Текст книги "Любовь@"

– А я тебе напомню другой фильм – «Мужики!» – и процитирую его героя: «Все-то вы, бабы, про нас знаете… одного только понять не можете – почему мы любим одних, а женимся на других». Женская и мужская природа совершенно разные, так что не будем углубляться в опасный спор, ни к чему хорошему он не приведёт. Лучше сменим пластинку, и я расскажу тебе интересный и поучительный случай из своей школьной жизни.

Совершенно не помню, в каком классе учился, скажем, в пятом. За школой в то далёкое время был пустырь, заросший репейником, удобный для игр в войнушку, да и вообще пацанское место. И как-то в один из обыденных школьных дней одноклассник вытаскивает меня прошвырнуться. Незаметно пришли на этот самый пустырь. Слоняемся, о чём-то разговариваем, кидаем камни. Дружок, поднимая очередной булыжник, замер как вкопанный. Под ним лежат пять рублей – по тем временам большие деньги. Кладёт он эту находку себе в карман, и мы начинаем лихорадочно пинать все камни вокруг. Есть! Он нашел трёшку, чуть погодя ещё одну. Радостно кричит: «Поле чудес!», как в сказке про Буратино. Побегав по полю, находит ещё пять рублей, а у меня ноль. Но вот и мне улыбнулась удача! Трёшка! Я самый богатый человек в мире! Итог кладоискателей таков: у него две купюры по пять и девять по три, а у меня – только одна трёшка.

Украденный у учительницы из сумочки на перемене аванс и хитро спрятанный на «поле чудес» с обеспечением алиби обошелся мне в исполосованную до «не могу» пятую точку, экскурсией в детскую комнату милиции и торжественным снятием пионерского галстука на линейке перед всей школой.

– Ну, друг, ты меня рассмешил! Стою в пробке, читаю и прям настроение поднялось, а ведь было мерзопакостным. Предстоит встреча с капризной заказчицей. Она хочет интерьер в русском стиле, но что ни предлагаю, отрицает, а сама не дает никаких ориентиров. Короче, «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Ну, будем работать, нерешаемых задач не бывает.

Знаешь, со временем я поняла, что людьми можно манипулировать. Нет, не так! С людьми нужно взаимодействовать, практически ко всем можно найти подход. Был бы жив мой Серёженька, нарисовал бы портрет этой самой дамы в одеждах купчихи, боярыни, нет – лучше дворянки. Причём портрет парадный, с тонкой лестью, как говорится, комплементарный. Она пришла бы в восторг, а дальше как по маслу: повесила бы его в красном углу – вот тебе и ориентир. Кстати, картины мужа я частенько использовала в интерьерах, это порой служило отправной точкой, а для нас дополнительным доходом.

Однажды хватило «Радуги на небе», чтобы сделать небольшую квартиру филиалом Рая на земле. Ладно, не буду увлекаться, хотя знаю, ты любишь, когда я рассказываю о своей работе, присылаю фотки. Помню все твои восторги и замечания, как ты говоришь, «человека с улицы».

А случай на пустыре действительно прелесть! Ведь так начинали многие бизнесмены. Мальчишке не откажешь в сообразительности. Возможно, сейчас его «поле чудес» находится где-нибудь в офшорной зоне.

Но от тебя я жду другого рассказа. Помнишь, ты обещал что-то личное? Не тороплю, но жду.

– Помню. Обещал. Долго думал, стоит ли, но теперь решился и отдаю тебе повесть о моей любви, любви на всю жизнь. Писал сумбурно, то от себя, то как бы со стороны, но поправлять уже нет сил, сама разберёшься. Если пригодится для твоего романа, бери. Только одно условие: никаких комментариев! Обещаешь?

– Обещаю!

Глава 4
Моя запретная любовь

Ей тридцать три, мне скоро в армию. У неё муж человек непростой, а я влюблённый дурак. Встречаемся во дворе, она – «Привет!», а у меня звездопад. Я ведь с девчонками очень бойким был, любую мог уболтать «за гаражи», а тут её «привет» как молоточки в голове. На все лады – весь день. Пальчики в сланцах, ноготки, красные бусинки, не давали покоя. В общем, сам не понимал, что со мной происходит, пока не представился случай.

Договорились с пацанами пойти в кино. Пришел раньше, стою, курю, и тут такая картина: идёт Юля с пакетом из магазина, ручка пакета отрывается, и всё на землю – яблоки, батон, кефир… По ногам брызги. Она наклоняется, а компания из соседнего двора начинает дико ржать. И тут на меня накатило. Подскочил, стал бить руками, ногами, невзирая на их численное преимущество. Те, конечно, радостно ответили – такая удача, разминка перед кино. Уходящим сознанием услышал крик Юли:

– Что вы делаете, сволочи, сейчас милицию позову!

Неудивительно, что все бросились врассыпную, а мы с Юлей с трудом добрели до ближайшего подъезда. Подолом платья она вытирала кровь на моем лице, а я шептал:

– Люблю тебя, люблю, давно люблю… Ты самая красивая на свете.

От этих сорвавшихся слов мы вдруг оба застыли, перестали дышать. Секундная пауза потащила в бесконечность. А потом мы сорвались!

Но не в пропасть, а наоборот – вверх, в небо, в тёмное небо, в звёздное… О Боже! Какой же был этот наш первый, пылающий огнём поцелуй! Ничто не в силах было нас разъединить. Внутри разгорался атомный реактор, который, набирая критическую температуру, мог взорваться в любой момент. Но никто не собирался его тушить.

Она первая очнулась, а я крепко сжимал её, не отпуская, тянулся к губам, горел не сгорая. Юля одной рукой прикрывала мои губы, второй медленно освобождалась от моих рук. Она хорошо понимала, что будет, если нас застукают. Мне было наплевать – безмозглый пацан. Пришли в себя, теперь всё нормально, даже если кто зайдёт, или откроется чья-то дверь. Перед уходом шепнула:

– Никому!!!

Я моргнул, мол, всё понимаю. Она улыбнулась и исчезла, стремительно, как бабочка.

Через пару минут начал возвращаться в реальность. Боль накатила волной по всему телу, невыносимо ныло под нижним ребром, явно чьи-то ботинки были изготовлены со знаком качества на фабрике «Красный пролетарий». Это вам не чехословацкие мягкие «Цебо»…

Потянулись резиновые дни. С того вечера я стремительно начал взрослеть. Весь мир замер в ожидании. Вам когда-нибудь приходилось видеть всё происходящее в замедленном темпе? Я был в его эпицентре. И всё, о чём мог думать – она, Юленька, моя Юленька. Теперь уже моя.

Невозможно словами выразить ту ненависть, которую я испытывал к её мужу. Чёртов очкарик, издевательски улыбаясь, прятался в извилинах моего мозга и выкрикивал:

– А я с ней сплю! Сплю! Сплююююююю… Убери от неё руки, тварь! Убью!

Наверно, именно так совершаются преступления на почве ревности…

Ровно восемь томительных дней я не видел Юлю, её балкон был для меня иконой, и я молился на него, не в силах хоть как-то повлиять на ситуацию. Но увидел её не там, она вышла из подъезда с мусорным ведром. Остановилась, и, делая вид, что поправляет причёску, сделала мне знак «иди первым». Я чуть не сорвался с места с пробуксовкой, опомнился, взял себя в руки и не спеша тронулся. Оторвавшись на приличную дистанцию, присел на корточки и стал ждать. Проходя мимо и даже не взглянув в мою сторону, тихо произнесла:

– Теперь я могу тебе доверять.

Я понял, что она имела в виду. Я держал язык за зубами, да иначе и быть не могло. Сболтнув кому-либо, я подвергал её страшной опасности, и за это молчание был щедро вознаграждён:

– Сегодня в семь вечера, номер квартала, дома и квартиры.

Когда она удалилась, я встал и пошёл домой, повторяя как заклинание: номер, квартал, дом, квартира, квартал, дом, квартира, квартал, дом, квартира, к семи…

Иду медленно, на часах шесть или чуть больше, но всё равно рановато. Нужный квартал расположен в получасе ходьбы. Это в нашем районе, его я знаю хорошо, вот только дом с таким номером никак не получается вспомнить. Неважно, разберёмся на месте. Я очень волнуюсь, в голове роятся мысли, как назойливые мухи.

«Юля, Юленька! Как я тебя хочу увидеть! Снежиночка моя, я тебя люблю! Безумно люблю! Я не могу без тебя! Мне плохо! Я никому тебя не отдам! Никому не позволю дотрагиваться до тебя! Переломаю руки твоему очкарику…»

Воображение рисует смертную казнь соперника…

Вдруг слышу свист. Через дорогу идут в обратную сторону знакомые пацаны, машут в приветствии руками, и одновременно как бы задают вопрос:

– Куда?

Мне не до них, тычу пальцем на часы, затем два пальца прикладываю к горлу: «Опаздываю, пацаны, вилы!»

Наконец нашёл дом с нужным номером. Обычная пятиэтажка стоит вдоль дороги, вокруг неё всё в зелени; огороды, вишнёвые деревья, высокие тополя. Так, квартира в третьем подъезде. Время шесть тридцать девять. Уселся, прикурил сигарету «Родопи», жду, нервничаю. Затягиваюсь, выпускаю дым себе под ноги, поглядывая на часы. Шесть сорок три. Про себя матерюсь, трясёт всё сильней, никакие попытки себя успокоить не действуют. И вдруг опять происходит это – время вокруг меня замедляется. Я снова оказываюсь в центре. Всё вокруг вращается вправо, какими-то рывками и не в такт. Это удивительно, но страшновато! И человеческие фигуры стали двигаться странно – не просто идут, а как-то переваливаются. Ничего себе…

С тех пор у меня всегда так: стоит немного разволноваться – и «поплыли», но теперь я хотя бы знаю, как это останавливать.

Из странного состояния меня извлекает женщина с ребёнком, которая только что вышла из подъезда. Маленькая девочка что-то подняла с земли, мать её ругает, ребёнок выбрасывает и трёт пальцы. Наверное, было что-то липкое. Время шесть пятьдесят четыре. Очнулся, встал, огляделся. Пора. Спокойным шагом вхожу в подъезд, площадка двухквартирная. Поднимаюсь на второй этаж – нет, не здесь. Третий – нет. Четвёртый – нет! Поднимаюсь на последний, пятый, ещё пара ступеней – и вот она! Дверь справа, обитая чёрным дерматином, с глазком чуть выше центра. Бросил взгляд на часы – шесть пятьдесят семь. Жду ровно одну минуту, не моргая, смотрю в глазок. Тяжёлый вздох, и палец нажимает на белую круглую кнопку звонка. За дверью заливается звонок-соловей…

Пересохло в горле, возникла томительная пауза. В глазок кто-то посмотрел, щелчок замка – и дверь открыта. На пороге моя Мечта – в синем халате выше колен. Молча кивнула – «проходи», и я шагнул внутрь. Как в запретную зону, где ты больше себе не принадлежишь…

Юля заперла дверь, повернулась с улыбкой – и внезапно запрыгнула на меня, раскинув руки! От неожиданности я едва не уронил её. Мы вцепились друг в друга в бешеном поцелуе. Юлька обхватила меня ногами и руками, а я, как клещ, вцепился в её попку, не дай Бог уронить, прижавшись к стене в коридоре и кое-как сбрасывая ботинки. Вдруг Юлька так же внезапно соскочила, взяла мою руку и потащила в комнату. Там она толкнула меня на огромную кровать, я мягко рухнул на спину, раскинув руки. В одно мгновение она сбросила халат и впервые предстала передо мной обнажённой. Увидев это белое нежнейшее тело и все прелести разом, я тут же инстинктивно потянулся к ней. Юленька, хитро улыбаясь, согнула правую ножку в колене и упёрлась мне между ног, и тут мои руки ей достали. Безумие началось. Зрелая женщина и щенок переступили черту…

Трёхкомнатная квартира, где мы встречались, принадлежала самой близкой подруге Юли. Эту подругу я не видел никогда. Юленька сама всё планировала, выдавая мне только инструкции, которые я выполнял самым точным образом. Один неверный шаг, и мы мгновенно «сорвёмся с каната». Но мне было страшно потерять даже любую мелочь, связанную с ней. И если бы такое случилось… даже страшно подумать, что тогда. Наверное, только спрыгнув с крыши девятиэтажки, я мог бы показать ей, как сильно виноват и как горько сожалею. Морально я был к этому готов и даже место выбрал заранее.

Понятия не имею, что она говорила мужу. На мои вопросы отвечала:

– Мальчик мой, пусть тебя это не беспокоит, поцелуй меня, как ты любишь…

И я целовал! Целовал нежно, без ограничений, стыда и сомнений. В такие моменты её разгорячённое тело дышало особым запахом, напоминающим смесь парного молока с корицей. Я от него пьянел! А она с лёгким урчанием меня покусывала – где слабенько, а где и посильнее, до синяков. Особенно доставалось моей нижней губе. Юлины красивые белые зубки не только прикусывали, но и жевали ее. Никогда не отказывал своей королеве в этом удовольствии, как, впрочем, ни в чём и другом, терпел до слёз. Лишь бы ей было всласть…

Были моменты, когда нежные ласки медленно превращались в настоящее изнасилование, да простит меня моя девочка! И даже когда она пересекала звуковой барьер, мы не тормозили. Я просто прикрывал ей рот ладонью до тех пор, пока не достигали посадочной полосы. Как пара хищников, мы утробно рычали, а потом, разорвав друг друга в клочья, без сил валялись где попало, «утомлённые солнцем», но уже только мурлыча с закрытыми глазами. Я обычно приходил в себя первым. Моя Юлечка даже не шевелилась, прекрасно зная, что я рядом и за всем прослежу. Это было одним из наших новоизобретённых правил. Если мы засыпали на полу, то я брал её на руки и перекладывал на нашу огромную кровать. В то время свою пушинку я с рук не спускал, даже насытившись, засыпая.

Ни разу у нас не возникало мысли о разнице в возрасте. Какая разница? О чём вы!!!

– Ева, если тебе это не нужно, порви и выбрось в корзину, только дай мне знать, пожалуйста! А если ты не устала и тебе ещё интересно хоть одним глазком заглянуть в замочную скважину, то я продолжу. Но сперва пойду полакомлюсь мороженым.

– Друг мой, конечно, отдохни. Я буду ждать.

Всё оборвалось разом! Меня забирали в армию – никаких «завтра». Сегодня и только сегодня. Военкомат, автобус, аэропорт, Ленинград.

Вылетали при плюс двадцать четыре, приземлялись в снег при минус восемнадцать. Борт Ту-154 был предназначен исключительно для призывников, весь салон веселился, пили спрятанные водку и вино. Мы, «кучка придурков», не имели представления о том, что на следующий день, надев непривычные вещи и продегустировав солдатские харчи, разделимся на три подвида: «зашуганные», «хочу к маме!» и «как мне хреново». Я влился в третью, самую многочисленную группу. Хорошо, что в первые две попало не больше пяти процентов ребят. Это радовало! Будет хоть с кем в бой пойти, если что.

Ночами я буквально выл на луну от тоски, точно зная, чувствуя, что в моём родном городе сейчас так же тяжело и одиноко ей, Юленьке. Меня сводила с ума мысль о том, что она там сейчас одна, без моей защиты, без охраны. Вдруг её кто-нибудь обидит, а меня нет рядом? Я не мог перестать об этом думать.

Через пару месяцев я устал переживать и начал активно искать выход. И тут она пришла ко мне во сне! Тот же халат, та же улыбка, те же ласковые оленьи глаза.

И произнесла только: «Она в курсе – жду!»

В состоянии шока я вскочил с койки – и тут началось «вращение мира», о котором я уже рассказывал, но на этот раз какое-то особенно тошнотворное. Инстинктивно схватился за холодную металлическую дужку, и всё! Движение сразу прекратилось, стало нормально, дышу глубоко. Вот так вот: раньше, когда слышал байки про лунатиков и их лечение тряпкой, тоже думал, что фигня. А теперь даже и не знаю.

Достал из тумбочки «Приму». Как у Высоцкого, «мы вчера курили сигареты, а сегодня рады и бычкам». Направляюсь в сторону туалета. Двести спящих воинов храпят так, что жутковато становится. Курение в казарме запрещено, закуришь – и можно сразу начинать молиться.

Прохожу мимо дневального, хотел поздороваться с «ночным сторожем», протягиваю руку, в ответ тишина. Силён дневальный, стоя спит, да ещё и с открытыми глазами! Вот какой талант у человека, моё вращение отдыхает…

Зашёл в туалет, закурил, затянулся, а руки-то трясутся. Я уже думал использовать вариант с подругой, чтобы можно было держать связь через неё, но риск большой… А Юлька не побоялась, точно сон в руку. И всё равно придётся шифроваться. Так, утром машина с почтой уходит в Сестрорецк, а уже почти четыре часа, надо успеть написать письмо. Сразу ожил, бодро сбегал за тетрадкой, конвертом и ручкой.

Письмо вышло примерно такое: «Погода ужасная, болею постоянно, без моего лекарства загибаюсь…» Провожу языком по углам конверта, плотно заклеиваю, надписываю адрес. Твою мать! Индекса-то я не знаю! А вдруг письмо не доставят, вернут обратно? Лихорадочно думал, нервно матерясь, соображал, а потом меня осенило: там, в почтовом отделении, есть книга с индексами, обязательно должна быть. Водила! Он из первой роты на втором этаже! Крадусь, как тень (изловят – посадят на «губу», это такая местная военная тюрьма). Вытаскиваю его из постели. Переговоры сперва заходят в тупик, водила спросонья злой и делает кислое лицо, а вот переход на финансовые рельсы нравится ему гораздо больше. Передаю ему конверт и свой месячный паёк – сливочное масло, двадцать граммов в день, которые мне полагалось ежедневно класть на хлебушек… Ну что ж, теперь не положу, зато дело сделано, можно идти спать.

Утро противное – «Рота, подъём!» Утренняя зарядка, уборка коек, завтрак, полчаса перекур в курилке. «Буханка» попёрла в сторону КПП (командно-пропускной пункт, проще говоря, ворота), теперь остаётся только ждать. Как медленно тянется время… Машина должна вернуться к обеду, если только старший прапорщик не надумает где-нибудь опрокинуть пару стаканчиков, а водила тупо будет его ждать. С каждой минутой всё тревожней, служба ни к чёрту, я весь превратился в слух. Ловлю все звуки, которые доносятся, как их, оказывается, много вокруг! А вот звука подъезжающей машины нет и нет.

Водила – мужик! Не подвёл, письмо отправил, заветный индекс на клочке бумаги, вырванной из газеты, лежал у сердца во внутреннем кармане гимнастёрки.

Ответ ждал мучительно долго, почти полмесяца, и вот конверт уже в моих руках. «Не болей, твоё лекарство никто не тронет, рецепт только у тебя!»

И полетели наши письма, как карты по столу, из рук в руки. Посторонний, прочитав их, сделал бы однозначный вывод – это диалог двух медицинских светил, беседа маститых хирургов. Вот какими мы оказались умелыми конспираторами! И даже сам Джеймс Бонд от злости разорвал бы наши письма в клочья, не сумев подобрать к этому шифру ключ…

Например, я ей пишу: «Всё чаще пациент страдает из-за повышенного давления, боюсь, полопаются сосуды, есть вероятность кровоизлияния».

Она отвечает: «Укол не поможет, нужно сделать надрез в нашей операционной, и никакой местной анестезии! Никакой! Вы же не хотите, чтоб хирург нервничал и вместо надреза произвёл ампутацию?»

И всё в таком же духе. Ревновали друг друга как сумасшедшие. Хотя на миллион процентов знали, что никто никого не предаст. Никогда! Это необъяснимое чувство, видимо, что-то мистическое, как принято говорить, на подсознательном уровне.

Летело время, весна нежно обняла землю, всё вокруг дрожало и расцветало. Похоже, неведомые «проектировщики» при изготовлении homo sapiens где-то прокололись. Ну, или умышленно подогнали наши души точно под весну! Как знать? Но именно в этот период мы сходим с ума намного активнее, и я не был исключением.

Моя душа вот уж полгода мне не принадлежала. Юлька не только её у меня «стащила» без зазрения совести, но и спрятала в самое укромное место.

А я? Что я? – Я в плену! В самом сладком плену, какой только бывает в мире…

Друг мой Ева, не буду дальше грузить, я и так украл у тебя кусочек жизненного времени. Украл, украл, не спорь, а ведь «вор должен сидеть в тюрьме, я сказал!» – Что ты! Мне всё безумно интересно.

Еще полтора года был Север, а потом снова много лет был Север, но это уже другая история. Безумно красивое полярное сияние, чертовы холода, пробирающие тебя так нехило, что даже усы превращались в две горизонтальные сосульки.

Подкрадывалась осень, скоро дембель, и я все сильней рвусь к своей девочке. Да, да, именно девочке! В моих руках она сразу преображалась в Юльку, девочку, сумасшедшую дурочку, за которой мне нужно было приглядывать. И я приглядывал, ведь после тех слов в подъезде «Люблю тебя, ты самая красивая на свете!» я отвечал за нее.

Последнее мое письмо: «В декабре привезут пациента в критическом состоянии, срочно готовьте операционную!»

«Уважаемые пассажиры, пожалуйста, пристегните ремни, наш самолет совершает посадку в городе… и т. д.»

А я и без голоса в динамике прекрасно знаю, где и как мы заходим с глиссады на полосу. В голове только одна мысль – «не сейчас!» Не рыскай, не рыскай! Вот так, так, держим! Спокойнее. Нет, уже не подтягивай, проскочим «Т» (это рисунок в начале взлетной полосы). Экипаж так себе, все время прибавлял газку, не иначе, чтоб дотянуть и не рухнуть! И если б я им мысленно не давал команды, то не знаю, не знаю… Да уж, веселая такая шуточка. Все, шасси коснулись полосы, можно выдохнуть. Уффф… Я дома!

Выхожу из аэропорта – вот она, свобода! Пестро бурлящий мир вокруг. Все по-другому. Жара плюс двадцать два, и это второго декабря! А внутри у меня что творится… В мыслях, понятно, не дом, не папа с мамой, и тем более не друзья с подругами, а только ОНА. Ну, Юльчик, держись! Два года врозь, теперь готовь огнетушитель….

Стол ломится от изобилия, дома денег ноль, но по такому случаю родители как-то подсуетились – сын вернулся! Шум, гам, слезы, друзья, соседи, водка, пьяные разговоры, сигаретный дым, бардак – пролетариат во всей красе… Я «ни в одном глазу» – и вообще я не здесь, это только видимость.

Я на улице, смотрю на ее застекленный балкон, на наш тайный знак – верёвку с прищепками. Если в определенном месте на бельевой веревке вижу прищепки в ряд, то это означает «сегодня». А их количество – это время, плюс сорок пять минут на форс-мажор. Если не успел – встреча отменяется. Почему именно сорок пять минут? До сих пор не знаю, мне было не до того, строго выполнял указания – и все. От этого зависела репутация моей любимой, моя же мне была до фени, а вот ее – святое! Такие подробные инструкции Юлька мне выдавала – прямо как матерая кагэбэшница.

Знал, что сегодня даже думать о свидании не стоит, но сердце-то ноет все равно, вытаскивал пацанов на улицу, вроде перекурить, и, болтая о всякой фигне, косился на ее балкон. Предельно осторожно!

Там тишина… Но знаю, что она знает! Шифруется, умничка, моя милая умничка… Еще пару дней как минимум будет нервы мне мотать. Но я понимал, что так нужно, и терпел. Это тебе не с ровесницей, которая тебя дождалась, под каждым кустом обжиматься…

К часу ночи все разошлись, мать убирала «остатки былой роскоши», я долго в ванной отмывал солдафонский дух, а после с батей за бутылочкой вина сидели почти до утра, травили армейские байки. Он расчувствовался и все-таки вынудил меня накатить пару глотков горькой. Ну, мол, «за тех, кто не с нами», отказ не принимается. Мать просекла ситуацию и уговорами, хитро-ласково утащила его спать. Но по пути батя, разумеется, успел поведать широкой аудитории, кто именно в доме хозяин.

Пять долгих и мучительных дней я лез на стену, не видя ни ее, ни тайного знака из прищепок. Что только я ни передумал, даже рассказывать не хочу, ужасная дрянь лезла в голову… И ни разу не подумал: «Разлюбила». Это было просто невозможно. Я знал, я чувствовал всеми потрохами, что нашу запретную любовь не убить! Если, конечно, мы в пылу страстей друг друга не поубиваем.

Среда, седьмое декабря. Запомнилось, как будто было вчера. Приперся участковый со своей «профилактикой»: говорил, что дембель отгулять – святое дело, но работать все же надо, дал на трудоустройство время до Нового года, потом сулил взять на личный контроль. Пошел ты в задницу, дорогой товарищ! Он еще пополоскал мне мозги и с чувством выполненного ментовского долга отвалил. А я ему, само собой, мысленно пожелал доброго пути по всем известному адресу и вслух добавил: «Козлина!» Но участковый этого уже не услышал, гордо выплывая из подъезда со своей вонючей папкой.

Вот гад, отвлек от темы, вынырнул из памяти.

После обеда совсем мне что-то хреновато стало. Пойду, думаю, прошвырнусь. Вру сам себе, знаю, куда собрался. Одевался по-девчачьи три часа, это меня так от ожидания ломало.

Мать отвлекла от мыслей: «Сына, сходи за картошкой и масла заодно возьми». Выхожу из подъезда и направляюсь в сторону магазина. Голову держу прямо, а глаза скосил на ее балкон. Ти-ши-на… Загрузился в магазине, иду обратно. Не посмотрю! Упорно не буду смотреть. Если только вечерком, никуда балкон до вечера не денется.

Так задумался, что наткнулся на свою бывшую, еще доармейскую «любовь». Хотя какая к черту любовь?! Целовались и трогали друг друга. Вот и вся любовь, а стыдно-то как… С ней рядом какой-то стручок из нашего квартала: мы не знакомы, но пару раз пересекались. Здороваемся за руку, дежурное «как дела», с ней глазами не встречаемся. Прощаемся, расходимся, про себя думаю – захомутала…

Приближаюсь к цели – не смотреть, не смотреть – два шага терплю – не смотреть – а потом так аккуратненько зырк – и восемь прищепок в ряд, значит, сегодня в восемь. Чуть не заорал! Юльчииик!!!

Путь до своего подъезда после увиденного я проскакал в три прыжка, и тряпочная авоська (помните такую?) с пятью килограммами картошки стала невесомой, как воздушный шарик. Вот что с нами вытворяет настоящая любовь! Слышите? Настоящая! Но я продолжил идти спокойно, не глазея по сторонам, – всё она, Юлькина школа конспирации.

Время в районе трех, до «первого поцелуя» можно просто сдохнуть! И настенные часы, словно чувствуя мое нетерпение, стали назло тормозить стрелки, а я с них буквально глаз не сводил. Маялся от избытка адреналина, вымылся, побрился, начистился, весь такой прекрасный. Матушка чем-то занята на кухне, батя на работе, сестренка с братишкой после школы смылись на улицу.

Так, стоп! А где ключ? Перед армией, за недельку, она дала мне ключ от нашего рая, чтоб лишний раз, нажимая на кнопку звонка, не будил «соловья-разбойника». Соседские уши всегда наготове! Спокойно, не дергаюсь, вспоминаю. Увы, не вспоминается. Всю комнату перевернул в поисках. Нету. Надо во всех старых шмотках посмотреть. Выхожу в зал, на глаза попадается пианино… Вот я дебил! Открываю нижнюю крышку, где педали, уже совершенно точно зная, в каком месте лежит ключ. Вот он, родненький, вот он. А каким слоем пыли покрылся за два года! Забираю его, вставляю на место крышку, протираю, вешаю на кольцо со своими ключами и целую. Юленькины пальчики его держали…

Выходя из дома, предупредил мать, что будем с пацанами всю ночь видек смотреть. Тогда еще только расцветал прокат видеомагнитофонов, сами помните. Время семь вечера, дорога проторена, бодреньким шагом идти двадцать пять минут. Но не терпится, лучше пойду не спеша, на улице уже темно… отошел от дома, прикурил… и здрасьте, приехали.

Помните, каким «добрым» словом я напутствовал участкового? Не зря! Всплыл из ниоткуда. И эта его поганая папочка при нем, жуть как она меня раздражала. За руки, естественно, не здоровались: он знал, что руки не подадут. Умрут, но не подадут. Тогда это был серьезный пацанский прокол. За такое толпа не простит, можно сразу переезжать, житья не будет. А я переезжать не хотел, у меня Юльчик, да и вообще, пошел бы он…

Завёл снова свою старую песню о главном, а время-то летит. Толкует про БАМ, а у меня уже документы на руках – направление в Бугуруслан, в летное училище. Но вот молчу, как партизан, не собираюсь облегчать ему жизнь, пусть потрудится. И ведь послать нельзя, чуть что – мигом потащит в оперпункт.

Пока мент меня «лечил», я думал: два года – в летном, а потом на Север. Заберу Юльчика с собой, украду, главное – ее слово! Черт, как все сложно-то. Серега, ты медленно, но верно начинаешь взрослеть…

Отделавшись от мента и зная, что время не в мою пользу, так «прилег на курс», что через четверть часа уже стоял возле дома. Здесь я уже наизусть знал все стратегические подходы. Тихо, как мышь, поднялся на пятый этаж и замер перед дверью. Если сейчас войду, пути назад уже не будет. Ключ бесшумно и мягко провернулся в гнезде….

Вертикальный взлет на форсаже совершили прямо у двери, не успев полностью сбросить балласт. Пролетели на сверхзвуковых скоростях пару кругов без дозаправки, круша все вокруг. Больше всего пострадала вешалка в прихожей, зацепили висящее на ней барахло, и конструкция с предательским шумом рухнула! Мы тоже… В коридоре тьма кромешная, валяемся, обнявшись, на полу в куче барахла. Юлечка сверху на мне. Целуемся… Какие-то тряпки, шмотки и прочая дребедень, а нам с ней пофиг, целуемся… Я ее обнял, держу, чтоб на пол не сползла, а она мою бестолковку взяла за щеки и ладошками крутит. Вправо – чмок, влево – чмок. Чмок прямо. Чмок, чмок, чмок. Поднимаюсь, несу ее в комнату, наклоняюсь и кладу на наше «ложе тайной любви». Пить хочется невыносимо, запеленал свою пусеньку одеялом, не май месяц, отцепил ее ручки от своей шеи, глазки, носик, губки поцеловал – и рысью на кухню, к холодильнику! Ну, устроены мы так! Если мужик после любви не ринулся на кухню – значит, что-то не в порядке.

Юльчик всегда для меня заранее заготавливала пирожное «картошка» и лимонад «дюшес». Помните такие? Может, подругу свою просила заранее. Как-то случайно сказал, что нравится, а она запомнила. Ну, вот он, мой паек! Двадцать штук! Твою мать, как же я ее люблю… Стоп, а где мой лимонад? Вот он, в кухонном шкафчике, – шесть бутылок в ряд: четыре мои и две Юлины, с газированной минералкой. Ночью она вообще ничего никогда не ела, фигура, видите ли. Кстати, моя пышечка за два года раздобрела, как-то сразу не заметил: в полете не до того было, а вот когда передислоцировались, прочувствовал! Ладно, разберемся. Сначала водички ей отнесу, знаю, ждет. Традиция, знаете ли, плюс «поцелуй меня», плюс «ты меня любишь?», плюс «приляг со мной», плюс… Словом, плюсиков – как звезд на небе, и каждый желательно выполнить, ведь это же твоя единственная, любимая, идущая ради тебя на все!

В комнате одно окно, всегда предусмотрительно закрытое плотной темно-красной бархатной шторой, на стене тусклый ночник «лилия». Подхожу со стаканом газировки – как ее оставил, так и лежит, спит. Притворяется! Уговариваю сделать глоток – эмоций ноль! Юленька, девочка моя, ну один глоточек, ну, пожалуйста. Тишина! Маленькая моя, я так тебя люблю, ты же не хочешь, чтоб я тебя сейчас защекотал? Ага, вот и еле заметная улыбочка. В одной руке у меня стакан, другой беру ее руку, подношу к губам, целую по очереди все пальчики, переворачиваю, целую ноготки. Ни-че-го! Щекочу усами ее ладошку, двигаю ими влево – вправо, влево – вправо. Улыбается, высвобождает руку и роняет ее на кровать, вроде как сама упала. И «серьезно» молчит. Лапуль, я сейчас тебе на носик капну водички, а ты не шевелись, ладно? Глаза закрыты, улыбка до ушей. Сжала напоказ кулачок, вроде как приготовилась, я уже не выдерживаю и смеюсь, приподнимаю ее, прижимаю к себе и подношу стакан. Открывает глаза и говорит: «А поцеловать?» Вытягивает губки, целуемся так долго и сладко, что, наверно, газировка уже вся испарилась. Обняла, ласкается, а я думаю – нет, так дело не пойдет! Известно, чем эти поцелуйчики закончатся, а у меня пирожное тает. Отодвигаюсь, между нашими губами появляется стакан: пей, женщина, не зли меня! Пошутил, но попить уговорил.