Текст книги "Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами"

Что до политического успеха миссии, то ал-Ваззан, видимо, покинул двор без определенного результата. Султан Туниса позволил мусульманским корсарам нападать на испанские корабли и покровительствовал кампаниям Аруджа Барбароссы против испанцев, но по мере того как Арудж расширял подвластные ему владения, он начал беспокоиться. Один принц династии Хафсидов уже обращался за помощью к испанцам, так не последует ли его примеру сам хафсидский султан?9191
  Abun-Nasr J. M. A History of the Maghrib. P. 149.


[Закрыть]

В один из дней 922/1516 года ал-Ваззан сел на корабль, идущий в Стамбул. Надо полагать, султан Феса надеялся установить отношения с «великим турком Селимом» и обрести более прочную поддержку в борьбе против христиан.

***

С тех пор как Кансух ал-Гаури направил дружественное посольство к султану Селиму, когда ал-Хасан ал-Ваззан находился в Каире, соотношение сил в Восточном Средиземноморье успело измениться. Селим в конце концов так и не «обратился к защите своей страны от европейцев», как предсказывал ибн Ийас. Вместо этого он послал войска против персидского шаха Исмаила, обвинив его в намерении «сокрушить ислам и уничтожить мусульман», а это была опасность пострашнее, чем христиане. Кансух ал-Гаури, хоть и был суннитом, но отказался ввязываться на чьей-либо стороне в эту ссору между суннитами Стамбула и шиитами Тебриза; он надеялся, что война принесет бедствия и Селиму, и Исмаилу. Когда в рамадане 920 года хиджры/октябре 1514 года пришло известие об ошеломляющей победе османов над шахом Исмаилом, Кансух ал-Гаури не без основания испугался, как бы в следующий раз Селим не двинул войска на его собственные земли. В 921/1515 году османский султан и вправду захватил вассальное государство мамлюков в юго-восточной Анатолии и в доказательство своего успеха прислал Кансуху ал-Гаури головы его наместника и состоявшего при нем вазира. «Что это за головы мне посылают? – с негодованием вопрошал привезшего их посла султан Египта. – Разве это головы европейских властителей?»9292
  Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 347, 350, 364, 369, 411, 423, 427; Ugr A. The Reign of Sultan Selim. P. 232; Petry C. F. Protectors or Praetorians. P. 24, 49–51.


[Закрыть]

К тому времени как ал-Хасан ал-Ваззан прибыл в Стамбул, Селим с армией вступил в Сирию и обратил свои превосходные пушки против мамлюкских войск самого султана Кансуха ал-Гаури. Ал-Ваззан, наверно, слышал в Стамбуле, что шпионы Селима перехватили тайных посланцев от Кансуха ал-Гаури к «еретику» Исмаилу. Он мог узнать также о разброде и смятении в войске египетского султана, о предательстве одного из его военачальников9393
  В битве при Мардж Дабике на сторону султана Селима перешли многие мамлюки, в числе которых были два влиятельных эмира: Джанберди ал-Газали и Хайр-бек. После захвата турками-османами территории Мамлюкского султаната они были назначены главами вассальных государств: Джанаберди ал-Газали в Сирии, Хайр-бек в Египте. В дальнейшем Джанаберди ал-Газали поднял мятеж и был убит при его подавлении, а Хайр-бек до своей смерти управлял Египтом. Кого из них имеет в виду автор книги, непонятно (Прим. науч. ред.).


[Закрыть] в битве при Мардж Дабике к северу от Алеппо в раджабе 922 года хиджры/августе 1516 года и о том, как Кансух ал-Гаури умер на поле боя от сердечного приступа, осознав, что все пропало. И еще ал-Ваззан мог услышать в Стамбуле о том, как султан Селим I стрелой прошел через Дамаск на Газу и триумфатором вступил в Каир в месяце мухарраме 923 года хиджры/январе 1517 года. 276-летнее правление султанов-рабов пришло к концу9494
  Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 2. P. 65–67, 139–143; Petry C. F. Protectors or Praetorians. P. 25–26; Jansky H. Die Eroberung Syriens durch Sultan Selim // Mitteilungen zur osmanischen Geschichte. 1923–1926. № 2. S. 173–241.
  Называть правителей Мамлюкского государства султанами-рабами не вполне корректно. Во-первых, мамлюки освобождались на волю при достижении совершеннолетия, служили в армии и делали политическую карьеру уже лично свободными. Во-вторых, некоторые султаны наследовали власть от своих отцов и никогда не были рабами (Прим. науч. ред.).


[Закрыть].

Так как султана Селима в Стамбуле не было, фесского посла, вероятно, принял один из вазиров, оставленных султаном вести дела, либо другой придворный чиновник. Ал-Ваззан не привел деталей этих бесед и церемоний, но они, определенно, подготовили почву для авансов в отношении Ваттасидов, которые вскоре начал делать османский султан9595
  Peirce L. The Imperial Harem: Women and Sovereignty in the Ottoman Empire. New York; Oxford, 1993. P. 65; Abun-Nasr J. M. A History of the Maghrib. P. 155–156: «Османы, кажется, видели в Ваттасидах Феса потенциальных союзников против испанцев с тех пор, как Арудж захватил Тилимсан [Тлемсен] в 1517 году».


[Закрыть].

После этого ал-Ваззан решил посмотреть, какие перемены происходят в Египте, и отплыл на корабле в Каир. Может быть, он не успел стать свидетелем четырехдневной резни его жителей и мамлюков, начавшейся 8 мухаррама 923 года хиджры/31 января 1517 года. Но он видел, как османские янычары (элитные части воинов-рабов9696
  Османские янычары, находившиеся на действительной службе, рабами не являлись. Они относились к категории капы-кулу («государевы рабы»), что обозначало принадлежность к категории воинов и государственных служащих, состоявших на жалованье из государственной казны Османской империи (Прим. науч. ред.).


[Закрыть]) грабили сокровища таких прославленных святилищ, как гробница святой Нафисы, и мародерствовали в частных домах, невзирая на запрет Селима. Он наверняка узнал о скорых судах над мамлюкскими чиновниками, об их заключении в тюрьму и казнях. В мечетях он должен был слышать, как имя Селима сменяет имя Кансуха ал-Гаури, когда во время пятничного богослужения имам призывает на правителя благословение Аллаха. На улицах раздавались из окон рыдания женщин, когда Селим торжественно шествовал по Каиру. Наверное, ал-Ваззан глядел, как сдирают плиты мраморной облицовки с дворцов в цитадели – Селим забирал их в Стамбул, на отделку медресе, которое должно было в точности повторить здание, построенное Кансухом ал-Гаури и восхитившее ал-Ваззана во время его прошлого визита в Каир. Вероятно, он узнал, что многих видных людей собираются депортировать в Стамбул: судей, правительственных чиновников, крупных купцов, в том числе и торговцев из магрибинской общины, богатых евреев, владельцев лавок, плотников и каменщиков на строительство нового медресе. В месяце джумада I/июне ал-Ваззан оказался в Рашиде (Розетте) как раз в то время, когда там находился султан Селим, возвращавшийся из Александрии в Стамбул, закончив приготовления к отправке добычи. Ал-Ваззан говорит, что видел в Рашиде прекрасную баню, которую султан также посетил с удовольствием9797
  CGA. F. 402v, 411v, 420r; Ramusio. P. 399, 409, 416; Épaulard. P. 499, 510, 520; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 2. P. 139–198.


[Закрыть].

Похоже, что фесский дипломат смотрел на все эти события со смешанными чувствами. Позднее он скажет захватившим его в плен итальянцам, что «радовался победам [султана] в Сирии и в Египте», но его краткие упоминания о захвате османами Каира в манускрипте об Африке были мрачными9898
  Marino Sanuto. I Diarii di Marino Sanuto. Bologna, 1969. 58 vols. Vol. 26. P. 195 (репринт венецианского издания 1879–1892 годов).


[Закрыть]. Возможно, что в Рашиде он имел официальную встречу с Селимом или с кем-то из его сановников. Так или иначе, связь между Османами и Ваттасидами оказалась установлена.

Селим вернулся в Стамбул в шаабане/сентябре, оставив в Египте своего наместника9999
  Наместником Египта был назначен один из мамлюкских военачальников, перешедших на сторону Селима. Хайр-бек возглавлял вассальное государство с 1517 по 1522 год и носил титул «эмир ал-умара», который был выше титула обычного наместника. После его смерти вассальное государство было упразднено, и Египтом стали управлять обычные османские наместники, носившие титулы «вали» и «паша» (Прим. науч. ред.).


[Закрыть]. Примерно в это же время ал-Хасан ал-Ваззан, по-видимому, отплыл вверх но Нилу в Асуан и по пути останавливался во многих местах. На обратном пути он сошел на берег в богатом городе Кина, стоящем на Ниле в ближайшей точке к Красному морю. Оттуда, как указывает ал-Ваззан, купцы и паломники переходят через пустыню в порт ал-Кусайр, а потом плывут на кораблях на юг по Красному морю в порты, ближайшие к Мекке и Медине100100
  Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 2. P. 196–198; CGA. F. 431r–432v; Ramusio. P. 427–429; Épaulard. P. 535–537.


[Закрыть].

Именно так поступил и он сам. Кина была особенно привлекательной остановкой для мусульман из Магриба, совершающих паломничество в Мекку: там был похоронен отшельник Абд ар-Раим – он родился близ Сеуты в Марокко в конце XII века, а впоследствии, прожив многие годы в Мекке, стал одним из самых почитаемых святых Египта. Ибн Баттута, посетив Кину, побывал на его могиле, и ал-Ваззан, конечно, сделал то же самое: ему было любопытно узнать об исцелениях, которые будто бы совершали те, кто молился на ней и обходил вокруг нее101101
  Wiet G. Kuna // The Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden, 1954–2001. Vol. 5. P. 385–386; Ibn Battuta. Voyages. Vol. 1. P. 147; Vol. 2. P. 135.


[Закрыть].

Из Кины ал-Ваззан писал: «Автор прошел через пустыню к Красному морю, которое пересек, чтобы высадиться на берегах Аравии, в портах Янбу и Джидда». Из Янбу ал-Ваззан, вероятно, отправился в священный город Медина, где с восхищением увидел гробницу Пророка, его мечеть и кладбище, где похоронены герои раннего ислама. Чтобы добраться оттуда до Мекки, он, видимо, вернулся в Янбу и морем переправился в Джидду, лежащую всего в пяти милях от места, где родился Мухаммад. Если он предполагал совершить хадж, то есть большое паломничество в определенный срок, то должен был так рассчитать время прибытия, дабы совершить семикратный обход вокруг Каабы, священного Черного Камня, 8 зу-л-хиджжа 923 года хиджры/23 декабря 1517 года. В следующие пять дней он должен был выполнять положенные действия, молитвы и обряды, подобающие этому средоточию божественного присутствия в мире. Вероятно, он подумал о дипломатических возможностях своего пребывания здесь и попытался договориться об аудиенции у шерифа Бараката, которого султан Селим незадолго до этого утвердил на посту правителя Мекки.

Конечно, он мог видеть сотни, если не тысячи паломников, которые ежегодно прибывали караваном из Каира по восточному берегу Красного моря. Во главе его следовал на верблюде знаменитый египетский паланкин, или махмал, символизирующий ныне победителя-османа. Группы паломников из Магриба и Черной Африки часто входили в состав египетского каравана, и ал-Ваззан, даже в этот неспокойный год, мог встретить кого-то из своих соотечественников (и соотечественниц)102102
  CGA. F. 432v («li barcharoli che menorono ipso compositore dal Chairo fine alla ciptade Asuan et con quelli essare tornato fine da Chana [Qina] et de indi andato per el deserto allo Mare roseio lo quale ha trapassato alla banda de la Arabia deserta al Porto del Iambuh [Yanbu] et de Gedda [Jeddah]»); Ramusio. P. 429; Épaulard. P. 537; Ibn Battuta. Voyages. Vol. 1. P. 259–350; Glassé C. The Concise Encyclopaedia of Islam. London, 1989. P. 214–216, 313–316; Jomier J. Le mahmal et la caravane égyptienne des pèlerins de La Mecque, XIII^e–XX^e siècles. Cairo, 1953, гл. 1–2, 4, 6; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 85, 163, 321, 324; Vol. 2. P. 188, 208; Le Tourneau R. Fez in the Age. P. 137–138.


[Закрыть].

Быть может, он присоединился к их каравану, возвращаясь в Каир: паломники, прибывшие туда 28 мухаррама 924 года хиджры/10 февраля 1518 года жаловались, что в пути их мучили голод и болезни, падеж верблюдов, сильные дожди и нападения бедуинов103103
  Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 2. P. 217, 228.


[Закрыть]. А может быть, ал-Ваззан проследовал совсем иным путем, снова переплыл Красное море или отправился в Счастливую Аравию, в южную часть Аравийского полуострова. Он даже мог снова съездить в Стамбул. Он не оставил нам никаких указаний на этот счет. Мы точно знаем лишь то, что летом 924/1518 года он покинул Каир и сел на корабль, чтобы вернуться к своему повелителю в Фес.

***

Дипломатическая деятельность и придворная служба требовали от ал-Ваззана умения хорошо говорить, слушать и писать, а также владеть приемами учтивого обхождения при дворе, на пиру, при обмене дарами. Он должен был пристально следить за различиями в правилах и вкусах, странствуя по Африке и Ближнему Востоку, и приспосабливать к ним свое поведение. Многие тогдашние формы дипломатии напоминают те, что описал за сто с лишним лет до этого в своей биографии Ибн Халдун, законовед, дипломат и историк из Магриба. Другие формы, как, например, возросшее значение удостоверяющих документов, вероятно, появились позднее. У самого ал-Ваззана не оказалось с собой необходимых бумаг при прохождении арабского пункта взимания сборов к югу от Сиджилмасы, где со всех евреев брали специальный взнос, так что ему пришлось читать мусульманские молитвы, чтобы его не приняли за одного из многих евреев, следовавших в том же караване. Обычно же он ездил с охранной грамотой или с другим документом, удостоверяющим личность и составленным канцлером султана Мухаммада ал-Буртукали104104
  Ibn Khaldun. Le voyage; Björkman W. Diplomatic // The Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden, 1954–2001. Vol. 2. P. 303; CGA. F. 198r, 253r («lettere de Favore del Re»), 269r («salvo conducto»), 359v; Ramusio. P. 210, 261, 275, 357; Épaulard. P. 237, 302, 318, 431; Thenaud J. Le voyage d’outremer (Égypte, Mont Sinay, Palestine) de Jean Thenaud, suivi de la Relation de l’ambassade de Domenico Trevisan auprès du Soudan d’Égypte, 1512 / Sous la dir. de C. Schefer. Paris, 1884. P. 28.


[Закрыть].

Иногда ал-Ваззан путешествовал с сопровождающими лицами. Так, в делегации, следовавшей с ним в Марракеш в 921/1515 году, насчитывалось девять человек кроме слуг – а иногда лишь с одним-двумя слугами. Но султан династии Ваттасидов и не мог претендовать на большее, в противоположность, скажем, французскому королю, направившему в 918/1512 году в Каир к султану Кансуху ал-Гаури посла со свитой в пятьдесят человек. В том же году при мамлюкском дворе принимали посла Туниса, у которого совсем не было сопровождения, достойного быть упомянутым в поденных записках Ибн Ийаса105105
  CGA. F. 93r, 94v, 97r, 285r; Ramusio. P. 117, 119, 121, 289–290 (в DAR. F. 60v опущено упоминание о слуге); Épaulard. P. 130–131, 134, 338; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 238, 252.


[Закрыть].

В своих странствиях ал-Ваззан мог останавливаться у кого-нибудь из местной знати – у имама (предстоятеля на молитве), у факиха, у праведного человека или просто в гостинице для чужестранцев, если такая имелась. В одном городке на склонах Высокого Атласа некий зажиточный эмигрант из Гранады уговорил ал-Ваззана, как земляка-андалусца, поселиться у него с восемью спутниками и прислугой, а бывало, что, следуя сухим путем из Тлемсена в Тунис, ал-Ваззану приходилось велеть слугам разбивать на ночь шатры. Если он приезжал в такое место, где предполагалась официальная встреча с правителем или важным сановником, то хозяин обычно размещал его у себя в резиденции – как было во время его визита в юности к горному вождю в Высоком Атласе и впоследствии, у Йахйа-у-Тафуфта – либо выделял ему другую резиденцию, как в Алжире, где мы видели его в доме бывшего посла в Испании106106
  CGA. F. 55v, 67r, 77r, 93r, 94r–v, 97r, 100r, 285r, 297r; Ramusio. P. 81, 92, 103, 117, 119, 121, 124, 289–290 (в DAR. F. 60v опущено упоминание о покупке веревок для шатра в дорогу в Тунис); Épaulard. P. 84, 99, 111, 130–131, 134, 137, 338–139, 349. О том, как размещали послов, прибывающих в Каир, см.: Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 238, 248, 252; Thenaud J. Le voyage d’outremer. P. 22–23, 36.


[Закрыть].

Затем дипломат должен был испросить аудиенцию у правителя. При каждом дворе имелся особый чиновник по вопросам протокола. «У султана [Феса] есть церемониймейстер, – писал ал-Ваззан, – который, когда султан проводит совет или дает аудиенцию, сидит у его ног и распоряжается размещением посетителей и порядком их выступлений сообразно рангу и достоинству». Он встречал таких же чиновников в Тлемсене, Тунисе и Каире. При дворе Аскиа Мухаммада в Гао и Томбукту контактами с арабами, берберами и послами из Магриба занимался «корай-фарма» – «ведающий белыми»107107
  CGA. F. 199r, 281v, 325r, 327v, 422v; Ramusio. P. 211, 287, 325–326, 418; Épaulard. P. 238, 335, 386–387, 523–524; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 213 («l’introducteur des ambassadeurs»), 249, 251, 356; Hunwick J. O. Timbuktu. P. 145, 145, n. 2; Cissoko S. M. Tombouctou. P. 106.


[Закрыть]. От такого должностного лица посол узнавал, если не знал раньше, какие жесты почитания требуются от посла, предстающего перед правителем: просто поцеловать руку горному вождю в Атласе, поцеловать землю у ног султана Феса, трижды низко поклониться и поцеловать землю перед ковром у ног мамлюкского султана в Каире, или встать на колени и посыпать голову пылью перед императором Сонгаи в Стране черных108108
  CGA. F. 99v, 381v; Ramusio. P. 123–24; Épaulard. P. 137, 468; Les sources inédites de l’histoire du Maroc. Archives et bibliothèques d’Espagne / Sous la dir. de H. de Castries (1^ère série). 3 vols. Paris; Madrid, 1921–1961. Vol. 1. P. 652; Thenaud J. Le voyage d’outremer. P. 45; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 238.


[Закрыть]. Разумеется, одеяние посла и его свиты на аудиенции имело чрезвычайную важность, так как свидетельствовало о достоинстве его властелина и об уважении, проявляемом к владыке, его принимающему. Ибн Ийас отмечал в дневнике те случаи, когда наряд дипломатов, принятых султаном Египта, был особенно великолепен, а богатый халат часто входил в ответные дары отъезжающему дипломату109109
  Ibid. Vol. 1. P. 238, 242; Vol. 2. P. 9–10.


[Закрыть].

Обмен подарками мог начаться еще до аудиенции, так как правитель жаловал прибывшим послам угощение. Ибн Баттута еще в 753/1352 году был разочарован жалкими кушаньями, доставленными ему в качестве «дара гостеприимства» от султана Мали, а в 918/1512 году французский посол и его сопровождающие сразу же получили от султана Кансуха ал-Гаури несколько баранов и отдарились гусятами, цыплятами, маслом, сахаром, медом и фруктами110110
  Ibn Battuta. Ibn Battuta in Black Africa. P. 45; Thenaud J. Le voyage d’outremer. P. 43.


[Закрыть]. Ал-Ваззан много лет спустя помнил обмен подарками, происходивший в тот раз, когда дядюшка послал его к горному вождю в Атласе. От дяди ал-Ваззан вручил ему пару стремян, разукрашенных в мавританском стиле, несколько шпор красивой работы, два шелковых шнура – один переливчатого синего цвета, а другой небесно-голубого, перевитые золотой нитью, и каллиграфически переписанную рукопись в новом переплете с жизнеописанием святых и праведников Магриба – этот жанр очень высоко ценился в регионе111111
  CGA. F. 100r; Ramusio. P. 123–124; Épaulard. P. 137. Ал-Ваззан озаглавил рукопись, подаренную вождю, «La Vita de li sancti Affricani» («Жизнь африканских святых»), но как мы увидим в главе 5, слово «африканский» в то время не употреблялось в Северной Африке, кроме варианта «Ифрикийа» для обозначения области вокруг Туниса и Карфагена. Непохоже, чтобы дядя ал-Ваззана вез с собой книгу о святых людях Туниса и его области, отправляясь к Аскиа Мухаммаду в Томбукту. Однако существовало несколько трудов об отшельниках и святых различных районов Марокко, в том числе биографии святых Южного Марокко ат-Тадили (начало XIII века); святых Феса и его округа ат-Тамими (начало XIII века); об отшельниках Рифских гор ал-Бадиси (начало XIV века); о сорока отшельниках Феса, Мекнеса и Сала ал-Хадрами (середина XIV века) (Cornell V. J. Realm of the Saint. P. 98–100, 143; Benchekroun M. B. A. La vie intellectuelle. P. 309–318, 440–442; Ferhat H., Triki H. Hagiographie et religion au Maroc médiéval // Hespéris Tamuda. 1986. Vol. 24. P. 17–51).


[Закрыть]. Кроме того, он подарил поэму своего дяди, восхваляющую вождя, и прочитал вслух стихи собственного сочинения как «маленький словесный подарок». Вождь в ответ подарил восемьсот золотых монет, трех рабов и коня дяде, пятьдесят монет и коня ал-Ваззану и по десять золотых каждому из двух его слуг и обещал еще больше подарков дядюшке ал-Ваззана на его обратном пути из Томбукту112112
  CGA. F. 100v–101r; Ramusio. P. 124–125; Épaulard. P. 137–138. Ал-Ваззан описал обмен между одним купцом из египетского портового города Думйат (Дамиетта) и правителем «Гаога», который отвечал на каждый подарок минимум вдвое ценнейшим: купец подарил лошадь, турецкую саблю, кольчугу, ружье, несколько красивых зеркал, гребни, коралловые четки и ножи общей стоимостью около 50 египетских дукатов. Султан дал взамен 5 рабов, 5 верблюдов, 500 золотых монет и 150 слоновых бивней (CGA. F. 391v; Rauchenberger D. Johannes Leo der Afrikaner. S. 316; Ramusio. P. 388; Épaulard. P. 483).


[Закрыть]. Надо полагать, этот первый контакт создал основу для доброго взаимного расположения между султаном Феса и горным вождем.

Благодаря обмену подарками создавалась любезная и благожелательная атмосфера для передачи посланий, которые не всегда бывали столь приятными, как эти хвалебные поэмы. В 920/1514 году в Каире османский посол вручал Кансуху ал-Гаури меха, бархат, серебряные вазы и рабов мужского пола, в то время как официальное письмо, им доставленное, содержало тревожные новости о военных авантюрах султана Селима113113
  Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 347, 356–357, 366–369.


[Закрыть]. Ал-Хасан ал-Ваззан вполне мог доставлять неприятные известия наряду с дипломатическими дарами, посещая некоторых подчиненных султану вождей или правителей-соперников в Марокко.

Независимо от содержания дипломатического послания, его полагалось сформулировать и написать в изысканных выражениях и вручить с благородным изяществом. Официальные письма составлялись в султанской канцелярии в Фесе, часто на бумаге красноватого или розового оттенка, столь ценимой в Магрибе. В письмах использовались возвышенные фразы, обычные в обращениях к важным особам, их текст с начала до конца перемежался религиозными формулами. После того как письмо было переписано лучшим магрибинским почерком, «добросовестный канцлер» (как называл его ал-Ваззан) заверял письмо формулой, унаследованной Ваттасидами от прежних династий, а затем следовала подпись султана – уникальная каллиграфическая монограмма (алама) из налагающихся друг на друга и переплетенных букв. После этого канцлер запечатывал письмо и туго сворачивал, чтобы скрыть его содержание114114
  Colin G. S. Diplomatic: Maghrib // The Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden, 1954–2001. Vol. 2. P. 307–308; CGA. F. 198r; Ramusio. P. 210; Épaulard. P. 237; Les sources inédites de l’histoire du Maroc de 1530 à 1845. Archives et bibliothèques de France. Vol. 1. P. 170–177; Les sources inédites de l’histoire du Maroc. Archives et bibliothèques d’Espagne. Vol. 1. P. 92–94, 142–143; Khatibi A., Sijelmassi M. The Splendor of Islamic Calligraphy. London; New York, 2001. P. 152; Bloom J. Paper Before Print: The History and Impact of Paper in the Islamic World. New Haven; London, 2001. P. 85–89.


[Закрыть].

Сам ал-Хасан ал-Ваззан не имел отношения к султанской канцелярии, но он несколько лет проработал нотариусом в лечебнице для душевнобольных, а во время дипломатических миссий нередко должен был писать письма самостоятельно. Так, в 915/1509 году в Тефзе, в Высоком Атласе, ал-Ваззан – с одобрения султанского военачальника – сочинил поддельное письмо от имени султана Феса, чтобы убедить взбунтовавшихся горожан подчиниться приказам султана115115
  CGA. F. 108r–110r («Alhora el compositore ymaginata la suo opinione disse signore capitano fingete domatina havere recepute lettere del re», «In quella matina scrivemo una lettera incontra mano de lo Re», 108r); Ramusio. P. 131–132 (DAR. F. 25v приписывает замысел подделать письмо «un suo consigliere» – одному его советнику, а не ал-Ваззану); Épaulard. P. 145–147.


[Закрыть]. Следовательно, он был знаком с правилами эпистолярного и дипломатического языка, а также с каллиграфией, во всей их сложности и красоте.

Официальная корреспонденция и донесения почти всегда излагались высоко ценимой и освященной столетиями рифмованной прозой (садж) – ритмическим языком без фиксированного метра, но с ассонансами, аллитерациями и случайной рифмой. Ибн Халдун привел примеры такой дипломатической корреспонденции в автобиографии и сам пользовался саджем. Отвечая на одно письмо из Гранады, он написал, что на этот раз не осмелился прибегнуть к саджу, ибо ему никогда не сравниться в этом искусстве с автором письма116116
  Ibn Khaldun. Le voyage. P. 104–108, 262, n. 89; Krenkow F. Sadj‘ // The Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden, 1954–2001. Vol. 8. P. 732–738; Benchekroun M. B. A. La vie intellectuelle. P. 472–475.


[Закрыть]. Ал-Ваззан, несомненно, писал свои дипломатические письма рифмованной прозой (мало того, он все еще использовал садж при написании важных писем на арабском языке в Италии). Стихи же, которые он сочинял и декламировал правителям во время своих визитов, имели форму мадха (араб. мадх – «панегирик», «восхваление»)117117
  CGA. F. 100r–101r; Ramusio. P. 124; Épaulard. P. 137–138. Колофоны, написанные саджем: Biblioteca Estense Universitaria (Modena). MS Orientale 16-alfa.J.6.3. The Epistles of Saint Paul in Arabic. (Transcribed by al-Hasan al-Wazzan). F. 68; Real Biblioteca del Escorial (Spain). Manuscritos árabes. MS 598. Al-Hasan al-Wazzan, Jacob Mantino et al. Arabic-Hebrew-Latin, Spanish dictionary. F. 117b–118a. Об арабском панегирике см.: Blachère R. Histoire de la littérature arabe des origines à la fin du XV^e siècle. Paris, 1964–1966. 3 vols. Vol. 3. P. 580–589; Trabulsi A. La critique poétique des Arabes jusqu’au V^e siècle de l’Hégire (XI^e siècle de J. C.). Damascus, 1955. P. 220–225.


[Закрыть].

Во время всех путешествий его языком устного общения был арабский, известный некоторым правителям и всем факихам, подобным ему, куда бы он ни направлялся. Хотя разговорный арабский язык несколько различался от города к деревне и от одного региона к другому, ал-Ваззан, похоже, обходился без переводчика. Благодаря постоянному чередованию вояжей с занятиями торговлей или дипломатией такие люди, как он, видимо, приобретали гибкость в использовании различных говоров. Так, в Рифских горах он мог говорить на местном берберском наречии, которому, должно быть, научился, когда бывал на отцовских виноградниках118118
  CGA. F. 6v–7r, 240r–v; Ramusio. P. 25, 251; Épaulard. P. 12–13, 287–288.


[Закрыть]. Но в тех городах и при тех дворах, где представители власти знали только другие берберские языки (сильно отличавшиеся друг от друга, в том числе количеством заимствований из арабского) или языки Черной Африки, ал-Ваззан общался через переводчика. Люди, способные выступать толмачами, были на удивление многочисленны: панегирик ал-Ваззана в честь горного вождя в Высоком Атласе секретарь последнего переводил прямо со слуха, пока юноша читал свои стихи; главу кочевого племени санхаджа в Сахаре сопровождал толмач, который и переводил беседу для ал-Ваззана и его спутников, когда их пригласили на пир в пустыне119119
  CGA. F. 21r–22r, 100v–101r; Ramusio. P. 42–43, 124; Épaulard. P. 38–39, 137–138. О расхождениях между берберскими «диалектами» и между арабо-берберскими говорами только внутри региона Марокко см.: Montgomery Hart D. Tribal Place Names among the Arabo-Berbers of Northwestern Morocco // Hespéris Tamuda. 1960. Vol. 1. P. 457–511.


[Закрыть].

Ал-Ваззан гордился своим искусством словесности, смаковал хорошую поэзию, когда бы ее ни услышал, и насмехался над послами, которых находил несведущими в этой области. Он вспоминал, как однажды мелкий правитель густонаселенной горной области в Анти-Атласе послал султану Феса, своему «большому другу», сотню черных рабов, десять евнухов, двенадцать верблюдов, жирафа, десять страусов, шестнадцать циветт, серую амбру, мускус, шестьсот шкур антилопы, финики, эфиопский перец и прочее. Эти изобильные дары сопровождал посол – «низенький, толстый, очень черный и изъяснявшийся языком неотесанного дикаря». Письмо от этого царька было неуклюже составлено «в стиле древних ораторов», но сам посол, произносивший речь, был еще хуже. Все присутствующие изо всех сил старались не смеяться, однако султан все равно благосклонно поблагодарил посла и учтиво принял его и его большой кортеж120120
  CGA. F. 101v-103r; Ramusio. P. 125–126; Épaulard. P. 138–140.


[Закрыть].

Жизнь посла состояла не только из церемоний, речей и проницательных наблюдений. В ней могли присутствовать и интриги, и опасности, и вероломство. Ибн Халдун рассказывал, что во время службы советником, секретарем, послом и судьей его осаждали лестными предложениями правители-конкуренты от ал-Андалуса до Сирии и что иногда он переходил на другую сторону – опасное предприятие, которое по меньшей мере однажды кончилось тюрьмой. Во времена ал-Ваззана дело могло обернуться еще хуже. В 921/1515 году послы от двора мамлюков в Каире боялись доставлять неприятные известия султану Селиму, который мог и убить их. В следующем году, когда Селим готовился к вторжению в земли мамлюков, он заковал посла Кансуха ал-Гаури в кандалы и отправил его обратно в Каир в позорной одежде верхом на старой кляче121121
  Ibn Khaldun. Le voyage. P. 75, 82–84, 91–93, 150; Muhammad ibn Ahmad ibn Iyas. Journal. Vol. 1. P. 431–432, 435; Vol. 2. P. 60, 64.


[Закрыть].

Ал-Ваззан, конечно, слышал о таких эпизодах, а также наблюдал внезапные изменения альянсов в исламском политическом мире, в том числе обращения за помощью к христианским властителям. Поступали ли заманчивые предложения ему самому, он не сообщает. Как минимум он выполнял поручения и других мусульманских владык, кроме султана Феса. Мы уже видели, как он покупал рабынь для марокканского шерифа из династии Саадитов, но теперь расскажем о более важной услуге, оказанной им зийанидскому султану Тлемсена.

Некий отшельник утвердился в роли шейха на равнине примерно в двух днях пути от Тлемсена. Окруженный женами, наложницами и потомством, он учил своих многочисленных последователей особым именам, которые надлежало использовать, обращаясь к Аллаху в ежедневных молитвах. (Очевидно, он следовал практике некоторых суфийских наставников, которые при помощи грамматических или этимологических приемов придумывали дополнения к Девяноста Девяти именам Бога, открытым верующим в Коране и мусульманском предании, Сунне.) Последователи в благодарность возделывали его земли, пасли его скот и засыпали его пожертвованиями. Однако ни гроша из этих денег никогда не попадало в виде податей в сундуки зийанидских султанов, и, кроме того, растущая слава святого, по словам ал-Ваззана, «приводила в трепет султана Тлемсена». Это был религиозный лидер, способный поддержать пирата Аруджа Барбароссу как в борьбе с христианами, так и в политических шагах против султана, склонного к уступчивости. Однако ал-Ваззан, съездив на три дня к этому святому, пришел к обнадеживающему выводу, что тот, видимо, всего лишь «колдун»122122
  В Магрибе большую роль играли святые (марабуты), наиболее влиятельные из которых становились основателями религиозно-политических организаций, из которых могли вырастать суфийские ордены или даже государства. В связи с этим миссия ал-Ваззана по поручению султана Тлемсена заключалась в том, чтобы оценить масштаб угрозы, исходившей от данного проповедника. Видимо, ал-Ваззан убедился, что степень влияния этого шейха недостаточно велика для создания могущественного религиозно-политического объединения. Слово «колдун» употреблено здесь в уничижительном смысле для обозначения шарлатана, не имеющего реальной силы. Святых (марабутов) в Магрибе считали носителями божественной благодати (бараки) и приписывали им возможность творить реальные чудеса (Прим. науч. ред.).


[Закрыть], так как мало чему может научить123123
  CGA. F. 286r–287r; Ramusio. P. 290–291; Épaulard. P. 340–341. Об Именах Аллаха и дополнениях к ним см.: Glassé C. The Concise Encyclopaedia of Islam. P. 37, 99–100; Khushaim A. F. Zarruq the Sufi. P. 151.


[Закрыть].

***

Североафриканские послы не всегда были ограничены во времени строгими рамками дипломатических обязанностей, и ал-Ваззан иногда прерывал свои миссии, чтобы заняться другими делами. По крайней мере, дважды он выступал в качестве временного судьи, или кади, в тех общинах, где судьи не было, и решал дела в традициях маликитской школы права, принятой во всем Магрибе. Хотя султан официально не назначал его судьей, ал-Ваззан, вероятно, путешествовал с удостоверением (иджаза) от своего профессора права, подтверждающим, что, занимаясь у него, он изучил определенные книги и имеет разрешение обучать по ним других. Этого документа и очевидного факта, что он являлся факихом, было достаточно для жителей отдаленной деревни в горах Высокого Атласа. Они не хотели его отпускать, пока он не разрешит их споры и не зафиксирует эти решения документально. В результате, проспав девять ночей на голой земле, он был вознагражден луком, чесноком, цыплятами и старым козлом, которого пришлось оставить. В одном городке в Тлемсене, куда ни султан, ни воинственный Барбаросса не назначили никакого должностного лица, он провел два месяца, разбирая дела и наслаждаясь как почестями, которые оказывали ему местные жители, так и их щедрой платой. Затем, вспомнив о лояльности своему сюзерену в Фесе, он проследовал дальше в Тунис124124
  CGA. F. 77r; Ramusio. P. 103; Épaulard. P. 111–112. В рукописи CGA. F. 294r–295v переписчиком допущена ошибка: фрагмент о работе ал-Хасана ал-Ваззана в роли судьи в одном городке королевства Тлемсен присоединен после описания города Мазуна, но он явно имеет смысл только в конце описания Медеа, куда его и поместил Рамузио (Ramusio. P. 299; Épaulard. P. 351–352). Вполне вероятно, что Рамузио располагал еще одним экземпляром рукописи (см. ниже, гл. 3). О назначении кади и о выдаче иджазы см.: Benchekroun M. B. A. La vie intellectuelle. P. 74–76; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 121–127, 139–140; Rodríguez Mediano F. Familias de Fez. P. 52.


[Закрыть].

В странствиях перед ал-Ваззаном со всех сторон открывались пути к новым знаниям. В одной из ранних поездок времен его «необузданной юности» – предположительно, когда они с дядей ехали в Томбукту – он попробовал покататься на муфлоне из стада берберов санхаджа и сумел продержаться верхом четверть мили125125
  CGA. F. 371v–372r, 448r–v; Ramusio. P. 368, 445; Épaulard. P. 447, 560–561.


[Закрыть]. Более благоразумной затеей было продолжение юношеского увлечения – поисков эпитафий – на территории султаната Фес, где он в восхищении копировал надписи с надгробий маринидских султанов и их жен в мавзолее в Шелле, близ Рабата. Он изучал латинские надписи на развалинах, стоящих в горах над Тунисом, и разбирал их с помощью одного местного жителя – сицилийца, обращенного в ислам. Он сожалел о том, что некому помочь ему хоть что-то понять в надписях и изображениях на нескольких древних медальонах, найденных возле кладбищ дальше на юге126126
  CGA. F. 124r, 346r (руины в горах близ Туниса: «Molti epitafii scripti in lengua latina como ipso compositore dice havere visto et alcuni de quillo serono lecti et interpretati da uno ciciliano renegato»), 367v–368r; Ramusio. P. 147, 343 (В DAR. F. 71v упоминание о сицилийце, обращенном в ислам, опущено), 365; Épaulard. P. 166, 409, 442.


[Закрыть].

А еще случалось, что у хозяев, дававших ему приют по пути, имелись библиотеки, в которых можно было порыться: в берберском горном городке в области Хаха к западу от Марракеша он видел множество хроник по истории Африки, принадлежавших одному богатому и знатному человеку; в Алжире – сотни арабских рукописей, недавно купленных в Валенсии алжирским посланником, ездившим к королю Фердинанду. Некий имам в другом городе в Хахе, араб, чуть ли не месяц удерживал ал-Ваззана у себя в доме, и тот читал ему вслух один труд по арабской риторике127127
  CGA. F. 48v–49r, 297r; Ramusio. P. 73–74, 298; Épaulard. P. 76–77, 349. О библиотеках и рукописных собраниях в мире ислама см.: Touati H. L’armoire à sagesse: bibliothèques et collections en Islam. Paris, 2003.


[Закрыть]. И мы можем лишь воображать себе, какие богатства он мог видеть в рукописных собраниях Томбукту и в библиотеках великих медресе Каира.

Повсюду ал-Ваззан спорил, задавал вопросы, выслушивал ответы. Годы спустя он припоминал разговор в Айт Дауде, горном городке на западной оконечности Высокого Атласа. Жители города, потомки евреев, обращенных в ислам, были чрезвычайно сведущи в праве и допоздна спорили о разных вопросах, вроде того, обсуждению которого он был свидетелем: допускает ли закон продажу ахбаса (как в Магрибе называли авкаф) – то есть имущества, переданного навечно на благотворительные цели, чтобы помогать бедным128128
  С точки зрения мусульманского права продажа вакфов была категорически запрещена. Но доходами вакфа (например, земельного) можно было воспользоваться по-разному, в том числе и для помощи бедным (Прим. науч. ред.).


[Закрыть]. Ал-Ваззан, который еще раньше сожалел о захвате Ваттасидами вакуфных владений фесских медресе для военных нужд, с интересом следил за этим спором в Атласских горах129129
  CGA. F. 53r, 142v; Ramusio. P. 78 (DAR. F. 14r неверно передает «li beneficii» ал-Ваззана, явно подразумевавшего то, что в Магрибе называется по-арабски авкаф или ахбас – как «quello, che alcuno possedeva», «нечто, чем владеет какой-нибудь человек»), 165; Épaulard. P. 81 (следует за Рамузио), 187.


[Закрыть].

К сведениям о политических событиях прошлого и о местных происшествиях ал-Ваззан проявлял ненасытную жадность. В Хахе он добивался от бывших последователей ас-Саййафа подробностей об учении и скандальной жизни этого бунтаря против Ваттасидов, относящейся к XV веку: ас-Саййаф сделался тираном и был убит одной из жен, когда она застала его спящим с падчерицей. В Сафи от участников местных раздоров ал-Ваззан узнал, что их ссора началась с того, что дочь местного каида (мэра, губернатора) влюбилась в политического противника своего отца, а кончилась тем, что португальцы полностью подчинили себе разделенное на партии население. Эта история войдет в одно из его позднейших сочинений, «чтобы показать, как приверженность партиям и женщина могут сгубить страну, народ и религию»130130
  CGA. F. 54r–v («grandissimo tiranno»), 82v–86r, 97r; Ramusio. P. 79–80, 108–110, 121; Épaulard. P. 82, 118–120, 133–134; Cornell V. J. Realm of the Saint. P. 191–194.


[Закрыть].

Ал-Ваззан интересовался и повседневными делами. В городке на атлантическом побережье он узнал от пожилого еврея, что причина, по которой на пляже лежало множество мертвых китов, заключалась не в том, что здесь, по местному поверью, кит извергнул на сушу библейского Иону, а в том, что в море, в нескольких милях от берега, выступают острые рифы. В горах Атласа он слышал рассказы о чудесном растении сармак, употребление которого в пищу укрепляло мужскую силу при половом акте. Мало того, говорили, будто мужчины испытывают эрекцию, а молодые женщины теряют девственность, просто пройдя над этим растением (ал-Ваззан в этом усомнился и написал, что эту историю выдумали, чтобы скрывать настоящее проникновение пениса). В пустыне Драа он расспрашивал о ценах на различные сорта фиников; в Томбукту интересовался оживленной торговлей рукописями из Магриба; на базаре в Гао – ценами на рабов; в одном городке на берегу Нила обсуждал налог, выплачиваемый султану за право держать сахарное производство с многочисленными наемными работниками. А у уличного музыканта в Каире он выяснял, как тому удалось научить верблюда танцевать под звуки бубна131131
  CGA. F. 59r–v, 352v, 382r, 383v, 404v, 445v–446r, 464r–v; Ramusio. P. 84–85, 351, 379–380, 401–402, 442, 460 (изменен отклик ал-Ваззана на рассказ о растении сармак); Épaulard. P. 88–89, 423, 468–469, 471, 502, 557, 579 (изменен рассказ о растении сармак).


[Закрыть].

Ехал ли он верхом по горной тропе, шел ли с караваном в пустыне или плыл на корабле по Средиземному морю, у него в дорожных сумках всегда лежали книги и все необходимое для письма. Действительно, приобретать сведения и записывать их во время путешествия (рихла) было старинной и уважаемой исламской традицией. Поздно ночью на борту судна, идущего вверх по Нилу, в Кину, ал-Ваззан у себя в каюте «занимался при свече» еще долго после того, как заснули все остальные132132
  CGA. F. 454v; Ramusio. P. 450; Épaulard. P. 567; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 133; Touati H. Islam et voyage, гл. 2, 4.


[Закрыть].

Все это кончилось летом 924/1518 года, когда на корабль, на котором ал-Ваззан возвращался из Каира в Фес, напали христианские корсары и взяли его в плен. Его жизнь странника и ненасытного наблюдателя отныне приняла другое направление.