Текст книги "Догнать любовь"

– Мама, ты мне не звонила?

– Нет, – удивленно ответила Людмила Михайловна, – а что?

– Нет, все нормально, просто телефон что-то барахлит, – упавшим голосом ответила Ира.

Итак, уже был почти вечер, но ни разу Быстров ей не позвонил.

«А что такого?! – воскликнула про себя Ира. – Дела, мало ли, тренер вызвал. Занят. Институт… Вот как меня сегодня… Да я и сама могу ему позвонить…»

Ира опять достала телефон. Но не позвонила. Она решила еще немного походить по улицам. Казалось, она встретит Быстрова. Он скажет, что никак не может дозвониться до нее. «И все дела…» – подумала Ира.

Сделав пару кругов по центру, она совсем погрустнела. Во-первых, устала, во‐вторых, была совершенно растеряна. «Почему? Что же случилось? Может, я просто с ума сошла? – задавала она сама себе вопросы. – Почему же я решила, что он должен сегодня позвонить?! Да, но он в день звонил по десять раз! А тем более вчера мы…»

Ира дошла до магазина отца. Там было много покупателей, она покрутилась и вышла. «Все, надо идти!» – Ира повернула в сторону дома. В окне первого этажа висела соседка:

– Ирка, кто в субботу к тебе приходил? Парень какой-то?

– Доставка продуктов, – коротко ответила Кузнецова и нырнула в подъезд. Соседка думала над ее ответом: «Ну да, парень с сумками был. Но когда выходил-то, я и не заметила… Наверное, стирала как раз».

Людмила Михайловна лепила вареники. На столе в кухне была все та же скатерть, которую Ира постелила перед приходом Быстрова.

– Знаешь, я еще куплю пару таких. Будем пользоваться. Кухня очень симпатичная стала с ней.

– Угу, – буркнула Ира. Ей хотелось плакать.

– Ужинать будешь? Сейчас вареники будут, – сказал мать.

– Мам, я с утра в институте была. Столько там всего… Я ужасно устала, пойду полежу, а может, и посплю.

– Да, хорошо, я тебе ужин под салфеткой оставлю.

– Спасибо. – Ира готова была заплакать. Ее любили все – родители, однокурсники… И только Быстров ей не позвонил сегодня.

Она закрылась в своей комнате, легла на постель и затихла.

Через два дня начались занятия в институте. Ира Кузнецова приезжала на лекции первой. Она тщательно все конспектировала, задавала вопросы и вообще была самой активной студенткой. Еще она записалась на факультативы и на семинары. Кто-то в учебной части удивился:

– Ты когда все успеешь?

– Успею, – отрезала Ира, – у меня много свободного времени.

И она успевала. Не надо было бы спать, она бы и ночью что-нибудь делала. Только чтобы не думать о Саше Быстрове, который после той их встречи так и не позвонил. Ира не искала встреч с ним, не звонила одноклассникам, чтобы узнать какие-нибудь новости или сплетни. Она не нашла объяснения этому странному молчанию и исчезновению. И не искала. Внешне казалось, что она забыла о нем, вычеркнула его из памяти. И никто не догадывался, что с ней происходит. Только однажды Людмила Михайловна, посмотрев на дочь, сказала:

– Я же говорила – маленькие вы еще. Школу-то только вчера окончили.

– Да, мам, ты была совершенно права, – спокойно ответила Ира.

Часть вторая

Июнь и июль для Новгородцевых промелькнули мгновенно. Дел было много, а потому некогда было отмечать даты на календаре.

Квартира на Черной речке им понравилась – не такая запущенная, чтобы делать глобальный ремонт. Удобная планировка, приличные соседи и вполне себе спокойный район. Елена Владимировна договорилась с риелтором, сопровождающим сделку, что все документы они оформят сейчас же, в этот их приезд.

– Понимаете, за деньги, которые мы потратим на переезды туда-обратно, мы купим часть бытовой техники, – поясняла она.

Алина опять морщилась – ей была неприятна откровенность матери. «Почему нельзя просто сказать: «Нам удобно оформить все сейчас». И точка. Солидно, весомо. Нет, надо обязательно рассказать о своих обстоятельствах». Вообще, Алина невольно отмечала все промахи и неловкости, которые допускала Елена Владимировна. Новгородцева постоянно одергивала мать и делала ей замечания. Особенные придирки вызывала одежда. Елена Владимировна в поездку взяла с собой минимум вещей и одну пару обуви – кроссовки. Хозяйственно-полуспортивный вид никак не шел ей. Казалось, что она приехала на рынок продавать мясо.

– Мама, с твоим типом внешности надо носить особенно элегантную одежду.

– А какой у меня тип? – удивилась мать.

– Такой, деревенский. И эти волосы… Давно надо было стрижку сделать.

– За ней ухаживать надо. А мой график работы и жизни не позволяет такой роскоши. Времени у меня на парикмахерские всегда мало было.

– Неправда это. Тебе кажется, что в этих длинных волосах твоя индивидуальность, – жестко ответила Алина, – так всегда бывает. Человек вобьет себе в голову ерунду и свято верит в нее. А на самом деле…

– На самом деле, дочка, у тебя плохое настроение и ты пытаешься меня обидеть, – спокойно произнесла Елена Владимировна. Алине стыдно не стало, и маму она не пожалела. Только расстроилась, что ее раскусили.

Да, настроение у нее было плохое. Пока мать договаривалась с нотариусом, риелтором и открывала счет в соседнем отделении Сбербанка для совершения сделки, Алина пыталась дозвониться до Саши Быстрова. Ей хотелось с ним поговорить, рассказать о том, что она скучает по Красноярску и даже представить не может, что будет делать в Питере, где нет знакомых. Еще она собиралась ему сказать, что, если он будет на сборах в Питере или рядом, пусть обязательно сообщит – они могут встретиться. Алина раз десять набрала номер мобильного, но ей сообщали, что телефон абонента отключен. На какой-то момент ей пришла в голову шальная мысль, что Быстров летит в Петербург, поэтому телефон молчит. «Я просто дура! – мысленно одернула себя Новгородцева. – С чего я взяла, что он сюда прилетит?» Алина походила по улицам, посидела в сквере, вышла к сфинксам на Невке. Она постаралась свыкнуться с мыслью, что все это – теперь ее окружение, ее жизнь. Теперь, когда у нее плохое настроение, она не в лес сбегать станет, а будет ходить среди этих красивых старых домов или уезжать на море. У нее было странное чувство – они с матерью перебирались туда, где было визуальное многообразие, а пища для ума и души имелась в неограниченном количестве. Она сожалела, что этого не произошло раньше – хотелось стать своей в этом мире. Но детская память не отпускала то, что было видно из окна ее деревенского дома. И, наверное, сама того не подозревая, в Быстрове она видела кусочек той жизни. Она сидела на парапете у зеленого сфинкса, когда зазвонил телефон.

– Это ты?! – ответила она, не посмотрев на номер.

– Ты что так кричишь? – раздался голос матери. – И вообще где ты?

– Недалеко.

– Завтра сделка. Я решила, что мы пробудем тут неделю, или сколько там надо, чтобы получить ключи, и уже тогда полетим за Байкой.

– Да, за Байкой, – вдруг растрогалась Алина, – она думает, что мы ее бросили.

– Дочка, перестань. Я сама переживаю, как она без нас.

– Мама, я сейчас приду. Ты же в отеле?

– Да, я только вернулась.

– Вот. Подожди меня. Мы с тобой пойдем просто гулять. Надо привыкать к этим местам.

Елена Владимировна удивилась – что-то в голосе дочери поменялось. «Она расстроена. Скучает. Она – между небом и землей. Оттуда еще не уехала. Сюда еще не переселилась. Ну, ничего. Теперь все будет, как должно быть», – думала Елена Владимировна и тут же с сожалением воскликнула:

– Зачем мы ее в этот интернат отдали?! Почему все вместе в город не переехали!

Тот вечер запомнился им обеим – перед ними был город, с которым предстояло породниться. А потому необходимо было стать доброжелательными, внимательными и снисходительными. Ибо стать родным и близким можно, только приложив усилие.

Покупка прошла без проблем, получение документов и ключей – тоже. Как только это свершилось, Алина с матерью вылетели в Красноярск. И хотя перелет был долгим, а вся дорога – тяжелой, они сразу же поехали в деревню. Сосед Юра Шелепихин уже лег спать, когда они постучали к нему в окно.

– Юра, извини, мы за Байкой, – проговорила Елена Владимировна. А в ответ из дома донеслись повизгивание и лай, было слышно, как упал стул, раздался топот, потом опять повизгивание.

– Мама, она нас ждала! – Алина чуть не плакала. – Мам, а может, мы не должны уезжать… Мы же так будем скучать.

Елена Владимировна обернулась:

– Нет, мы уедем. Так надо. Давно надо было это сделать. Мы уезжаем. А Байка поедет с нами.

Через месяц, собрав все собачьи справки и документы, они втроем вылетели в Петербург. Это дорога была еще тяжелей. Но собака вела себя прекрасно, словно понимала, что от ее поведения зависит ее судьба, ведь недовольные придирчивые люди могут запретить ей лететь самолетом или не пустить в поезд. Байка словно осознала серьезность ситуации, а потому забыла про лай и не капризничала в еде. В Петербург она прибыла похудевшей, но целой и невредимой. Как только они ступили на невскую землю, Алина сказал матери:

– Мама, погоди! Собака заслужила угощение!

Елена Владимировна согласилась, и тут же была куплена и отдана Байке самая большая и аппетитная сосиска в тесте. Собака благодарно заглотила лакомство и прижалась к ногам Алины.

– Добро пожаловать домой! – сказал та, потрепав псину по голове.

Новоселье они справляли на чемоданах. Ремонт делали постепенно. В одной комнате жили, другую ремонтировали. Елена Владимировна прикинула, сколько осталось денег, мысленно поблагодарила покойного мужа за экономность и предусмотрительность – после покупки квартиры у них оставались деньги на жизнь. Ну, при условии, что они будут жить скромно. К тому же Елена Владимировна переводом устроилась в ближайший детский сад.

– Вот, буду педагогом в старшей группе. Платят немного, но все же это заработок.

Алина пожала плечами. Ей показалось странным, что мать довольствуется любой работой, а не идет устраиваться в школу, в лицей, в какое-нибудь серьезное или известное учебное заведение. Нет, похоже, она выглянула в окно, увидела здание районного детского сада и решила далеко не ходить. «А как же мечта? Работа, которая нравится?» – подумала Алина. Вслух же она сказала:

– Мама, знаешь, в нашем интернате меня однажды назвали дочерью Корейки?

– Корейки? – переспросила Елена Владимировна.

– Ну, тот, который миллионер. Ильф и Петров.

– Ах, забавно! Но почему?

– Потому что мы квартиру в Петербурге покупаем. И все знают теперь, что сколько стоит. Откуда у нас деньги?

– Отец хорошо зарабатывал. Мы почти ничего не тратили. Понимаешь, в деревне не на что тратить. В отпуск мы ездили раз или два. Мебель у нас была старая. Я не любила наряжаться – в деревне нравы простые.

– А я училась в интернате на всем готовом.

– Неправда. Тебе мы ни в чем не отказывали. У тебя были самые дорогие беговые лыжи, которые можно было достать в Красноярске. А у нас лыжный край, где знают толк в этих вещах.

– Все равно. Эта квартира стоит миллионы.

– «Волга» тоже стоит миллионы. А конкретно – два с половиной. Прибавь к этому папины накопления. Он откладывал в валюте. А сейчас курс какой? Знаешь, не переживай. И не обращай внимания на идиотов. Мы не воровали. Твой отец был известен на всю область. И никто плохого о нем не сказал. Ни при жизни, ни после смерти. И потом, мы не шикуем. У нас второй этаж старого дома. Маленькие две комнаты. Спасибо бывшим владельцам, они аккуратными были. Поэтому мы – не Корейко, мы – Новгородцевы.

– Да, и все равно… Я даже не знала, что у нас такие деньги были.

– Мы тебя в чем-то обижали? Игрушек не было? Карманных денег? Одежды хорошей?

– Да нет, мама. Все было хорошо. Только, живя в деревне, в старом доме, который топили дровами и углем, я и подумать не могла, что у нас есть миллионы.

– Их собирали для такого вот случая. Чтобы ты выросла и смогла жить в красивом городе. Знаешь, совсем не поздно переехать, если тебе вот-вот будет двадцать лет.

– Мама, мне уже девятнадцать.

– Двадцать уже не за горами, – улыбнулась Елена Владимировна и добавила: – Подойди, я тебя поцелую. Мы с папой очень тебя любили. И никого дороже у меня нет.

Алине стало совестно. Сколько раз в мыслях она упрекала родителей. Причем маму больше, чем папу. Отец в ее глазах был энергичным, успешным. Он всегда улыбался и вечно был в движении. И с ней, с Алиной, он быстро находил общий язык – любые темы можно было обсудить с ним. Елена Владимировна была в первую очередь школьной учительницей. Алине она казалась слишком правильной. Не строгой, но нотки менторства мешали дочери быть с матерью до конца откровенной. Всегда думалось, что мать тиха и без амбиций, что она – за спиной яркого и успешного мужа. Тот самый тыл, который никогда не сможет быть передовой. Но сейчас, когда Елена Владимировна практически самостоятельно осуществила этот переезд, Алина вдруг поняла, что мать – сильная женщина. И что ее стремление быть за спиной мужа – это не робость, а сознательное желание дать свободу любимому человеку и обеспечить ему душевный покой.

Елена Владимировна занималась ремонтом, Алина в это время сдавала вступительные экзамены. Собственно, она знала, что поступит – ее спортивные достижения позволяли рассчитывать на место в институте, к тому же по тем дисциплинам, которые предстояло сдавать, она занималась усиленно. Исправно посещая предэкзаменационные консультации, она присматривалась к будущим однокурсникам. «Девицы, надо сказать, все спортивные. Мышц много, вкуса – ноль!» – презрительно хмыкала Алина про себя. Ребят было меньше, но и те подверглись критике. С ней попытались познакомиться, но Новгородцева подчеркнуто сохраняла дистанцию. Впрочем, один из парней был особенно настойчив. Он всегда оказывался рядом с Алиной, на консультации рядом садиться не решался, но устраивался вполоборота неподалеку. Иногда задавал вопросы, которые были обращены не к преподавателю, а к Новгородцевой. Алина иногда отвечала, иногда не обращала внимания. Парень не отставал. Накануне первого экзамена он подошел к Алине с предложил:

– Пойдем по Невскому пошляемся?

– В смысле? – высокомерно спросила Новгородцева.

– А какой смысл может быть? – не растерялся парень. – Погуляем, город посмотрим.

– А что его смотреть?

– Ты что, питерская? – удивился парень.

Алина хотела было сказать, что она из Красноярска, из маленькой деревни, но вдруг осеклась.

– Да, я местная, – с каким-то озарением воскликнула Алина, – что мне Невский смотреть! Я нагляделась на него.

– Тогда – да, – отступился парень. – Я думал, ты приезжая.

– А что ты еще думал? – прищурилась Алина.

– Что ты бегаешь хорошо.

– На мне написано?

– Ага. Ноги. – Парень простодушно посмотрел на Алину. – Ноги у тебя такие, как у лыжниц. Наработанные. Устойчивые такие.

Новгородцева покраснела. Она ждала, что парень вот-вот скажет, что ноги у нее кривые. Но он промолчал. «Село. Просто село какое-то. Не знает, что можно говорить, а что – нельзя. Урод комнатный!» – рассвирепела Алина. Она почувствовала, что у нее горят уши.

– Слушай, давай так – ты отстанешь от меня. Не будешь мелькать перед моими глазами. Нигде. Ни на улице, ни в аудитории. Договорились?

– Ты что, обиделась?! Я же ничего не сказал. Только про ноги. Вот, у меня ноги тоже кривые. Только в джинсах этого не видно. А как костюм надеваю, так ужас какой-то, – решил «исправить» ситуацию парень.

Новгородцева даже задохнулась от злости:

– Я тебе все сказала. Вали от меня. Чтобы я тебя не видела. – Она повернулась и быстро зашагала к автобусной остановке.

Успокоилась тогда, когда уже подошла к дому. Она не сразу вошла в подъезд, сначала присела на скамеечку в углу двора. Алина смотрела, как играют дети в песочнице, как рабочие красят заборчик палисадника, как выгуливают лохматую псину. «А ведь это теперь мой дом. Навсегда», – думала Новгородцева. В ее душе вдруг исчезла тоска по детским местам и появилась радость обретения. Она именно сейчас поняла, что в ее жизни появилось нечто, что придаст ей уверенности. «Что ж, я теперь – питерская!» – самодовольно подумала Алина. Она достала мобильник и набрала номер Быстрова:

– Саш, у меня завтра первый экзамен. Еще чего. Это на соревнованиях я волнуюсь. А здесь – нет. Оно не стоит того. А как у тебя дела? О, здорово. Из наших кого-нибудь видел? Нет? Никого? Ах да, все ж готовятся, как полоумные. Ладно, пока. Позвоню… И ты звони…

Алина спрятала телефон в сумку. Она намеренно не спросила про Ежову. Она вообще делала вид, что никакой Марины не существует и Быстров не «дружит» с ней с седьмого класса. Она звонила Быстрову так, словно они были одни на свете. Новгородцева умела сделать вид, будто весь мир ее не касается. Впрочем, чувство ревности Алину настигало совершенно внезапно и безотносительно Марины Ежовой. Она ревновала к Ире Кузнецовой. Почему и откуда это чувство взялось – никто не знал. Сама Новгородцева – тоже. Но оно было и иногда мешало жить.

Алина Новгородцева стала студенткой Государственного университета физической культуры имени П.Ф. Лесгафта. Она собиралась изучать то, что отчасти уже постигла на практике – теорию и методики лыжных видов спорта. Обнаружив свое имя в списках, она позвонила не матери, а Быстрову.

– Саш, я прошла.

– Кто б сомневался. – Голос Быстрова был мрачным.

– Ну, мало ли? Всякое могло быть. Хоть я и на хорошем счету среди юниоров, но университет – это совсем другое дело.

– Между прочим, раньше это был обычный институт. С чего это он теперь университет, – зачем-то съязвил Быстров.

Алина замолчала, а потом спросила:

– Ты чего это такой? Все ок?

– А что может быть не ок? – прозвучало в ответ.

– Ладно, пока. – Алина прекратила разговор.

Такие иногда диалоги случались между ними – Быстров что-то бурчал, но Алина не отвечала резкостью, старалась не оборвать ниточку общения. Сейчас она обиделась – все же можно было поздравить ее с поступлением. «Черт с тобой! Через неделю мне уезжать. Месяц тренировок, новые места, впечатления. В конце концов и отдохнуть надо. Год был тяжелым!» – успокоила она себя.

Сборы были нервными, поскольку в квартире шел ремонт, те вещи, которые привезли с собой, стояли в коробках, новые, купленные по необходимости, были сложены по углам. Алина психовала, швыряла одежду и бросала книги.

– Возьми себя в руки, – урезонивала ее мать, – с чего ты так нервничаешь? Все же хорошо. Ты – студентка. Ремонт вот-вот закончится, едешь на сборы. Ребята все знакомые, дело твое любимое. Места новые и, говорят, очень красивые. Почему ты такая злая? Что-то случилось?

Алина промолчала. Она не хотела говорить матери, что Саша Быстров уже пару дней не отвечает на ее телефонные звонки. Сама Алина раз пять давала себе слово не звонить ему, но вдруг что-то такое происходило, и она посылала вызов.

– Мама, я просто боюсь что-то забыть, – соврала Алина и пообещала: – Я больше не буду. Извини.

Их самолет улетал из Москвы рано утром. Алина провела ночь в поезде и приехала в Шереметьево раньше всех. В еще не заполненном людьми аэропорту она устроилась в кресле и вдруг обнаружила, что совершенно спокойна. Ей наплевать на Быстрова, который так и не ответил и не перезвонил ей, она не вспоминает школу, которую только что окончила, а вступительные экзамены, казалось, вообще прошли почти незамеченными. Сейчас у Алины было только настоящее и ближайшее будущее. Она с удовольствием окунется в атмосферу соревнований, изматывающих тренировок, небольших, но важных побед над собой и своим телом. И от этого ей станет легко и спокойно. Алина купила в автомате кофе и стала ждать свою команду.

Самолет кружил над красными крышами и квадратами полей. Поля были красивыми – желтыми или бледно-зелеными.

– Рапс выращивают, – пояснила Оля Семенова. Она была из Липецка, родители ее были агрономами.

– Здорово. Почему у нас его не выращивают?

– Выращивают. Но не в таких масштабах.

– Семенова, почему ты не поступала в сельскохозяйственный? Ты же из сухой ветки можешь ананас вырастить!

– Ладно тебе. Может, еще и поступлю. А сейчас пока побегать хочется.

– Вот и мне тоже, – сказала Алина, – азарт, что ли, это? Или уже не представляешь себя без нагрузок? Знаешь, как допинг.

– И это. Спорт – это образ мыслей. Хоть и костерят спортсменов за безголовость.

– А, это в любом деле. Хоть врач, хоть инженер, хоть спортсмен.

– Верно. Но я бы хотела поучиться. Нет, со спортом не буду связываться. Скорее пойду как родители.

– Правильно. Из тебя отличный специалист получится.

– И замуж выйду потом, позже. Ты знаешь, я терпеть не могу эти скороспелые свадьбы.

Семенова попала в точку. Алина рывком повернулась к подруге:

– Вот-вот. Это просто какой-то бред – ранняя семья. На что жить? Как работать? Как учиться?! Это какими мозгами думать надо, если на такое пойти?

– Не мозгами, другим местом, – рассмеялась Семенова.

– Да, именно. Ненавижу таких, – с чувством произнесла Новгородцева.

Семенова покосилась на нее:

– Ты про кого это…

– Есть там одна. Глаза коровьи, сама как буренка. И тихая такая. Словно сено жует.

– И что?

– А то, что парня хорошего зацепила и держит, как клещ. Понимаешь, я так и представляю, как ему хреново!

– Да ладно. Было бы хреново – не имел бы с ней дела. А так…

– Нет, – замотала головой Алина, – не все способны вот так сразу отношения порвать. Есть люди, которые нерешительны, боятся обидеть.

– Ну, такие тоже есть. – Семенова сочла за благо согласиться, поскольку Новгородцева разгорячилась не на шутку.

Тем временем самолет подкатил к «трубе», и пассажиры стали подниматься со своих мест.

– Так, проходим контроль, получаем багаж и стоим на выходе. Мне уже позвонили. Автобус нас ждет, – раздался голос тренера Ульянкина.

– Сразу на базу поедем? – раздались голоса. – Может, в городе задержимся?

– Сразу, – оборвал гомон Ульянкин, – а город успеем посмотреть. Как-никак месяц здесь будем.

Формальности прошли быстро, багаж получили, и наконец все уселись в автобус.

– Знаешь, я в Германии не была ни разу, – сказала Семенова, которая опять была соседкой Алины.

– Я была. Только неделю. В Берлине. Там спортивные школы соревновались. От нашей – я выступала.

– И как? – поинтересовалась Семенова.

– Нормально. Была третьей, но для того периода это было неплохо.

– Да нет же! – отмахнулась Оля. – Я про Берлин. Как город?

– А я знаю?! – удивилась Новгородцева. – Я почти никуда не ходила. Тренировалась, бегала лыжню, ногу еще там потянула. Массаж пришлось делать.

– А, – несколько удивленно протянула Семенова, – я думала, экскурсии, может, были.

– Были, – сказала Алина, – но мне некогда было по экскурсиям ездить. А дома у них красивые. И цветов много.

Оля Семенова уже знала Новгородцеву, но все равно удивилась. Сама она побежала бы на любую экскурсию, хоть пешую, хоть на автобусе. Это так интересно – побывать в другой стране, походить по музеям, да и просто погулять по улицам.

– Знаешь, я уже посмотрела, мы будем жить в небольшой альпийской деревушке. Вернее, это уже не деревня, а городок. Но от него близко и в Инсбрук, и в Мюнхен, а еще можно в Италию. Представляешь, Италия?! Там, правда, рядом тоже небольшие городки, но чуть дальше.

– Я была в Италии, – так же скучно произнесла Алина.

– Да ты что? Где именно?

– Не помню. Трентино вроде… А еще в Милан нас возили. Но там мы были один день. Устали как собаки. Я проспала в автобусе, пока все бегали по городу.

– Новгородцева, ну ты даешь!

– Семенова, ты это уже говорила, – в тон ей произнесла Алина.

Любой другой человек, оказавшийся на месте Семеновой, удивился бы не меньше. Любопытство – в природе людей. И уж тем более к новым местам. Иногда нас завораживают просто карты. Обычные географические, где темно-синим обозначен океан, оранжевым – горы и зеленым – леса. Мы готовы блуждать по схемам городов – по улицам, где вместо домов их номера, а памятники имеют вид занятных букашек. Мы переносимся через границы, иногда на удивление правильно представляя то или иное место. И ничего странного в этом нет. Нам помогают книги, которые мы читали, фильмы, которые мы смотрели, истории, которые нам рассказывали, и даже музыка, которую мы когда-то слушали. Путешественники и туристы, меняющие места жительства и оказавшиеся в странах и городах волей случая, мы приходим в новые места со своими представлениями и готовой «картинкой». Придутся ли по сердцу незнакомые места – не угадать. Но начало всему положено тогда, когда мы снимаем с полки книгу или покупаем билет в кино.

Алина Новгородцева выросла в культурной семье, но книги читать не любила. Кино она не смотрела. Только если про спортсменов. С музыкой дела были и вовсе плохи. Этому всему можно было найти объяснения и оправдания. То, что она училась в интернате и с детства занималась спортом, – одно из них. Да, она неделями не видела родителей и не имела возможности узнать, чем жили они. Что читали, что слушали, что любили. Она редко ходила в театр – только со школой. Но эти походы сопровождались возней и баловством мальчишек, окриками учителей и общей суматохой. На сцену смотреть было некогда и не всегда интересно. Выходные она любила, потому что виделась с родителями. Они, уставшие за неделю, субботу и воскресенье проводили в хозяйственных хлопотах, но и дочери уделяли внимание. Они разговаривали с ней, расспрашивали об уроках. Но Алина чувствовала эту «разорванность отношений» – два дня мало для откровений и задушевности. Самыми яркими воспоминаниями выходных дней были лыжные походы с отцом. Она помнила снежный лес и поле перед ним. Она не забыла и продолжала любить азарт тех минут.

Увы, во взрослую жизнь Алина вошла человеком неподготовленным. Не было в ней того необходимого запаса интеллектуальных эмоций, который позволяет оценить окружающий мир. К окончанию школы Алина побывала во многих городах, но ни об одном она не смогла бы сказать более десяти слов. Даже понятное девичье желание купить что-то такое, что украсит или преобразит, ей было практически недоступно. Алина всегда помнила о родителях – из каждой поездки она, экономя карманные деньги, матери привозила недорогие духи или помаду, отцу – чашку. Этих чашек у Бориса Ивановича скопилась целая коллекция, но он всегда благодарил дочь, ибо любил чай, и ему нравилось пить его из толстостенных больших бокалов. Чтобы сделать приятное дочери, он по выходным долго и громко выбирал себе чашку. «Ну, попробуем сегодня из этой. Ты же ее из Минска привезла? Еще на тех соревнованиях у вас лыжню засыпало!» – говорил он. Алине было приятно все. И то, что отцу пригодилась чашка, и то, что он помнит ее поездки и соревнования.

Чем старше она становилась, тем шире делалась география поездок. К концу школы Европа уже не была чем-то загадочным и далеким. Но на Алину эти новые возможности не произвели никакого впечатления – она выкладывалась на физподготовке, соревновалась так, словно от этого зависела ее жизнь, и старалась много спать. Сон восстанавливал силы. И когда все бродили по улочкам Милана или любовались польскими Татрами, Алена спала, шла в спортзал или изучала книжки по спортивной медицине. Она давно поняла, что травмы неизбежны и бороться с их последствиями ей придется в одиночку…

Вот и сейчас, пока все из окна автобуса рассматривали улицы красивого Мюнхена, Алина вытащила брошюру и стала изучать методику массажей при растяжении стопы.

Семенова покосилась на нее и сказала:

– Слушай, тебе мрачно плевать на все, что там за стеклом. Давай местами поменяемся, я у окна хочу сидеть.

Новгородцева уступила ей свое место.

– Спасибо, – поблагодарила Семенова, – но ты зря так. Приедешь, даже рассказать не сможешь, где была, что видела. И самой тоже надо знать…

Конец фразы Алина не услышала, потому что зацепилась за ее начало. «Приедешь, даже рассказать не сможешь, где была и что видела…» – повторила она про себя и представила, как они встречаются с Быстровым. «Вот о чем я с ним буду разговаривать! Вряд ли кто-то из наших бывал в этих местах», – с удовлетворением подумала Новгородцева. И тут же пожалела, что поменялась местами с Семеновой.

Через полтора часа автобус съехал с автобана на неширокую дорогу, миновал тоннель, над которым возвышалась гора, и остановился на небольшой площади. Первым со своего места поднялся тренер:

– Выходим, не забываем багаж и собираемся вон у того дома.

Все посмотрели в окна автобуса, чтобы разглядеть дом.

– Красота какая! Просто сказка, – восхищенно пропела Семенова. Алина только хмыкнула.

Но когда она вышла и огляделась, сердце ее замерло. То, что она сейчас увидела, поразило даже ее скептическую и чуждую умиления натуру. Вокруг были горы. Они короной возвышались над городом. На одних были ледники, другие зеленели, третьи выглядели сурово в сером каменистом убранстве. Внизу же, там, где сейчас все они стояли, расположился город. От площади расходились лучи улочек, вдоль которых стояли милые, разукрашенные всяк на свой лад дома. Фасады были аккуратными, свежими, словно только сейчас мастера разобрали строительные леса и начисто вымыли тротуары. Дома украшали цветы – красные шапки пеларгоний, фиолетовые петуньи и желтая календула. Вывески витиеватым шрифтом, окошки в кружевных занавесочках… И все это было залито солнцем.

– Ну, все выгрузились? Все свои вещи разобрали? Тогда идемте. – Ульянкин подхватил свой кофр и зашагал через площадь. – Мы живем в пансионе, который называется «Три мавра». Раньше здесь было общежитие для монахов. Рядом монастырь, теперь они себе построили еще одно здание, а тут пансион открыли. Недорогой, но приятный. Напомню, что надо соблюдать порядок, не мусорить, поддерживать чистоту в комнатах, в душевых. А еще не сушить свои вещи на балконах, они здесь не для этого.

– А где же сушить? – спросила Семенова.

– И стирать? – подал голос кто-то другой.

– Обычно в немецких домах, в гостиницах и пансионах тоже, в цокольном этаже располагается комната, где можно постирать, высушить и погладить вещи. Понимаю, после тренировок все мокрое и грязное, но вот сделать все можно там.

Новгородцева раз десять уже слышала все это – не первая ее поездка за границу. Ульянкин повторял для новеньких, таких как Семенова.

В холле отеля их уже ждал управляющий. На английском он поговорил с тренером, тот отвечал запинаясь, но, судя по всему, управляющий его понял.

– Так, нам на второй этаж. На третьем живут спортсмены из Болгарии. А на первом, то есть где мы с вами стоим, – администратор, гостиная и ресторан, где мы будем есть. Да, и как я сказал, стирать, сушить и гладить внизу.

Все загалдели и стали подниматься наверх.

– Можно с тобой в одном номере поселиться? Всех же по двое распределяют, – спросила Алину Оля Семенова.

– Валяй, – пожала та плечами. Новгородцевой было все равно, кто у нее в соседях.

– Спасибо, – заулыбалась Оля, – ты такой бывалый человек, а я ведь не так часто езжу. Результаты не те. Но я всегда изучаю историю тех мест, куда собираюсь.