Текст книги "Глупые комиксы, розовые «мартинсы»"

Глава 3
Новенькая

В первый учебный день после весенних каникул на меня разом обрушилось все: и заточение в каморке позади кабинета биологии, и равнодушие новенькой Риты, которая внезапно появилась в нашем классе в конце учебного года, и исчезновение моей бесценной тетради с комиксами! А ведь еще накануне я не знал никаких забот, кроме стычек со старшим братом.

Обычно первого апреля в Санкт-Петербурге довольно холодно. А если торчать два часа в одной футболке и трениках на балконе семнадцатого этажа под пронизывающим ветром, то вообще можно околеть.

Я уже почти решился перебраться на соседский балкон, чтобы взывать о помощи, но поглядел вниз и передумал. Черный родительский «Рендж Ровер», с высоты больше похожий на игрушечную модель, медленно въезжал под шлагбаум.

Мама и папа вошли в квартиру, и я отчаянно забарабанил по стеклу кулаками.

– Осторожнее, Макар! – возмутилась мама, открывая балконную дверь. – Окошко разобьешь!

– А больше тебя ничего не беспокоит? – спросил я, отстукивая зубами чечетку.

– Что вы опять с Андреем не поделили? – недовольно спросил папа, заглядывая в гостиную.

– Первородство, – съязвил я и скрылся в ванной, надеясь отогреться под горячим душем.

И не стал им рассказывать, как сегодня утром, в последний выходной перед началом учебной четверти, придав лицу озабоченное выражение, но внутренне ликуя, я ворвался в комнату старшего брата. Джек, цокая когтями по паркету, влетел следом за мной и запрыгнул Андрею на кровать.

– Андрюха! Ты чего? Дрыхнешь, что ли? – затормошил я брата.

Тот заворочался, посмотрел на меня сонным, непонимающим взглядом и, рывком отбросив одеяло, сел.

– Быстрее! – поторопил я. – Еще успеем!

И, не давая ему опомниться, выхватил из шкафа и швырнул Андрею брюки. Пока он надевал их, бросил рубашку и школьный пиджак.

Класса с седьмого мы с Андрюхой ведем совершенно самостоятельную жизнь, когда наши родители в отъезде. А это случается довольно часто. Вчера брат слишком поздно вернулся из «Клевера» и поэтому не удивился, когда я разбудил его.

Одевшись быстро, как новобранец, Андрей подхватил рюкзак и рванул на выход. Опаздывать он не любит: идет на золотую медаль и очень бережет свою репутацию. В отличие от меня. Я свою потерял еще в средних классах и теперь живу со званиями «отбитый», «клоун» и «этот придурок, брат Романовского».

То, что я его разыграл и отправил в школу в выходной, Андрюха понял уже на лестничной площадке, возле лифта. Рассвирепев, он влетел обратно в квартиру. Так, спасаясь от его праведного гнева, я застрял на балконе.

Каждое утро я выгуливаю Джека, и это самое хорошее время, а вот потом приходится топать в школу. Мы вернулись домой, и Джек устало завалился на подстилку в коридоре. Маленькие комочки серо-коричневой глины рассыпались на светлой плитке, как шоколадные крошки от праздничного торта. Я посмотрел на него с завистью: не мог позволить себе рухнуть в койку вот так же беззаботно, как этот маленький белый с рыжими пятнами на боку песель, потому что успехи мои не блестящи, и родители меня скоро со свету сживут.

Из Андрюхиной комнаты доносились недвусмысленные вздохи. Все ясно – брат проснулся пораньше и теперь занимается на тренажерах. Услыхав, что я вернулся, он высунулся из своей комнаты и, зацепившись пальцами за притолоку, вытянулся в дверном проеме во весь рост. На нем были только красные спортивные шорты, а кубики на животе просто вопили о спортивном разряде и ежедневных тренировках. У меня на такие даже намека нет.

Повисев так минутку, пока я раздевался, Андрюха отцепился от косяка и хлопнул меня по плечу. От его шлепка я едва не рухнул на пол.

– Давай-ка, Макарка, приготовь мне чего-нибудь на завтрак! Что-нибудь белковое! Да побыстрее!

– Протеин свой трескай! – Я увернулся от предназначавшегося мне подзатыльника. – Только не подавись!

Я тоже, конечно, не карлик, сто восемьдесят сантиметров во мне есть, но изо всех видов спорта предпочитаю десятиминутные утренние забеги с собакой по соседней улице, после которых у меня язык на плече.

Андрей ухмыльнулся, сладко зевнул и привалился к стене, скрестив руки на груди. Его внешность, рост, кубики эти дурацкие, светлые волосы и глаза василькового цвета делают его объектом всеобщего поклонения. Неудивительно, что он папин и мамин любимчик! Ну еще бы: мало того что Андрюха красавчик, спортсмен, отличник, он еще и разделяет все отцовские увлечения. А я нет.

– Предки не встали еще? – спросил он.

– Дурак, что ли? Они же ночью улетели! В четыре утра в Таллин!

– Да ладно! – У Андрюхи вытянулось лицо. – Папа обещал, что мы с ним сегодня на его «Рендж Ровере» покатаемся!

Он сунулся в дверь родительской спальни и тут же захлопнул ее.

– Ну, Макарка! – Пунцовый, он погрозил мне кулаком.

Врываться в комнату к родителям, пускай даже они там действительно только спят, – позорище еще то!

– С первым апреля! – Я мерзко хихикнул и спрятался в ванной прямо у него перед носом.

– Сегодня второе! – Андрюха что есть мочи забарабанил кулаками по двери: – А ну открывай!

На всякий случай я уцепился за дверную ручку. Снаружи послышался мамин раздраженный голос. Слушать я не стал, включил душ и залез под прохладные струи. А когда выбрался из ванной, страсти уже улеглись. Обмотавшись зеленым махровым полотенцем, я подобру-поздорову убрался к себе. На двери моей комнаты висит бойцовский кот с выставленными средними пальцами, и эта картинка вполне отражает мое отношение к миру.

Натянув синие пумовские боксеры, я схватил с пола рубашку. Она провалялась там всю ночь и теперь была мятая, словно ее кто-то жевал. Может быть, даже Джек. К тому же на груди, возле пуговиц, расплылось большое черное пятно от маркера. Скомкав рубашку, я швырнул ее обратно на пол и шагнул к шкафу. Черный тонкий лонгслив вполне сочетался со школьным пиджаком и черными джинсами. Одевшись, я мельком оценил себя в зеркале. Взъерошил темные волосы надо лбом. Потом пригладил, снова взъерошил. Надо бы постричься… Тут же отбросив эту мысль, я двинулся на кухню.

Мама, обиженно гремя тарелками, разбирала посудомойку. Андрюха сидел за столом, ел овсяную кашу и пялился в телефон.

– Че, в Интернете допкалории раздают? – поддел его я.

Братец в ответ показал мне фак и от экрана даже не оторвался. Я налил себе большую кружку кофе и уселся на высокий табурет возле барной стойки.

– Макар, молока добавь! Черный пить вредно! – Мама достала очередную тарелку и выпрямилась: – И прекрати донимать Андрея!

Она всегда на его стороне. Отец говорит, что я мамина реплика, словно меня отпечатали на 3D-принтере, сменив настройки по признаку пола. Но, несмотря на это, я всегда чувствовал, что Андрюха намного больше занимает ее мысли. За семнадцать лет я к этому привык, а в детстве было обидно: лучшие игрушки – ему, приставку – ему, сенсорный телефон – ему. И все ее внимание – тоже ему! И сейчас ничего не изменилось.

Наперекор маме я не стал добавлять в кофе молоко, а насыпал три ложки сахара. Размешал, глотнул, но вкус все равно остался горький. Тогда я щедро намазал маслом ломоть пшеничного хлеба, бросил сверху кусок колбасы и сыра и направился вон из кухни. Проходя мимо Андрюхи, поглощенного видосом в телефоне, я легонько щелкнул его пальцами по затылку:

– Опоздаешь, как вчера, лу-у-узер! – и бросился в прихожую.

За спиной брякнула по столу ложка и грохнулся стул.

– Андрей! – возмущенный мамин возглас.

Быстро сунув ноги в кроссовки и схватив в охапку рюкзак и куртку, я рванул замок и едва успел выскочить на лестничную площадку, как разъяренный братец подлетел к дверям.

– Убью, тварь! – заорал он и хлопнул дверью так, что листья искусственного фикуса возле лифта мелко задрожали.

Не дожидаясь, когда Андрюха исполнит свою угрозу, я свернул на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз. На улице, не раздумывая, бросился на детскую площадку и молниеносно взлетел на горку. На самом верху у нее устроено что-то вроде домика, в котором можно спрятаться, а из окошек просматривается та часть дороги, которая ведет от нашего дома до школы.

Затаившись, я просидел минут пять, прежде чем увидел, как по дороге торопится мой братец. Он шел быстрым шагом, за спиной его болтался синий рюкзак, полы куртки трепыхались. Я дожевал бутерброд и злорадно ухмыльнулся: пусть поспешит, может, еще успеет меня догнать.

– Пливет, – раздался над ухом детский голос.

Я оглянулся и увидел мальчишку лет пяти, одетого в ярко-желтый комбинезон.

– Здрасте, – отозвался я, следя, как братец исчезает за поворотом.

– Забол покласьте! – Он тоже присел на корточки. – Ты же взлослый, почему тут сидишь?

– Рыбу ловлю.

– Я с тобой! – обрадовался он, не поняв сарказма.

И тут же шлепнулся на попу, свесив ноги из-под ограждения.

– Ильюшка! – раздался снизу девичий голос. – А ну-ка слезай! Я из-за тебя в школу опаздываю!

Я поглядел вниз. Под горкой, задрав голову, стояла Валя Ивлева, моя одноклассница. Наши взгляды встретились, и я помахал ей. Но она едва кивнула в ответ.

– Ильюшка, быстро слезай! – сердито крикнула Валя, и мне показалось, что разозлилась она именно потому, что увидела меня.

А вредный Ильюшка болтал ногами и слушаться ее даже не собирался.

– Тебя зовут, – сообщил ему я.

В ответ он показал мне язык. Потом вскочил и, перегнувшись через ограждение, показал язык Вале. Но не рассчитал. Верхняя часть его туловища перевесила, и мальчишка полетел вниз. Над бортиком мелькнули ярко-желтые брючины комбинезона. Необъяснимым чудом я схватился за них и удержал пацаненка от падения. Ивлева внизу коротко вскрикнула, а я затащил мальчишку обратно в домик. А через мгновение Ивлева уже была рядом. Гневно сверкая глазами, она дернула малыша так, что чуть руку не оторвала. Еще чуть сильнее – и стояла бы удивленно сжимая оторванную конечность.

– Романовский! Тебя тут еще не хватало! – крикнула она.

– Вообще-то, как раз и не хватало!

– Что?!

– Моя суперспособность – спасение мелких гаденышей. График дежурств с девяти до пяти. Обращайся!

Пока она ошарашенно хлопала на меня ресницами, Ильюшка оттолкнул ее и с криком «За Налнию!» бросился к спуску с горки, а через пару секунд уже стоял на песке. Валя сердито топнула тяжелым ботинком и побежала вниз по лестнице. Несколько минут я смотрел, как она тащит в сторону детского садика упирающегося мальчишку в желтом комбинезоне, а когда они скрылись за углом, тоже спустился.

В школу я еле плелся. Ну кому охота просиживать по шесть-семь часов в душных кабинетах, шурша сухими листами учебников, когда на деревьях распускается свежая листва, и солнце отражается в оконных стеклах, и воздух пахнет талым снегом и теплом?! Лично у меня нашлись бы дела поинтереснее.

И пока я едва волочил ноги, мимо пронеслась коза на электросамокате. Она промчалась по огромной луже, которую я опасливо обогнул, и брызги разлетелись во все стороны, оставив грязные потеки на моих джинсах. Хорошо еще, что я не метросексуал какой-нибудь, иначе проклял бы эту девчонку. Но она прокатила мимо и даже не оглянулась. Я проводил недобрым взглядом ее, обладательницу ярко-розовых, с металлическим отливом, ботинок и дутой черной куртки, и мысленно пожелал ей гореть в аду. И не удивился, когда заметил у школьного крыльца этот самый электросамокат возле перил рядом с великами. Я понял, что проклятие сработало, и девчонку занесло в нашу геенну огненную!

В надежде застать нахалку в гардеробе, чтобы посмотреть в глаза и заодно рассказать о том, как правильно управлять самокатом, я поспешил в школьное здание. Но холл пустовал. А вот в кабинете математики было полно народу, почти весь десятый «бэ».

А на моей, последней, парте сидела незнакомка! Одетая вместо форменного пиджака в черное худи и черную аниме-шапку с маленькими кошачьими ушками, из-под которой спускались на щеки темные волнистые локоны.

Пока я стоял в проходе между парт и, разинув рот, разглядывал незваную соседку, меня долбанул по плечу Соколов:

– Ёк-Макарёк!

Ну что у этих спортсменов за привычка обрушивать на человека всю свою недюжинную массу? У Федьки ее более чем достаточно. Для настоящего баскетболиста ростом он не вышел, зато добрал фактурой. Поэтому в команде служит талисманом. Напяливает огромный костюм серого пса и развлекает зрителей в перерывах между четвертями.

– Отвали, – не сводя глаз с девчонки, я потер ушибленное плечо.

Соколов меня никогда не слушается. Он протянул ко мне свои грабли, но я увернулся, оставив в его руках рюкзак. И тогда начался баскетбол. Парни ржали, как кони, и перебрасывались моим рюкзаком. Следя с опаской, как бы из него не выпала моя заветная тетрадь, я присел на краешек ближайшей парты. Одноклассникам-спортсменам категорически нельзя видеть мои комиксы, если я хочу сохранить здоровье!

– Ну что, Макар, опять? – Кочетова Катька сочувственно заглянула мне в лицо.

Она вместе со своей подругой Ольгой Свидубской как раз вошла в кабинет, и они устроились за партой, на которой я пережидал забаву наших неуемных спортсменов. Ольга бросила свою модную сумку прямо на пол и в спешке начала перекатывать из Катюхиной тетради. Скорее всего, биологию. Я кивнул и снова уставился на девчонку в конце класса.

– Ага, – проследив, подтвердила Кочетова, – новенькая. Приперлась такая – ни слова, ни полслова, уселась. Кто она? Почему в конце года? Непонятно!

Катька развела руками, призывая удивиться вместе с ней. Но я не отводил глаз от незнакомки. Она показалась мне такой милой и беззащитной, что немедленно захотелось ее от чего-нибудь спасти. Сидела, наклонив голову, разглядывала что-то в своем телефоне и ни на кого не обращала внимания. Я все смотрел на нее, как вдруг рюкзак шлепнулся прямо на тетрадь Свидубской.

– Дебилы! – От внезапного испуга Ольга подскочила на месте, а Катька быстро схватила рюкзак и протянула мне:

– Макар, твое!

– Теперь мое! – Федька опять заграбастал мой рюкзак.

А потом заржал, раскраснелся, и его многочисленные веснушки слились в одно огромное пятно. Я снова посмотрел на девчонку, которая сидела за моей партой. И тут осознал, что это она! Та самая, в розовых ботинках. Еще не знакомая с жесточайшими правилами нашей гимназии, она не переобулась и не подозревала, что ее за это ждет.

– Че ты как неродной? – снова долбанул меня по плечу Соколов. – Давай-ка отбери! – И широко раскинул руки, в одной из которых болтался мой рюкзак.

– Обнимашки? Даже не проси, – покачал я головой.

– Да ну? – Соколов прекратил ржать и задумчиво потер переносицу.

И тут в класс вошла Валя Ивлева, с которой мы виделись минут двадцать назад на детской горке. Как обычно, ни на кого не глядя, она протопала в самый конец и уселась на последнюю парту в среднем ряду.

– С Ивлевой, значит, тискаешься, а со мной не хочешь?! – ухмыльнулся Соколов.

Свидубская оторвалась от тетради и захихикала как дура. Кочетова немедленно подхватила.

– Обломись, Романовский, она предпочитает девчонок! – Свидубская встряхнула длинными светлыми волосами.

– А Макарёк почти девчонка. – Соколов обхватил меня за шею и притянул к себе.

– Федя, ты бы определился с ориентацией! – отбрехнулся я без особой надежды на освобождение.

Обе подружки снова засмеялись. Соколов поддержал их лошадиным ржанием. Валя с презрением в глазах выставила средний палец.

Вплоть до десятого класса Валю Ивлеву никто не замечал – она была совершенно обычной и ничем не примечательной. А в сентябре неожиданно явилась в школу стриженной под мальчика и с септумом в носу. Ее за этот септум как только не склоняли! Но она не сдавалась. Носила короткую юбку и армейские ботинки, несмотря на постоянные замечания от директрисы и жесткий стеб форварда нашей баскетбольной братии – Уварова Ивана.

И тут в кабинет влетела Ульяна – сестра-близняшка Соколова.

– Что опять за кипиш, Федя? – поинтересовалась она.

Пухлые щеки ее разрумянились, дышала она часто и сбивчиво, но на лице сияла такая довольная улыбка, будто Ульяна за дверью целую плитку шоколада приговорила. Она шлепнулась за первую парту и быстро заплела длинные рыжие волосы в тугую косу. При этом с интересом поглядывала, как ее братец лишает меня жизни. Будто мне своего брата мало!

Но не успел Федька скрутить меня в бараний рог, как чья-то рука выхватила у него мой рюкзак, а меня самого аккуратно оттеснили от Соколова. И вовремя, потому что я уже начал подозревать, что насмерть задохнусь у него под мышкой.

– Держи, Макар! И не теряй больше, – ласково произнес мой спаситель.

И я едва не потерял сознание от удивления. Иван Уваров – признанный лидер класса, первый претендент на капитанство в баскетбольной сборной после моего братца – и вдруг помогает конченому лузеру!

– А ты, Федя, остынь маленько! – добавил Иван, и у Соколова чуть глаза не выпали следом за квадратной челюстью.

– Вань, ты себя хорошо чувствуешь? – Он потянулся ко лбу Уварова и тут же получил по рукам.

Обиженный, Федор опустился рядом с сестрой и притих. А я все еще стоял в немом удивлении.

– Что за кошечка? – Уваров кивнул на новенькую и тоже присел на краешек стола.

Я пожал плечами. Все никак не мог поверить, что это он со мной разговаривает.

– Пришла – и сразу на последнюю парту, – встряла Кочетова.

Уваров с ехидной улыбкой взглянул на меня:

– У тебя там что, аниме-магнит установлен?

– Я ей говорю: это место занято! Макар, ты же всегда один сидишь? Да? – продолжала Кочетова.

Это, действительно, так. У меня в классе друзей нет. Да и на фиг они нужны? От близких отношений, будь то дружба или романтика, нельзя ждать ничего хорошего. Тебя или предадут, или бросят.

– А она проигнорила, в телефон воткнулась. Может, глухая? – трещала Катька.

– А мы сейчас проверим, – усмехнулся Уваров.

Он бросил на стул свою спортивную сумку и направился к новенькой. Но тут вошла математичка. Иван развернулся на пятках и, сделав вид, что так и задумано, опустился за парту. Конец года – не время для конфронтаций с учителями, особенно если ты хочешь стать в следующем году капитаном команды. Уваров хотел. Я – нет, но все же мне ничего не оставалось, как тоже занять свое место.

Я сел за парту, и девчонка, коротко взглянув на мой рюкзак, отвернулась. От нее пахло чем-то легким и свежим, и мне стало неловко. До того неловко, что ладони вспотели, и я стал судорожно вспоминать, использовал ли сегодня утром дезодорант.

Математичка начала вещать о трех перпендикулярах. Но тут в класс ворвалась запыхавшаяся, как всегда, Наталья Игоревна – историчка и по совместительству наша классная. Она быстро оглядела кабинет, нашла новенькую и поманила к себе.

Та нехотя поднялась и пошла к доске. Встала лицом к классу совершенно спокойно, будто не ее выставляют, как на витрине, а она разглядывает в магазине предложенный товар. Но все же я заметил, что щеки ее слегка порозовели. Сама она была маленькая и бледная. И словно сошла со страниц комиксов. Объемистое худи, короткая расклешенная юбка, открывающая худые коленки. А глаза большие, серые, яркие еще и от того, что густо подведены карандашом, и две крупные родинки над правой бровью. Вся total black, и только розовые ботинки ярким пятном. Историчка их тоже, конечно, заметила.

– Ты почему без сменки?! – вместо приветствия возмутилась она и тут же добавила: – И шапку сними!

– Зачем? – удивилась новенькая.

– Мозги клевать! – не удержался я.

Новенькая быстро скользнула по мне взглядом, и я невольно улыбнулся.

– Помолчи, Романовский! – историчка погрозила мне пальцем.

– Я что, вслух это сказал?! – притворно ужаснулся я.

В классе захихикали, громче всех Кочетова, а новенькая заметила:

– Девушкам в помещении допустимы головные уборы.

– Тут не помещение, а учебное заведение, а ты не девушка, а ученица. Снимай шапку!

– Ну вот, уже начали! – бросил я.

Кочетова Катька повернулась и хихикнула:

– Макарик, ты в своем репертуаре!

В ответ я состроил кислую мину.

– Так! – Историчка хлопнула ладонью по крышке стола. – Прекратите препираться! А ты, – она обратилась к девчонке у доски, – снимай шапку немедленно!

Та нехотя подчинилась, и наэлектризованные волосы поднялись дыбом. Она поспешно пригладила их ладонью, но все равно наши курицы – Свидубская, Кочетова, Соколова и другие – захихикали.

Историчка, не дожидаясь, когда они успокоятся, представила новенькую:

– Ребята, знакомьтесь! Маргарита Михальченко. Приехала из Москвы. Ей пришлось прервать обучение, поэтому последнюю четверть и, возможно, следующий год она будет доучиваться уже тут, с нами, в Петербурге. Будьте любезны, окажите ей гостеприимство и подружитесь с ней.

Все таращились на девчонку, и от общего внимания на ее бледных щеках еще сильнее проступил румянец, но она не растерялась:

– Спасибо, конечно, но я как-нибудь сама выберу себе друзей.

Уваров, который сидел на второй парте, позади Соколовых, хмыкнул, а историчка уставилась, будто перед ней не девушка, а призрак Иоанна Грозного. Потом тряхнула рыжими кудрями, отгоняя наваждение, легонько подтолкнула Риту в плечо, отправляя на место:

– Все, иди. И переобуйся, пока тебя директор не увидела! Не забываем, что в пятницу у нас экскурсия в Исаакиевский собор! Явка обязательна, кто не придет, будет писать реферат на десять страниц убористым почерком! Тему подберу индивидуально!

Вывалив все это на наши головы, Наталья Игоревна выскочила из кабинета, но тут же вернулась, застряла в дверях и поманила к себе математичку. Пока они шушукались, Рита двинулась на место.

– Симпатичные ботиночки, – Ульяна проводила Риту взглядом.

– Ага. «Мартинсы», – ответила та, проходя мимо.

– Смотри не споткнись!

– А для волос есть великолепная уходовая косметика, – сказала Свидубская. – Могу посоветовать.

– Ольга, знаешь универсальный совет? – высунулся я в проход. – Свой совет себе посоветуй!

Уваров перекрыл Рите путь, схватившись рукой за соседний стол:

– Садись со мной, Марго!

Та покачала головой.

– Не уговаривай ее, Иван, – обернулась к нему Ульяна, – не хочет, и не надо! Видишь, Камеди за нее вписывается, так пускай вместе и сидят! Будет у них там, на задней парте, клуб неформалов. Камеди, Ивлева, теперь еще и эта аниме!

– Ульяна, – позвал я.

– Чего тебе? – Она повернула ко мне недовольное конопатое лицо.

– Отгадай загадку! Кто в нашем классе один в один смешарик Нюша?! Соколов, но не Федя?!

Кочетова со Свидубской захихикали. Ульяна тут же отвернулась, но я заметил, как ее щека стала ярко-пунцовой. Такое со всеми рыжими бывает: стоит им чуть разволноваться, как мгновенно краснеют. Например, когда Соколов выходит из себя, он багровеет за одну секунду. Забавно его провоцировать, хотя это не всегда, конечно, безопасно. Но я привык. Провокация – единственное мое оружие против грубой силы, потому что, когда противник злится, он теряет контроль над ситуацией.

– Бессмертный, что ли?! – развернулся ко мне Соколов.

Он за свою сеструху порвет кого угодно. Хоть последнего школьного лузера, хоть президента Соединенных Штатов. Но едва он приподнялся, Уваров велел ему не дергаться и сидеть на месте.

Иван все еще держал руку поперек прохода, Рита стояла перед ним, а весь класс с интересом наблюдал, как она поступит. Свидубская аж навалилась грудью на парту, чтоб ничего не пропустить. Я поморщился. По Ивану все девчонки сохнут, и не только из нашего класса и параллели, но из одиннадцатого тоже. Ничего удивительного, если и москвичка не устоит.

Но та лишь улыбнулась, присела и проскочила под его рукой. А потом протопала своими розовыми «мартинсами» в конец кабинета и уселась рядом со мной. По классу прокатилась волна удивления. Уваров оглянулся и внимательно посмотрел на меня, потом на новенькую. Я сделал вид, что мне нет дела до его провала, но в душе возликовал.

Вернулась математичка и, успокаивая народ, постучала по столу. Но шорох и шум не прекращались. И только когда она стала угрожать самостоятельной, все заткнулись. Внимание к новенькой ослабло, и я наклонился к ней:

– Добро пожаловать в аутсайдеры.

– Это с какой стороны посмотреть, – ответила она. – Может быть, это все остальные за чертой?

Я изумленно захлопал глазами, а Рита улыбнулась и больше за весь урок ко мне не поворачивалась. Она старательно списывала с доски задачу. А я не мог сосредоточиться на теме, все смотрел искоса, как падает темная прядь, когда девчонка наклоняется, как убирает волосы за ухо и как от усердия прикусывает нижнюю губу.