Текст книги "Жизнь, как алиби"

Проходя мимо гостиной, ты невольно скосил глаза и увидел, что детский диванчик пуст, плед откинут в сторону, как будто хозяин только что встал и вышел на минутку. "Действительно, вышел, только не на минутку, а навсегда!" – подумал ты, закрыв за собой входную дверь, и стал спускаться по лестнице. Навстречу тебе поднимались участковый Сережа и еще один милиционер, которые должны были опечатать квартиру. Так положено!

Во дворе на детской площадке никого, кроме Нины и меня, не было. Дети, словно почувствовав неладное, жались к мамам и бабушкам, которые стояли плотной кучкой у того места, откуда только что отъехала скорая помощь, и громким шепотом обсуждали случившееся. У подъезда стояла милицейская машина, в которую тихо переругиваясь, пытались взгромоздиться Петр Семенович и Миша. Прохоров, прислонившись к передней дверце и хмуря брови, внимательно слушал, что бубнила ему автомобильная рация. Когда бубнёж закончился, Саша сказал "Понял" и устало опустился на порожек машины.

– Мы поедем когда-нибудь или нет? – усаживаясь по удобнее, спросил Евстигнеев, довольный тем, что отвоевал большую часть заднего сиденья. – У меня еще масса дел в моей епархии.

– Да, сейчас поедем, вот только ребята опечатают квартиру, – Прохоров сказал это устало и как-то обреченно. – Но поедем не в управление. Мне сейчас позвонили и приказали приехать всей компанией, как сказал дежурный, на захоронение.

– Куда? – Миша высунулся из-за Петра Семеновича с вытаращенными глазами. – Братскую могилу откопали что ли?

– Могилу, но не братскую, а скорее сестринскую. Во всяком случае, сразу обнаружили три трупа девочек. И приостановились. Ждут нас. Сейчас ребята спустятся и поедем, – сказал Прохоров, встал, отряхнул брюки и уже собрался сесть в машину, как увидел тебя, стоящего недалеко от машины и пытающегося прикурить.

Александр Сергеевич похлопал себя по карманам и решительно направился к тебе:

– Сигаретой не угостите? Неизвестно, когда в следующий раз удастся покурить. Вызвали на происшествие…

– Да, извините, но я слышал краем уха, – ты протянул майору почти полную пачку "Кента". – Возьмите все. Судя по тому, что до меня долетело, сигареты вам могут пригодиться.

Прохоров взял пачку, повертел ее в руках и положил в карман, даже не сказав "спасибо". Ты посмотрел на майора с явным участием и спросил:

– Неужели такое возможно, Александр Сергеевич? Это просто какой-то Саласпилс в отдельно взятом районе Москвы. В голове не укладывается…

– Всякое бывает в нашей работе. И вроде мы ко всякому привыкли. Нет, привыкли не то слово. Мы как будто отстранились, смотрим на события чуть-чуть со стороны. Иначе не возможно, нервная система не выдерживает, дает сбой. Но когда целью преступника становятся дети, то ничего не помогает: не чуть-чуть со стороны, не отстранились. Все становятся, как оголенные провода. Вон, посмотрите на них. Они уже искрят, – Прохоров показал на машину, где сидели Пат и Паташон.

Там, действительно, обстановка изменилась. От благостного состояния после хорошо сделанного дела не осталось и следа. Эксперты явно обсуждали план действий на новом происшествии, хотя не очень понимали, что оно им сулит.

– Я могу чем-нибудь помочь вам? – спросил ты. – Не в профессиональном смысле – тут я полный профан – а в человеческом?

– Позаботьтесь о ней, – майор кивнул в сторону Нины. – Сделайте так, чтобы она обязательно пришла завтра в управление. В свете последних событий слова, услышанные ею от неизвестного, не выходят у меня из головы.

В это время из подъезда появились участковый и водитель машины. Они что-то бурно обсуждали.

– Жалко ребят! Вот что значит обстоятельства: вроде никто не виноват, а гибнут все, все страдают, – Сережа явно что-то доказывал своему коллеге, который, видимо, имел другую точку зрения.

– Друзья, вы долго будете ходить? – крикнул Прохоров появившейся парочке. – У нас дел невпроворот, а они лясы точат. Что за ерунду вы обсуждаете?

– Александр Сергеевич, мы про фильм один классный разговаривали. "Тегеран—43" называется. Смотрели? Фильм – просто отличный! – Сережа восхищенно закатил глаза. – А вы что, нас ждете? Так мы готовы. Долетим до управления за пять минут, что тут ехать-то.

– А нам не в управление. Лучше скажи, как быстро мы долетим отсюда до Ворошиловского парка, – Прохоров озабоченно посмотрел на часы. – Нас там ждут.

– Тоже быстро, это ведь недалеко. Правда, Валер? – обратился участковый к водителю машины. – А что там случилось? Это ведь мой участок…

– По дороге расскажу. Давайте грузиться, а то наши эксперты совсем застоялись, то есть засиделись, – майор Прохоров быстро прошел к машине, устроился на переднем сиденье, рядом с водителем и в открытое окно сказал тебе. – Завтра всех вас жду в управлении, как договаривались. Не опаздывайте, видимо, будет много вопросов.

Он махнул рукой, и машина рванула в сторону Мазиловской улицы и дальше к парку. Оставшиеся зеваки стали потихоньку расходиться, и вскоре во дворе остались только ты, Нина и я.

– Надо бы вызвать такси, – ты устало присел на край песочницы. – Может от твоих соседей, Нин?

Нина не отреагировала на вопрос, и я предложила другой вариант :

– Давай поймаем машину. Это быстрее будет, а то такси мы будем ждать до морковкина заговенья. Уже хочется домой. Я правильно поняла, что Нину мы берем к себе?

Ты кивнул, встал и пошел к дороге в надежде быстро поймать хоть что-нибудь…

Глава 5, действие которой происходит в Ворошиловском парке

Москва, 1981

– Копайте дальше. Только аккуратно, – сказал Прохоров милиционерам и повернулся к экспертам. – Мне кажется, что будут еще трупы. Вы видите, как лежат эти три девочки? Их ножки как будто сходятся в одной точке, а головки, напротив, расходятся. Как веер. Будут еще трупы. Чует мое сердце, что вляпались мы во что-то страшное по самое не могу…

Никто не откликнулся. Следственная бригада работала молча, сосредоточенно и профессионально. Все делали свое дело, но было видно, что такая выдержка дается всем с большим трудом. А когда откопали четвертый, пятый, шестой маленький труп, а потом еще и еще, всем стало невмоготу… Собрались покурить. И те, кто курит, и те, кто давно бросил, и те, кто вообще никогда не курил – все затянулись и угрюмо молчали.

– Значит так, мужики, – начал, откашлявшись, Саша Прохоров. – Никого агитировать не надо. Все всё понимают. Найдем подонка и… решим, что делать. А сейчас давайте сконцентрируемся.

Все покивали, и Прохоров продолжил:

– Дима, займись статистикой, скажем, за три года. Москва и Московская область. Все "потеряшки", все пропавшие и найденные – вдруг такое тоже было – дети. Будем проверять, нет ли здесь этих девочек? Миша, с тебя все улики: особые приметы, этикетки с одежды, артикулы тканей – короче, все, что есть. Хотя, что я тебя учу!..

– Вот именно! – строптиво вставил Миша.

– Петр Семенович, с вас, как обычно, результаты вскрытия, – Александр Сергеевич зыркнул глазами в сторону Миши, но не отреагировал. – Сейчас можете что-нибудь сказать?

– Конечно, основное скажу после вскрытия, но уже сейчас вижу определенную странность. Судя по степени разложения, они,.. – Петр Семенович запнулся, пыхнул сигаретой и продолжил. – Девочки должны были выглядеть по-другому, просто по-разному, ведь невозможно убить одновременно двенадцать детей, если только не расстрелять их из автомата, что исключено. Да и вообще, пока способ убийства совершенно не очевиден, ну, кроме того, что очевидно – это не огнестрел, это не ножевые. В остальном, буду разбираться. – он помолчал. – Согласен с тобой, Саша, вляпались мы, ой, вляпались. И хлебнем еще по полной…

Все опять покивали, зашевелились и стали расходиться, понимая, что только полное погружение в работу даст им возможность несколько отстраниться от того ужаса, который сейчас окружал их на месте происшествия. Надо было срочно раздробить общую картину преступления на отдельные фрагменты, распределить работу по отделам и подразделениям, перевести эту душевную боль в формальную плоскость. Иначе, каждый из присутствующих здесь мужчин, настоящих профессионалов, не задумываясь, физически уничтожил бы при встрече зверя, совершившего подобное.

На площадке, где все курили, остались только Прохоров, Петр Семенович и Сережа Челикин. На душе у всех было настолько тошно, что не хотелось даже смотреть друг на друга.

– Саш, ты понимаешь, что мы вляпались в маньяка? – Евстигнеев устало опустился на поваленное дерево. – Не возможно предположить, что двенадцать убийц договорились о создании мемориала, принесли сюда свои жертвы определенного возрастного ценза, красиво их разложили, захоронили и разошлись по домам. Прости, господи, мой цинизм! Или ты считаешь, что это возможно?

– Не грузи, Семеныч, и так паршиво, – Саша Прохоров затушил очередную сигарету, помянув про себя добрым словом Виктора Бернхардовича Райса с его пачкой "Кента", и стал рассуждать. – Конечно, трудно предположить описанный тобой вариант, но с другой стороны… Все двенадцать жертв надо было как-то сюда доставить – на руках не донести, нужна машина и не легковая. Это раз. Второе. Вы видели эту яму? Наши вон вшестером ее еле откопали. И последнее. Представляете какое время требуется, чтобы фигурно, почти любовно, разложить детей? Я хочу сказать, что все это требует усилий и уверенности, что тебя не застукают. Короче, мы имеем дело с наглым, безбашенным негодяем, сукиным сыном, который считает, что до него не доберутся.

– Ладно, это – лирика. Поймаем, и все выясним, – майор развернулся к участковому. – Сережа, а что ты скажешь, если я поговорю с твоим начальством о прикреплении тебя к моей группе? Место происшествия – на твоем участке. Арбецкий – тоже у тебя. В общем, все крутится пока вокруг твоего участка, а ты его хорошо знаешь, люди тебе там доверяют. Короче, сам бог велел тебя подключить. Будешь нашими глазами и ушами в центре событий. Что скажешь, лейтенант?

– Да, я… Да, конечно! С радостью! Ой, что я говорю – с удовольствием! Ну, не знаю, какие слова надо сказать. Служу Советскому Союзу! – вдруг выпалил растерявшийся Сережа Челикин и даже приложил руку к козырьку. – Александр Сергеевич, пожалуйста, подключите меня. Я буду вам очень помогать, честно слово.

– Подключи, подключи его. Он мальчик толковый, – вступил с бревна в разговор Петр Семенович. – Глазки свежие, незамыленные. Наша грязная работа его еще не накрыла. Если надо, я свое слово тоже скажу.

Видя, как заблестели глаза у Сергея, как он готов бить копытом, Прохоров улыбнулся и сказал:

– Давай так. Включение тебя в группу – это только завтра, сегодня все начальство уже отдыхает. Но задание я тебе дам, – майор Прохоров вернулся в рабочее состояние. – Ты помнишь днем говорил о мужчине неопределенного возраста, который засветился в деле "потеряшек"? Попробуй узнать о нем все, что возможно. И как можно быстрее.

В это время начали подтягиваться члены следственной бригады: действия на природе подходили к концу.

– Ребята, давайте коротко подытожим и по домам. Все устали, а завтра начнется такая суматоха, что мало нам всем не покажется. Теперь по порядку…

Доклад коллег был сумбурным, но сухой остаток оказался таким: в захоронении оказалось двенадцать девочек пяти-семи лет, нарядно одетых, красиво разложенных в виде циферблата с полным набором всяческих улик – и материальных, и генетических. Девочек увезли к Петру Семеновичу в морг. У раскопанного захоронения выставили оцепление. Можно было ехать домой.

– Встречаемся завтра и каждый день в моем кабинете часиков в девять пока не разберемся во всей этой чертовщине. Кстати, Дима, ты, когда будешь иметь статистику по потерянным детям, то будешь иметь и много фотографий этих детишек. Сравни с нашими. Они, насколько я могу судить, хорошо сохранились. Может быть мы что-то с ходу закроем. Хотя, мне кажется, что я льщу себя надеждой, и геморроя с этим делом у нас будет предостаточно, – голос у Прохорова был малорадостный.

Все потянулись к дороге, где стояли машины. Было ощущение, что они целый день провели в глухом лесу, хотя парк находился в оживленном районе Москвы, и в страшной сказке, хотя здесь же, у дороги, начиналась шумная московская жизнь. Прохоров оглянулся. От машины ничего не было видно, как будто там, в этом парке, ничего не случилось. Но это было не так…

Глава 6, в которой становится понятно, что все только начинается

Москва, 1981

– Слушайте, да откройте кто-нибудь окно! Невозможно дышать! Задохнемся же!

В кабинете Прохорова, где собралась вся следственная бригада и все, кто был свободен от дежурств, стоял густой перегарный дух. Было очевидно, что вчера мужики усугубили, причем все. И было также очевидно, что это усугубление никому не помогло. Сегодня все маялись, и потому курили без остановки.

– … Да дед Пихто уже получил и указания, и вливания на всякий случай. Там, на самом верху все в шоке – такого давненько не было. Даже старики не помнят ничего подобного, – Прохоров говорил, не останавливаясь, как будто боялся тишины. – Состав следственной бригады Иван Александрович подписал не глядя, поэтому Сережа Челикин теперь с нами. Кто-нибудь позвоните ему, чтобы срочно подыскал себе замену на участке и мчался сюда на всех парах…

– Я уже здесь, – раздалось от дверей. – Замену нашел, и весь в вашем распоряжении, Александр Сергеевич.

– Вот и отлично! Молодец, Серега! Начинаем работу, – майор подобрался, сосредоточился и продолжил. – Дима, задание, которое я дал тебе вчера, остается в силе: отследи всех "потеряшек" этого возраста за три года по Москве и Московской области, фотографии наших вчерашних возьми у Миши. Миша, с тебя все улики. Выжми из них все, что можно и нельзя так, как ты умеешь. Петр Семенович, с вас время смерти, чтобы хоть как-то сузить интервал поисков. Да и вообще все, что может показать вскрытие. Надеюсь на вас.

Саша Прохоров остановился, вдохнул дымного мужского воздуха, отхлебнул воды из стакана и заговорил снова:

– Теперь сыскари. Толик, Володя и Алексей, ваша задача найти того гиганта, который вырыл такую братскую могилу. Лично я не верю, что это можно сделать руками. Значит, должна быть техника, и значит, ее можно и нужно найти. Это первое. Второе. Если девочек не убивали рядом с ямой, а на это пока ничто не указывает, то их должны были как-то к ней, к яме, доставлять – пешком, на машине, на поезде, на самолете… Выясняйте, мужики.

– Сережа, тебе отдельное поручение, – Прохоров обратился к участковому. – Меня не оставляет ощущение, что смерть на твоем участке этого парня, как его…

– Арбецкий Евгений Аркадьевич, – вставил лейтенант Челикин.

– Да, именно, связана с этим захоронением. Не знаю, как, не знаю, почему, но вот не отпускает это чувство, и все. Короче, узнай о нем, о его окружении все, что можно. Договорились? У меня на сегодня вызвана его жена и друзья. Посмотрим, что они скажут.

Майор перевел дыхание, обвел всех взглядом и встал из-за стола:

– Давайте попробуем справиться с этим делом быстро и, главное, эффективно. Мы должны его найти! Или их…

Все решительно потянулись к выходу…

… Без пяти два в дверь кабинета постучали, и на пороге появилась вчерашняя троица: молодая вдова Нина и ее друзья – Наташа и Виктор. Было видно, что все трое провели сегодня бессонную ночь: девушки были бледные и какие-то замученные, а Виктор усилием воли сдерживал зевоту.

"Толку от них сегодня не будет", – с сожалением подумал Прохоров, а вслух приветливо сказал:

– Проходите, проходите, не стойте в дверях. Я думаю, что мы можем поговорить все вместе. Если, конечно, Нина Павловна не возражает?..

– Я не возражаю… Я сейчас, честно говоря, все "не" – не могу, не хочу, не умею, не люблю, – вяло, без выражения, проговорила Нина. – Если бы не данное вам клятвенное обещание приехать сегодня, я бы ноги с кровати не спустила. Спала бы и спала – только бы не просыпаться! Все, что случилось вчера – как страшный сон…

Она прошла к столу, за которым сидел Прохоров, и присела на один из стульев, стоящих вокруг. Следом прошла Наташа. Без слов пересадила Нину на другой стул – он был ближе к столу, – села рядом, взяла подругу за руку и взглядом показала Виктору, что они готовы к разговору. Он, в свою очередь, убедившись, что девушки устроены более или менее комфортно, сел так, чтобы хорошо видеть и майора, и, главное, жену с ее подругой.

Глядя на эту возню, Прохоров поймал себя на том, что ему нравится суматоха, которую сами того не желая, устроили три вошедшие персонажа. Саша сидел за столом, следил глазами за перемещениями девушек, ловил взглядом их изящные движения и невольно вспоминал…

В доме родителей Саши Прохорова подобная суматоха возникала только в одном случае – папа собирался в командировку. Мама складывала вещи в чемодан, периодически бросая на папу вопросительные взгляды. Папа сидел в углу дивана, наблюдал за действиями жены и изредка отвечал на ее взгляды либо удивленно поднятой бровью, либо легкой удовлетворенной улыбкой, либо кивком, либо наморщенным носом или отрицательным покачиванием головы. Маленький Саша метался тут же по комнате, то путаясь у мамы под ногами, то пытаясь залезть на голову отцу.

Саша Прохоров родился в Москве, в большой коммунальной квартире на улице Герцена. Его мама, Татьяна Яковлевна, после окончания Плешки работала главным экономистом в поликлинике УПДК, а папа, Сергей Дмитриевич, был строителем, причем не простым, а мостостроителем. Отцовская профессия и сформировала его рабочий график: он больше времени проводил вне Москвы, в дальних и длительных командировках. Это обстоятельство, безусловно, обеспечивало материальное благополучие семьи Прохоровых, но Саше отца не хватало. Надо, правда, отдать должное Сергею Дмитриевичу – сына он обожал и, будучи в Москве, проводил с ним, а потом и с родившейся в промежутках между командировками дочерью, все свободное время. Короче говоря, семья была хорошая, дружная, очень общительная, и потому, когда Прохоровы получили четырехкомнатную квартиру в одном из спальных районов Москвы, к ним еще долго приезжали в гости соседи по коммуналке. И так продолжалось до Сашиного 17-летия. В тот год случилось непоправимое…

Что произошло на стройке, какой человеческий или нечеловеческий фактор стал причиной аварии, неизвестно, но пролет моста рухнул в ущелье, увлекая за собой одиннадцать человек, среди которых был и Сашин отец. Сергей Прохоров был еще жив, когда его нашли, но недолго. Этого "недолго" хватило только на слова прощания. После похорон, Саша заявил матери, что теперь он – глава семьи и должен зарабатывать на достойную жизнь ей и сестре, поэтому он переведется на вечернее или заочное отделение в институте и пойдет работать. Татьяна Яковлевна вздернула подбородок, поджала губы и произнесла:

– Только через мой труп! Сережа никогда мне не простит, что я позарилась на лишний рубль, лишний кусок колбасы и не дала сыну получить хорошее образование. Ты, конечно, глава семьи, но эту тему мы закрыли! Учись, учись хорошо, а когда закончишь, вот тогда и начнешь отдавать долги, если ты считаешь, что они у тебя есть!

На том порешили и никогда больше не возвращались к этому вопросу. Закончив Академию МВД, Саша работал какое-то время на "земле". Рос его авторитет, и Саша постепенно превратился в Александра Сергеевича, менялось количество звездочек на погонах и их размер, должности становились все солиднее, и сейчас он ждал перевода на Петровку с новым званием и в новый кабинет. А тут такое!..

Майор Прохоров стряхнул с себя воспоминания и сфокусировался на вызванных свидетелях. Те сидели напротив и таращили на него глаза: Виктор таращился явно опасаясь заснуть, а девушки, потому что прониклись важностью момента. "Нет, не будет от них сегодня толку," – снова подумал про себя Саша Прохоров, а вслух сказал:

– Знаете что… Давайте сегодня просто поговорим, без протокола – видок у вас еще тот, не спали, наверное! Нина Павловна, расскажите мне о вашем муже, о его семье, родителях…

– Жениного отца я не знала. Он умер задолго до нашего знакомства. Правда, Женя мне кое-что говорил об отце. Немного совсем…

Из воспоминаний

Аркаша Арбецкий

Аркадий Виленович Арбецкий, был отличным и, значит, популярным стоматологом, что по советским временам было синонимом словосочетания «обеспеченный человек». Действительно, его семья никогда и не в чем не нуждалась. А Женька, его сын, тем паче – на этом категорически настаивала его мать, Елена Михайловна, Лена, Ленок—на сердце узелок, которая была второй женой Аркадия Виленовича и считала, что может время от времени напоминать ему о разнице в возрасте, о его страстном желании взять ее в жены и требовать, в связи с этим, выполнения определенных обязательств. Справедливости ради надо сказать, что разница в возрасте была совсем не велика, а что касается страстного желания обременить себя семейными путами, то затащить красавца-стоматолога в ЗАГС молоденькой корректорше удалось лишь на девятом месяце беременности. Свадебное застолье закончилось для молодой супруги поездкой в роддом, где она, затушив последнюю сигарету о порог родильного отделения, и произвела на свет сына Женю, Женечку, Евгения Аркадьевича.

Так и жили они припеваючи, каждый занимался своим делом: Женечка, Женя, а потом Жека учился не шатко—не валко, особо не обременяя себя академическими знаниями, резонно полагая, что зубы болят и требуют ремонта и у директоров школы, и у завучей, и у простых предметников. Елена Михайловна изредка отрывала себя от чтения корректуры в крупном московском издательстве и навещала Жениных учителей с тем, чтобы напомнить им о роли хорошего дантиста в отдельно взятой школе. Давая понять всему педагогическому составу, что французский язык для нее практически родной, Леночка все диалоги с педагогами перемежала французскими выражениями типа "Jamais!" (жамэ), причем произносилось это «Никогда!» с таким вызовом и таким высокомерием, как будто Елена Михайловна была членом императорской фамилии, а учителя всем скопом настойчиво требовали от нее отречения, пугая гильотиной.

Аркадий Виленович погружаться в домашние дела не считал нужным. Он был накормлен, напоен и ухожен – остальное его интересовало мало. Задачей мужчины в семье, по мнению Аркаши (как звали его друзья), было обеспечение семейного благополучия, которое сводилось исключительно к добыче пропитания и дефицитных шмоток. Сделать это можно было только с помощью друзей или активно применяя на практике принцип «Ты – мне, я – тебе!». В стране процветал натуральный обмен, и в цепочке такого товарообмена позиция стоматолога была далеко не последней и чрезвычайно уважаемой.

Друзья Аркаши – мясники, товароведы, врачи нужных специальностей, милиционеры с нужным количеством звездочек на погонах и так далее и тому подобное – не только сами регулярно его посещали из-за жизненной необходимости, но и направляли к Аркаше своих чад и домочадцев, друзей и знакомых, соседей по дому и по даче. Поток пациентов не иссякал, и каждый нес что-то «в клювике» для любимого доктора. А что можно принести «в клювике» красивому мужчине в полном расцвете сил во времена тотального дефицита? Конечно, бутылочку с импортным алкоголем либо привезенную из-за бугра, либо купленную в «Березке», либо добытую у знакомого товароведа.

Коллекционером алкоголя Аркаша не был. Содержимое бутылок опустошалось с друзьями тут же в кабинете, изредка часть алкоголя попадала в дом, но и там не застаивалась – всегда было кому поддержать компанию по поводу и без повода, просто от счастья бытия. И все бы ничего, если бы не последствия, убийственные для ювелирной профессии стоматолога: дрожь в руках и затуманенное алкоголем сознание.

Так, незаметно для всех, началось постепенное, медленное сползание в тар-тарары. Как водится, первые признаки необратимости процесса заметили совершенно посторонние люди – пациенты. Кому-то залечили не тот зуб, кому-то чуть не пропороли щеку, кому-то отменили назначенную встречу – и так один раз, другой, третий… Ком покатился с горы!

Сначала Аркашу из престижного медицинского центра перевели в районную поликлинику, но это ситуацию не изменило: поток приношений не ослабел, пострадало только качество, но Аркадию Виленовичу было уже все равно, что пить – односолодовый виски или коньяк подвального разлива. Потом были еще парочка итераций, и последним местом работы известного московского стоматолога стал фельдшерский пункт в ближайшем Подмосковье. Отсюда он попал в больницу, из которой уже не вышел.

Для семьи Арбецких это был тяжелый май. Елена Михайловна прописалась в больнице, приезжая домой только чтобы немного поспать и приготовить Аркаше чего-нибудь вкусненького. Женей она не интересовалась совсем, что ему было, естественно, на руку. Правда, когда стало понятно, что по результатам года Жека не допущен до экзаменов за восьмой класс, она несколько встрепенулась, но не надолго – ей было явно не до того. В конце месяца Аркадия Виленовича не стало, и Елена Михайловна впала в глубочайшую депрессию, в которой Евгению Аркадьевичу места не было.

Но мир не без добрых людей. Жена хорошего друга Аркаши пошла в школу, где учился Женька, встретилась с директрисой и убедила ее, что, если мальчику (без экзаменов!) выдадут документ об окончании восьмого класса для поступления в техникум, то, во-первых, она сделает доброе дело для ребенка, переживающего серьезный стресс из-за смерти отца, и во-вторых, она сделает доброе дело для школы, избавив учебное заведение от неблагополучного ученика, хулигана и лоботряса. Неизвестно, какой аргумент возобладал, но бумаги Женьке выдали. Он их, не раскрывая и не читая, отнес в железнодорожный техникум, где на факультет, как-то связанный с подвижным составом, принимали без экзаменов. Так вопрос жизнеустройства Арбецкого-младшего был на ближайшее время решен… без участия Елены Михайловны.

Глава 7, в которой что-то начинает вырисовываться

Москва, 1981

– Вот видите, оказывается вы довольно много знаете об отце своего мужа, – отреагировал майор Прохоров, когда Нина остановилась, чтобы отдышаться. – Человеку часто кажется, что он ничего не помнит, но стоит только начать вспоминать, и всплывают такие детали, что диву даёшься!..

Нина действительно выглядела ошарашенной. Она переводила взгляд с Наташи на Виктора, с Виктора на Александра Сергеевича, как будто спрашивала: "Это все я рассказала?".

– А знаете, что самое интересное? Версия Жениной матери о жизни и смерти его отца категорически отличается от той, которую я вам только что изложила и которую я собрала из отдельно брошенных Женей фраз, из его отрывочных воспоминаний, – Нина потерла виски. – Елена Михайловна – так зовут мать Жени – рассказывала мне совершенно другую историю. Но она очень непростой человек. Снобизм – это ее второе имя. Я думаю, вы сами в этом убедитесь, когда будете с ней беседовать. Я вчера ей звонила и сказала о том, что случилось с Женей. Знаете, что она мне ответила? Я знала, что водка погубит его так же, как и отца, а общение с тобой, это со мной значит, только все усугубит и до добра его не доведет. Опять надо что-то придумывать…

Все помолчали. Прохоров уже решил нарушить молчание, как заговорила Наташа:

– Нина абсолютно права относительно своей свекрови. К счастью, мое общение с ней было минимальным, но впечатляющим: первая встреча – практически случайная в доме у ребят, по-моему, на дне рождения Жени. Мы сидели за столом рядом, разговорились. Елена Михайловна представилась переводчицей с французского языка, чем привела меня в полный восторг, поскольку мне в тот момент надо было срочно перевести довольно объемный юридический документ именно с этого языка на русский. Я долго ее уговаривала, она в конце концов согласилась, и потом была вторая встреча, на которой я получила свой документ в первозданном виде, то есть не переведенный, а от Елены Михайловны выслушала массу нелицеприятного в свой адрес, в адрес документа и его составителя, в адрес враждебной заграницы и, в заключении, в адрес Нины, ее безалаберной невестки. Ноги я, конечно, унесла, но успела понять, что к переводческой деятельности Нинина свекровь не имеет никакого отношения, просто она – большая любительница пустить пыль в глаза. Что-то выдумает про свою жизнь и искренне верит в эту выдумку. Впрочем, повторюсь, Нина права – вы сами в этом убедитесь, когда будете с ней разговаривать…

Все опять помолчали. Прохоров решил все-таки взять инициативу на себя, потому что никто из присутствующих не мог просто встать и уйти – такой вариант должен был предложить им хозяин кабинета.

– Вот что, товарищи легко и тяжело раненые. Я вижу, какие вы сегодня замученные, понимаю, что толку от вас мало, поэтому предлагаю следующее, – Саша полистал настольный календарь. – Завтра, нет, послезавтра, часиков в десять жду у себя Нину Павловну, а к двенадцати подъезжайте вы, – он потыкал пальцем в сторону Наташи и Виктора, – супруги Райсы. А на завтра я вызову Елену Михайловну. Вы меня заинтриговали, хочется на нее посмотреть.

Вся троица взглянула на майора сочувственно, зашевелилась, задышала, даже как-то с облегчением, и потянулась к двери.

– У меня к вам будет одна просьба, – глядя в спины уходящих, попросил Прохоров. – Не гоните от себя мысли о случившемся, а наоборот: попробуйте вернуться немного назад, вспомнить, что происходило последние пару месяцев. Возможно что-то неординарное, странное, необычное. Все, что угодно. И еще. Мне очень хотелось бы знать, что вы сами думаете о смерти Евгения Аркадьевича?

Троица замерла в дверях.

– А Евгений Аркадьевич – это мой Женька? – не оборачиваясь, спросила Нина. – Как интересно! При жизни был Женечкой, Женькой, Жекой, а теперь, после смерти стал Евгением Аркадьевичем. Поистине тетка с косой способна высоко продвинуть своего подопечного в табеле о рангах…

Нина вернулась к столу, но не села. Разница в росте между девушкой, которая стояла, и майором Прохоровым, который сидел, была таковой, что они смотрели друг другу в глаза.

– Мы очень редко виделись с мужем последние полгода: когда мы с дочкой уходили утром по своим делам, Женя еще спал, а когда приходили вечером, он уже спал, – сказала Нина со всхлипом, и Наташа всем телом подалась к ней от дверей. – Мой муж был непростым человеком, любящим и заботливым, ласковым и трепетным, но не в меру прямолинейным, причем со всеми, и со мной в том числе. Это отсутствие гибкости, правдолюбие во всех его, не всегда приглядных, проявлениях, на мой взгляд, очень мешали ему жить. А еще ему нельзя было пить. Совсем.

Нина перевела дыхание и продолжила:

– Все по-разному переносят алкоголь. Кто-то становится веселым, я бы даже сказала шальным, кто-то засыпает после третьей рюмки, к счастью для жён, а кто-то становится злым, угрюмым, агрессивным в вербальном смысле, искателем правды, которая является таковой исключительно в его воспаленном мозгу и которую никто не просит искать. Женька был именно таким, когда выпьет. Последние полгода он, по-моему, трезвым и не был ни разу, поэтому, если вы меня понимаете, я его боялась, старалась обходить мужа стороной и по возможности не пересекаться. К сожалению, это не всегда удавалось, и нам приходилось изредка разговаривать, хотя трудно назвать разговором площадную брань на фоне выяснения отношений.