Текст книги "Домик №16"

– У кого-то из нас двоих должны быть эти таланты, – пропела Альбина сладко.

– Тебе Роза сказала, что мне нужен переводчик, или Матвей? Как ты вышла на меня? – полностью проигнорировал намёк Михаил.

– Никто из них. – Альбина поджала губы. – Я вообще не знала, что ты руководитель этой шарашкиной конторы «Рога и Копыта», иначе бы не пришла!

– Значит, совпадение? Милая, в то, что это случайность, я поверю не раньше, чем рак на горе свиснет. Ты можешь не тратить своё и моё время и катиться отсюда вон. – издевательски продолжил Розенберг.

– Конечно, уйду! Я бы не стала работать на такого самоуверенного индюка, как ты! Только я ничего не подстраивала, в рекрутинговом агентстве мне предложили эту должность, потому что я подхожу! – тут же ответила Альбина.

– Не смеши меня. – Михаил откинул голову на кожаную спинку компьютерного кресла. Губы расплылись в улыбке, больше похожей на оскал. – Английский ты знаешь, не сомневаюсь, но иврит, терминологию ММА, правила UFS, маори, наконец. На что ты рассчитывала, милая? – Он снисходительно посмотрел на собеседницу, ухмыльнулся уничижительно, глядя сверху вниз.

– Спроси меня, если не веришь! – Альбина разозлилась.

Конечно, она и не собиралась работать в этой конторе, под руководством напыщенного осла Розенберга, но и терпеть подобное отношение ни за что не станет. Самое правильное было повернуться и уйти. Даже если Альбина споёт гимн Новой Зеландии на иврите и лично продемонстрирует боевые приёмы смешанных единоборств, Михаил скажет, что этого недостаточно, но позволить ему думать, что она рассчитывала на снисхождение, нельзя. Вслух он только посмеётся, хоть при этом будет знать, что права Альбина.

– Хорошо, – Михаил развёл руками и махнул на кресло напротив своего, через стол. Всё это время Альбина стояла по центру кабинета, и не уставала принимать наиболее выгодные позы с угла обзора Розенберга. Она должна выйти из кабинета победительницей, в любом случае.

И началось.

Михаил задавал вопросы о единоборствах, правилах, уточнял и переспрашивал. Альбина вспоминала то, что успела прочитать, благо память у неё феноменальная, она все запоминала буквально с первого раза. Альбина не понимала и половины из того, что говорила, считывала с внутреннего листа, как диктор, а при необходимости, не дрогнув, придумывала собственную версию или правила, не реагируя на насмешливый взгляд Михаила.

С ивритом получилось красочней всего, вот этого Михаил не ожидал, он даже замер, когда Альбина рассказывала то, что помнила из экскурсии по земле обетованной. Рассказала на иврите, между прочим! Ей самой понравилось, она даже увлеклась и подзабыла цель «собеседования», поймав себя на мысли, что просто делится с хорошим другом впечатлениями от поездки, тем более что сам «друг» не был против нормального общения, что-то добавлял, чем-то делился.

С маори и вовсе вышло просто, Миша и слова не знал на этом языке, скорей всего, на слух он бы даже не определил, маори ли слышит, маркизский язык или мангаревский. Альбина и сама бы не определила: австронезийские языки она не знала и, честно говоря, учить не собиралась. Пока уж точно. Так что Альбина обошлась парой бессмысленных фраз, перевода которых не помнила, и не была уверена в своём произношении, а потом победно посмотрела на Михаила.

Она положила его на лопатки. Да! Конечно, она подходит на эту должность, как никто другой, но работать тут не будет. Не в этой жизни! Он ещё походит за ней, попросит, поумоляет! Где Михаилу ещё взять такого замечательного специалиста, как она, Альбина Иванова?!

Несколько триумфальных минут Альбина смотрела прямо в глаза нанимателю, ликуя и не скрывая этого, демонстрируя широкую и самую язвительную улыбку, на которую только была способна. А она очень, очень способная! Маори знает!

– Ты же в курсе, милая, что в Новой Зеландии три государственных языка? – уточнил наконец Розенберг.

– Три? – Альбина растерялась. Какой же из австронезийских языков тоже признан государственным? Быстро перебрала в памяти всё, что читала, помнила, знала.

– Три. – Михаил вернул ей её же язвительную улыбку, вернул с лихвой. – Новозеландский язык жестов, милая. Ты знаешь его?

– Это не указано в требованиях к соискателю, – Альбина сощурила глаза, не совладав с минутной злостью и разочарованием в себе. Как она могла забыть, как могла позволить обыграть её? И кому? Михаилу Розенбергу. Только не ему.

– Я работодатель, – развёл руками Миша. – Имею право на любые требования, не противоречащие трудовому кодексу Российской Федерации. Есть там запрет на требование знаний новозеландского языка жестов? Правильно, нет. Было забавно, спасибо за цирк, ты не подходишь, милая.

– Что? – Альбина сморгнула.

Это её слово должно быть последним!

– Ты. Не. Подходишь. Милая. – Мрачно произнес Михаил.

– Я знаю, – вдруг, неожиданно для себя вскочила со стула Альбина. – Я знаю этот сраный язык жестов!

– Вот как? – Михаил буквально шлёпнулся в кресло и даже захлопал в ладоши. – Милая, ты бесподобна. Слушаю тебя, вернее – смотрю!

Он оглядел Альбину от макушки до носков чёрных сапог, облизнувшись, так, словно его мучила жажда.

– Пожалуйста! – Альбина прошла в центр просторного кабинета. Она больше десяти лет занималась танцами, воспроизвести движения новозеландских регбистов перед матчем ей несложно. Может быть, в борьбе Альбина не понимала ничего, кроме того, что успела выучить за сегодня, включая некоторые имена чемпионов, но регби она смотрела. Потому что у регбистов самые упругие задницы, какие только создала природа. И новозеландские не исключение! Она даже ходила несколько раз в спорт-бар на матчи и уж точно не пропускала этих ребят по спортивному каналу. Какие мальчики! Красавцы! Хороши почти так же, как биатлонисты, не то, что борцы или боксёры, и уж точно шикарней Михаила Розенберга!

Если для того, чтобы стереть с самодовольного лица Михаила улыбку, необходимо станцевать хаку – она её станцует. Высокие каблуки, деловой стиль одежды, узкая юбка ниже колена – не помеха. Юбку можно и задрать, оголив ноги до середины бедра, пиджак отбросить в сторону, встать в центре кабинета с лучезарной улыбкой, смотря вперёд, ровно перед собой, поклониться с достоинством и выдать.

Хака. Ритуальный танец новозеландских маори, с топаньем ногами, хлопками по груди и бёдрам, сопровождением голосом, прыжками. Не теряя выражения высокомерия на лице. Хотел новозеландский язык жестов – получи.

По истечении пары минут, закончив танец, Альбина быстро выскочила из кабинета, не забыв хлопнуть дверью так, чтоб полопались лампочки и барабанные перепонки у хозяина помещения. Ольга проводила Альбину удивлённым взглядом, можно только представить, что думала секретарша, слушая доносящиеся из-за двери вопли Альбины. Хака исполняется под аккомпанемент выкриков, на которые Иванова не поскупилась.

От ярости Альбина даже пуховик не застегнула, накинула на плечи и потопала к парковке, злясь на весь свет.

Вроде зима, снег идёт. Идёт и тут же тает, превращается в дождь ещё на подлёте к земле, разводя на улице слякоть, пропитывая пуховики и куртки прохожих, проникая под шапки, портя причёски. Когда же начнётся нормальная зима? Как же хочется носить шубу!

Хлопнула дверью машины, перевела дыхание. Надо успокоиться, просто успокоиться, а потом забыть. Впрочем, забывать, как вытягивалось лицо Михаила, его ошарашенный взгляд, удивленно приоткрытые губы, судорожный вздох, когда Альбина одёрнула юбку, стоя к нему спиной, специально вильнув бёдрами – как контрольным прошлась, не хотелось совсем.

«Ты не подходишь, милая». Как бы не так!

Глава 3. Михаил

Не отрывая глаз, Михаил смотрел на то место, где ещё минуту назад стояла Альбина. Ну как стояла… танцевала или что это было? Что. Это. Было?

Хака? Альбина на полном серьёзе изобразила в его кабинете хаку? Не смущаясь, не дрогнув, не сомневаясь, она просто встала и начала делать… изображать… танцевать хаку?

Она топала ногами в полуприседе, подпрыгивала, громко хлопала себя по бёдрам, груди, корчила рожи. Страшно то ли хрипела, то ли кричала на маори. Жутковатые звуки, издаваемые голосовыми связками среднестатистической европейки, шокировали, а то и вгоняли в транс.

В эти минуты Альбина была бы смешна, если бы не была столь бесподобна. Ритуальным танцем аборигенов Новой Зеландии Альбина Иванова вызывала восхищение, трепет и даже страх. В эти минуты Михаил не сомневался, что танцовщица запросто принесёт его в жертву, вырезав сердце из живой груди и выкинув его голодным псам. Такое ничтожество не достойно, чтобы она сожрала его сердце, без соли и перца, сырым.

Кровь, вскипевшая за считанные секунды от вида воинствующего танца блондинки, устремилась к паху. Михаил хотел эту женщину. Эту ненормальную, сумасшедшую, сногсшибательную, восхитительную, с напрочь отбитой головой. Хотел!

Хотел здесь и сейчас. Не выходя из этого кабинета. Прижать к себе, сорвать полупрозрачную блузку, порвать её, раскидав по кабинету жемчужные пуговицы. Впиться губами, зубами в маленькую грудь, настолько маленькую, что можно почти целиком вобрать в алчущий рот. Задрать юбку, разодрать помеху из жалкого капрона и кружавчиков, плотно облегающих упругий, мелкий зад, и ворваться в тугое, горячее тепло. Войти, даже если не готова, не хочет, протестует. Войти, потому что единственное, что имеет значение – собственное, раскалённое добела желание.

Нервное движение рукой – горловина душила, не давала вздохнуть, перед глазами плясали тёмные точки, тоже Хаку, били себя по груди и бёдрам, выкрикивали призывы взять спятившую блондинку, прижать, вдавить в себя, ворваться, пока не сошёл с ума вместе с ней, не окунулся в чад безумия.

Движение бедром. Кружево, облепившее ягодицы покачнулось, открывая и тут же пряча желанную ложбинку, и скрылось под тёмной тканью строгой юбки, мелькнули светлые волосы в дверях, и Михаил уставился в пустоту.

Что это было? Что. Это. Было?

“Догнать!” – мелькнула мысль. Альбина не могла убежать далеко, коридор офисного центра длинный, только в самом торце лифты. Строения городского центра не предназначены для клеток современных офисов, тысячи клерков не вписываются в стилистику, и в атмосферу старого города, в планы зданий, но мегаполис берёт своё, навязывает свой ритм и планировку.

Михаил вылетел из кабинета, на ходу хватая пуховик, устремился к выходу, игнорируя поднятые брови Ольги Алексеевны. В приступе хорошего настроения, после обеда, Михаил пригласил её на ужин. Секретарь согласилась, для вида немного ломаясь, благо сын-подросток давал матери свободу действий, не нужно было спешить в садик или делать уроки до ночи.

Как пригласил, так и отменил. Прямо сейчас Михаил хотел женщину, вполне определённую, и на замену был не согласен. Он не терпел замен, суррогатов, подделок, какими бы качественными они не были. Ольга не тянула на копию Альбины, при всей ухоженности, податливости и наигранной благодарности, она не смогла бы заменить сейчас Альбину, как в своё время не заменила Михаилу Софу.

Ольга была хорошей женщиной: одинокой, стремящейся к постоянству, знающей себе цену, при этом нервно прислушивающейся к биологическим часам. Тридцать шесть лет, неудачное замужество, одиночество.

Сейчас же Михаилу требовался сгусток сумасбродства, искры страсти, вспышки безумства, он, как вампир, жаждущий крови, хотел напитаться сумасшедшей энергией безумной танцовщицы Хаку. Потом… Потом она выведет его из себя, скорей всего, ещё до того, как стихнут последние спазмы оргазма, и он уйдёт, также стремительно, как сейчас бежал по узкому, окрашенному в благородный зелёный цвет, коридору. Или уйдёт она, оставив его смеяться, восторгаться, злиться.

Он видел светлый локон, мелькнувший в лифте, и красный объёмный шарф поверх тонкой шеи. Не успел, рванул по лестнице, но тоже опоздал. Вглядывался в прохожих, выскочил из благоустроенного двора-колодца, пробежал мимо припаркованных автомобилей, большого клёна, огороженного современными скамейками, летом здесь собирается молодёжь – «веранда» модного анти-кафе, – мимо вывесок арт-лавочек и приветливо светящихся окон паба с отличным ирландским пивом.

Не разглядел… Что на ней было, кажется, длинный пуховик? Серый или чёрный. И ярко-красный шарф. Альбина не могла просто смешаться с толпой, так всегда казалось Михаилу. Её всегда было видно, где бы она ни находилась, чем бы ни занималась, если в радиусе нескольких километров был Михаил – он видел её, ощущал седьмым, восьмым, девятым чувством. А питерская ночь, яркая новогодняя иллюминация, поток спешащих домой и по делам граждан скрыл её. Альбина Иванова смешалась с людьми, слилась с ними, исчезла в тесноте старого города.

Из арки офисного центра выехал автомобиль, Фольксваген-Тигуан, алый, в старом корпусе, как минимум, пятилетнем, Михаил пропустил машину, проводил взглядом, водитель лихо вписался в плотный поток; и только потом Розенберг посмотрел в салон. Светлые волосы, наспех криво собранные большими деревянными шпильками, крест-накрест, как пиратские сабли. Чёрный блейзер и жемчужные пуговицы на полупрозрачном шифоне блузы.

Как ему не пришло в голову, что Альбина приехала на машине? Он ведь был в курсе, что Иванова передвигается по городу на бюджетном кроссовере, что собирается поменять его в ближайшие два-три года, что довольна своим Тигуаном, и собирается взять точно такой же. Знал. Альбина лишала его способности мыслить.

Что ж, Михаил знал, где проживает блондинка. Хоть никогда в жизни не собирался заявляться к ней, но адрес был ему знаком. Один раз ему даже довелось видеть металлическую входную дверь: Розенберг встречал в Пулково тогда ещё будущую жену брата, в дом заходить не стал, поставил чемодан у открытой двери и распрощался. Отметил только мелькнувшую просторную прихожую, старые обои и коридор, ведущий, по всей видимости, в комнаты.

Михаил был твёрдо намерен провести эту ночь с Альбиной, желание всё ещё билось в висках и паху. Ни быстрый бег, ни пронизывающий ветер с дождём и мокрым снегом, не остудили Михаила. Эта одержимость пугала, Михаил никогда не был одержимым. Ни женщины, ни идеи никогда не интересовали его настолько, чтобы потерять ориентиры и остаться один на один с единственной мыслью – взять, сделать. Эта мысль пугала и одновременно восхищала Михаила, он наслаждался ею так же, как обычно наслаждался близостью с Альбиной. Её криками, стонами, открытостью, страстью.

Ленд-Крузер моргнул фарами, распахнул огромный салон, заурчал мотором, выныривая из длинной, тёмно-бордовой арки, и направился в сторону знакомого адреса. Какие-то два квартала к дому Альбины Михаил преодолевал не меньше часа, собрав все светофоры в плотном вечернем трафике. Пешком он бы преодолел это же расстояние за десять минут, но Розенберг плёлся и чертыхался на дорожные работы, нелепые посреди зимы, питерской, но зимы. Злился на пробки, пешеходов, гуськом переходящих дорогу по нерегулируемому переходу, автомобилистов, высунувших нос в неурочный час.

Двор дома, где жила Альбина, конечно же, был закрыт. На старые, дореволюционные ворота навесили современные приводы, за оградой жильцы прятали парковочные места и относительный покой.

Постояв какое-то время у арки, нагло перекрыв её (больше некуда было приткнуться), Михаил, наконец, дождался какого-то мужика на Ладе Ларгус. Тот выскочил из машины в поисках виновного или его телефона на панели авто. Извинившись, Михаил попросил впустить его. Предельно вежливо, даже сказал, в какую квартиру приехал.

В небольших питерских двориках люди, как правило, живут поколениями. От бабушек, прабабушек до младенцев. Все знают друг друга, если не по именам, то в лицо. Законы мегаполиса стороной обошли дворы-колодцы, время тягучей волной обтекало светящиеся окна обшарпанных жёлтых домов. Мужик окинул взглядом Михаила, прикидывая что-то в уме, потом пропустил его во двор, ткнув рукой в свободное место – хозяин, мол, сейчас в Москве, потому до утра можно оставить машину смело, а утром, если что, брелок от ворот есть в парикмахерской.

Михаил огляделся. Алого Тигуана не было. Может быть, Альбина паркуется на улице, но такой вариант вряд ли возможен, или во втором дворе – небольшая арка вела вбок и также была перекрыта чугунными воротами с завитушками и острыми пиками. А может, Иванова и вовсе ещё не приехала.

Во втором дворе, маленьком, тёмном, Тигуана не оказалось, Михаил уселся на удобное сиденье Ленд Крузера в ожидании той, с кем собирался переспать сегодня ночью.

Она могла и совсем не явиться, остаться у любовника, зависнуть в баре, запивая своё фиаско на собеседовании, отправиться к подруге и зависнуть там до ночи. Что угодно. Но Михаил ждал и ждал, кажется, две вечности подряд.

Он сразу запал на Альбину, как только увидел летом на базе отдыха, куда прилетел к детям, вырвавшись из череды бесконечных рабочих дней. Стопроцентно его типаж женщины. Достаточно высокая, выше метра семидесяти, худая, с маленькой, очень маленькой грудью, длинными и стройными ногами, блондинка. Большие, кругловатые голубые глаза смотрели насмешливо, даже нагло. Идеальные брови, яркая помада, фривольный топ, светлая кожа, алебастровая.

Это потом Михаил разглядел словно прячущиеся под кожей веснушки, бледные, не проступившие, даже когда их обладательница загорела. Шляпы, огромные солнечные очки, короткие платья: красные и кипенно-белого цвета. Вызов – вот что влекло Михаила, как пчелу яркий цветок.

Секс… Секс с Альбиной сводил с ума. Дело не в том, что она была умелой, жаждущей, откровенной, податливой, а то и вовсе покорной любовницей, она была живой. Она жила сексом, наслаждением, она не думала в этот момент, не загонялась моралью и навязанной обществом нравственностью. В сексе Альбина умела давать, умела брать и главное – хотела этого.

Если бы можно было иметь эту женщину столько, сколько он пожелает, и при этом навсегда заткнуть ей рот – Михаил бы так и сделал. Но это было невозможно. За сексом всегда следовало что-то, что бесило его, он мгновенно вспыхивал, выходил из себя, как и она, впрочем.

Алый Тигуан появился во дворе через час после приезда Розенберга. Михаил не стал дожидаться, когда хозяйка авто выйдет из салона, подошёл к двери первый, насмешливо смотря в распахнутые голубые глазищи.

Так-то, милая! Не могла же она думать, что может вскипятить его кровь, превратить без малого двухметровую банку с бурлящим потоком, кипятильником ниже пояса, и умчаться по своим делам. Не заплатив за это. Не сняв жгучее, невыносимое напряжение. Нет, милая, этой ночью ты будешь стонать, пока не запросишь пощады, но и тогда ему будет мало. Хака… Кто бы мог подумать, что грёбанная Хака в исполнении Альбины Ивановой превратит Михаила в одну огромную эрекцию, не желающую слушать доводы разума. Он хотел Альбину. Хотел здесь и сейчас. Остальное подождёт.

– Миша? – Альбина вышла из Тигуана, тут же задрала нос и, прищурившись, уставилась на подошедшего. – Что ты здесь делаешь?

– Не догадываешься? – Он рванул ее на себя, наконец-то, прижав к себе.

Пуховик мешал, как и шарф. Михаил нагнулся к лицу, знакомый запах впился в ноздри, пронёсся волной по телу, заставив вздрогнуть. Губы опустились у уха, прошлись, оставляя влажный след на мочке. Почувствовал, как женщина в его руках напряглась, нервно вдохнула, и не сразу понял, что она упирается руками ему в грудь, отталкивая.

– Что такое, милая? – горячо прошептал он ей на ухо. – Не отталкивай меня.

Розенберг нырнул рукой под огромный шарф, зачем столько намотанной шерсти прячет тонкую шею, её дурманящий запах и гладкость горячей кожи?

– Лех ле азазель, – прошипела Альбина, корректный перевод означал «иди к чёрту». При этом, если бы она просто послала его на мужской половой орган, прозвучало бы в разы вежливей.

Михаил на несколько секунд опешил. Альбина не так часто применяла ненормативную лексику, казалось, её воротит от нецензурной брани. Извратиться настолько, чтобы отправить к Азазелю еврея – что-то несомненно новое в Альбине. Новое и заводящее ещё сильнее. Ещё пара выражений, и Розенберг нагнул бы строптивицу прямо у машины, посреди двора. Наверняка уже завтра видео со сношающейся парочкой во дворе-колодце в центре Питера взорвало бы ютуб, но Михаилу было плевать. Он хотел эту сумасшедшую девку, и был намерен получить.

– Ты заводишь меня, милая, – прохрипел он, сжал её шею с обратной стороны, давая понять, что никуда она не денется, не сегодня. – Хочу тебя.

– Типеш. – Вполне политкорректное «дурак» немного разочаровало, но пыла не убавило.

Зато мгновенно охладил хлопок двери и детский, растерянный голосок снизу. Михаила будто обдало ледяной водой.

– Здравствуйте…

Олеся! Пятилетняя дочка Альбины. Чудесный ребёнок, милая девчушка, вызывающая самые тёплые чувства. Она всегда тянулась к Михаилу, по-детски непосредственно, иногда с подозрением, но тянулась. Скорей всего от того, что лишена внимания отца, любого мужского внимания. Единственный дедушка жил за две с половиной тысячи километров, брата у Альбины не было, а мужчин в своё близкое окружение она, скорей всего, не пускала, предпочитая встречи на стороне и ни к чему не обязывающие отношения.

Как он не сообразил, не вспомнил о девочке?!

– Здравствуй, Олеся! – Миша тут же убрал руки от мамы малышки и присел, чтоб оказаться на одном уровне с девочкой. – Рад тебя видеть, как твои дела? Ходишь в садик?

– Хожу. – Олеся смотрела с подозрением, исподлобья, прижимаясь к маме.

– А мы сегодня встречались с твоей мамой, и она… забыла важные документы, я их привёз. – на ходу придумал Михаил.

– Какой-то перевод, наверное, – кивнула Олеся. Миша предпочёл согласиться, хотя не очень понимал, какой перевод Альбина могла забыть и как, не на бумаге же.

То, что для пятилетнего ребёнка отличная версия, тут же отметается взрослым мозгом.

– А ты почему в гости не приходишь? – отвлёк Михаил ребёнка. – Света часто тебя вспоминает, вы ведь подружились, на свадьбе так хорошо играли.

– Мне же нельзя одной ходить, – удивлённо воскликнула Олеся и посмотрела на взрослого, как на неразумного школьника. – А мама работает, ей некогда меня отвезти, а ещё у меня ежедневная занятость, танцы, рисование, английский язык, немецкий, история Петербурга. И дни рождения у друзей, и ещё занятия в русском музее!

– О, – улыбнулся Михаил.

Другого от дочки Альбины ждать не приходилось. Надо было хорошенько подумать, а не нестись, как одержимому за её матерью с одной-единственной мыслью и целью!

– Мы пойдём, – подала голос Альбина. – Было приятно увидеться, Михаил, спасибо, что привёз… перевод.

Вежливо улыбнулась, взяла за руку дочку и обогнула его, направляясь к парадной.

– А перевод?! – воскликнула Олеся уже у дверей с домофоном. – Перевод так и не отдали!

Девочка удивлённо смотрела на Михаила. Какие смешные эти взрослые, приехал отдать перевод и не отдал!

– Совсем забыл, – «спохватился» Михаил и пошёл к машине за «переводом».

И что отдать? Даже флешки никакой с собой нет, никакого листа бумаги, ничего! Сунулся в бардачок. Отлично. Папка со страховкой ОСАГО. Синяя, плотная, вполне сойдёт за важный перевод, ради которого он примчался к маме пятилетнего ребенка.

– Вот, – протянул он папку Альбине, чертыхаясь про себя.

С Ивановой станется порвать, сжечь, провести ритуал Вуду, станцевать Хаку босиком на горящих листах. Но давать понять девчушке, что взрослые врут, не стоит. Если доверие к Михаилу не так и важно для Олеси, то безоговорочная вера в маму девочке необходима. Отмахиваться от ребёнка словами «не твоё дело», или «вырастешь, поймёшь», Михаил не имел привычки, от них с братом никогда не отмахивались. Ни отец, который несмотря на развод, уделял максимальное время детям, ни мама, вопреки сложному характеру, и уж точно ни бабушка.

– Вот как! – Альбина быстро пробежалась глазами по строчкам, закрыла папку и победно посмотрела на Михаила, заставив сглотнуть нервный ком.

Отлично!

Вместо секса – беседа с пятилетней особой, окатившая ледяной волной разгорячённое тело и воображение Михаила. Вместо завтрашнего собеседования со следующей кандидаткой на должность – поездка в страховую с заявлением о потере полиса ОСАГО. Мелочь, а время займёт.

Хлопнула дверь в парадную. Михаилу пришлось ждать следующего недовольного жильца на автомобиле, чтобы выехать со двора.

А секс той ночью всё-таки у Михаила случился. Не страстный и не безумный, даже красивый. Утром Михаил проснулся удовлетворённым физически, а морально… морально он был раздавлен и причину своего дурного настроения не находил. Вернее, не желал искать.