Текст книги "Зона индиго"

– Да-а-ва-ай-те. – Зубы Аделаиды стучали по краю стакана так, что Лиля устало подумала – как бы той еще на стоматолога тратиться не пришлось, дополнительные убытки!

– Во-первых, я не давала Игорю никаких расписок. Никогда. Он с меня их не просил, а мне как-то не приходило в голову. Последний раз он был здесь два месяца назад и принес мне четыреста рублей. Мелкими и грязными купюрами, если вам интересно. Эти деньги я могу вам вернуть.

– Не надо.

– Я так и думала. Во-вторых, если вы посмотрите по сторонам, то поймете, что вся эта обстановка очень старая. Еле держится. Это бабушкина мебель. Вот и диван скрипит, слышите? Я живу очень скромно, зарабатываю шитьем. И халат тоже сшила сама. Хотите, вам тоже сошью.

– Не надо, – повторила Аделаида. Она перестала рыдать так же внезапно, как и начала, наверное, это корвалол подействовал. – Может быть, потом. Простите меня, ради бога. Я сама не своя. Я теперь увидела и все, все поняла! У вас ведь еще ребенок больной, да? А этот… Этот мерзавец все проигрывает, все деньги! Он играет в этих ужасных автоматах, мне говорили, да я не верила! Простите меня, пожалуйста! Я не…

Она снова начала плакать. У Лили все так же чесалось под черепом, а тут еще и в глазах защипало! Не хватало только зарыдать в обнимку с Аделаидой, вот уж была бы сцена из дешевой мелодрамы! Еще, что ли, воды ей поднести? Или капель?

– Не нужно больше плакать, – попросила Лиля. – Я на вас не в обиде. Я и сама что-то предполагала в этом роде.

– Почему?

Почему? Потому что даже у таких недалеких девочек, как Лиля, бывает развито женское чутье. И если вам, дорогая законная супруга Аделаида, оно незнакомо, то мне вас жаль от всей души. Просто Игорь временами был очень рассеян, настроение его часто изменялось, менялись и планы. То досадовал он о потере какой-то крупной суммы, то обещал – погоди, вот отвалится мне куш! – поехать с Лилей куда-нибудь к морю, пожариться на солнышке! Однажды вечером она ждала его, а он все не шел, ждать надоело. И тогда Лиля, решившись, позвонила ему на мобильный. Игорь ответил недовольным голосом, словно его отрывают от важного дела, а из трубки неслась какая-то завывающая музыка, пиликанье, пальба и скрежет. Что это были за звуки, она не поняла. Но потом, когда ездила в центр за пуговицами, прошла мимо игрового салона «Клондайк» – вот оттуда раздавалось точно такое же кошмарное лязганье, которое и здорового-то человека могло довести до эпилептического припадка!

Теперь все прояснилось окончательно, говорить было не о чем, и заплаканная Аделаида, очевидно, это тоже поняла, потому что встала и направилась к выходу. Она была последовательная дама – ушла не попрощавшись. Проводив ее, Лиля увидела, что Егорка выглядывает из своей комнаты и на его мордашке отражается странная, слишком сложная для него смесь чувств. Тут и страх, и облегчение, и даже… Неужели отвага, твердое решение маленького существа кинуться в бой и защищать то немногое, что у него есть?

– Это была плохая тетя? – спросил Егор. От волнения он был еще более косноязычен, чем обычно, но Лиля всегда его понимала, тем более сейчас.

– Нет, милый. Просто несчастная.

Он наконец решился, вылез из-за двери целиком, и тут Лиля увидела, что сын держит в руках меч. Довольно длинный, сверкающий, как настоящий! Меч пришлось купить после того, как Егор посмотрел «Властелин колец». Неизвестно, что он понял в этом фильме, Лиля-то сама путалась в эльфах и хоббитах и не могла отличить Саурона от Сарумана! Но сражения на мечах поразили его воображение. Он начал упражняться с Лилиным портняжным метром, и, чтобы спасти нужную вещь, пришлось ехать в большой магазин и покупать этот меч, а к нему в придачу еще кинжал, и блестящий шлем, и щит с поднявшимся на задние лапы геральдическим львом. Но все эти роскошества остались лежать в ящике с игрушками, а меч Егор держал в пухлом кулачишке, и Лиля не сдержалась – бросилась обнимать сына, заплакав и засмеявшись одновременно.

– Львеночек мой дорогой, ты что же, защищать маму кинулся?

И он тоже заплакал, и засмеялся, и принялся толковать на своем птичьем языке, что плохая тетя кричала, и он взял меч, чтобы выскочить и напугать ее как следует. Так сделал хоббит, и все страшилы разбежались! Но тут он, Егор, услышал, что тетя как будто плачет, а мама ее как будто утешает, и не знал, что делать, и решил подождать тут, за дверью. Только пусть мама больше не плачет, потому что вон опять в дверь звонят!

Пришла клиентка за платьем и вылила на Лилю поток восторгов, способный излечить даже самое оскорбленное самолюбие. Какая красота! Талия тонкая в этом платье получается, у Антонины такой с шестнадцати лет не было! Мастерица, золотые руки! А роза-то, роза! Никто больше такой не сделает, она как живая!

Антонина расплатилась сполна и заказала еще летний костюм, легонький, для самой жары. Лиля, осмелев окончательно, попросила деньги вперед. Антонина согласилась, хотя была вообще-то весьма прижимистой бабой. У Лили на руках оказалась сказочная сумма, теперь можно будет достойно встретить дорогую гостью, накупить деликатесов!

Этот день кончился очень поздно. Лиля успела и получить деньги с заказчиц, и прибрать всю квартиру, и сходить на рынок, накупить продуктов. Софья Марковна долго гуляла с Егором, совсем его умаяла, так что Лиля решила выкупать сына пораньше, часов в восемь вечера. Не без умысла – после купания он обычно сразу засыпал. Но на этот раз мальчуган, кажется, не разомлел от горячей воды, долго лежал, глядя ясными глазами в потолок. На потолок падал розоватый круг от ночничка, розовый блик ложился и на лицо Егора – странное личико, так непохожее на лица других детей. Широкая, плоская переносица, косо поставленные глаза, опушенные густыми золотистыми ресницами… Жесткие соломенные кудри над покатым лбом – настоящая грива! Егорушка и в самом деле похож на маленького львенка!

Лиля почти задремала, когда Егор тихонечко спросил:

– Папа Игорь больше не придет?

– Не знаю, львенок. Наверное, нет.

– А к нам приедет бабуля?

– Да.

– На поезде?

– Да.

– И дядя приедет?

– Какой дядя?

Но он спал, давным-давно сладко спал… И говорил во сне.

Глава 5

Смутно, очень смутно, как в тумане, помнила Лиля – ее разбудили очень рано, еще до рассвета, как на казнь. Или она сама проснулась от шума, от вскриков, не то радостных, не то горестных? Кто-то рыдал – или смеялся?

Встав в своей зарешеченной кроватке, которая давно стала ей мала, Лиля робко выглянула в мир. Под потолком сияла люстра всеми огнями, переливалась хрустальными подвесками, но ее желто-сливочный свет был неприятен. За окнами едва синело, был тихий и неторопливый рассвет. Мама в красном халате, накинутом поверх рубашки, с распущенными длинными волосами обнимала какого-то мальчика, а отец стоял у дверей и смотрел в сторону. У него было отчего-то мокрое лицо и странно блестели глаза.

– Папа вернулся! – обрадовалась Лиля.

Но никто на нее даже не посмотрел, и только мать осторожно выпустила из объятий мальчика. Он был очень худ, очень угрюм и смотрел на Лилю исподлобья, пристально, настороженно.

– Это моя кроватка, – не то сказал, не то спросил он. – А это, значит, моя сестра. Ну, здравствуй.

С веселым замиранием сердца, как бывало только при очень радостном чем-то, Лиля поняла, что вот этот худой, высокий мальчик и есть ее брат. Сколько она помнила, не было ни дня, чтобы мама не вспомнила о нем.

– Вот найдет отец Витюшку… – так начинала она ежевечернюю сказку, и всегда выходило, что после этого все будет хорошо! Они будут жить долго и счастливо, они поедут к морю и, быть может, останутся там жить. В маленьком домике с белеными стенами, с душистым горошком в палисаднике, там каждый день будет как праздник! Они станут кушать фрукты, купаться в море, ходить босиком и никогда не будут ссориться или сердиться!

– А где Витя? – спрашивала Лиля маму.

– Его цыгане украли, – отвечала мать. – Он такой красивый мальчик, такой умничка… Приглянулся он цыганам, вот и увезли его с собой. Но он найдется, вот увидишь!

Есть натуры, способные жить только мечтой, только недостижимым. В единственном горячем желании сосредотачивается для них весь мир, свет клином сходится в окошке, и на зыбком песке фантазии строится замок их судьбы. Но что случится с человеком, если его невыполнимая, бессонная мечта вдруг сбудется? Не заскучает ли он – пусть не сразу, но через несколько минут или лет? Не покажется ли ему исполненное желание серым и мизерным и не примется ли он вновь тосковать о чем-то небывалом?

Тамара Павловна растерялась. Быть может, в мечтах ей виделось, что сын вернется к ней таким же, каким ушел, – крепеньким, розовым бутузом, похожим на гриб боровик? Но она не показала своего смятения, она радостно суетилась, сразу же затеяла пироги. Шибко стучала ножом по разделочной доске, кроша зеленый лук. Смеялась и ахала, слушая рассказ мужа. Он попал в маленький городок Лучегорск на самом краю света случайно, – поклонился ему в окошко кипарис, подмигнуло лазурное море, улыбнулась мельком быстроглазая путевая обходчица, и Виктор Иванович выскочил на станции, едва не забыв чемодан.

У него была уже привычная, отработанная схема. Закосневшие в черствости сердца приютских директрис таяли при виде мужественного и печального красавца, искавшего потерянного сына. Особые приметы? Да. Тонкий шрам на руке, у запястья. За полгода до исчезновения он, потянув на себя скатерть, разбил тонкий стеклянный кувшин и сильно порезался. Еще круглая родинка на лбу, по самой линии роста волос.

Эта директриса… Она приняла Виктора Орлова очень приветливо, но по первому впечатлению не понравилась ему. Царственная женщина, смотрит свысока, что немудрено при таком росте. В ее фигуре, в походке, в движениях было нечто вызывающее. Как известно, в СССР секса не было и само слово «сексуальность» было не в ходу. Слово, но не понятие. Заслуженный работник образования, дама бальзаковского возраста, она казалась вызывающе сексуальной, так что Виктор Иванович подумал сначала: «Однако!» – а потом: «И как таким детей доверяют?» Впрочем, на второй взгляд она показалась очень милой особой, простой в обращении, но…

Но взгляд ее выпуклых, темных, как сливы, южных глаз смутил Орлова. Было в них что-то неприятное и странное, так что Виктору Ивановичу припомнилось то цирковое представление, ставшее для их семьи роковым. Вспомнилось, как он метался по цирку, разыскивая сына, и как натолкнулся на клетку со львом за кулисами. Могучее животное, заключенное в неволю, выставленное на посмешище неприхотливой публике, взглянуло на нежданного посетителя с тем же выражением. Хищный чужак, существо из другого мира, лев был безопасен. Но в глубине темной звериной души, очевидно, считал Виктора Орлова добычей. Пищей. Едой. Куском мяса. Это было неприятно.

Директриса только раз взглянула Орлову в глаза и больше не смотрела, так что знобкое впечатление скоро рассеялось. Она проводила Виктора Ивановича в столовую, откуда доносились довольно аппетитные запахи, нестройный гомон, цокот ложек. В просторном зале обедали дети, и на посетителя сразу воззрились десятки пар глаз – круглых и прищуренных, карих и голубых. Только одного взгляда он поймать не успел, мальчик сидел спиной к дверям и, едва обернувшись, негромко полуспросил:

– Папа?

Он привык к этому. Во множестве детских домов обращались к нему так дети в бесплодной надежде найти семью. Привычно, жалостно сжалось сердце – но это был он, он! Сын сам узнал его, узнал отца, чей облик запал в детскую душу!

Его нашли на вокзале. Он смог назвать только собственное имя, но ни имен родителей, ни их фамилии, ни названия города, где он жил, из него вытянуть не удалось. Не помнил он, с кем приехал в маленький городок. Помнил какую-то тетю, он ее так и звал – тетя. И еще были люди, все очень веселые, разноцветные, галдящие. Его не обижали. Приехали, тетя дала ему яблоко и сказала побыть тут. Вот он и сидел на скамейке, яблоко уже кончилось, и стало страшно. Он заплакал, тогда пришел милиционер и забрал его. Вот и все.

Орлову удалось очень быстро разрешить все формальности, связанные с сыном. Неожиданно быстро, он-то готовился к мучительной волоките, потому и жене домой не звонил, чтобы та не переживала! Директриса Мария Тимофеевна ему во всем помогала. Она даже несколько раз побеседовала с маленьким Витей наедине – готовила его к будущей жизни в семье, так пояснила. Мальчик вроде бы и так уже был готов, но уезжал из детдома без энтузиазма. На прощание крепко-крепко обнял милую Марию Тимофеевну.

– До свидания, – сказал он ей.

– До свидания, Витюша. Может быть, мы еще увидимся…

Эти слова неприятно кольнули счастливого папашу. Прощаться надо, какое там еще свидание! Но он смолчал. Смолчал еще и потому, что в нем самом зародилось пугающее своей необоснованностью ощущение – не домой они едут, а из дома. Словно за несколько дней прикипел он сердцем к этому солнечному городку и к этому дому, где так долго жил его сын.

Дом был большой, белый, старой постройки. Здесь до революции была богатая дача какого-то буржуя. Холл украшали старинные барельефы, изображавшие историю Геро и Леандра. Но Виктор Иванович ничего об этом не знал и смотрел на невинно-фривольные сюжеты с неодобрением. Он старался думать о другом, старался развлечься, но мысли его возвращались в одну и ту же колею.

«Мы еще вернемся сюда, – думал он в полубреду, устав бороться с собой, приникая горячим лбом к холодному колену мраморной статуи. – Как бы ни сложилась жизнь, нам суждено сюда вернуться. Быть может, права Тамара? Может быть, не так уж глупы были ее мечты о маленьком домике на побережье теплого моря? Да, это судьба. Судьба, что Витенька оказался именно в этом городе, судьба нам сюда вернуться. Мы еще увидим это солнце, эти кипарисы! Тут нам место».

Но дома он ничего об этом не сказал.

Радостный семейный завтрак плавно перешел в обед.

А потом праздник кончился, и начались будни. Нужно было купить Вите новую одежду, оформить в поликлинике, записать в школу. Нужно было жить, нужно было расширять семейный круг на одного человека, нужно было притираться друг к другу, привыкать заново, а это оказалось очень тяжело! Выяснилось, что Тамара Павловна совершенно не была готова к возвращению сына. Она не знала, что с ним делать, о чем говорить, как себя вести. У нее никак не получалось найти простой, естественный тон в общении с ним, и это все замечали, в том числе сам Витя и его отец. Теперь в ней проснулась пылкая любовь к дочери, она в свободное время не отходила от Лили, надышаться на нее не могла! Так и распределились роли – Лиля мамина дочка, Витя папин сын. Мужчины-то быстро поняли друг друга, гоняли вместе мяч во дворе, ходили на футбол и хоккей, у них завелись общие секреты. Даже на родительские собрания к Вите в школу всегда ходил отец. Как он гордился успехами сына! Очевидно, в детском доме было неплохо поставлено образование – Витя учился лучше всех в классе, учителя отмечали оригинальность его мышления, а ведь примите во внимание, что парнишка часто простужается и не посещает занятий!

Он был болезненный мальчик. В поликлинике говорили, что это из-за смены климатического пояса, потерпите, ребенок акклиматизируется! С него сошел горячий южный загар, он стал совсем бледным, с легкими тенями под глазами, с неприятно-синюшным оттенком губ. Прошло два года, три, а он все не акклиматизировался, малейший сквозняк грозил ему насморком, чуть промочил ноги – и готово, ОРЗ! Любая зараза липла к нему, и Лилька, конечно, тоже цепляла от брата микробов, поэтому из детской его пришлось перевести в кабинет к отцу.

Однажды Витенька набегался на физкультуре, взмок, выбежал на улицу, и вот вам готово воспаление легких! Его положили в больницу, и Тамаре Павловне сразу показалось, что в квартире стало просторнее, словно этот худой серьезный мальчик занимал слишком много места, слишком много застил света и вдыхал воздуха. Присутствие сына влияло на нее плохо. Она постарела и подурнела, научилась курить и коротко остригла свои темные вьющиеся волосы.

Она была разумная женщина и понимала, что должна любить сына. Но любить отчего-то не получалось. Она не верила в мистику, поэтому искала обоснования этой нелюбви в области реального. И нашла, но молчала до поры до времени. Пора пришла, когда Витю выписали из больницы.

Он долеживал в отцовском кабинете, и Тамара ревниво прислушивалась к доносившимся оттуда звукам. Отец и сын разговаривали и смеялись. Раскатистый смех Виктора Ивановича, неприятный, кашляющий смешок Вити…

– О чем это вы? – поинтересовалась она поздно вечером, умащая лицо кремом и глядя через зеркало на мужа.

Тот уже лежал, закинув руки за голову и чему-то улыбаясь.

– Мы мечтали, – коротко ответил тот.

Тамара промолчала, и он продолжил:

– Витя сказал – он очень бы хотел вернуться в Лучегорск.

– В детский дом? – Тамара повернулась к мужу так стремительно, что легкая ночная рубашка вздулась и опала, словно парашют.

– Почему в детдом? Мы могли бы поехать туда все вместе. Жить. Там тепло, там черешни…

– Об этом не может быть и речи!

Она схватила щетку для волос и принялась причесываться так яростно, будто хотела стряхнуть с себя все бредовые фантазии. Теплое море, маленький домик с белеными стенами, как же! Что это им в голову взбрело?

– Ты же сама хотела. Тогда, раньше…

– Мало ли что!

Разговор был окончен, свет потушен, короткая программа супружеских ласк выполнена. И только потом, в темноте, лежа на горячем предплечье засыпающего мужа, Тамара высказала томящую ее мысль.

– Виктор?

– Мм?

– А ты уверен, что это наш сын?

– А? Что?

– Ты уверен, что это он? Что ты не привез другого ребенка?

– Что это тебе в голову взбрело?

– Он такой странный…

– Он похож на меня.

– Ни капли не похож.

– А особые приметы?

– Шрам? Родинка? Мы даже не помнили, какой длины этот шрам. И потом, у Витюшки была темная родинка, а у этого светлая. И похожа на бородавку.

– Она могла посветлеть.

– Ты мог ошибиться!

– Тамара! О чем мы вообще говорим? Думаешь, я не вижу, что происходит? Ты не можешь найти подхода к мальчику, вот и валишь с больной головы на здоровую! Предоставь тогда его воспитание мне!

– Да пожалуйста!

– Да спасибо!

Они заснули, отвернувшись друг от друга, и утром оба встали не с той ноги. Семейная ссора прекратилась, но не погасла, угольки ехидно подмигивали из-под серой золы будней и время от времени вспыхивали вновь. Супруги припомнили друг другу все старые обиды и огорчения. Тамара попрекала мужа его былыми любовными похождениями. Тот высказал версию, что в свое время она нарочно забеременела, чтобы его «подцепить», потому что иначе он бы ни за что не женился на такой кикиморе! В пылу семейных баталий Тамаре стало не до дочери, а вот отец с сыном, напротив, сблизились еще больше.

Русская пословица гласит: бабы любят роженого, мужики – хоженого. То есть женщине суждено любить то дитя, которое она выносила и родила, а мужчине – то, за которым он ухаживает, «ходит» то есть. Подтверждение этому можно найти в сказках всех народов мира. Злые мачехи встречаются куда чаще злых отчимов. Стоило Тамаре Павловне допустить мысль о том, что Витя – не ее сын, как она утратила последние крохи любви к нему.

Кроме того, она его побаивалась. Он пугал ее слишком взрослой манерой поведения и речи. Сдержанностью, которая казалась странной в подростке его возраста. Чистоплотностью, которая выглядела еще более странной. Мальчишки – они ведь вечно ободранные, с синяками и шишками, в обшарпанных ботинках, все на них горит, и уши их чистить не заставишь! А этот два раза в день моется, зубы чистит по часу, сам драит свои ботинки, и носовой платок ему каждое утро свежий подай, рубашек не настираешься! «Пожалуйста» да «спасибо»! Это робот какой-то, а не ребенок!

Электричество скапливалось в воздухе, как перед грозой, и однажды грянул гром.

В тот день супруги задержались на работе. Ресторан «Лира» накрывал грандиознейший банкет для директора какого-то крупного завода. Ворюга-директор отмечал юбилей, требовал, чтобы все было по высшему классу, и говаривал Виктору Ивановичу в манере Кнурова из «Бесприданницы»:

– За излишки не спрошу, а вот за недостаток ответишь!

Вот и вышло, что дети остались дома одни дожидаться мамы и папы. Такое случалось и раньше, брат и сестра обычно находили чем заняться, хотя особой дружбы между ними не было. Возвращаясь домой, Тамара Павловна и Виктор Иванович чаще всего заставали детей в разных углах. Витя читал, Лиля возилась с куклами. Порой они рисовали вместе, иногда мальчик даже укладывал Лилю спать, даже сказку ей на ночь рассказывал.

Банкет кончился за полночь. Тамара два раза звонила домой, и эти звонки ее успокоили. В первый раз трубку взяла Лиля, сказала, что все хорошо, они поужинали, Витя читает книжку, она играет. Во второй раз Витя подошел. Опять – все хорошо, Лиля уже легла, он смотрит кино про Жеглова и Шарапова. Получив от матери строгий наказ немедленно выключить телевизор и ложиться спать, мальчик сказал «конечно, мама, до свидания, мама» и трубку положил.

Окна квартиры были темны, дети спали. Но, едва повернув ключ в замке, Тамара Павловна насторожилась. Из детской раздавались странные звуки, словно кутенок скулил.

Лиля не спала. Она накрылась одеялом с головой, виднелся только краешек ее цыплячье-желтой пижамки. И плакала так тихо, так безнадежно, словно вся радость в жизни для нее закончилась.

– Доченька моя, что с тобой? Кто тебя обидел?

Насилу ее удалось утешить, а после допроса с пристрастием выяснилось – Витя рассказал сестре на ночь сказку. Только сказка эта была очень страшная, такая страшная, что девочка не смогла заснуть и даже боялась встать, чтобы включить свет. И такое случается уже не в первый раз, он все время рассказывает ей всякие жуткие истории, когда родителей нет дома!

Казалось бы, что тут такого? Дети часто рассказывают друг другу «страшилки». Про красную руку или гроб на колесиках. А пиковая дама? А «бегут-бегут по стенке зеленые глаза»? Кто их не слышал? Психика детей мобильна, они быстро забывают свой страх, чтобы вспомнить его потом, через пару-тройку десятков лет. Но тогда «страшилки» будут зваться: Бедность, Болезнь, Одиночество… Только Тамара Павловна ничего об этом не знала или не хотела знать. Еле сдерживаясь, она уложила дочь, успокоила ее, убаюкала. А потом… Нет, она не сделала скандала. Исключительно спокойно, удивительно холодно говорила она с мужем, и тот с удивлением понял, что винит Тамара прежде всего себя.

– Я проявила преступное легкомыслие. Я пустила в свой дом постороннего ребенка, не узнав ничего о его рождении, о его прошлом. Быть может, это сын алкоголиков. У него нарушена психика. Я давно замечала, прочитала даже специальную литературу. Ты видел его рисунки? Это что-то болезненное…

– Бог с тобой, дорогая, все мальчики рисуют войну, оружие…

– Он рисует смерть. Черный и красный карандаши сточены до огрызков. А голубой и желтый он не использует вообще. Теперь вот эти истории… Ах, как я была глупа, что оставляла их с Лилечкой наедине! Кто знает, какое зло он мог ей причинить? Или уже причинил? Я слышала, в этих детских домах происходят ужасные вещи, он может быть испорчен, развращен… Завтра я поведу девочку к врачу. И этому ребенку тоже нужно пройти обследование у психиатра. Быть может, он нуждается в клиническом лечении. В общем, будем решать, что с ним делать.

– С нами.

– А?

– Я хочу сказать, нужно решить, что делать с нами. Тамара, я предлагаю тебе развод. Квартира останется тебе… Мы с Витей уедем.

Они сидели на кухне, медленно стыл в чашках янтарный чай, дымилась в пепельнице сигарета. Такая это была уютная кухня – вся беленькая, а занавески красные в белый горошек и скатерть такая же! И вот теперь именно здесь, на этой кухне, рушится семья, ломается жизнь…

– И ты готов на это ради мальчишки? Бросить меня и Лилю? Уехать невесть куда, все оставить?

– Он мой сын.

– Скажи, а ты думал об этом тогда, когда бросил меня с Витенькой на руках? Когда ушел к Вальке своей, оторве?

– Молодой был, дурак, не понимал. Сейчас понял.

– Ну а я сейчас не понимаю!

И долго, долго еще сидели они молча, и нарушали тишину только шум дождя за окном да привычное тиканье часов. Ничего уже не будет, как прежде, все знакомое, привычное, теплое рухнет в одночасье. Все изменится, все забудется, и только через много лет, встав ночью попить воды, остановишься на пороге темной кухни, зажмуришься от внезапной горечи. Так же дождь идет, так же тикают часы, а жизнь-то уже и прошла…

Тамара Павловна отказалась от алиментов. Думала она тогда о собственной гордости, не о дочери. А вышло так, что и достоинство соблюла, и Лиля в обиде не осталась. Виктор, судя по всему, неплохо пристроился на новом месте, сразу стал посылать деньги, и очень кстати. После отъезда мужа ей пришлось перейти в другой ресторан, классом пониже. В «Лире» новый директор сел, свою повариху пристроил.

Писем муж не писал, о младшем Викторе ничего не было слышно. Личной жизни у Тамары Павловны не было, мужиков она остерегалась. Решила посвятить себя воспитанию дочери, но как-то так вышло, что посвятила работе. А потом времена стали меняться, пошли сокращения, начались трудности. Лилька учится плохо, ползет на троечках, а помочь ей Тамара не может, всю школьную премудрость перезабыла. Быть может, чтобы удержаться на плаву, попробует она открыть свой бизнес – кооперативное кафе, к примеру. Не до девчонки будет. Тут еще и мать пишет – болеет, трудно ей одной. Пришла счастливая мысль отправить девочку к бабушке. На время, конечно. А время долгим оказалось…