Текст книги "Сорванные цветы"

– Знаешь, Катя, я поняла: Бог наказывает за отклонение от избранной линии. Ты можешь быть чудовищным злодеем и всю жизнь безнаказанно творить зло – Господь тебя не покарает. Но стоит под влиянием минуты сподобиться на добрый поступок – и тут же злодей получает по мозгам. То же самое и с праведниками. Если ты всю жизнь был честным и правильным, то ты должен до конца жизни нести бремя порядочности. Я была такой же, как и ты, – девочка-цветочек, мамина любимица. Однокурсницы уже успели сделать по восемь абортов, а я до третьего курса не знала, что такое секс. И вот узнала – и в первый же раз залетела. Представляешь себе? С первого раза. Заботливый друг отправил меня на аборт – «куда ты с ребенком, мы ведь не собирались жениться», и теперь у меня никогда не будет детей. Вот так. Те девицы, которые со школы спали напропалую, меняли мужчин два раза в неделю, три раза в год ходили на аборт, продолжали беременеть, а мне стоило один раз отступить от своих нравственных убеждений, согласиться на то, что я считала ужасным и мерзким – убить собственного ребенка, – и вот наказание. И за Мирославского я тоже расплачусь по полному счету, я это чувствую. Единственный раз изменила мужу, почувствовав, что пришла новая, другая, фантастическая любовь, и оказалось, что мною воспользовались как носовым платком. Беги из этого города, Катя, он тебя исковеркает и выжмет, ты лишишься своего милого простодушия, станешь амбициозной и жестокой, а если тебе «повезет» – выйдешь замуж за богатого мужчину и будешь коротать дни в четырех стенах, как я. Знаешь, я подарю тебе несколько костюмов, помнишь, я обещала красный, если ты похудеешь? Теперь он на тебе будет, наверное, болтаться.

Женщины склонны к таким перепадам: от вопросов морали и нравственности к проблемам рационального гардероба. Чтобы развеяться и восстановить силы, Оксане потребовалось нырнуть в свой огромный платяной шкаф и вынырнуть оттуда с ворохом дорогих нарядов, которые она тут же вручила Кате и попросила их примерить. Может быть, после того как Мирославский продемонстрировал ей, как мало в ней нуждается, Оксане необходимо было почувствовать чью-то благодарность и признательность? Но успокоиться до конца ей все же не удалось. Струящееся, невесомое платье, подаренное Мирославским, выскользнуло из шкафа к ней в руки, и Оксана снова начала плакать.

Все с самого начала пошло не так, как предполагал Макс Шнайдер. Полномочный представитель «Юмата хром корпорейшн», он явился на инвестиционный конкурс в приподнятом настроении – единственный удачливый (устроено!) претендент на краснотрубинский комплекс.

В зале присутствовал Максим Колотов. Макс рад был его видеть, хотя и не понимал, какое ему дело до судьбы горно-обогатительного комбината. Оказалось, что Максим, который ранее не афишировал своей профессии, является столичным журналистом, что очень удивило Шнайдера. Это было первым сюрпризом.

Во-вторых, таинственная «Тимманз индастриэл компани» (Шнайдеру удалось лишь выяснить, что она зарегистрирована в Панаме, в оффшорной зоне) имела место быть. Немец втайне лелеял мысль, что эта темная лошадка сошла с дистанции в самом начале предконкурсного отсеивания. Но зря. От фирмы представительствовала Сара Кронфорд, сексапильная экстравагантная девица лет сорока пяти. Она решительно пересекла зал и заняла место рядом с Максом, обдав его волной головокружительного аромата. Шнайдер предпочитал работать в более стерильной обстановке.

Прелестно вел себя председатель конкурсной комиссии Анатолий Николаевич Битюгин: он словно оказывал иностранцам большую честь, позволяя им купить за дикие миллионы долларов полуостановленный краснотрубинский комбинат. Битюгин для разминки пособачился с Максимом Колотовым: он намекнул ему, что присутствие прессы нежелательно. Максим, нагло уставившись сквозь очки на галстук функционера, в ответ буркнул, что Битюгин пытается нарушить закон о печати.

Когда вскрыли конверты с бизнес-планами, оказалось, что «Тимманз индастриэл компани» предложила на сорок миллионов долларов меньше «Юматы». Макс Шнайдер повеселел. После этого конкурсная комиссия единогласно проголосовала за предоставление судьбы комплекса в полное распоряжение «Тимманз индастриэл компани». Макс Шнайдер оторопел. Он не поверил своим ушам – такого катастрофического провала в его практике еще не случалось. И ему никто ничего не собирался объяснять!

– Как же так? – обратился Шнайдер к Максиму Колотову. – Вашей стране лишние сорок миллионов долларов?

– Очевидно, соперники подготовились лучше вас, – сочувственно произнес Максим. – И предлагая меньшую сумму государству, предложили большее, чем вы, вознаграждение его преданным служителям.

– Идиотизм, – пробурчал себе под нос Шнайдер. «Юмата хром корпорейшн», конечно же, оплатит его издержки, но время пребывания в России, вся эта суета, полеты на дурацком «Ане» провалились в черную дыру. Непродуктивность телодвижений всегда чрезвычайно раздражала Шнайдера. А какой удар нанесен по его репутации, по его славе «знатока России»!

– Не хотите прокатиться в Москву на автомобиле? – предложил Максим. – С самолетами, насколько я помню, у вас напряженные взаимоотношения.

– Не с самолетами вообще, а с определенными видами самолетов, – сердито уточнил Шнайдер. Не в привычке бизнесмена было тратить на дорогу сутки, когда можно было уложиться в полтора-два часа, но сейчас он подумал, что спешить некуда. Москва, потом отчет в Токио – встреча с японцами будет не особо приятной. Ему заранее были противны их тщательно скрываемое недовольство и легкое сочувствие к неудаче немецкого бизнесмена. К чему же торопиться?

– Возьмем мангал, кастрюлю с маринованным мясом, по дороге в каком-нибудь живописном местечке – представьте себе осенний лес – сделаем шашлык… – уговаривал Максим, видимо забыв про вегетарианские замашки Шнайдера.

«И верно, – мысленно вторил ему Шнайдер. – А что? Время есть…»

– Хорошо, если я экономлю на авиабилете, то тогда я оплачу половину стоимости бензина.

– Бросьте, – махнул рукой Максим. Немецкая расчетливость столкнулась с русским гостеприимством. – Считайте, я пытаюсь хоть как-то компенсировать моральный ущерб, причиненный нашим государством.

– Эх, елки-палки, – вздохнул Шнайдер. – Ну и ладно. Возможно, американцы сделают из Краснотрубинска конфетку. Понастроят небоскребов, проведут дороги.

Сара Кронфорд гордо прошагала мимо, задев Шнайдера полой пиджака.

«А она, наверное, полетит самолетом. Ей надо спешить в Америку, сообщить боссам о своем триумфе. Интересно, пользуется ли она в „Ане“ полиэтиленовым пакетом?».

Яна преследовала Катю, настырно требуя погладить ей брюки.

– Сколько можно тебя уговаривать, давай поторапливайся, я опаздываю!

– Сейчас я все брошу и буду заниматься исключительно тобой! – огрызнулась Катерина. К Олегу Кирилловичу сегодня вечером должен был прийти гость, и Катя готовила праздничный ужин. Она терла сыр, чистила гранат, рубила грецкие орехи, поджаривала мясо – то есть у нее совершенно не было времени гладить Янины брюки. – Погладь сама!

– И за что тебе только деньги платят, – возмутилась Яна и пошла за утюгом.

Зазвонил телефон, и когда Катя подняла трубку, мужской голос на чистом английском языке потребовал Олега Кирилловича.

– Его нет, he is absent now, – автоматически ответила Катя и сама себе удивилась. Очевидно, за месяцы постоянной тренировки стандартные диалоги врезались в ее память, и язык работал механически, не требуя участия мозгов.

– Это его секретарь? Я могу оставить сообщение?

– Нет, я домработница.

– Ну дела, – прошипела откуда-то сбоку Яна, – завели прислугу! Вместо того чтобы скромно дымить утюгом, она висит на телефоне и болтает на английском. Дурдом.

Выразив свое удивление, что домработница так уверенно владеет иностранным, мужчина собрался было положить трубку, как в дверях появился Олег Кириллович.

– Wait a minute, минуточку! – закричала Катя. – Не is coming! Олег Кириллович, это вас!

Олег Кириллович щелкнул полиглотку по носу и сказал, что возьмет наверху.

– Катюша, – жалобно застонала из кухни Яна, – да погладь же ты эти чертовы брюки, я совсем разучилась.

– Тебе просто лень. Ну хорошо, – наконец-то смилостивилась Катерина. – Но ты пока три сыр.

Яна взяла в руки кусок сыра и начала ожесточенно стачивать его теркой, поминутно останавливаясь, чтобы нырнуть в вазу с очищенными грецкими орехами.

Когда Олег Кириллович спустился вниз, на кухне он застал идиллическую картину. Катя виртуозно орудовала утюгом, а его дочь, глухо ругаясь, обдирала маникюр.

– Катерина, ты так шустро говоришь по-английски? Я не ожидал, – сказал Олег Кириллович.

– Только, пожалуйста, не ставь мне ее в пример, – предупредила Яна. – Все. Дурацкий сыр готов. А мои брюки?

– Я как раз собирался поставить Катерину тебе в пример, моя дорогая дочурка. Тебя абсолютно не волнуют иностранные языки, а также и вся остальная учеба.

– Брюки готовы! – сказала Катя, убирая утюг. – О, но ты сожрала половину орехов, Яна!

– Надо же, трагедия. Когда я достигну Катькиного возраста – Боже, какая глубокая старость! – я, вполне возможно, возьмусь за ум. А пока я развлекаюсь. Спасибо за брюки.

– Мартышка! – обозвал ее вдогонку Олег Кириллович. – Катя, подготовка к нашему мероприятию в полном разгаре?

– Угу. Ой, мясо! – Катя бросилась к сковороде.

– Давай я тебе помогу!

– Вы?!

– Это невозможно?

– Не представляю, чтобы вы возились на кухне с антрекотами, – честно призналась Катя.

– Было дело, я и блины пек.

– Блины! О! Представляю: такой стильный, в такой модерновой рубашке, и колдуете над сковородкой с тестом.

– Нет, тогда я был скромным, трудолюбивым мальчиком. Скажи, тот мужчина, который сейчас звонил, попросил мне что-то передать, прежде чем я вошел в квартиру?

– Не успел. Он только удивился, что у вас прислуга, то есть я, изъясняется на английском.

– Да, нам достался уникальный экземпляр. Тебе уже надо думать о другой работе – ты слишком хороша для того, чтобы мыть полы и гладить брюки. Может, пригласить тебя в нашу корпорацию? Моя секретарша, предательница, родила младенца и собирается вскармливать его грудью до пятилетнего возраста. Ты, случайно, не знаешь еще и немецкий? Мы активно сотрудничаем с Германией, и большинство корреспонденции идет на этом языке.

Катя затаилась. О том, чтобы стать секретаршей Олега Кирилловича, она не могла и мечтать. Она выучит немецкий за месяц, нет, за три недели. Она будет спать на магнитофоне и учить по двести слов в день!

– Моя секретарша, ну, называлась она, конечно, референтом-переводчиком, получала семьсот долларов в месяц. В десять раз больше, чем твое жалованье. Но ей тридцать четыре года, она закончила иняз с красным дипломом и свободно изъясняется на четырех языках. Временами ей приходилось до двух часов ночи присутствовать на переговорах в качестве переводчика, а потом к семи утра печатать учредительные документы. Но зато она объехала со мной полмира и в качестве подарка от фирмы получила к прошлому дню рождения иномарку. Ее решение родить ребенка подкосило меня. Второго такого помощника я, наверное, уже не найду. И буду ждать, когда ее младенцу можно будет нанять няньку и вернуть мамашу на рабочее место. А ты, Катюша, учи немецкий.

«Я буду стараться! – мысленно воскликнула Катя. – И к тому времени, когда младенца можно будет доверить няньке, вы уже и не вспомните о своей старой секретарше. Семьсот долларов в месяц будут моими! И поездки за границу, и новая иномарка!».

На кухне снова появилась Яна. Лицо у нее было трагическое. В руке она держала пуговицу.

– Кэт! Пуговица отлетела. Пришей мне, я опаздываю!

– Почему ты такая несамостоятельная? – возмутился Олег Кириллович. – Сама пришей, не приставай к ребенку.

– Ну-ну, защитник. Влюбился, что ли? Катрин, давай шевелись, почему тебя обо всем надо умолять на коленях?

– Давай, – сказала Катя, забирая пуговицу. – Идем. Как же ты мне надоела со своими проблемами!

А в голове у нее звучало «влюбился?». Какое сладкое слово!

Английский учебник был отложен в сторону, и Катя с энергией и яростью набросилась на немецкий самоучитель.

Ночью ей теперь снились немецкие слова. Двести слов в день оказались непосильной задачей, но Катя торопилась освоить хотя бы минимум, прежде чем Олег Кириллович забудет о своем предложении взять ее секретаршей. Грамматика не представляла труда – она была упорядочена, рациональна и четка, как типичные черты немецкого характера.

В один из вечеров, когда, проделав ежесуточный трудовой марафон, уставшая Катя подползла к финишу, имея в активе пропылесосенные ковры, продезинфицированный унитаз, натертый кафель в трех ванных, пожарские котлеты и яблочный мусс, появилась расстроенная и взволнованная Оксана. Она прошла на кухню, достала из холодильника банку сока, открыла ее дрожащими руками и, не успев поднести ко рту, выронила. Оранжевая жидкость разлилась по чисто вымытому мраморному линолеуму.

Катя сдержанно вздохнула.

– О, извини. – Оксана завороженным взглядом уставилась на огромную яркую кляксу. – Я вытру.

– Не беспокойся, я уберу, – возразила Катя. – Да что с тобой, что случилось?

– Помнишь, я говорила тебе, что мне так просто не сойдет с рук мое увлечение Мирославским?

– Да?

– Вот это и произошло. Какой-то гнусный тип шантажирует меня. Я встретилась с ним сегодня утром. У него фотографии. Снимал через окно из противоположного дома, но качество такое, что видны малейшие детали.

– Какой кошмар!

– Почему, почему именно я? Почему он не снимал какую-нибудь другую пару?

Оксана начала плакать.

– И что он требует?

– Три тысячи долларов. У меня нет такой суммы.

– А если сказать… ну, Денису Мирославскому. Ты встречалась с ним?

– Н-нет… Но как же я теперь буду у него просить денег, когда он бросил меня? О, как хочется снова его увидеть! Слушай, я, наверное, позвоню ему – ведь это и его касается? Да? И это будет хорошим предлогом встретиться.

В прихожей хлопнула дверь.

– Скажу Олегу, что весь день провела дома. Поддержи меня, если что, Катя, – быстро прошептала Оксана, вытирая осторожно слезы.

– А вот и мы, – объявил Олег Кириллович, появляясь на пороге. – Мы были в ресторане.

– Традиционная встреча двух любящих сердец, – подтвердила из-за его спины Яна, – ели осетрину, запеченную с грибами. А вы чем тут занимаетесь? Перекрашиваете линолеум в оранжевый цвет?

Ноябрьским морозным утром сотрудник управления уголовного розыска Андрей Пряжников, молодой двадцатидевятилетний человек, совершенно холостой, очень привлекательный, спортивного телосложения ван-даммовского типа, но выше киноактера на десять сантиметров, спешил к месту происшествия.

Дело было таким же неприятным, как и ледяной ветер, проникающий под кожаную куртку Андрея. В тридцати километрах от города был найден труп заместителя министра Д.С. Мирославского. Значит, расследование, как всегда в таких случаях, будет сумбурным, с ежедневными вызовами к начальству и истеричными комментариями прессы.

Непрогревшаяся «шестерка» барахлила, дергалась, из печки шел дым, окна обледеневали. Андрей уже три раза останавливал машину и выпрыгивал наружу – выполнить за «дворников» работу, с которой они не справлялись. Когда он прибыл к месту события, его скромная «шестерка» пристроилась рядом с седьмой моделью «БМВ» начальства. «Этой красотке прогреваться не надо, – с печальной завистью подумал Андрей, обходя роскошный автомобиль, – автоматика».

– И куда он поехал по гололеду один, без водителя, без охраны? – тихо сказал Андрею, подозвав его жестом, полковник Скворцов. – Что, будем делать заявление для вездесущей прессы, – полковник недоброжелательно зыркнул в сторону нескольких журналистов, околачивавшихся поблизости, – или обойдутся? Смотри, Андрей, у Дениса Сергеича, как я знаю, дачный домик в той стороне? Да… Очевидно, ехал домой, гололед, машину занесло, утащило в кювет. На горе, тут оказалась пара судьбоносных деревьев. От удара Мирославский потерял сознание, а когда пришел в себя, машина уже горела. Ему удалось выбраться через разбитое стекло и отползти в сторону, но от полученных ожогов снова потерял сознание. И будь дело летом, он, скорее всего, был бы кем-нибудь подобран, но сейчас не дождался, замерз. Вася, я правильно истолковал твое медицинское заключение?

– Угу, – кивнул Вася, продолжая копошиться над обезображенным огнем и морозом телом. – Да просто все проезжали мимо не останавливаясь. Или, как назло, трасса обезлюдела.

– Да, всегда так бывает: то караван паломников, то шиш дождешься. – Полковник Скворцов осторожно отодвинул от себя служебную овчарку, которая прилипла к его ноге и пыталась нежно лизнуть руку.

Через некоторое время журналисты были вежливо отправлены восвояси, парочка официальных лиц села в теплые джипы и «мерсы» и укатила на работу, скорбя о погибшем коллеге.

– Ну, ребята, когда эти кретины наконец-то дали нам возможность насладиться обществом друг друга, прошу высказываться, – предложил полковник Скворцов. – Андрюша, что ты обнаружил в этой груде паленого железа? Толя, может быть, ты все-таки уберешь от меня свою собаку?

– Левый ботинок Мирославского измазан тосолом – не думаю, что он вышел из дому в нечищеной обуви. Такую кляксу он мог получить, только сидя на правом сиденье – там подтекает. Значит, машину вел кто-то другой.

– За это я тебя и люблю.

– Эдуард Семеныч! В ноутбуке Мирославского на вчерашний день было записано: «Обязательно встретиться с О. Берг». Зубков позвонил из офиса, он там сейчас. Помощник говорит, что около трех часов Мирославский взял свой «Опель», отпустил охрану и водителя и сказал, что у него личная встреча. Помощник намекнул ему, что неплохо бы в такой гололед иметь за рулем профессионального водителя, Мирославский ответил, что машину поведет не он.

– Спасибо, Андрей, выясни, кто такой О. Берг, и узнай, что он делал вчера после обеда.

– Кто такая О. Берг, – уточнил Андрей. – Это должна быть женщина.

– Ты что, уловил ее запах в этой груде металлолома?

– Женские фамилии иностранного происхождения не склоняются. Если бы это был мужчина, то было бы записано так: «встретиться с О. Бергом».

– Гениально. Я дожил до пятидесяти лет и впервые об этом слышу. А может быть, там и было написано: «с О. Бергом»? Перезвони Зубкову, уточни.

Андрей сходил к машине. И вернулся.

– Ну что? – обернулся к нему полковник Скворцов. – Как? Ну, будем надеяться, что Мирославский более пристально следил за грамматическими явлениями русского языка, чем я. Действуй, Андрюша.

Почти десять часов потратил Андрей, чтобы выяснить, какие отношения связывали Мирославского с таинственной О. Берг. Ему стоило неимоверных усилий взломать бетонную стену законспирированности, которой огородили герои-любовники свои отношения. Но недаром Андрею прочили генеральские погоны – в делах он отличался бульдожьей хваткой. Если продолжать аналогию с собачьими качествами, следователь был добр с женщинами и детьми, как сенбернар, и предан друзьям, как словацкая овчарка. Но в процессе расследований мягкие черты его натуры отступали на задний план и проявлялись амбициозность, честолюбие, энергичность и смелость. Он был холост, занятия айкидо занимали только полтора часа в сутки, ел почти на ходу – поэтому его энергия полностью тратилась на любимую работу.

В пять часов вечера Андрей оказался перед дверью, где, по его данным, должна была скрываться Оксана Берг, любовница Дениса Мирославского.

На пороге возникло пушистое, синеглазое создание с точеным носиком на бледном, измученном лице и пухлыми губами, которые беззвучно шевелились. Это была Катя. Она взяла непомерные темпы, стремясь занять место референта-переводчика, выучила за неделю шестьсот тридцать слов, потеряла три килограмма веса и едва не погибла от нервного истощения.

Андрей представился.

– Оксана Дмитриевна сейчас придет, das Buch, des Buch, den Buch, das Buch, проходите, die Stadt, der Stadt, der Stadt, die Stadt…

Андрей вошел в квартиру. Если многие женщины становятся чьими-то любовницами из-за материальной необеспеченности, то Оксана Берг играла эту роль, очевидно, не из-за денег, подумал Андрей, разглядывая сине-изумрудный ковер, в который он провалился почти по пояс.

– Вам нужна именно Оксана, – уточнила Катя, – или я могу вам предложить и главу семейства Олега Кирилловича? Das, des, den, das…

– Давай веди его сюда. Studierst du Deutsch? Учишь немецкий?

– Oh, Ja. Sie sprechen koennen! Вы говорите?

– Nicht sehr gut, aber ich habe der Sprache funf Jahre studiert! И несколько слов могу связать…

Пятнадцать минут Андрей потратил на его превосходительство Олега Кирилловича Берга. Глава семейства производил приятное впечатление. Изучив документы следователя, он спокойно отрапортовал, где находился вчера после обеда (традиционный ужин с единственной дочерью в ресторане «Анна»). О трагической смерти Мирославского он слышал по радио. Конечно, его слегка удивило, каким образом могут быть связаны имена известного политика и Оксаны, его жены (они знакомы только визуально, встречались на великосветских раутах), кроме того, она вчера весь день провела дома. Оксана часто практикует подобное затворничество, понимаете, жизнь жены бизнесмена нелегка – отсутствие бытовых и материальных проблем поощряет самокопание со всеми вытекающими последствиями и…

– Я думаю, лучше поговорить прямо с вашей женой, – ухитрился проникнуть Андрей в плотную сеть придаточных предложений, ловко сплетенную Олегом Кирилловичем.

– Да. Извините, – улыбнулся смущенно Олег. – Что-то я разволновался. Такие гости, как вы, посещают нас не часто. Отсюда и усиленное словоотделение. Позвольте, я вас провожу. Наверное, она уже пришла.

В прихожей лязгнула дверь, и громкий, взволнованный голос крикнул:

– Катя, Катя!

Оксана, бледная, растерянная, сжимала в руке смятую газету и подпирала спиной входную дверь. На ее призывный вопль из комнат поползли домочадцы, прислуга и неизвестный молодой парень. Обнаружив, какое последствие имело ее скромное желание увидеть Катерину, Оксана осеклась. Она не предполагала, что квартира внезапно окажется столь густо населена.

Андрей взглянул на Олега Кирилловича. В газете (был виден заголовок), которую Оксана судорожно сжимала в руке, было напечатано сообщение о смерти Мирославского – похвальная оперативность! Олег Кириллович буравил глазами испуганное лицо жены и пытался поджечь взглядом мятую газету. Его теория о том, что Мирославский и Оксана были едва знакомы, рушилась на глазах. Если только женщина не заявит, что ее бурное появление на сцене и желание немедленно увидеть домработницу объясняется тем, что в газете напечатаны последние тенденции мировой моды на декабрь и это надо обсудить как можно скорее.

– Что случилось, Оксана? – строго спросил Олег Кириллович. – Зачем так шумно вламываться в квартиру и звать Катерину?

Из респектабельной, хотя и взволнованной дамы Оксана Берг молниеносно превратилась в напуганную школьницу.

– С тобой хочет поговорить сотрудник уголовного розыска.

Еще секунда, и Оксана стекла бы на пол, как капля газировки по запотевшему боку жестяной баночки, и растворилась в сине-изумрудном ковре. Но на помощь устремилась верная Катерина и стала сдирать с хозяйки норковую шубу, подпирая Оксану хрупким, измотанным борьбой с немецким языком и грязными кастрюлями телом.

«Истеричка? – подумал Андрей, направляясь в комнату, где синеглазая малышка уже приготовила для него кофе. – Все будет или предельно просто, или до невозможности трудно».

Обычно Андрей предпочитал молчать, но когда он говорил, речь его лилась вольным потоком. Оксана села напротив него в кресло, дрожа, отводя взгляд, жалкая и несчастная. Андрей начал свой трагический рассказ. Если эта женщина, любовница Мирославского, была за рулем его машины и после произошедшей аварии бросила его одного… Андрей не обвинял, он бесстрастно восстанавливал картину происшествия, опираясь на факты медэкспертизы. Мирославский не умер мгновенно, его смерть была мучительна. Очнуться в пылающем автомобиле, выползти сквозь разбитое лобовое стекло – всплески огня, хруст белых стеклянных кубиков, раскаленное железо прилипает и обдирает кожу. Потом он полз по ледяной земле, обожженный, автомобили пролетали мимо, растворяясь в ранних сумерках, или их вовсе не было на этом ответвлении шоссе. Потом он снова потерял сознание…

Оксана уже рыдала.

– Прекратите, пожалуйста, издеваться надо мной! – крикнула она, размазывая по щекам слезы, смешанные с пудрой и тушью. – Нет, уходите сейчас же! Я не виновата в его смерти!

Она обхватила себя руками, согнулась, словно у нее заболел живот, и уткнулась в спинку кресла. Плечи вздрагивали.

– Я весь день провела дома, спросите у Кати! Спросите!

Андрей поднялся с дивана. Катя. Преданная служанка наверняка проинструктирована, как надо отвечать. Но Андрей был не прочь еще раз взглянуть на милое личико зацикленного на немецком языке ребенка.

– Да, Оксана весь день была дома, – подтвердила Катерина, отводя свой синий взгляд в сторону, – она часто так проводит дни – в одиночестве. И печали. Можно я пойду?

На случай, если частичная амнезия прекратит мучить симпатичную девочку, Андрей оставил домработнице свою визитную карточку.

Катя тщательно разгладила принесенную Оксаной газету и нашла сообщение о трагической смерти Дениса Сергеевича Мирославского. Мятая бумага искажала фотографию, лицо Мирославского будто бы страдальчески искривилось. «Нет, Оксана не могла причинить ему вреда! Она ведь так любила его. Но зачем же она заставила меня врать?».

Мысль о том, что сейчас она нагло обманула следователя, мучила ее. Ей иногда приходилось врать, в основном по несущественным поводам, и она старалась делать это как можно реже. А сегодня ее вынудили солгать капитально.

Катя забилась в угол с диктофоном и бубнила, бубнила немецкие слова. Желание поскорее выучить язык стало ее obsession[1]1
  Навязчивая мысль (англ.).


[Закрыть]. Она придумала новый трюк: записать на диктофон слова с переводом, включить круговую перемотку и безостановочно гонять одну и ту же кассету в течение дня. Тогда немецкие выражения гранитным монолитом лягут в ее память, неподвластные времени, защищенные от забвения. Скорее бы стало ясно, что Оксана ни в чем не виновата.

Но бедная Ксюша испила в этот вечер свою чашу еще не до дна. Едва следователь оставил пределы квартиры, Олег завладел рукой Оксаны и волоком потащил жену в комнату, оставив на ковре двухметровую траншею. Катя была выкинута из зала, как приблудный котенок, и, забравшись на второй этаж, она с убитым выражением лица прислушивалась к звукам. Давно супруги Берг не демонстрировали такого накала страстей в своих супружеских отношениях.

На следующее утро Оксана не встала, чтобы проводить мужа на работу. Хмурый и невеселый Олег Кириллович сердито гремел на кухне предметами обихода и спрашивал в пространство, какой идиот замуровал сахарницу в холодильнике. Испуганной креветкой прошмыгнула Катерина и приготовила ему кофе, поджарила тост. Олег Кириллович разделался с завтраком за двенадцать секунд, не взглянул на Катю и покинул родные пенаты. Он не знал, что через пару часов ему придется срочно вернуться.

Заспанная Яна выползла из своей комнаты в девять утра, что было для нее проявлением немыслимого героизма. В субботу и воскресенье, а также в дни, когда она отлынивала от школы, Яна могла прогревать свою девичью постель до часу дня.

Катерина уже была вся в трудах и заботах. Ей пришла мысль угостить Оксану чем-нибудь необычным, чтобы поднять ей настроение. Как будто вкусная пища могла восстановить ее душевное равновесие! В холодильнике притаился солидный кусок замороженной осетрины, была найдена банка грибов.

– Пламенный привет труженикам полей. Уже пашешь? – Полуголая Яна приползла на кухню.

– Приготовлю сегодня на обед осетрину, запеченную с грибами. Как в ресторане, – ответила Катя. Она старалась не смотреть на Яну – та накинула мужскую рубашку, толстые ноги были видны до кружевных плавок, и голая грудь беззастенчиво светилась между второй и третьей незастегнутыми пуговицами. Конечно, Яна была у себя дома, но сама Катя ни за что бы не появилась перед чужим человеком в таком виде.

– О, тогда я с нетерпением буду ждать обеда. Давно хочу попробовать что-то экстравагантное. Сложно?

– Не думаю, ведь в предыстории уже есть десять лет кухонной практики. Обжарить куски осетрины, грибы, лук, уложить все вместе с картофелем на сковородку и полить соусом из сметаны. Посыпать тертым сыром, а сверху еще растопленным маслом. И в духовку. Думаю, получится не хуже, чем в вашем любимом ресторане! Тебе понравилось, как там это было приготовлено?

– Кто?

– Ну, рыба.

– Какая?

– Яна, ты еще не проснулась, наверное? Совсем не соображаешь. Я спрашиваю о том, что ты ела в ресторане вместе с Олегом Кирилловичем. Позавчера.

– Да? – удивилась Яна. Она с ногами забралась на угловой диван и теперь стала воровать из открытой консервной банки грибы, которые должны были составить веселую компанию осетрине.

– Ты сама сказала.

– Туман. Ничего не помню. Очевидно, была пьяна.

– Да не была ты пьяна. Не лезь в банку грязной вилкой!

Яна оставила грибы, спрыгнула с дивана, нырнула в холодильник, появилась с добычей: она держала коробку шоколадных конфет. Налив себе чаю и с треском разорвав прозрачную обертку, она стала методично отправлять в рот конфеты. Они были самые разнообразные – в золотой обертке, обсыпанные орехами, с ликером, с розовой помадкой, с марципановым зубчиком, с миндальной крошкой, с мармеладом… На каждую конфету уходило в среднем двадцать секунд.

Катя с завистью посмотрела на Яну, беспечно пожирающую шоколад, но пресекла желание схватить самую большую овальную конфету с рифленой спинкой и затолкать ее в рот. А потом другую – квадратную башенку с вишней, а потом вон ту, с вафельными шариками и фундуком! «Отставить! – скомандовала она себе. – Это ни к чему. Секундное удовольствие, потом три килограмма жира на бедрах. Нет, Катя, нет». И мужественно вернулась к банальной осетрине.

– Катюша, – заныла на семнадцатой конфете Яна, – у тебя нет ста долларов в долг до… ну, на месяц?

– Не смеши, откуда у меня доллары?

– Здрасьте! – встрепенулась Яна и стала загибать пальцы на руке. – Работаешь ты не на заводе, и папулька тебе регулярно платит зарплату. Так? Так. На еду тебе тратиться не надо. Так? Одежду ты не покупаешь, тебе все достается даром. Так? Куда же ты деваешь денежки? Зашиваешь в ковровое покрытие? Займи, не будь жадиной.

– Если ты закончила заполнение моей налоговой декларации, могу с радостью сообщить тебе, что отсылаю деньги родителям.

– О боже! Какая же ты правильная! Какая вся положительная. – Яна слизнула двадцать третью конфету.