рубашки (сегодня – фиолетовой в синюю клетку). – Сегодня в Москве, – читает Тёма с экрана, – от грозы пострадали шестнадцать человек. Двое погибли под упавшими деревьями.

Рука Майи вздрагивает, и у ер в слове другъ появляется резкий зигзаг.

18 августа

Выходной. Закат. Вечерний город тает за окном. Противник взял тайм-аут, продумывает ход. Матисс уже не просит еды, только ласкается и громко мурлычет. Поразительно, как много лишней еды потребляют люди и домашние животные. Джинсы и майка на Майе уже висят, жирные складки понемногу вползают обратно в тело.

19 августа

По пути на работу Майя наблюдает, как голубь с распушенным хвостом крутится возле голубки.

Он явно не владеет собой, старательно выполняет составленную кем-то и когда-то программу продолжения рода. Голубка ухажера отвергает, и хвост голубя возвращается в обычное состояние.

Придя на работу и увидев хихикающих у чайника Алину и Тёму, Майя не может не провести очевидную параллель. Поведение Тёмы и Алины подчиняется тому же закону, что и поведение только что виденных голубей. Мысль идет дальше. А, может, и сама Майя эти последние дни в некотором роде всего лишь глупо и смешно распушает хвост? То бишь всего лишь подчиняется некоему закону, и ей только кажется, что она сама что-то там решает. Ну что, в самом деле, может значить в мировом порядке этот ее распушенный хвост, все эти выдуманные ею же самой правила и ограничения? С чего ты взяла, Майя, что то обстоятельство, что ты не убираешься дома, не следишь за собой, моришь голодом себя и несчастное животное, может как-то влиять на ход событий? Подумай сама. Как это выглядит со стороны? Это выглядит так, как будто ты, Майя, ку-ку.

Это куда хуже, чем адова головная боль или молнии в глаз. Но тем-то и хорош опыт. Сколько раз Майя попадалась на этой хитрости врага. Но теперь она знает, что делать, – не реагировать на собственные слова. Представь, будто это радио болтает. Оно болтает, а ты делай свои дела. Зажав верхнюю губу нижними зубами, Майя выводит букву за буквой:

Буде пѣхота вамъ нужна, то можете оную получить.

Все бессмысленно, Майя. Вообще все. Через сто лет никого из тех, кто живет в эту минуту, не будет в живых. И тебя не будет, и Матисса. А через тысячу лет? А через сто тысяч? Какой смысл во всем, что ты сейчас делаешь? То-то же. Ты, Майя, очень устала. Перо, которым ты водишь, кажется неподъемным. В те, прежние разы ты была моложе, можно было и поиграть в эту игру. Глупую, опасную игру. Теперь ты стареешь. Зачем же подрывать здоровье? А зачем мучить кота? Ему и так отпущено совсем немного, кошачья жизнь коротка. Он ведь ничегошеньки не понимает, у него нет иллюзии, которой ты тешишь себя. Сейчас он один в квартире, мяукает, плачет, он испуган, расстроен, несчастен. Голодный и беспомощный. Он ведь не может сам позаботиться о еде. Представляешь, как ему страшно, когда ты вдруг перестала кормить его? Ты же не дура, Майя, понимаешь, что на самом деле от тебя ничего не зависит. Иди налей себе кофе и купи коту еды по дороге.

«…по назначению его светлости действовать отделенно по данному ему прежде сего наставлению», – выводит Майя.

20 августа

Ближе к обеду Алина, поговорив по телефону, кладет трубку и поворачивается к Майе. Вначале, как всегда, – поглаживает туго-натянутые черные волосы, затем – грудь в фиалковом пиджаке, потом – фиалковые же брюки. Выполнив ритуал, Алина наконец может открыть изящно очерченный ротик: «Майя, к тебе посетитель. Сейчас приведу».

Майя чувствует себя неплохо, даже, можно сказать, полной сил. Человеческий организм – та еще тайна.

Спустя несколько минут Алина приводит с собой бледного лысого человека в рясе.

– Чай, кофе? – спрашивает его Алина.

– Нет, нет. Спасибо. Не пью ни того ни другого. Алина представляет посетителя – отец Петр. Ставит для него стул. Отец Петр усаживается, внимательно рассматривает Майю. Если его и удивил ее вид, он этого никак не показывает.

– Майя Вениаминовна, мне порекомендовали вас как человека, который занимается древнерусским письмом.

Он достает из кармана карточку.

– Вот, у меня написано: вы выполняли заказ для РПЦ, исторического музея, частных заказчиков.

Делали копию Псалтири.

Майя кивает.

– Вы знаете о рукописных травниках?

– Слыхала. Но я не историк. Я каллиграф, – Майя откашливается: это ее первая длинная речь за пять дней.

Отец Петр кладет на подол рясы рыжий кожаный портфель, достает из него папку:

– Посмотрите, пожалуйста.

Майя осторожно берет в руки листы рукописной книги. Текст написан скорописью, заголовки – русской вязью. «Сия трава имянуется црь а брать ея съ молитвою», – читает Майя.

– Это тобольский травник XVIII века. Копия. К сожалению, брат Андрей, который ее выполнял, повредил руку. Мне нужен кто-то, кто доделает эту работу.

Майя перебирает листы, жадно рассматривает текст.

– Это не аутентичная копия, – поясняет отец Петр. – У книги будет роскошный оклад, застежки. Иллюстрации, которых в оригинале нет. Рисунки растений, миниатюры из жизни лекарей. Брат Андрей использовал также и украшения в тексте, которых не было в древней книге. Но сам текст, разумеется, должен точно повторять оригинал.

– Когда вам нужен ответ?

– Немедленно. Я готов заплатить… – он называет сумму, после озвучки которой в студии воцаряется тишина. – Только одно условие – ежедневно вы мне должны давать отчет. Я буду заезжать к вечеру или утром, как вам удобнее, смотреть, что сделано. Это подарок дорогому мне человеку, и мне нужно успеть его сделать. Простите, – он трудно, надсадно закашливается.

Майя с благоговением смотрит на листы.

– Через два дня, – хрипло говорит она. – Я могу начать работать через два дня.

– У меня нет этих двух дней, – устало говорит отец Петр. – У меня нет даже лишних двух часов. Работу нужно начать сейчас, – он виновато улыбается, демонстрируя желтые гниловатые зубы. – Поверьте, я никогда в жизни никому не ставил условий. Но сейчас у меня нет выбора.

Майя втыкает в ладонь отросшие ногти. Идет минута, другая.

– К сожалению, у меня срочная работа, – говорит она наконец. – Я не могу ее отложить.

Отец Петр протягивает руки, чтобы взять листы, но Майя хватает их и не отпускает.

– Конечно, мы берем заказ, – Тёма поспешно вскакивает со стула, который с грохотом падает. – Майя Вениаминовна… – Голос Тёмы внезапно обретает незнакомый регистр, вполне приличествующий руководителю, – приступит прямо сейчас. Сейчас и подпишем договор. Для вас мы отодвинем все остальные заказы.

Отец Петр смотрит на Майю, листы они продолжают держать вдвоем.

– Так вы беретесь, Майя Вениаминовна? – спрашивает он снова.

Майя кивает. Потом издает всхлип, отрицательно качает головой и отпускает листы.

– Что это было, а? – Тёма наклоняется над столом Майи, едва за отцом Петром закрывается дверь. – Ты что это о себе возомнила? А? – Налившись долгожданной силой и властью, Тёма ударяет кулаком по столу, сбрасывает на пол перья и тушь, склянка со звоном разбивается, растекаясь зловещим иероглифом. – Проваливай ко всем чертям! Ты уволена. Доделывай до конца недели чертовы донесения и вали.

Домой Майя возвращается поздно ночью. Кот радостно встречает ее, мурлычет, ласкается. Он сделался таким тихим, ласковым, мудрым. Майя берет Матисса на руки, гладит, чешет за ушком. На что они теперь будут жить?

21 августа

Во сне Майе снятся буквицы, они танцуют, и Майя вместе с ними. Она тоже буква, и ей хорошо в древнерусском алфавите. Просыпается Майя с радостью в груди. Остался последний день. Вчера она чуть все не испортила, едва устояла перед искушением. Ничего, будет другая работа, другие заказы. Губы ее вздрагивают, руки вспоминают текстуру листов травника. С каким наслаждением Майя делала бы эту работу, как прекрасно бы она ее сделала, копия травника могла стать самой лучшей ее вещью. Что себя обманывать – подобного заказа уже не будет, он мог появиться только как искушение.

Комнату окутывает густой туман, дверь на балкон открыта. Москвы не видать совсем, все скрывает белесая плотная мгла. Осень совсем близко. Майя встает с постели, шлепает босиком к балкону. Влажность такая, что слипаются глаза. Туман вальяжно лежит на перилах, свешивая толстые бока. В двух метрах – плотная завеса, чуть ближе – дымка. Можно подумать, это не балкон многоквартирного дома, а салон самолета со сплошным окном по борту.

В дальнем углу балкона копошится Матисс. Сладостно урчит, подвывая. Ступив на влажные ледяные плиты, Майя подходит ближе к коту и вскрикивает – Матисс загнал в угол голубя, придавил и явно намеревается сожрать. Голубь вздрагивает крыльями, вертит головой, издавая невнятные обреченные звуки. Матисс оборачивается на крик Майи, в звериных желтых глазах – угроза. Заурчав, поспешно ухватывает добычу, поднимает птицу в зубах, шарит ошалелыми глазами, ища путь для бегства. Майю захлестывает ярость и негодование. Она набрасывается на кота, нажимает ему на бока, щеки, живот, горло – и Матисс разжимает пасть, орет, напрыгивает на поднимающегося уже вверх голубя.

Птица еще не успевает исчезнуть в тумане, как Майя понимает, что ошиблась. Она угадывает это по наступившей вдруг тишине. Точно рычаг с жестяным кляцаньем повернули и закрыли дверь в зал, на порог которого Майя уже собиралась ступить. Ощущение пустоты стремительно расползается по телу. Это была ловушка наоборот: коту позволено самому добывать еду. Майя могла бы догадаться об этом, но она не успела подумать. Ее ослепила человеческая мораль, диктующая спасать жертву. Противник же мыслит нечеловеческими категориями, понятие морали, по крайней мере, человеческой, ему неведомо. А о другой морали Майе неизвестно ничего.

Майя опускается на холодные влажные плиты. Она проиграла. И даже хуже. Противник заявил следующий уровень, к которому она оказалась не готова. Заявил его почти по-детски, нащупывая ходы, и в один миг обрушил всю защиту Майи. История с голубем – это так, гребешок над водой. Но Майя знала, что под гребешком – громадный жирный монстр, и он покажется в следующий раз. Сможет ли Майя исходить из правил, не предназначенных для людей? Или пришло время отступить и признать, что ей шах и мат?

21 августа

Стар он стал. Победа в полуфинале ежегодного коммерческого турнира в Австрии отняла у Игоря Ивушкина все силы. И вот финал. Черно-белые клетки расплываются перед глазами, темные фигуры его войска норовят сбежать не только с клеток – со стола. В голове туман. Сегодня ночью Ивушкин не спал. Как настоящий старик, всю ночь пялился в окно и давал волю воспоминаниям.

Он вспоминал, как познакомился с Майей, время, когда она стала его женой. Как обещал ей однажды сгоряча выиграть этот турнир и свозить на выигранные деньги в кругосветное путешествие. Сперва это путешествие виделось им как путешествие молодоженов, которым нужны только дикий пляж да спальня, потом как увлеченных путешественников, жадных до развалин, дворцов и труднодоступных горных вершин. Сейчас, пожалуй, будет достаточно комфортабельного корабля с хорошей кухней и неспешных прогулок на остановках в незнакомых странах.

Сегодня двадцать четвертая попытка выиграть турнир. Возможно, последняя. Стар он стал. Ивушкин опережает Майю в квесте по жизни на двенадцать лет. А еще он начал опасаться оставлять Майю одну. Возвращаясь, каждый раз находит ее исхудавшей, измученной, с запавшими глазами. В прошлом году и вовсе обнаружил в больнице с сотрясением мозга. Ивушкин знает, что Майя переживает за него, за победу. Не из-за выигрыша. Ты не можешь не выиграть, ты умнее их всех. Тебе просто не везет, но рано или поздно эта несправедливость будет исправлена.

Когда идет турнир, она не смотрит новости и выключает телефон. Когда Ивушкин возвращается, соседи жалуются, что Майя без него ходит босиком по улице, перестает следить за собой и здороваться. А еще – мучает кота, оставляет голодным на целый день, и бедняга истошно мяукает часами в пустой квартире. Ивушкин не знает, как к этому относиться. Майя встречает его всякий раз взглядом, полным любви. Все равно ты лучший в шахматах, говорит она, обнимая его и плача. И все знают, что ты лучший. В следующий раз непременно выиграешь, я тебе обещаю. Год за годом она продолжает верить в него.

Ивушкин пытается сосредоточиться на шахматной доске. Сегодня ему достаточно сыграть вничью, чтобы победить. Так Ивушкину не везло за двадцать четыре года на этом турнире ни разу. По правде сказать, ему отчаянно не везло все эти годы, не зря его называют самым невезучим шахматистом.

Соперник – молодой, лет тридцати, Туровский (отличная фамилия для шахматиста) – волнуется. Понятно, в этом году призовой фонд – сто тысяч долларов. И Ивушкин как никогда близок, чтобы взять его.

Он ставит коня на f6. Туровский отвечает предсказуемо. Сделав ход, смотрит-не-смотрит на Ивушкина, сжимает губы и кулаки, золотой перстень вспыхивает на толстом указательном пальце. С такими толстыми пальцами ему бы в солдаты идти или строители.

Игра близится к концу. Так – пешку на f5, перекрыть слона Туровского. Ивушкин тянет руку и вдруг, как это в последние дни случалось не раз, в глазах его темнеет, будто он резко поднялся с корточек. Через мгновение приходит в себя. В зале – гнетущая тишина. Ивушкин глядит на доску – его рука по ошибке переместила не пешку на f5, а короля на g7.

Туровский передвигает ферзя на h7. Шах и мат. Ивушкин проиграл. Он слышит, как у противника часто-часто бьется сердце. Или это так стучит его собственное?