Текст книги "Размышления о тьюторстве"

Проблема самоопределeния и модальная педагогика
(Педагогика самоопределения и проблемный поиск свободы. – Барнаул)

Понятие самоопределения применимо в логике модального рассмотрения человеческой активности и имеет отношение к фокусу должного. Самоопределение – это процесс полагания должного как ориентира для самоорганизации. Должного с точки зрения субъекта полагания, но не для него только – должного как такового. Самоопределение предполагает изначальный ответ на вопрос: что должно быть?

За ответ на этот вопрос предполагается ответственность.

Осознание проблемы самоопределения характерно для эпох кризиса культур, основополагающих ценностей, на изломе существования, для ситуаций необходимости переосмыслить или восстановить жизненные ориентиры и цели. Именно в такие периоды истории возникали новые философские течения и школы, религиозные учения, появлялись новые горизонты и понятия о должном. В ином содержательном оформлении выплывала дилемма свободы – несвободы. Интересно, что мы ретроспективно рассматриваем духовное наследие этих эпох как знаки расцвета некоторой культуры, а для тех, кто ее создавал, это были экстремальные, экзистенциальные ситуации.

Это были эпохи, которые прежде всего вновь ставили вопрос о должном, в своих ответах противополагаясь тем, которые были даны ранее. Древняя Греция – эпоха софистики, философский анархизм, осознание державности личного разума на фоне крушения аристократического порядка и противостояние демократии и олигархии. Фигура Сократа как воплощение восстанавливающего небосвода должного. Древний Рим – эпоха набирающей мощи империи, умирание республиканского духа, гонение на философию. Полная противоречий фигура Сенеки – воплощения проблемности самоопределения. Его современник – Христос – идеал человеческого самоопределения.

Служение истине, а не традиции мнения утверждал своей жизнью Сократ. То, что не было проблемой для Сократа – альтернативность личного блага или служения обществу, – стало камнем преткновения в жизни Сенеки. Тайна должного утверждена была жизнью Христа, вместо следования закону он показал иной путь к ней – путь веры.

На изломе средневековой культуры, кризиса института Церкви эпоха Возрождения и возвращения к источникам повлекла за собой новое противостояние доктрины оправдания и спасения верой Лютера и доктрины предопределения Кальвина. Последний вызвал к жизни идею призвания, дела жизни, подхваченную, перетолкованную Новым временем в «духе капитализма».

Всплеск иррациональной философии в конце XIX века – две принципиально разные формулы судьбы: amor fati и odium fati – Ф. Ницше и Н. Федоров. В XX веке, продолжая линию радикализации свободы и субъективности, экзистенциализм провозгласил первичность существования – того, что творит сущность. Сартр объявляет человека проектом самого себя. Поиски царства абсолютной свободы ведет Бердяев. Фромм уже описывает паломническое бегство от свободы.

Начавшееся на Западе в 70-80-х годах нашего времени наводнение постмодернизма окончательно смывает какие-либо ориентиры самоопределения: онтологическая свобода, свобода без границ профанирует саму идею свободы.

Тем временем в России, где традиционно литература выполняла философскую функцию и где в условиях тоталитарного общества проблема должного была решена раз и навсегда, расцветал жанр фантастики – прожектирования или размышления о должном. Человека будущего искали Стругацкие. Одновременно с этим системо-деятельностная методология пыталась справиться с надвигающейся угрозой постмодерна – с проблемой многопредметности знаний о мире через создание онтологии деятельности.

Конечно, нельзя сказать, что самоопределение «бывает» только в моменты культурных кризисов. Но как проблема оно начинает обсуждаться именно в эпохи больших и малых перемен.

И хотя знакомая нам история проблемы самоопределения тесно связана с ее постановкой средствами европейской философии, как феномен и потенция она может быть опознана и много раньше «осевого времени». В Ведах есть много красочных картин, представляющих нам ситуации решения этой проблемы. И с другой стороны, кризис философии, «закат Европы» и «конец истории» только острее ставят ее.

Современная социокультурная среда является перенасыщенной с точки зрения присутствия в ней множества образцов и имиджей для самоидентификации и выборов жизненных ориентиров. Я утверждаю, что такого рода ситуация является экстремальной для реального самоопределения, то есть определения того, что я должен делать.

Множество образцов как бы заслоняет горизонт должного, является бесконечной каруселью, синематографом, эрзацем реальности, реминисценцией. Это классическая ситуация постмодернизма – сожития разных исторических традиций, реальностей, уже бывших «один раз». Их много и можно «выбирать себе реальность». Множество возможностей и вариантов выбора элиминируют пространство должного, откладывают до бесконечности необходимость определиться, жизнь грозит превратиться в «вечный черновик». Широкая панорама возможного, вплоть до виртуальных выборов в виртуальном пространстве, взаимная экспансия культур и конкуренция их за своих адептов, искусство PR, наступление рекламы, желанная принудительность образа жизни с экрана: все новые и новые возможности, не получается остановиться. Всем знакомая ситуация большого базара: если ты пришел на базар без представления о том, что тебе необходимо, то есть возможность выбирать и выбирать, но так и не выбрать, а еще потерять время и деньги, то есть жизненные ресурсы.

Действительность возможного претендует на заполонение горизонтов нашего сознания. Выбор как действие в пространстве возможного забирает все ресурсы. Наоборот, самоопределение осуществляется тогда, когда ни одна из множества возможностей не годится, минуя пространство возможного, на гране возможного и невозможного. Парадокс заключается в том, что там, где свобода реализовалась, ей не осталось места.

Действие выбора соответствует процессу самоидентификации. С точки зрения духовного усилия он гораздо менее энергоемкий, но одновременно он способен поглотить все жизненные ресурсы, выступая как почва для властных технологий. Для самоопределения не остается места, его место занято, и ирония судьбы заключается в том, что из внешней позиции неразличимы эффекты самоидентификации и самоопределения. Ответы на вопрос «кто я, где и как действую?» могут быть получены разными путями: и из мягкого навязывания с экрана виртуальной реальности, и в результате жесткого предписывания из репродуктора. Порядок тоталитаризма, из которого мы нечаянно и сразу угодили в постмодернистский хаос, точно так же не оставлял места для вопроса о должном, мы были свободны от необходимости отвечать на него. «У них твердые убеждения. Наверное, потому, что у них нет выбора», – сказал о нас прошлых Ланцелот в фильме «Убить дракона». Можно было бы продолжить про нас настоящих: «У них нет убеждений, слишком много выбора».

Без представлений о самоопределении и опыта вступили мы в иной мир, где они тоже не затребованы. Общество потребителей потребляет образы человека так же, как товары повседневного спроса. «Прямое попадание» из тоталитарности в постмодерн означает, что каждая из культурных автономий будет порабощать пусть на год, на день или на сезон. Говоря словами метафоры из известного фильма М. Захарова, «дракон остался внутри своих подданных». Раньше в условиях тоталитарного образа жизни самоопределение было равно маргинальное™, противостоянию, а в большинстве случаев не востребовалось. В условиях постмодернистского общества, несмотря на его критику власти, свободы не прибавилось, если только не рассматривать само постмодернистское общество как экстремальную ситуацию, из которой необходимо выйти. Дело не в том, что должное исчезло как единственно заданное, и не в том, что теперь среди множества реанимированных идеалов нет места должному, а в том, что нет необходимости определения должного.

Но между самоидентификацией и самоопределением все-таки лежит пропасть. И эта разность фиксируется по линии рефлексии и ответственности. Категория должного в модальной рефлексии причастна к разрешению проблемы конечности-бесконечности существования. В познавательной установке должное равно закону, которому подчинялись все объекты, это следование ему. Если применять модальную парадигму к деятельностному миропониманию, то содержание необходимого (должного) становится единственным содержанием, которое придает смысл деятельности и является гарантом действенности удерживаемых ею смыслов. Пространство возможного «как место жительства» дает забвение бессмысленности бездеятельностного бытия.

Если объявить существующее местом ограничений свободы, возможное – местом ее предъявления, то должное является сферой употребления свободы. «Кризис свободопользования» возник именно вследствие исчезновения категории должного из понятий «повседневного спроса».

Вернемся к истории. Какие имена получала проблема самоопределения в разное время своего «выплывания на свет»? Для Сенеки это была тема судьбы, рока и противостояния ему. Для Христа – тема искушения и исполнения силой духа. Для Лютера и Кальвина противотемье: оправдания – предопределения. На переломе XIX–XX веков – тема свободы в противовес теме судьбы (другой полюс проблемы определения): odium fati русской религиозной философии вместо amor fati Ницше. Тема свободы и способа ее употребления – самоопределения – потонула затем в постмодернистском наводнении. Радикальное онтологическое сомнение избавило человека от его сущности: человек – это его история. Тема сокровенного желания, призвания, поиска человека – сквозная тема Стругацких. Идея номадов-кочевников постмодернизма, не имеющих своей территории, пути как способа существования. Борхес с его образами судьбы – книги, библиотеки, лотереи. В древнеиндийской традиции – это понятие кармы, включающее в себя противостояние свободы и несвободы. Кстати, это понятие ошибочно отождествляется с понятием судьбы. Принципиальная разница между ними состоит, во-первых, в том, что карма не предопределена, а нажита своим владельцем в его свободном деянии, а во-вторых, в том, что ее надо не разгадать для того, чтобы следовать ей, а именно изжить – освободиться от нее.

Самоопределение как понятие, фиксирующее проблему, имеет два полюса: полюс свободы и полюс несвободы – судьбы, жребия, общественного долга и т. д. Сама по себе тема, соответствующая полюсу несвободы, присутствует практически как сквозная именно в эпохи некризисные, эпохи смирения с установившимся порядком, а проблема самоопределения и появление в фокусе размышления эпохи двух полюсов этой темы (предопределения и самоопределения) характерны именно для кризисных, переходных периодов. Для «гладких» исторических периодов или полагаемых таковыми в размышлении философов характерно другое отношение к самой проблеме определения – это мантические искусства, гадания, попытки узнать, предвосхитить свою судьбу. Либо отказ даже от этого при полагании, что, тем не менее, предопределение есть.

Принципиальная разница между парадигмой предопределения и свободы и понятиями судьбы и самоопределения заключается в том, что в первом случае все главные вопросы уже имеют свои ответы, ответы даны, и надо, самое большое, их разгадать, понять и соответствовать им. Во втором – само должное кладется по воле человека, и в этом-то и состоит его свобода, несмотря на его, может быть, и данную «карму». В первом случае речь идет о самоопределенности, а во втором о самоопределении. Логически нет никакой разницы (онтологически есть) между понятиями судьбы и предназначения. В обоих случаях оно означает прежде всего несвободу, бессилие человека либо перед лицом натуральных ограничений его природы, либо перед силой онтологических обстоятельств – неважно, будь они зло– или благонамеренны, как безликая Природа, Космос или личность Бога.

Понятие самоопределения, наоборот, предполагает, что человек сам определяет, какая высшая истина будет руководить им, чему он будет служить, даже если он совершенно не годится для служения ей.

Эпоха Позднего Возрождения, беспредел лицемерия папской власти. Крах первых проповедей Савонаролы, тщедушного монаха с сиповатым голосом и провинциальным наречием, на фоне проповедей любимца Лоренцо Медичи – Фра Мариано да Дженаццано, обладавшего изящным слогом и изысканными манерами, развлекавшего просвещенную публику и льстившего ей, в то время как первый посмел ее осуждать, призывая вернуться не к образцовой античной форме, а к содержанию веры. Но уже тогда, не снискав еще славы, так серьезно обеспокоившей Рим, задолго до костра он стал тем, кем должен был стать.

Можно привести много примеров того, как самоопределение делало людей, равно и того, как при этом его необязательно удавалось реализовать. Биографии великих людей Запада, ставших великими по воле и против воли судьбы, обстоятельств, задатков, являются хорошим примером для рассмотрения реализованного самоопределения. Притчи Востока, не сохраняя имен, расскажут о самых малых поступках как об образцах свободного служения должному. В наше время даже мировая знаменитость – это майя, фигура массовой иллюзии, в создании которой принимают участие остающиеся в тени агенты индустрии имиджа. Следование имиджу, а не следование идее является сегодня путем к самоутверждению.

Что из себя представляли варианты полаганий, само-полаганий должного, запечатленные историей?

Все они – следование истине (Сократ), абсолютному благу (Абеляр), идее богочеловечества (русская философия) – стремились объединить божественные, трансцендентные и человеческие энергии в исходе от материальности мира, противопоставлялись смерти и времени, подразумевали управление духом, онтологическое восхождение человека. Историческое исследование полаганий о должном, а не о существующем, именно в условиях отсутствия каких бы то ни было онтологических ориентиров, условиях «осужденное™ на свободу» могло бы послужить созданию карт тех невидимых земель и маршрутов, которыми, собственно, и идет человек.

Это философские полагания, философии как практики заботы о себе. Философская позиция является позицией, способной к таким полаганиям. Для самоопределяющегося же сама идея, полагаемая на место должного, может быть не им «узрета». Важно, что он сам ее туда полагает. То есть самоопределяющийся может не быть философом. Полагание должного никогда не соразмерно полагающему. Наоборот, «какой мерой вы мерите, такой будет отмерено и вам». Но важно то, чтобы эти полагания соответствовали своему месту: быть предельными полаганиями.

Полагание новых горизонтов человеческого может осваиваться в разных практиках, в том числе в экономических, политических, в искусстве, в мыслепрактиках – чисто в исследовании, проектировании. Но освоение заходит в тупик, если средства оказываются несоразмерными. Стараясь приблизиться к решению проблемы свободы и самоопределения, современный человек впадает в две крайности – психологизация и технологизация.

Психологизм – это наследие тоталитаризма, реакция на него – уход в свой внутренний мир и закрытие всех дверей, типичное дитя времени, в котором человеку не оставлялось никакого легитимизированного приватного пространства. В момент, когда тоталитаризм отступает, реакция дает рецидив – открытость. «Я – это мой внутренний мир» – флаг психологизма. Отсюда и многие характерные явления эпохи – публичная манифестация собственной персоны, охраняемая как ценность, и забота о ней, возведенная в абсолютный абсурд. Именно эту черту эксплуатируют перекошенная экономика, истеричная политика, экстравагантное искусство, миксы мыльных опер и мыслепрактики, вынужденные их поддерживать. Выросший из восточноевропейского тоталитаризма или западного индивидуализма человек не знает, что такое «внутренняя форма», «внутренняя сущность», но хочет, чтобы все узнали, что такое его «внутренний мир». Повышенным вниманием к личности как к тому, что есть, а не к тому, что должно быть, страдает и наше стряхнувшее бремя несвободы образование: экстра-внимание к внутреннему миру ребенка, его суверенности, самореализации, понимаемой как реализация некоторой самости. Самоопределение обсуждается и трактуется ни больше, ни меньше как выбор относительно себя: чем я хочу и могу заниматься в этой жизни.

Машинообразность и технологизированность окружающего мира способствовала тому, что идея предназначения, призвания, дела жизни стала трактоваться как предзаданность к определенному типу деятельности. Технология распространила свои претензии на пути свободы и самоопределения, проложив рельсы образования и подготовки, создав искусственные лабиринты ориентации, наподобие луна-парков. Школа самоопределения из метафоры стала реальной педагогической технологией. Человек, сознательно избравший определенный вид деятельности как предельную категорию выбора, выносится в идеал образовательных концепций. Фигурой идентичности маргиналов от деятельности становятся не безликие профессионалы, а «сделанные» супермены и суперледи. Но не идти наезженными путями они тоже не умеют. Идея свободы от деятельности неуютна.

Не воспитав себя к внутренней свободе, наш современник претендует на внешнюю и рвется к политической. Что хуже всего, ошибочно переносит восполнение своих дефицитов на способ образования и воспитания нового поколения. В начале XX века Штайнер ужасался инновациям в педагогике, исходящим из положения, что школу надо построить примерно так же, как должны жить взрослые в социальном организме. Сейчас многие инноваторы от педагогики безграмотно повторяют те же ошибки, пытаясь помимо воспитания в ребенке чувства авторитета сразу вручить ему в руки бразды демократии, забывая мудрые предостережения Сократа Алкивиаду, останавливающего того на пути в собрание. Инфантильная вера в ребенка как в того, кто может создать Царство Божие на земле, игнорирует воспитание в нем представления о таковом. Свобода трактуется как свобода отношений, коммунальная; право как вещь, а не принцип: ошибка реефикации заключается в том, что само по себе приписывание кому-то права отношения к другому как к свободному заменяется представленной возможностью свободно себя вести. Мнение о том, что если свободы раньше не было, то для того, чтобы она появилась, ее надо (можно) дать, – это ошибка логики, закрепляемая в новых технологиях власти и образования.

Философская тема свободы как испытания, которого не выдержал человек, как покинутости в свободе, как того, что «настолько отлично от творения природы человека, что овладеть ею можно только постепенно…», как пути «к тому, чего в принципе нельзя знать», – слишком сложная канва для игры.

Нельзя спроектировать самоопределение, поиграть (play) в него, но можно научить работать с должным на уровне выхода к тем экзистенциальным перекресткам, предельным вопросам, которые актуальны во время образования…

Образовательную задачу, связанную с проблемой самоопределения, можно было обозначить как умение пользоваться принципом самоопределения или рамкой самоопределения в выстраивании представлений о мире, о себе и планировании своих действий.

Отдельная задача – проследить осуществление самоопределения, самоопределения в образование. Сенека дважды становится на путь воспитателя: один раз он наставник Нерона, второй – Луцилия. И дважды – на путь политика: один раз еще будучи в сенате, второй раз – как советник Нерона. Если в период его нахождения при Нероне не понятно, был ли он прежде всего политиком или политика была сферой его деятельности, то в конце жизни он самоопределяется чисто в образование: пишет письма Луцилию с тем, чтобы эти письма прочли и еще многие луцилии, а позицию занимает писательскую. Христос – образ учителя для всей христианской педагогики, начиная от Климента Александрийского и заканчивая Зеньковским, только регион его учительства больше, чем у Сенеки. Коменский был по преимуществу культурным политиком, педагогика была одной их сфер его деятельности. Штайнер – духовным вождем…

Следуя системодеятельностному различению региона самоопределения, сферы мыследеятельности и занимаемой позиции, можно провести интереснейшие исследования историй самоопределения. Кто оставляя след в педагогике, в истории образования: вследствие какой деятельности и какой след? То, что при жизни кажется нам регионом пространства, странным образом превращается после смерти в регионы времени…

Еще один «предмет» антропогогического исследования – это события и событийность самоопределения.

Что делал Иисус Христос в пустыне? Искал ответ на вопрос Иоанна Крестителя, не мессия ли он. Пост и искушение было событием великого кризиса и духовного прозрения в истину. Три искушения проходит он. Первый раз Дьявол обращается к телесной природе Христа – чувству голода. Второй раз – к желанию славы, душевной несвободе человека. В третий раз испытывает бескорыстие его веры, обращаясь к духовной природе.

Ситуация самоопределения Сенеки. На смену республике пришла империя. Если внутри республики каждый, радея о счастье целого, тем самым заботился о себе, то теперь должен был сам искать линию поведения. Возникает необходимость согласовать индивидуальное и общее благо. Вся жизнь Сенеки полна перипетий самоопределения: ссылка на Корсику при Клавдии, самостоятельное отстранение от общественной жизни при Нероне. Сенека ввел в стоицизм понятие совести как понятой разумом и пережитой чувством нравственной нормы. В конце жизни идея долга перед самим собой сменяется у него долгом пред вселенским сообществом богов и людей. «Если фортуна возьмет верх и пресечет возможность действовать, пусть он не тотчас же бежит – нет, пусть он с выбором отыщет такое, чем может быть еще полезен», – пишет он Луцилию. Философия Сенеки – рефлексия его практики в поисках пути примирения нравственной нормы и служению человечеству.

* * *

Ни современное поколение учителей, прошедших школу тоталитарности, ни теперешняя молодежь не имеют ни опыта, ни представления о самоопределении, понятия о должном, самостоятельного определения должного. Если понимать образование как практику решения базовых экзистенциальных конфликтов, возникающих в результате включения человека в разномодальные реальности, то тьюторская позиция как новая позиция, направленная на разрешение этой проблемы, будет отвечать за фокус должного.

Новая педагогика возникала именно из конкретных решений проблемы должного. Теперь это попытка сделать основанием педагогики саму идею должного.

В социокультурной практике модусу должного соответствует практика проектирования. При обращении к гуманитарной действительности необходимо разделить проектирование в деятельностной рамке и в рамке мыследеятельности. Во втором случае это прежде всего работа с планом должного и техника организации мышления, удержания позиции.

По отношению к традиционным инновациям в педагогике можно говорить о перманентном кризисе проектирования: инновации типа обучения проектированию не различают мышление и деятельность, превращая техники проектирования в пособие для экспансии и фантомирования.

Это начало размышлений о модальной педагогике. Можно добавить к принципиальным замечаниям, что в ситуации кардинального онтологического сомнения вместо онтологии сущностей педагогу предлагается вера в модальности, «модально организованное сознание», философия образования как рискованного предприятия, включающего в себя необходимость постоянно подтверждать свое полагание…

ЛИТЕРАТУРА:

Чтобы сформулировать свои мысли, подстегнуть воображение и пробудить эстетическое начало, я пользовалась следующими работами:

1. Арендт X. Массы и тоталитаризм // Вопросы социологии. – 1992. № 2.

2. Бердяев Н.А. Самопознание. – М., 1991.

3. Борхес Х.Л. Сад расходящихся тропок. Вавилонская библиотека. Лотерея в Вавилоне // Сочинения: В 3-х т. Т.1. – М., 1994.

4. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения.

5. Витицкий С. 27-я теорема этики. – М., 1996.

6. Генисаретский О. Модальная методология и проектная культура.

7. Евангелие от Луки. Евангелие от Матфея.

8. Зенъковский В. В. Педагогика. – М., 1996.

9. Ильин И. А. Путь к очевидности. – М., 1993.

10. Камю А. Чума. – М., 1990.

11. КрасновП. Сенека. Его жизнь и философская деятельность // Сократ. Платон. Аристотель. Сенека. – М., 1995.

12. Маграт А. Богословская мысль реформации. – Одесса, 1994.

13. Мамардашвили М.К. Философия и свобода // Как я понимаю философию. – М., 1992.

14. Ницше Ф. Автобиография. Т. 2. – Итало-советское издание, 1990.

15. Орлов Е. Сократ. Его жизнь и философская деятельность // Сократ. Платон. Аристотель. Сенека. – М., 1995.

16. Платон. Апология. Критон. Федон // Диалоги.

17. Понятие судьбы в контексте разных культур. – М., 1994.

18. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. – М., 1990.

19. Сартр Ж.-П. Философские пьесы. – М., 1996.

20. Сенека Л. А. Нравственные письма к Луцилию. – М., 1986.

21. Стругацкие А. и Б. Пикник на обочине. Отягощенные злом. Жук в муравейнике.

22. Школа самоопределения (под ред. А.Н. Тубельского). – М., 1994.

23. Шюре Э. Великие посвященные. – Калуга, 1914.

24. Штайнер Р. Вопрос воспитания как социальный вопрос. – Калуга, 1992.

25. Щедровицкий П. Г. Очерки по философии образования. – М., 1993.