Текст книги "Игра отражений"

– Но я ничего не умею…

Альва коротко улыбнулась.

– Не думаю, что господин ждет от вас особых умений. Он знает об этом. Не волнуйтесь.

Вроде бы ничего особенного служанка не сказала, однако ее слова странным образом успокоили Этель.

Альва помогла ей переодеться в длинную, ниспадающую до пола рубашку, украшенную вышивкой, и ушла. По каменному полу гуляли сквозняки, и Этель забралась на кровать, где села, обхватив колени руками. За окном слышались веселые голоса и хохот: праздник продолжался, воины угощались не только в длинном зале, но и во дворе, обмениваясь шуточками. К счастью, слов Этель не разбирала. Она сидела, сжавшись в комочек и глядя на огонек свечи, и страх, ушедший было, подкрадывался снова, царапал спину острыми коготками.

Когда открылась дверь, Этель вздрогнула и едва подавила желание вскрикнуть. Вряд ли мужу понравится, если она будет приветствовать его подобным образом. Если, конечно, Роалль вообще ожидает от нее каких-то слов… Этель вновь ощутила неловкость. Как все это происходит? И как ей принять головокружительные перемены в жизни? Несколько месяцев назад она и помыслить не могла, что такое может с нею произойти. Она вспомнила свой первый разговор с дядей, и чувство мучительного стыда затопило душу. Нет, пожалуй, вот об этом точно не стоит сейчас вспоминать.

Роалль тоже переоделся: избавился от роскошного блио и украшений, оставшись лишь в нижней рубахе и штанах. Этель окончательно оробела, глядя на мужа. Однако тот, видимо, понимал это.

– Не бойся, – мягко произнес он, останавливаясь рядом с кроватью. – Я не дикий зверь.

– Я так и не думаю, господин, – пролепетала Этель, опустив глаза.

– И не называй меня господином. Отныне мы муж и жена перед богами… перед Богом. Мое имя Роалль. Мне нравится слышать его, особенно когда его произносит столь красивая женщина, как ты, Этель.

– Хорошо… Роалль.

– Ты хочешь чего-нибудь? Вина или фруктов? – Все это было приготовлено для молодоженов в спальне, однако Этель покачала головой. В горле у нее пересохло совсем не от жажды. Роалль вздохнул, а затем мягко опустился на кровать рядом с Этель и тронул ее волосы; это прикосновение внезапно не испугало ее. Пальцы Роалля перебирали длинные пряди, это оказалось приятно и совсем не опасно. – Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Этель. И, полагаю… ты сама не захочешь бояться меня.

Она взглянула на мужа с интересом:

– Почему?

– Потому что наш союз не просто освящен церковью – он может стать очень приятным для нас обоих, – объяснил Роалль. Его пальцы притронулись к нежной коже за ухом Этель. – И я покажу тебе, как. Ты перестанешь бояться.

Он придвинулся еще ближе, привлек к себе девушку, отвел упавшие ей на лицо волосы и осторожно прикоснулся губами к ее губам. Этель ничего не знала о поцелуях, и вдруг оказалось, что это приятно. Приятно ощущать другого человека, мужчину, так близко от себя, приятно, когда он прикасается к тебе, и он при этом – совсем другой. Немного осмелев, Этель опасливо прикоснулась ладонью к шее Роалля над распахнутым воротом рубашки; муж тут же отстранился слегка и взглянул на девушку заинтересованно.

– Вот так быстро ушел твой страх?

– Ты сказал, что не нужно бояться, и я верю тебе, – прошептала Этель и вдруг поняла: это правда.

Она стала доверять Роаллю. Может, причина в том, что он красив, или в том, как он себя повел в первую ночь после приезда, или в том, каким он был сегодня. С того мига, как посмотрел на нее в церкви, откинув покрывало после венчания. Роалль больше не был чужим человеком, и не только потому, что он взял Этель в жены. Он искренне хотел понять ее, он шел ей навстречу и не играл с ней ни в какие игры, не разменивал ее, как монетку. Просто был с ней и думал о ней сейчас, хотя мог бы всего лишь утвердить право мужа и уйти. Но нет, ее муж не таков, и осознавать это очень приятно.

Слова больше не понадобились. Губы Роалля стали настойчивее, и Этель поняла: она хочет того, что сейчас должно произойти. Альва оказалась права, но дело даже не в том, что она сказала. Дело в доверии и нежности, которую способен испытывать даже суровый воин. И когда его руки касаются там, где не касался ни один мужчина, и затем – губы, и дыхание учащается, и все происходит будто само собой, стремительное, летящее в бездну, откуда, кажется, нет возврата, – только доверие может помочь.

А потом ты все-таки возвращаешься и начинаешь смутно понимать, что такое счастье.

Глава 7

Пир продолжался неделю. Конечно, такое событие – тэн женился! Пировать меньше считалось просто неприличным, и гости могли провести в замке не один десяток дней. К тому же, венчание прошло еще до сбора урожая, торопиться пока некуда – и зерно молотить, и овец стричь еще рано, фрукты еще недостаточно созрели, чтобы их собирать, и можно чистосердечно радоваться жизни, проводя время в праздности.

Скоропостижность свадьбы не повлияла ни на чью способность поглощать еду и питье, наоборот – все радовались нежданному празднику. Впрочем, радость по утрам начиналась не сразу, а где-то после второго кубка. Восседание за столом перемежалось с танцами, увеселениями и охотой; многие привезли с собой соколов, а потому воинам удалось выехать в поля, затравить пару тощих летних лисиц и нескольких зайцев. Тэн Лефстан умудрился добыть живого бобра, который смотрел на людей так неодобрительно и выказывал столь высокомерное презрение, что было решено отпустить храброго зверя обратно в реку. Тушки же лисиц и зайцев были торжественно преподнесены молодой хозяйке. Рангхиль, все эти дни внимательно наблюдавшая за Этель, видела, как та на мгновение сморщилась, но приняла убиенных недрогнувшей рукой.

Саксонка день ото дня все больше нравилась Ранди. В Этель имелась подкупающая искренность, которая, стоило ее проявить, неизменно вызывала у людей расположение. Рангхиль старалась помочь с теми обязанностями, что легли на Этель сразу же после вступления в брак – например, обеспечение пирующих всем необходимым. Этель узнала, как работает кухня и откуда подвозят в замок продукты, а также какой запас имеется в подвалах, кладовых и в погребах, и что из этого можно подавать на стол, что необходимо подать скорее, пока не испортилось, а что ни в коем случае не подносить, иначе потом, зимой, замок может недосчитаться этого и голодать какое-то время. Прошлый урожайный год сказывался, и кладовые все еще были заполнены, несмотря на начало лета, когда запасы иссякают.

– Именно потому так много свадеб устраивается осенью, – смеясь, объясняла Рангхиль. – Урожай уже собран, и можно пировать долго, не опасаясь, что провизия закончится.

– Мне жаль, что моя свадьба ввергла замок в расходы… – попыталась извиниться саксонка.

– Не следует жалеть, Этель. У нас всегда должен быть запас на подобные случаи, и если гости приедут, или, например, сам король. Иногда он и его влиятельные эрлы ездят по стране, мы все обязаны оказывать им гостеприимство. Когда сюда приезжал эрл Годвин однажды, на стол подали все самое лучшее. Короли и их приближенные высылают вперед гонцов, дабы не пришлось по приезде питаться лишь прошлогодними яблоками, понимаешь?.. Кстати, яблоки у нас хранятся здесь.

Они ходили между бесконечными полками и бочками, между сундуками и ящиками, и Рангхиль рассказывала Этель, как живет замок и чем эта внутренняя, не видимая посторонним жизнь отличается от повседневного существования того же монастыря и совсем не сравнима с жизнью деревни. Она старалась донести до новой хозяйки ту жесткую, непрерывную взаимосвязь, которую чувствовала, – связь между местом, где живет большое количество людей, по большей части не родных друг другу, и окружающими его поселениями. Города Рангхиль не любила и потому бывала в них редко. Город, говорила она Этель, забирает у равнин то, что они рождают, и почти ничего не дает взамен. Город хорош для тех, кто хочет возвыситься, а тем, кто желает спокойно жить в собственных владениях, города лишь вредят. И хотя Рангхиль бывала в Йорвике на праздниках и турнирах, в которых участвовали ее отец и брат и воины их свиты, она всегда мечтала поскорее возвратиться обратно.

Теперь это уже почти не ее земля. Ранди думала сначала, что станет жалеть о своей потере статуса хозяйки, однако этого не случилось. Может, потому, что она еще полностью не утратила этот статус. Может, потому, что Этель оказалась весьма способной ученицей и впитывала знания, как иссохшая земля впитывает долгожданный дождь. Монахини своими молитвами не успели исковеркать душу девушки до полного подчинения и признания одного лишь Бога вершителем судеб; по всей видимости, Этель от природы обладала ровным и крепким характером, а также любознательностью и тягой к новому, что в божьих людях не приветствуется вовсе. Многие клирики считали: знания несут печаль. А Этель нравилось узнавать, она, осмелев, задавала множество вопросов, и только некоторые из них казались Рангхиль наивными – просто саксонская девушка не знала ответов, так как почти не жила в замках, попав в монастырь еще в детстве.

И Рангхиль как-то сразу смирилась с тем, что она вскоре не будет тут главной женщиной – Этель медленно, но уверенно займет ее место. Окажись саксонка другой, слишком робкой или, наоборот, слишком напористой, Ранди, может, и забеспокоилась бы. Однако Этель напоминала ей кусок глины, из которого можно вылепить все, что душе угодно. И если Богу угодно, чтобы эта молодая женщина стала хозяйкой замка – значит, так тому и быть. Она научится и будет Роаллю хорошей женой.

После первой брачной ночи молодые супруги довольно поздно спустились в зал, где уже успели вкусить первую утреннюю трапезу и подумывали, не заняться ли сразу второй. Судя по улыбкам на лицах молодоженов, ночь прошла прекрасно. Рангхиль, выросшая в замке среди грубых воинов и никогда не отличавшаяся склонностью к нежности, не закрывавшая уши, если мужчины ругались или говорили о женщинах те вещи, которые благородным дамам слышать не позволяется, поняла, что все прошло как надо. Отношение Рангхиль к женитьбе брата сменилось с беспокойства на ровную удовлетворенность; девушка видела, что Роалль также доволен, если не сказать – счастлив. Впрочем, о счастье говорить рано. Да и не самое главное – чтобы в браке, заключенном по-деловому и столь поспешно, возникла та любовь, о которой поют скальды. Достаточно, что супруги вроде бы довольны друг другом. А остальное – дело случая, судьбы и воли богов.

Через некоторое время после того, как молодожены спускались каждое утро в длинный зал, Ранди удавалось украсть у брата Этель и возобновить занятия по управлению замком. Рангхиль не знала, что сталось с ее гонцом, отправленным к Манстану (на дорогах, поговаривали, снова неспокойно, и хотя во владениях Миккельсенов разбойники не бесчинствовали, слухи об этом повторялись постоянно). Но если тот добрался к Олдхаму в Кан, передал послание и получил ответ, этот ответ вскоре прибудет. И тогда… тогда станет ясно, выйдет ли Рангхиль замуж за Манстана или же ей придется подыскивать себе супруга из соседей. Девушка видела, какие заинтересованные взгляды бросают на нее мужчины, особенно те, кто давно не заглядывал к Миккельсенам. При всей своей силе и ловкости, при том, что ростом она не уступала брату, Рангхиль обладала прирожденной женственностью – той статью, что заставляет королей совершать глупости, а простых смертных может и ослепить. Ранди прекрасно сознавала свои преимущества, у нее в наставницах вместо умершей матери всегда числилась решительная, мудрая Альва, и грешно было бы не пользоваться тем, чем одарила природа. О, при всем своем лицедейском таланте и возможности перевоплотиться в брата Рангхиль не собиралась занимать место мужчины в семье. Мужчина всегда главный, а женщина вдохновляет его и помогает сохранять силу духа и защищать домашний очаг. Ну, и защищает этот очаг наравне с ним. Нет, не стоит позволять собою командовать, но не стоит и постоянно идти против воли супруга, потому что мужчины становятся будто разъяренные звери, и тогда могут натворить бед. Лучше быть гордой, сильной, стоять рука об руку с мужем и чувствовать себя почти главной – тогда в семье будет мир. Так говорила Альва, а ей Ранди верила, как себе.

Этель, совсем другая, тем не менее, явно подходила Роаллю. Поэтому Рангхиль, торопясь передать ей все знания и как следует познакомить с доставшимися владениями, водила ее по замку и по ближайшим окрестностям. Как выяснилось, Этель не умела ездить верхом (в монастыре необходимости в таком навыке не было), зато привыкла к долгим прогулкам. Но Рангхиль не сомневалась, что скоро саксонка научится верховой езде и будет держаться на лошади не хуже, чем знатные даны. Роалль, по традициям своего народа, наутро после первой брачной ночи преподнес молодой жене подарок – не только драгоценности из ларца, припрятанного именно на такой случай, но и гнедую кобылу из замковой конюшни. Этель сначала опасалась подходить к лошади, а затем осмелела и погладила широкий бархатный нос. С этого момента между человеком и животным установилось исключительное понимание: лошадь милостиво брала из рук Этель охапки сена, хрустела задумчиво, давала себя гладить и пыталась лизнуть молодую женщину широким языком. Роалль, глядя на это, пообещал, что непременно преподаст жене несколько уроков верховой езды, только пускай гости разъедутся.

А пока Рангхиль водила Этель длинными коридорами, чтобы та запомнила расположение комнат, а затем – в мастерские, где ткали покрывала для замка, и дальше, где жарко дышала мехами кузница, над пасекой вился рой пчел, и в полях, засеянных пшеницей, работали крестьяне. Ранди объясняла саксонке, почему в Данелаге так много свободных арендаторов, почему здесь земля измеряется не гайдами, а плуглендами, и учила тем словам своего языка, которые Этель не знала. Молодая женщина на лету схватывала и очень быстро усваивала датский язык. Спустя пару дней она уже могла объясниться с Роаллем простыми фразами, чем восхищала мужа.

Ранди показывала золовке и сокровища, которые теперь сделались и ее тоже: украшения, принадлежавшие матери, оружие отца. В маленькой комнате за крепко запертой дверью хранились в сундуках и на полках разные вещи. Например, были здесь бронзовые статуэтки богов и воинов в рогатых шлемах, и танцовщиц с золотыми глазами, и быков и лошадей. В отдельном ларце лежали одни из самых драгоценных подарков отца близнецам – две деревянные лодки, стилизованные под змею с глазами из кварца. В каждой из них сидело по четыре золотых человечка. Этот подарок напоминал данам, откуда они пришли, и говорил о свободе и воле моря. Этель осторожно прикасалась кончиком пальца к старинным нашейным гривнам, гладким камням с изображением птичьих лап, к крохотным колесницам.

Потом женщины возвращались в длинный зал, где продолжался пир, а скальд, прервав песню, занимал умы воинов загадками:

 
– Я сирота безродный, изуродованный железом,
дрекольем исколотый, по горло сытый бранью,
мечами посеченный, я часто в драке
бываю, в свалке не на живот, а на смерть
и не ищу защиты в нещадной сече,
но в битве я буду разбит навеки,
молота потомком измолот буду,
каленолезвым железом кузнечным
нарезан в крепости: мой жребий – грядущие
жесточайшие сечи; залечить, я знаю,
ни единый не сможет среди людей целитель
рваные эти раны травным зельем –
плоть моя, уязвленная лезвиями, терзаемая
и днем, и ночью в резне смертоносной.
 

– Это щит, – негромко пробормотала Этель уже на третьей строчке.

– Не следует говорить об этом мужчинам, – едва сдерживая смех, тихо ответила Рангхиль. – Им стоит задуматься.

И верно – мужчины сидели важные, нахмуренные, а те, кто знал ответ, посмеивались. Роалль при виде молодой жены светлел лицом, усаживал Этель рядом и не отпускал от себя весь остаток дня. В свою спальню они поднимались рано.

Неохотно, но все-таки начали разъезжаться гости: сначала тэны, которые жили дальше всего, а потом ближайшие соседи. Сложнее всего оказалось выдворить Кенельма – уже и Дагмар Бартолин уехал, распрощавшись с задушевным другом, и тэн Лефстан отбыл в свои владения, а Кенельм все никак не желал покинуть замок Миккельсенов. Он так рвался поскорее заключить брак, отговариваясь срочными делами в поместье, – а на деле это оказалось хитростью, нежеланием упускать подвернувшуюся возможность. Видимо, Кенельм все-таки опасался, что Роалль в последний момент передумает. Или убьет соседа вместе с его родственницей, стоит тем вступить под своды замка. Такое случалось, однако не у данов, предпочитавших честный бой, а подобное предательство воспринимавших с ужасом. Впрочем, откуда бы саксу знать о данских обычаях и верить в них? Вот почему Кенельм сразу приехал вместе с Этель, запоздало сообразила Ранди. Надеялся, что у Роалля хватит совести не убивать женщину. От такого расчета становилось тошно, однако ничего удивительного в подобном отношении не было. Когда годами живешь, считая соседей врагами, их начинаешь подозревать в худшем.

Пообщавшись с Олдхамом немного ближе, Рангхиль не могла не думать о том, что они с Роаллем слегка переоценили своего врага. Да, Кенельм был скользок, словно только что выловленная из реки рыба, он был хваток, как голодный пес, вцепившийся в кость, но слишком мелок для настоящего интригана. Ведя с ним беседы, Ранди постоянно ловила себя на мысли: будь она умнее, приглядись к Кенельму получше, и, возможно, не пришлось бы изобретать такой план… Впрочем, оставался еще Манстан. Да и не жалела теперь Рангхиль, что брат взял в жены Этель. Безумная затея оказалась не такой уж безумной, как ее ни просчитывай.

Вечером перед отъездом Кенельма между ним и хозяевами замка завязался разговор. Олдхам вальяжно завел речь издалека, но до дела добрался быстро.

– Я надеюсь, что наша договоренность останется в силе.

– Контракт подписан, – отвечал Роалль. – Я свое слово держу. А вы, дорогой… родственник?

– Я свое – тоже, – произнес Кенельм, глядя при этом на Этель. Та отвела взгляд.

Рангхиль не в первый раз показалось, что Этель очень неприятен Кенельм. Конечно, он не производил впечатления человека, который может причинить женщине зло, и вряд ли за то время, что прошло с момента отъезда саксонки из монастыря, родственник успел надоесть ей хуже горькой редьки. Кенельма, если не присматриваться особо, можно было назвать даже обходительным. Он оставался неприятен Ранди, однако она понимала, что их общение вряд ли будет частым.

Сам Кенельм, впрочем, так не считал.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я иногда буду наносить вам визиты, – проговорил он, лениво раскинувшись в кресле и вертя в руках кубок, украшенный полудрагоценными камнями. – Ведь мы теперь в родстве, и когда-то ваши дети, тэн Миккельсен, и дети моей возлюбленной племянницы унаследуют половину этих земель.

Этель при слове «племянница» взглянула на Кенельма косо, а Рангхиль – подозрительно. Она прекрасно знала, что родство их самое дальнее, какое только может быть, хотя и кровное. Олдхам никогда и ничего не говорил просто так, даже хвалился с умыслом. Если он хочет часто навещать Этель…

– Мы будем рады гостю, – вынужденно улыбнулся Роалль. Рангхиль промолчала, хотя у нее имелось что сказать. Возразить Кенельму при всех – значит снова навлечь неприятности. Да и хозяйка этого дома теперь Этель, а она ни слова не сказала поперек. Впрочем, разве она скажет…

Ранди подозревала, что следующего визита Кенельма не придется долго ждать.

Но пока он уехал, и после этого в доме воцарилась относительная тишина и мир. Полной тишины, конечно, ожидать не приходилось – ее никогда не бывает в замках, где живет довольно много людей, – однако после наплыва гостей и свадебных празднеств оказаться снова в рамках привычной, неторопливой жизни было приятно.

Сын кузнеца подъехал к замку в утренних сумерках, появившись из тумана, как призрак. Сначала ему не хотели открывать ворота до рассвета, но потом на шум вышла Альва и велела отпереть боковую дверь. Она-то знала, что хозяйка ждет возвращения гонца и будет счастлива прочитать ответ на свое послание в любое время дня и ночи. Отправив сына кузнеца на кухню, Альва пошла будить Рангхиль.

Ранди не очень обрадовалась ранней побудке, но все же мгновенно вскочила, услышав про письмо. Путаясь в рукавах, она натянула халат, кое-как завернулась в широченные полы, затянула пояс и побежала в солярий. Терять время на разжигание свечей не хотелось, а в солярии было уже достаточно светло, чтобы у окна разобрать слова.

«Тэну Роаллю Миккельсену шлю привет и заверения в искреннем уважении».

Так начиналось письмо Манстана Олдхама. Почерк был уверенный и твердый, без помарок и исправлений. Хотя, вполне может быть, письмо переписал набело или под диктовку опытный писец. Составлено послание было на саксонском языке – на том же, который использовала Рангхиль в своем.

«Хотя я и был удивлен тем, что вы мне написали, само письмо произвело на меня самое благоприятное впечатление. Портрет же вашей сестры, благородной Рангхиль, поразил меня в самое сердце».

Ранди положила письмо на стол и рассмеялась. Портрет Роалля в ее платье произвел впечатление, знал бы Манстан всю правду…

«Ваше предложение мне, определенно, польстило и понравилось, но я не хотел бы принимать столь серьезное решение, решение о браке, заочно, не познакомившись с невестой и не обсудив все подробности с вами, тэн Роалль».

Ранди в раздражении отшвырнула письмо. Познакомиться он, видите ли, хочет. Потом, поразмыслив, она подняла лист и вернулась к окну. Если подумать, то и она хотела бы сначала увидеть жениха, а потом уже отдавать ему руку. То есть, потом уже Роалль мог бы отдать Манстану ее руку, если бы она, Рангхиль, согласилась. Манстан-то видел хотя бы миниатюру, написанную с предполагаемой невесты, Ранди же вообще не имела представления о женихе, если не считать весьма размытого описания, данного тэном Лефстаном и тут же забытого.

«К сожалению, мои обязанности при дворе герцога Вильгельма не позволяют мне прибыть в Англию в ближайшее время, поэтому я был бы счастлив, если бы вы с сестрой нашли время и возможность навестить двор герцога. К концу лета планируется проведение нескольких турниров с большими призами, так что вы, несомненно, не упустите возможности принять в них участие. Я слышал, вы умелый воин и сильный боец».

Ранди усмехнулась: да, вовремя вставить льстивый комплимент Манстан может. Думается, уговорить брата поехать в Нормандию будет не так уж сложно, половину работы за нее сделал этот Олдхам. Роалль давно уже не принимал участия в турнирах, засиделся, поэтому схватится за такую возможность двумя руками. И сразу убьет двух зайцев одной стрелой: и сестру замуж выдаст, и завоюет приз на турнире. Кажется, мысль начинала нравиться Ранди. Путешествие в конце лета, теплые еще ночи, полноводная река, спокойное море… Наверное, это действительно шанс посмотреть мир, пока… Пока не вышла замуж. Ранди поморщилась, но продолжила чтение письма. Дальше Манстан витиевато и весьма двусмысленно (толкуй, как хочешь) предлагал свое гостеприимство («содействие при дворе и в подготовке к турниру») и выражал надежду на скорую встречу. Что ж, осталось убедить брата в необходимости поездки.

Роалль вышел к завтраку, но сообщил, что Этель решила позавтракать в комнате. Ранди подумала пошутить по этому поводу, однако прикусила язык. Пока брат в благостном расположении духа, не стоит дразнить собак. Правда, в таком расслабленном и добром настроении Роалль пребывал почти с самой свадьбы, но Ранди все равно старалась лишний раз его не раздражать. Ведь впереди была самая трудная часть ее плана по обеспечению мира и покоя для их земель. Брат с удовольствием позавтракал, обсудил с управляющим виды на урожай, и только потом Рангхиль протянула ему письмо.

– Думаю, нам это лучше обсудить наедине.

Роалль быстро пробежал письмо глазами и кивнул.

– Пойдем в сад.

В саду было прекрасно: тепло, солнечно, зелено и не душно. Ранди села на каменную скамью под яблоней и постаралась набраться терпения. Сейчас нужно подойти к делу дипломатично. Провернуть все так, чтобы у Роалля создалось впечатление, что решение он принял совершенно самостоятельно, без малейшего вмешательства сестры. Ну, и конечно же, решение должно быть принято правильное, желаемое Рангхиль.

– Значит, Манстан получил твое письмо и согласен рассмотреть твое предложение. То есть, мое предложение. И что это за портрет ты ему послала? Уж не тот ли, где нарисован я в твоем платье? – подозрительно прищурился Роалль.

– Да, его. – Рангхиль решила, что отпираться смысла нет.

– Я рад, что понравился этому Манстану, – съязвил брат.

– Я не знаю, как мне к этому отнестись, – пожала плечами Ранди. – Что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, я сильно засиделся дома в последнее время, – ответил Роалль. – Да и призы на турнирах позволят нам осушить то болото у леса и расширить пасеку и медогонку.

– Да, ты прав, – подтолкнула Ранди брата к дальнейшему выражению мыслей.

– Поэтому, если ты все так же решительно настроена насчет этого брака, то я согласен совершить это путешествие.

– Спасибо, братец! – Ранди вскочила со скамейки и бросилась Роаллю на шею. Он обнял ее, но тут же мягко отстранил.

– Я хочу, чтобы ты все же представляла себе последствия своего поступка, – беззлобно сказал Роалль. – Если мы отправляемся в это путешествие, если просто получили приглашение, значит, Манстан Олдхам настроен серьезно. Он хочет заключить этот брак, и откажется от него, только если мы не сойдемся в условиях или ему не понравится невеста, в чем я сильно сомневаюсь. – Брат скривился, видимо, вновь подумав об отправленном Олдхаму портрете. – Пока еще есть шанс все переиграть, но и тот невелик. Я – вернее, ты, однако этого никто не знает! – предложил твою руку влиятельному человеку, и он ответил предварительным согласием. Понимаешь ли ты, что сделка почти заключена?

– Это означает, что ты не послушаешь меня, если я вдруг не пожелаю выходить за него?

– Я послушаю. Однако может произойти так, что не смогу помешать этому браку. Видишь ли, я почти что дал слово, свое обязательство, да еще и письменно. Если я откажусь от договоренности, Манстан может счесть это оскорблением. Не думаю, что так понадобится поступать, ведь ты решительно настроена, однако я хочу, чтобы ты полностью осознавала, что делаешь.

Рангхиль подумала мгновение и кивнула:

– Я поняла, брат. Но я по-прежнему хочу отправиться туда.

Роалль кивнул и усмехнулся.

– Но, сестра, теперь уж позволь мне самому выступать от своего имени.

– Конечно-конечно, – заверила Ранди брата. – Так когда выезжаем? Что мне написать Манстану?

– Прости, теперь уже я сам напишу Олдхаму. И сообщу тебе, когда мы выезжаем.

– Да, брат, – склонила голову Ранди. Ей было, в общем-то, все равно, когда ехать, и кто будет писать ответ Манстану. Главное решено: они едут в Нормандию, ко двору герцога Вильгельма. Ко двору, вокруг которого ходили столь пугающие и противоречивые слухи: тэн Лефстан называл его весьма занятным местом, а приспешники саксонских эрлов кляли на чем свет стоит.

Естественно, сборы в дальнюю дорогу заняли много времени. Во-первых, понадобилось определить, кто из отряда дружинников останется в замке, а кто будет сопровождать хозяев в путешествии. Это было решить не так уж сложно: командиром назначался Хальдор, с ним же оставалась бóльшая часть солдат, бросить замок без гарнизона в столь беспокойное время было бы опрометчивой глупостью.

Во-вторых, Этель неожиданно (или вполне ожидаемо) выразила желание сопровождать мужа, поэтому пришлось озаботиться удобной повозкой: верхом юная супруга Роалля пока что ездить не научилась, несмотря на преподнесенный дар. Честно говоря, подаренная кобылка так и простаивала в конюшне: из спальни супруги выходили поздно, уходили туда рано, а днем Этель была слишком занята домашними делами, чтобы осваивать верховую езду. Впрочем, это могло подождать, все равно предполагалось взять с собою крытую повозку. Рангхиль заинтересовал лишь вопрос, сможет ли Этель вынести такое путешествие, если вдруг ждет ребенка (что частенько случается с молодыми женами), однако саксонка заверила ее: повода для беспокойства нет. Наверное, молодой женщине, которая за свою жизнь вообще почти ничего не видела, кроме монастыря и нескольких замков, очень хочется посмотреть мир. Не меньше, чем самой Рангхиль. А с наследниками можно и подождать до возвращения в Англию.

В-третьих, так как в отряде оказались две дамы, и предполагалось их присутствие на турнирах и сопутствующих увеселениях, надо было подготовить соответствующие случаю наряды. Для этого пришлось посадить за иголку и нитку почти всех женщин, живущих в замке, да еще и привлечь нескольких белошвеек из деревни. Роалль же много времени проводил в конюшне и на оружейном дворе, тренируя коня и проверяя остроту оружия и прочность доспеха. Боевой жеребец – не тот товар, что можно купить в чужой земле, а от ловкости и силы коня часто зависит успех в поединке. Поэтому громадного Ветра собирались везти в Нормандию с собой.

Где-то в разгар всех этих приготовлений в замок почти одновременно нагрянули Дагмар Бартолин и Кенельм Олдхам. И если первого были рады видеть все хозяева, то со вторым даже Этель оставалась всего лишь вежливой. Слишком мало времени прошло с его отъезда после свадьбы, и, кажется, новоявленный родственник твердо решил сдержать обещание и проводить у Миккельсенов много времени. Такого Рангхиль не ожидала, но полагала, что с этой проблемой предстоит справляться Роаллю и Этель – в конце концов, не только на ее долю должны выпадать испытания и уроки дипломатии.

Так как скрыть приготовления к отъезду возможности не было, пришлось посвятить гостей в планы путешествия. К счастью, Кенельм через пару дней отбыл к себе, а вот Дагмар как-то совершенно естественно оказался включенным в состав партии, отправляющейся в Нормандию. Ранди не особенно этому удивилась: Роалль дружил с соседом, а сам Дагмар сказал, что ему интересно побывать в Кане при дворе епископа. К тому же, если Бартолин поедет с Миккельсенами, можно не беспокоиться о том, чтобы искать толмача. В Нормандии говорили на местном наречии, не имевшем ничего общего с саксонским языком и лишь отдаленно напоминавшем датский и норвежский. Ученый Дагмар говорил на нормандском почти свободно и мог послужить переводчиком, что важно не только в пути, но и при дворе. Хотя со времен, когда король Эдуард гостил у герцога Вильгельма, при тамошнем дворе оставались саксы, все равно хорошо знать, о чем болтают вокруг.

Как бы там ни было, Рангхиль даже была рада обществу Дагмара, потому что Этель и Роалль казались слишком поглощенными друг другом, так что и словом перекинуться в пути будет не с кем.