Текст книги "Наследница"

Глава 3,
в которой снова моя бабушка

У всех женщин были мужья, например, у моей мамы – мой папа, с которым они жили в Марселе, а у бабушки не было дедушки, и я старалась изо всех сил, подыскивая дедушку среди ее клиентов, но у тех вечно оказывались в наличии жены или хотя бы невесты. А бабушка старалась помешать мне разговаривать с клиентами. Удавалось ей это далеко не всегда, но отругала она меня за «приставание к клиентам» один-единственный раз. За беседу с высоким мужчиной, у которого были очки, борода и именно такой перстень! Перстень с камнем, расположенным широкой стороной не вдоль пальца, как обычно бывает, а поперек! Но главным моим аргументом были, конечно, борода и очки.

– Ну и что? – возражала бабушка. – Он мне в сыновья годится. Ты ставишь меня в идиотское положение! И вообще, у него есть невеста. Это она подарила ему перстень.

– Неправда! Нет у него невесты! Он мне сам сказал. И невесты никогда никому не дарят перстни. Это женихи им дарят. Это все знают. А еще он мне сказал, что ты – классная!

Бабушка поцеловала пробор на моей голове – у меня было тогда два хвостика – и пообещала каждый день покупать мне мороженое, если я больше никогда не буду приставать к клиентам.

– Не надо мне мороженого! Я хочу дедушку с бородой и перстнем!

Она не смогла сторговаться со мной даже на велосипеде…

Я осторожно покосилась на Вариабля. Он почувствовал и ответил мне хорошей улыбкой.

– Простите, мадемуазель Брэбьи, но мне думается, что вам не стоит сегодня спешить к нотариусу. – Он повернул руку и показал мне циферблат часов. Перстень блеснул так, что я даже не поняла расположения стрелок. – По времени, безусловно, он еще в конторе. Но, полагаю, что вам самой, мадемуазель Брэбьи, не захочется составить у мэтра Анкомбра неправильное о себе представление, появившись перед ним… э-э-э… простите… в грязной обуви.

Он так смущенно и ласково показал глазами на мое отражение в стекле кара, что я рассмеялась. За стеклянной стенкой кара уже совсем рядом был «замок»; мы объезжали по кругу фонтан. Скульптуру скрывала дощатая будочка.

– Скажите, мсье Вариабль, а как выглядит фонтан? Что изображает фигура?

– Прекрасную даму верхом на коне. Скульптура называется «Леди Годива»[2]2
  По легенде, муж леди Годивы обложил город непомерными налогами. Старейшины города умоляли его понизить налоги, но он заявил: «Скорее моя жена голой покажется в городе, чем это произойдет». И тогда сердобольная леди Годива однажды утром совершенно голая, прикрытая только своими длинными распущенными волосами, села на коня и проехалась по городским улицам. Налоги были снижены.


[Закрыть]. Вот мы и приехали, мадемуазель Брэбьи.

Старик вышел из кара, раскрыл зонт и помог мне выбраться прямо под его защиту.

– Все в порядке? – спешиваясь, спросил Сале.

– Надеюсь, – сказала я.

– Мсье Вариабль, а кому отдать коня?

– Да просто оставьте его здесь, мсье Сале. Он сам доберется до конюшни. – Вариабль погладил Блэка по морде и сказал ему: – Иди-иди, старина, хватит, набегался. Погода уж больно плохая сегодня. – Конь очень сознательно пофыркал, словно все понял. – Только повод закрепите, мсье Сале, чтобы не попал ему под ноги.

– Уже закрепил, – сказал Сале.

Конь опять посмотрел на Вариабля.

– Ну иди, иди уже, старина.

Конь опять что-то сознательно профыркал в ответ, мотнул головой, развернулся и целеустремленно затрусил куда-то.

– Потрясающе, – сказала я, провожая Блэка взглядом. – Неужели он действительно сам найдет конюшню?

Вариабль кивнул с улыбкой.

– Безусловно. Добро пожаловать, мадемуазель Брэбьи. – И жестом пригласил меня к ступеням входа.

Двери распахнулись, и на пороге, освещенная сзади, возникла девушка в белом крахмальном передничке и с кружевной наколкой на сложной прическе. Скромно шагнула назад, пропуская нас. Закрыла двери. Высокая, красивая, изящная, как модель.

В очень светлом холле было очень светло, очень тепло и очень уютно. Камин светло-серого мрамора с инкрустацией из цветного стекла приветливо улыбался своей огненной пастью. На старинных креслах были элегантные чехлы из молочно-кремового шелка с некрупным зеленоватым рисунком. Над камином висела светлая жизнерадостная импрессионистская картина. И я совершенно не удивилась, что на ней лошади.

– Полное ощущение, что я попала именно в ту эпоху, – я указала на картину, – когда люди и лошади еще понимали друг друга.

– Но лошади уже не боялись машин, – очень по-свойски продолжил Сале.

Вариабль довольно улыбнулся и, поправив очки, представил мне красивую девушку в передничке:

– Мадемуазель де Ласмар, это Моник.

Голубоватый камень в перстне блеснул, а девушка как будто пропела:

– Счастлива видеть вас, миледи. – И сделала реверанс. – Всегда к вашим услугам.

Внезапно раздались позывные моего мобильника. Я скользнула взглядом вокруг и обнаружила на одном из кресел свои сумки, а Моник с реверансом уже подавала мне мою дамскую сумочку.

Глава 4,
в которой моя мама

– Детка! Ну нельзя же так! Целые сутки от тебя ни слуху ни духу! Мы с папой просто сходим с ума!

– Мама, не волнуйся у меня все в порядке, и никаких суток еще не прошло, – с ледяным спокойствием заверила я, вешая сумочку на плечо. – Я перезвоню тебе буквально через пять минут. Сейчас поднимусь в номер и сразу же перезвоню.

– В какой еще номер? Где ты? Что они с тобой сделали?

– Мамочка, я перезвоню.

– Умоляю! Не верь нико…

– Целую. – Я решительно прервала связь и даже на всякий случай совсем отключила мобильный.

К моему изумлению, робкая прежде Моник недовольно уставилась на Вариабля, уперла руки в боки и затараторила:

– Вот видите, мсье! Вы велели подготовить хозяйские апартаменты, а она желает номер! Я вам говорила, надо было сразу отнести ее шмотки, куда надо!

Я увидела, как Вариабль тяжело задышал и начал меняться в лице. Сале выразительно кашлянул. Я встретила его обеспокоенный взгляд и быстро показала глазами на свою дорожную сумку. К креслу, где она лежала, он был ближе.

– А у нас в порядке только «Диана» да «Виктория»! А в «Диане» все мужское подготовлено. Одна «Виктория» остается! А она на любителя! Там уснуть невозможно!

– Не стоит волноваться! Я не буду здесь ночевать. «Виктория» меня вполне устроит. А мсье Сале, полагаю, не составит труда отнести туда мои вещи. Будьте любезны, проводите нас туда.

– Да-да, туда… туда… – Вариабль вздрогнул и закашлялся. – Прошу прощения, мадемуазель де Ласмар. – Адресованная мне улыбка на его посеревшем лице получилась несчастной. – Сочту за честь проводить миледи. Моник, вы уволены.

– А это мы еще посмотрим! – взвизгнула она. – Я или ты! Когда этой марсельской куколки здесь не будет! – Состроила гримасу и вихрем унеслась по лестнице.

Багровый Вариабль охнул, прижимая руки к сердцу.

Мы с Сале подхватили его и насильно усадили в кресло.

– У вас есть нитроглицерин, валидол, валокордин? – спросила я. – Или еще что-нибудь, что вы принимаете обычно?

Вариабль со стоном распахнул смокинг.

– В жилетке, в кармане…

Там оказался нитроглицерин; я сунула таблеточку ему в рот.

– Вы чудо, вы мой добрый ангел… – прошептал старик, а его губы как будто чуть-чуть поцеловали мои пальцы.

– Помолчите, помолчите, успокойтесь. – Сама не знаю почему, я погладила его по щеке. Она была мягкой и доверчивой. – Расслабьтесь, прикройте глаза. Пусть лекарство подействует. Сале. – Я выпрямилась во весь рост. – Вы, по-моему, хорошо тут ориентируетесь. Я посижу с ним, а вы кого-нибудь позовите.

– Конечно. Но, может быть, стоит вызвать «скорую»?

– Лучше Паскаля, – не открывая глаз, тихо произнес Вариабль. – Сале, там, у окна, местная связь…

– Знаю, не волнуйтесь, – сказал Сале, подошел к столику между окнами, снял трубку и, без обиняков сообщив неведомому Паскалю, что у Вариабля прихватило сердце, добавил: – Да, здесь. В хозяйском корпусе.

Он еще не успел положить трубку обратно, как в холл с лестницы ворвался смуглый красавец в фартуке и поварском колпаке. Руки были в тесте. Миндалевидные совсем темные глаза южанина лихорадочно перескакивали с меня на Сале.

– С Вари все в порядке? Где он? Кто вы?

– Успокойся, Жан-Пьер, – с кряхтеньем приподнимаясь в кресле, сказал Вариабль. – Позвольте вам представить, мад…

Я потянула его вниз за руку.

– Не вставайте. Я сама все объясню. – Я посмотрела на южанина. – Мсье Вариаблю стало плохо с сердцем.

Южанин неожиданно хмыкнул и повел бровью.

– Да про его сердце я уже все понял! Как только Моник примчалась ко мне и стала жаловаться! Ну, думаю, надо бежать выручать старикана! Как бы сердечко не прихватило. А вы, молодец, мадам метресс. – Южанин лихо подмигнул и принялся вытирать руки о свой белоснежный фартук. – Не растерялись! Слышь, Вари, похоже, эта стерва не может вынести в нашем доме ни одной другой женщины, кроме себя! Правильно, старина, гони ты ее в шею! А как он не прогонит, так вы, – он опять подмигнул мне, старательно оттирая тесто с пальцев, – мадам метресс, как сделаетесь нашей хозяйкой, сразу! В одночасье! И не слушайте зануду Паскаля. А то он у нас слишком сердобольный, феминист чертов! Ну. – Южанин протянул мне смуглую руку кое-где со следами теста. – Давайте знакомиться. Я – Жан-Пьер Миракло. Лучше меня не готовит никто в мире. И я ваш земляк. Вы ведь, говорят, марсельская?

– Да, – сказала я и взяла его руку, машинально подсчитав, что за сегодняшний день это уже пятая мужская рука, познакомившаяся с моей. И что они все очень разные, но во всех чувствуется уверенность и прямота, впрочем, наверное, рука повара все-таки лучше всех – земляк как-никак. – Очень приятно, мсье Миракло. А я, как вы уже догадались…

– Ч-ш-ш! – Земляк лукаво приложил палец свободной руки к губам. В глазах плясали, даже не плясали, а вовсю дурачились и резвились тысячи, нет, сотни тысяч самых разудалых бесенят. А такие большие, тонкие и чуть изогнутые носы между подвижными бровями с самой юности сводили меня с ума. – Это завтра вы станете моей хозяйкой, которая в полном праве меня выгнать, если я вдруг от чувств пересолю суп! Завтра! А сегодня вы пока та самая неприступная марсельская училка, которая уже разбила сердце… – Тут он с изящным поклоном снял свой колпак, как украшенную перьями шляпу, поцеловал мою руку, отступил на шаг, теперь уже держа свой колпак на сгибе локтя, словно это был старинный кивер, и принялся загибать пальцы. – Сердце малыша Рене – раз, сердце кентавра Номали – два, сердце старика Вари уже не выдержало, увы, но это три. – Он оглянулся на Сале. – Про сердце подмастерья мэтра Анкомбра и говорить не приходится. А мое! Мое!

– Твое поет и кукарекает, болтун! – медленно вставая с кресла, добродушно произнес Вариабль. – Я вам очень признателен за помощь, мадемуазель Брэбьи, но вы меня, надеюсь, простите, если я вас покину и прилягу на полчасика. А месье Миракло проводит вас в ваши апартаменты.

– О чем речь, Вари-душка, старичок!

– Ох, Жан-Пьер, до чего же мне твое амикошонство… вот где! – как бы мимо моих ушей прошептал Вариабль, проводя рукой по своей «бабочке». – Пожалуйста, Жан-Пьер, мадемуазель Брэбьи в «Викторию», а мсье Сале в…

– В «Диану», куда ж еще? Эта стерва туда отнесла фрачную пару.

Я внимательно посмотрела на повара. Он, клоунски вытаращив глаза, уставился на меня.

– Да, моя неповторимая мадам метресс! Фрачную пару! Мы все будем во фраках. А как же! Хозяйка приехала. Во фраках. Даже кентавр. Хоть у него все фраки на спине лопаются.

Я потеряла дар речи. Кроме всего прочего повар был просто необыкновенно хорош! И даже это нарочитое кокетливое амикошонство совершенно его не портило. Даже наоборот…

– Эй, мадам метресс! Очнитесь!

Повар был уже в своем колпаке и тянул меня за рукав. Вариабль смущенно пожал плечами, показывая, что против его ухваток он бессилен, и медленно направился к дверям в дальней правой стене холла. Однако спина, которая несла седую голову, была совершенно прямой.

– Нет, ну ты только посмотри! Нотариус! – возмущался повар. – Это что ж такое, тут два молодых роскошных мужчины с разбитыми сердцами, а она переглядывается со стариком!

– Потому что у старика действительно разбитое сердце, мсье Миракло. И, пожалуйста, отведите меня в эту самую «Викторию». Я дико устала. Я ведь все-таки с поезда.

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – сложив руки, как индийский джинн, отреагировал повар. – Сале, давай мне ее саквояж, а свою «Диану» сам уж как-нибудь отыщешь. А то у меня там плита без присмотра.

– Разыщу, конечно. – Сале кивнул, но сумку не отдал. – И «Викторию» тоже. Можешь спокойно идти к своей плите.

– Конечно, мсье Миракло, занимайтесь вашим делом. Мсье Сале меня проводит.

– Ага. – Повар скрестил руки на груди и посмотрел на меня исподлобья. И это тоже вышло у него очень красиво! – Решили от меня избавиться, растоптать мои чувства?

Я вздохнула, а Сале сказал:

– Правда, Миракло, достаточно шуток. Даме действительно нужно отдохнуть перед ужином.

– А я вот возьму и во все блюда яду насыплю, – страшным голосом произнес повар, показывая обеими руками, как он сыплет яд и перемешивает. – И все будут есть с аппетитом, и все умрут, и я со всеми! А потом найдут записку, и в ней будет написано красивыми почерком на компьютере…

– Господа, я возвращаюсь в Онфлёр. Наслаждайтесь ядами, приятного аппетита, – зло сказала я и направилась к выходу, для уверенности поправив на плече сумочку.

Документы, деньги, кредитки, мобильник – все при мне. А в дорожной сумке, оставшейся в руках Сале, только косметичка, чистое белье, пижама и шлепанцы, прихваченные на случай непредвиденной ночевки в Онфлёре. Невелика ценность. Я решительно распахнула входные двери и чуть не вскрикнула.

Глава 5,
в которой черный человек

Черная одежда, черное лицо, черные волосы и черные руки, которые складывали черный зонт.

Он повернул голову. Никогда в реальной жизни, а не в кино или на картине, я не видела лица прекраснее и совершеннее. Как у античной статуи, только не из мрамора, а из черного… Ох, как же называется этот черный камень?…

– О?! Вы, я полагаю, наша новая патронесса? – Зубы за улыбнувшимися мне губами были просто жемчужными.

Ну при чем здесь какой-то камень? Это античное лицо подвижное и живое! И я видела этого человека. Видела! И на фотографии, и в реальной жизни.

– А я, – не дожидаясь моего ответа, продолжил он, – Паскаль…

– Паскаль Жишонга! Входите! Но что вы-то здесь делаете?

Античные глаза изумленно взглянули на меня.

– Я? – Жишонга закрыл дверь, а на его черном пальце небесной голубизной блеснул в перстне продолговатый камень… – Я, собственно…

– О-о-о! – протяжно возгласил Жан-Пьер, разводя руки. – Маэстро Паскуале! Принц Мадагаскара. Наш маг и чародей! Моя лошадь пала. И бедному Пьеро теперь здесь делать нечего. – Он повернулся и пошел к лестнице.

– А где мсье Вариабль? – озабоченно спросил Жишонга, абсолютно не замечая Жан-Пьера.

– Пошел прилечь, – медленно ответила я, не в состоянии отвести взгляд от знакомого перстня.

– Может, все-таки позвать профессора Гидо? – почти одновременно со мной предложил Сале.

Античные глаза метнули молнии.

– А вы еще не позвали до сих пор? О чем вы думали, Сале?

– Хорошо, я сейчас ему позвоню, – сказал Сале и бросился к аппарату местной связи.

– И как вы вообще могли отпустить его в таком состоянии одного по этой слякоти? – Жишонга уже схватился за ручку входной двери, стремясь наружу.

– Подождите! – торопливо воскликнула я. – Мсье Вариабль не выходил из дома. Он пошел туда. – И показала рукой на двери в правом конце холла.

Жишонга шагнул ко мне.

– Туда? – Его левая рука с перстнем уточнила направление.

– Да, – вместо меня ответил Сале, прикрывая ладонью трубку, и сообщил: – Занято у него.

– То есть в хозяйские апартаменты? – переспросил Жишонга.

– Да, – подтвердил Сале и добавил: – Все занято и занято.

– Значит, давно надо было за ним сбегать! – бросил Жишонга через плечо уже на полпути к дверям, за которыми сейчас отдыхал Вариабль.

– Бегите, – меланхолично сказал Сале, – а я должен проводить мадемуазель де Ласмар в ее номер.

Жишонга резко замер и обернулся. Встряхнул головой. Пошел ко мне.

– Простите, патронесса. Я сам не свой. Вариабль мне как отец. Я очень за него переживаю.

– Сочувствую, – сказала я, решив больше не отрицать ни «патронессы», ни «мадемуазель де Ласмар», пока не выясню все про эти перстни. – Он мне тоже очень симпатичен. Правда, бегите за доктором. А потом вы мне расскажите, маэстро, каким образом здесь оказался великий архитектор современности.

– Ну уж не такой я и великий, – кокетливо засмущался античный красавец. – Так, немного известный в узких кругах.

– Не скажите. В вашей альма-матер о вас ходят легенды.

– В альма-матер? – переспросил он с искренним любопытством. – Откуда вы знаете?

– Маэстро Жишонга, бегите за доктором. А потом вы сможете найти меня в апартаментах «Виктория».

– «Королева Виктория», – многозначительно добавил черный Аполлон, продемонстрировав мне все свои тридцать две отборные жемчужины, и торопливо направился к так называемым хозяйским апартаментам. – Только загляну к Эрику и сбегаю. Ох уж мне этот Гидо! Ну с кем тут в имении можно болтать столько? – И, уже открывая дверь, тихо добавил: – Спасибо, патронесса, что вы пожертвовали своим комфортом ради Эрика Вариабля.

Ни Сале, ни я не стали его переубеждать.

Глава 6,
которая на лестнице

– Сале, три дня назад вы по телефону он сообщили мне, что я являюсь наследницей скромной гостиницы в глубинке на побережье Нормандии. Но здесь – нечто грандиозное! Однако ни гостей, ни даже традиционной стойки портье с ключами. И с ваших же слов я знаю, что вчера здесь должны были состояться похороны. Только я не вижу ни малейших признаков скорби, ни намека на похороны! Зато много скучающих, мужчин, хотя некоторые из них довольно милые. Отвечайте! Что вы молчите?

– И кого же вы относите к милым?

– Например, Вариабля. Но меня больше интересует все остальное!

Сале вздохнул и заговорил так, как если бы читал лекцию:

– Гостей нет, потому что не сезон. Отель функционирует с марта по ноябрь, поскольку зимой не играют в гольф. Завсегдатаи и друзья мсье де Ласмара, приехавшие на его похороны, останавливались в других отелях Онфлёра. Церемония и поминальная трапеза тоже происходили в городе. По-моему, все-таки напрасно вы не приехали вчера. Так вы смогли хотя бы в гробу увидеть вашего отца.

– Мой папа жив и здоров!

– Папа и отец – разные вещи. У меня тоже есть и тот, и другой.

– Во всяком случае, вы знаете их обоих!

– Извините, не хотел вас обидеть. Кстати, а откуда вы знаете Жишонгу?

– Я преподаю в том же самом вузе, какой он окончил в свое время. Он у нас – звезда и гордость. В нашем музее висит его портрет, и он, как правило, присутствует на церемонии вручения дипломов.

– Так вы не школьная учительница, а мадам профессор[3]3
  Обращение во Франции к преподавателю вуза.


[Закрыть]?

– Формально пока еще доктор.

– Поздравляю! А вот мы и пришли, доктор Брэбьи. – Он распахнул дверь. – Апартаменты «Королева Виктория»!

Я перешагнула порог.

Гостиная, кабинет с одной стороны и спальня, совмещенная с ванной, с другой. Но интерьер действительно на любителя и совершенно неожиданный после импрессионистичной легкости холла да и всего внешнего облика «сказочного замка» из детской книжки.

Изобилие тяжелых драпировок, покрывала и ковры в тусклых болотно-коричневых тонах. Мощные дубовые балки под потолком. Темные причудливо-филенчатые деревянные панели на стенах снизу доверху. Бронзовые могучие литые люстры и светильники. Грандиозный камин между внушительными дубовыми шкафами. Неимоверный диван. Гигантские кресла. Гардины с ламбрекеном и кистями, словно отлитые из чугуна.

Сале вошел тоже и уточнил с заметной ревностью:

– То есть вы близко знаете Жишонгу?

Я с вежливой улыбкой начала снимать пальто. Сале проворно поставил мою сумку в ближайшее кресло, помог мне, взял с вешалки плечики, поместил на них мое пальто.

– Или ваш роман в прошлом? Так и скажите. В этом нет ничего такого!

– Какого, Сале? – Я села на диван. – Лучше вы мне скажите, почему вы не знали, что я преподаю в вузе, а не в школе? Вы же меня разыскивали. Думаю, в том официальном досье, какое дала вам полиция или частный сыщик, наверняка указано мое место работы.

– Никто вас не искал, – с честными глазами сказал он, снял свое пальто и повесил его тоже аккуратно на плечиках. – В завещании были указаны ваша дата рождения, адрес, телефон, имя вашей матери. Все данные вы сразу подтвердили. Думаю, стоит затопить камин и выпить по глоточку, здесь есть мини-бар.

– Были указаны… – эхом повторила я.

Сале со знанием дела разжег камин, открыл какую-то могучую дверцу, за ней заблестели бокалы и бутылки, налил коньяк, вернулся с двумя бокалами, протянул один мне. Безмятежность янтарной жидкости в бокалах успокаивала.

– Выходит, что этот самый де Ласмар прекрасно знал о моем существовании?

– Конечно. Он ведь ваш отец. Ну берите же. После такого холода и такой нервотрепки глоточек не помешает!

Я резко отодвинула его руку с бокалом и посмотрела Сале в глаза.

– Не сейчас! Мне нужна ясная голова. Почему вы мне этого раньше не сказали?

– Но вы же не спрашивали. Правда, один глоток! – Он опять упрямо впихивал мне бокал. – Вашей голове это только прибавит ясности!

Я забрала у него бокал и сказала:

– Пейте свой коньяк и уходите. Мне нужно побыть одной.

– Хорошо, хорошо! – Сале залпом проглотил коньяк, поместил пустой бокал на кофейный столик. – Если я вам понадоблюсь, то я в номере напротив. «Диана де Пуатье». Там есть табличка. – Суетливо забрал пальто и ушел.

Я посмотрел на коньяк в своем бокале. Он был очень красивый и наверняка вкусный. В моей дорожной сумке, кажется, есть печенье. Лучше все-таки хоть что-то бросить в пустой желудок, прежде чем вливать туда даже глоток коньяка. А для начала после поезда и верховой прогулки следовало бы помыть руки.