Текст книги "Портрет Кровавой графини"

Портрет Кровавой графини
Наталья Александрова

© Н. Александрова, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

«И чего мы сюда приперлись? – с тоской подумала Надежда. – Ну вот что мы тут забыли?»

В волнении она слишком сильно сжала локоть приятельницы Милки, так что та дернулась и прошипела:

– Надь, ты чего?

– Того, – одними губами, но злобно ответила Надежда.

Милка поняла все правильно и покаянно склонила голову. Ведь это она сбила Надежду с толку.

Женщины приятельствовали очень давно, еще с тех пор, как работали в НИИ. Милка была секретарем отдела и знала про всех сотрудников все, что вообще стоило знать. Потом уволилась по семейным обстоятельствам – ее неожиданно бросил муж и нужно было искать более денежную работу. Через два года муж вернулся, но обратно в секретари Милка не пошла. Устроилась программистом-надомником, работала спустя рукава, потому что муж, за два года ужасно по ней соскучившись, окружил Милку заботой и нежностью. Таким образом, Милка, сидя дома, частенько позванивала бывшим коллегам, чтобы быть в курсе перемен в их жизни. К Надежде она испытывала особенную теплоту и благодарность, потому что в свое время Надежда Николаевна здорово помогла Милке, когда ту подставили и едва не подвели под криминал[1]1
  Читайте роман Н. Александровой «Игра случая».


[Закрыть].

Именно Милка и позвонила Надежде вчера вечером с дурной вестью.

– Надя, Леденцов умер!

– Какой Леденцов? – оторопела Надежда. Она в это время варила черносмородиновое варенье, которое как раз убегало, так что не сразу сообразила, что к чему.

– Надя, да ты что?! – возмущенно возопила Милка. – Всего три года не работаешь в институте, а уже всех сотрудников позабыла! Нельзя же так, в самом деле!

Надежда в это время сняла пенку, помешала, убедилась, что варенье не подгорает, и стала доступна для общения.

– Да помню я Костю Леденцова, – прервала она Милкины причитания, – конечно, помню, только ведь он уже давно уволился, ушел в бизнес, говорят, сильно в этом преуспел… – Она осеклась, сообразив, что теперь ее слова совсем некстати.

– Вот-вот, – по-старушечьи вздохнула Милка, – кому в смерти все успехи понадобятся… И деньги тоже не нужны теперь…

– А что случилось-то?

Толком Милка ничего не знала.

– Позвонил мне Торопыгин, говорит, вроде инфаркт…

– Торопыгин? – Услышав эту фамилию, Надежда ощутила во рту вкус плесени.

Торопыгин занимался в их НИИ общественной работой. То есть это он так говорил, а на самом деле хорош был только в одном: в умении произносить речи по всяким торжественным поводам. В советское время торжества были в основном все политические, и на этом деле Торопыгин собаку съел. Он умел говорить долго и нудно, не сообщив ничего конкретного, а главное – политически грамотно. После перестройки, когда нужда в таких людях потихоньку сошла на нет, Торопыгин переквалифицировался, если можно так сказать, в профессиональные плакальщики. То есть выступал со своими многословными речами на похоронах сотрудников. После того как институт разогнали, Торопыгин пристроился каким-то мелким чиновником, и все очень удивлялись: кому только такой тип понадобился? Не иначе, по знакомству устроили. Или его специфический талант снова оказался востребован.

Надежда терпеть не могла этого насквозь фальшивого и скользкого типа и, когда уволилась из института, с радостью выбросила Торопыгина из головы. И вот теперь он снова возник.

– Да, – продолжала Милка, – звонит он мне и говорит, чтобы я собрала всех, кого знаю, и чтобы мы приходили на похороны. Бывший сотрудник, много лет работали вместе, нехорошо не пойти, надо почтить память и так далее. Так наехал, что я согласилась. Позвонила тебе, да вот еще Валентину Голубеву.

– И что сказал Валентин? – оживилась Надежда. Валя Голубев был ее старинным и близким приятелем, вот уж они друг с другом съели не пуд соли, а целый вагон.

– Расстроился, конечно, сказал, что обязательно придет, потому что Костя хороший мужик был… Так что, Надя, ты тоже приходи.

– Приду, конечно, я его жену знала, Лиду, дочек мы вместе куда-то водили… Надо ее поддержать. Позвоню, соболезнование выражу…

Милка издала странный звук – не то фырканье, не то хрюканье.

– Что не так?

– Ох, Надя, ты не в курсе… Тут как бы не попасть в неловкое положение… Понимаешь, он, Леденцов-то, с той, первой, женой развелся…

– Давно? – ахнула Надежда.

– Да уж года три-четыре. Теперь у него новая жена, молодая, зовут Алиса. То есть теперь-то она не жена… – смешалась Милка, – в общем, приходи, завтра все расскажу.

Сейчас Надежда никак не могла понять, как это она согласилась прийти. Нужно было еще и Милку отговорить, и Валентина тоже. Потому что с самого начала все это мероприятие начало действовать Надежде на нервы.

Начать с публики. Народу было много, и все такие, как Милка выразилась, крутые и упакованные. Мужчины в дорогих костюмах, а женщины уж так разодеты, что непонятно, куда вообще собрались. Одна блондинка была в потрясающем черном платье, весьма открытом, да еще и бриллиантов навесила, как будто не на похороны, а на премьеру в оперу явилась.

Из знакомых не было никого, кроме Милки и Валентина, очевидно, все бывшие сотрудники оказались умнее и правильно посчитали, что здесь без них прекрасно обойдутся.

В конце концов Надежда решила, что перетерпит. Попрощаться с бывшим сотрудником, да и уйти скорее. Но тут появился Торопыгин, громко приветствовал их троих, даже полез к Надежде обниматься. В общем, привлек внимание остальной публики, так что дамы стали коситься на них с легким презрением, тем более что одеты Надежда с Милкой были подчеркнуто скромно – не на свадьбу ведь явились, а на похороны, чего уж тут выряжаться. Надежда сделала независимое лицо и отошла в сторонку, наблюдая.

Публика ей не нравилась хотя бы потому, что никто не проявлял никакого уважения к трагическим обстоятельствам. Все переговаривались, выходили курить, мужчины в полный голос обсуждали какие-то свои дела, дамы оценивали туалеты друг друга.

Одна парочка особенно притягивала взгляд – молодая женщина, вся в черном, в шляпке с вуалью, под руку с мужчиной, тоже довольно молодым, но уже с намечающимся брюшком и неявной лысиной, удачно замаскированной умелым парикмахером. По тому, как бережно мужчина поддерживал даму, как наклонялся к ней с самым заботливым выражением, как изредка ласково поглаживал по руке, Надежда догадалась, что это – новоиспеченная вдова Алиса Леденцова.

Что ж, внешне девица ничего себе – молодая, гламурная, типичная жена богатого человека. А что Константин Леденцов за последние годы разбогател, Надежда поняла, еще не дойдя до траурного зала. Валя Голубев, увидев машины на стоянке возле крематория, только присвистнул: ну и ну… круто!

Чуть сзади безутешной вдовы маячили два здоровенных типа в черных костюмах. Квадратные плечи и такие же квадратные, невыразительные физиономии выдавали в них телохранителей. Ну, все как полагается, даже охранники есть. А этот тип, что отирается рядом с вдовой, какой-то неприятный.

Тип снова погладил вдову по руке, и Надежда увидела у него на безымянном пальце перстень. Вот уж этот перстень идет ему как корове седло! Надежде не очень нравились мужчины, которые носят украшения. Единственное, что она считала приемлемым, – это обручальное кольцо.

– Три года они женаты, – сообщила Милка, которая ненадолго отлучалась в туалет, – детей нет. А этот рядом с ней – Иконников, его заместитель и правая рука. Фирма у Кости крупная была, оборот хороший. Что теперь будет – никто не знает.

– А ты-то откуда все знаешь? – поразилась Надежда.

– А я в туалете с секретаршей Костиной парой слов перекинулась. Вон, гляди, мымра такая в мешковатом костюме…

Милкин палец указывал на блеклую женщину лет сорока с крысиным хвостиком на затылке. Темно-серый костюм сидел на удивление плохо, хоть женщина и была скорее худой, чем полной. Как говорится, не всякая похудевшая корова – газель…

– Да… ну ясно, что красотка Алиса симпатичную секретаршу рядом с мужем не потерпела бы… – пробормотала Надежда. – А чего этот заместитель возле вдовы так отирается?

– Денег хочет, – ответила Милка без сомнения, – все же теперь ей достанется.

– А вот в этом я не уверена, – задумчиво пробормотала Надежда, – у Константина же дочка была от первого брака… как же ее звали-то?.. Маша… Саша… не вспомнить. Так что по закону ей какая-то часть полагается от всего имущества…

– Ну, насчет закона я бы не очень обольщалась, – здраво заметила Милка, – тут, знаешь, свои порядки. Вон погляди на этих мордоворотов – сразу видно, что никакой закон им не писан.

– Да, в общем, какое нам дело… – согласилась Надежда. – А от чего он умер-то?

– Инфаркт. Не то на работе, не то в машине, не успела я точно выяснить, тут в туалет эти две сороки приперлись. – Милка указала на двух дам, усиленно старающихся догнать уходящую молодость. Видно было, что это им пока удается. Если пристально не приглядываться, то еще ничего себе.

Надежда посмотрела вокруг рассеянным взглядом и вдруг увидела молодую девушку, показавшуюся ей очень знакомой. Высокая, стройная, лицо несколько удлиненное, и глаза широко расставлены, что придает взгляду некоторую таинственность… Где Надежда могла ее видеть? Господи, да она же на Костю Леденцова похожа! Ну да, те же черты, тот же овал лица. А волосы темные, Лидины…

Девушка наклонилась к своей спутнице, стоявшей рядом, сказала что-то тихонько. Женщина обернулась, и Надежда с трудом, но узнала в ней Лидию, бывшую жену Константина. Но как же она изменилась…

Лидия была очень худа, волосы, когда-то пышные и темные, теперь поредели и были кое-как заколоты какими-то старушечьими шпильками. Теперь Лида носила очки, которые ей очень не шли. И одежда была на ней такого вида и качества, что Надежда ужаснулась – видно, что женщина давно махнула на себя рукой. Надежда тотчас призвала себя к порядку – нашла время злопыхать! Ну, горе у человека, все-таки похороны мужа.

Не мужа, а бывшего мужа, тотчас поправила она себя. Они уж сколько лет развелись, можно это событие пережить. Тут другое. Видно, болеет Лида, уж больно вид у нее изможденный. И раньше толстой не была, а сейчас прямо как из Освенцима…

«Да она моложе меня на два года, – в панике подумала Надежда, – а выглядит старше на все десять…»

Лида подняла голову, и они встретились глазами. Она тотчас узнала Надежду, потому что бледные губы тронула слабая, едва заметная улыбка. У Надежды кольнуло сердце, до того стало жалко старую знакомую.

Надежда незаметно подошла ближе, и они с Лидой молча обнялись.

– Спасибо, Надя, что пришла… – тихо сказала Лида, отстраняясь, – спасибо, что Костю помнишь…

– Ну что ты, мы же столько лет работали вместе, – голос у Надежды дрогнул, – молодыми совсем начинали…

Костина дочка смотрела на Надежду настороженно.

– Здравствуй, Даша, – сказала Надежда, имя девушки само всплыло в памяти.

– Это Надя, Надежда Николаевна, – Лида несколько оживилась, даже глаза чуть заблестели, – они с папой работали вместе…

– Мы с тобой когда-то на елку ходили… – улыбнулась Надежда. – У меня дочка Алена, тебя постарше…

– Не помню, – сухо сказала Даша.

«И то верно, – подумала Надежда, – не время сейчас для таких воспоминаний».

– Прошу всех пройти в зал для прощания! – раздался голос откуда-то с потолка.

Публика потекла в зал, возле дверей, как водится, случилась небольшая давка.

– Дайте дорогу! – послышался громкий мужской голос.

Слишком громкий для такого места. Надежда инстинктивно шарахнулась в сторону и оглянулась. Дорогу расчищали для вдовы, ее по-прежнему поддерживал тот самый лысоватый с животиком… как его… ах да, Иконников, заместитель. Что характерно, шумел он, а два охранника держались позади и вели себя довольно скромно. Все же похороны, народ вокруг приличный, от кого защищать-то…

Надежду оттеснили от Лиды с дочерью. Иконников, проходя мимо, задел Лиду плечом.

– Осторожнее, – прошипела Даша, придержав мать.

Вдова повернулась к ней, и Надежда даже вздрогнула, перехватив ее взгляд. Вуаль сбилась на сторону, и было видно, что Алиса смотрит на дочь своего покойного мужа с неприкрытой ненавистью.

– Однако… – тихонько произнесла Надежда Николаевна и тут же прикусила язык.

В зале прощания Торопыгин протиснулся сквозь толпу, как бегемот сквозь камыши. Толпа раздалась, и Надежду вытеснили почти к самому гробу. При этом она оказалась рядом с Валей Голубевым. До этого он где-то пропадал, курил, что ли, с мужчинами. Надежда ухватила Валю под руку, чтобы не затолкали.

Тем временем Торопыгин вышел на середину зала, откашлялся, исподлобья оглядел присутствующих и заговорил своим привычным начальственным голосом:

– Мы сегодня прощаемся не только со своим сослуживцем и… родственником, – он бросил взгляд на молодую вдову с Иконниковым и охранниками, державшихся сплоченной группой, – мы прощаемся не только с давним другом и надежным соратником, мы прощаемся с настоящим инженером… с инженером, не побоюсь этого громкого слова, с большой буквы!

В зале повисло недоумение – Надежда была уверена, что все присутствующие, кроме них троих конечно, понятия не имеют, что такое инженер. Хоть с большой буквы, хоть с маленькой. Торопыгин, однако, ничего не заметил и продолжал свою накатанную речь, откровенно наслаждаясь собственным голосом.

– Ну, заведет теперь… – вполголоса проговорил Валя, – любит он поговорить…

– Терпи! – шикнула на него Надежда. – Похороны – это тебе не вечеринка с выпивкой! Здесь главное – соблюсти приличия. Тем более что Костя и правда был хорошим инженером…

– Да терплю я, терплю! – поморщился Валентин. – А что мне, интересно, остается?

Торопыгин тем временем продолжал:

– Помню, как на государственной приемке изделия «Шифоньер» никто не мог включить стартовый комплекс и приемка едва не сорвалась. Но покойный – я имею в виду Константина Михайловича – вспомнил аварийный протокол и сумел включить стартовый комплекс, тем самым защитив честь родного предприятия…

Надежда тяжело вздохнула: кажется, Торопыгин и правда завелся всерьез и надолго. Будет теперь вспоминать случаи из своего боевого прошлого. Впрочем, никто его не слушал. Дамы перешептывались и стреляли глазами по сторонам, мужчины разговаривали вполголоса, кто-то хихикал. Торопыгин грозно откашлялся и заговорил громче, стараясь заглушить все посторонние звуки.

И тут у кого-то совсем рядом зазвонил мобильный телефон.

«Как нехорошо, – подумала Надежда, – приличные люди в театре или на концерте телефон отключают или хотя бы ставят его на вибровызов. Не говоря уж о похоронах. В конце концов, это просто неуважение к покойному и к присутствующим».

Телефон продолжал звонить. К счастью, звонок был негромкий, такой мелодичный перелив, так что слышали его только те, кто стоял близко.

«Да что же это такое, – занервничала Надежда, – ну хоть бы сейчас-то он его выключил…»

Она украдкой огляделась, чтобы определить хозяина злополучного телефона. Однако никто поблизости не рылся в карманах, не пытался найти и выключить свой телефон, хотя многие, конечно, слышали звонок и, как и Надежда, оглядывались по сторонам.

И тут Надежда сумела определить, откуда доносится этот неуместный и несвоевременный звонок.

Звонок доносился из гроба.

А если точнее – из кармана покойного. Слух у Надежды Николаевны был отличный.

– О господи! – выдохнула Надежда, когда до нее дошел этот удивительный факт. Ну это же с ума можно сойти – обрядили покойника в парадный костюм, а мобильник вытащить забыли. Или его нарочно положили? Как скифских вождей хоронили? С конем любимым, оружием, припасами всякими, рабами, женами… мало ли что на том свете понадобится… Ну да, а для современного делового человека, которым был Константин, мобильный телефон – это то же, что для скифского вождя оружие…

– Вот блин! – прошептал рядом с ней Голубев. Видимо, и он определил источник звука.

«Хоть бы кто-нибудь что-нибудь сделал с этим телефоном!» – подумала Надежда.

Торопыгин, однако, ничего не замечал и ничего не слышал, кроме себя, любимого. Он продолжал вещать хорошо поставленным голосом:

– Руководство нашего предприятия в лице меня неоднократно отмечало высокую квалификацию и огромное трудолюбие Константина Михайловича, он был неоднократно удостоен благодарности в приказе и в устной форме…

Наконец мужчина, который стоял ближе всех к гробу – тот самый, который упорно поддерживал безутешную вдову, оглядевшись по сторонам, протянул руку и быстрым движением вытащил телефон из кармана покойного. Первым делом он нажал на кнопку отбоя, и злополучный телефон замолчал.

Надежда перевела дыхание: ну, слава богу, нашелся хоть один решительный человек… Пусть и не понравился ей этот Иконников, а все-таки выручил в трудную минуту. Но все же он какой-то противный. Животик этот и руки какие-то пухлые, да еще перстень носит. Вблизи она рассмотрела перстень четко – на нем был выгравирован цветок лотоса в круге.

В это время произошло еще одно событие, которое отвлекло всеобщее внимание: Алиса, молодая жена… вернее, молодая вдова Константина, грохнулась в обморок. Стояла себе, стояла, не плакала, не рыдала, на гроб не кидалась, волосы на себе не рвала – и вдруг очень изящно подогнула колени и аккуратно упала на руки одного из телохранителей. Ничего, в общем, страшного. Тем не менее все, кто ее окружал, пришли в движение – кто бросился помогать, кто просто, воспользовавшись суетой, отступил подальше от неуемного Торопыгина.

Надежду тоже немного потеснили. Она бросила взгляд на Иконникова, который сжимал в руке злополучный телефон. Его кто-то толкнул под руку, телефон упал на пол, прямо под ноги Вале Голубеву. Валя его не заметил, отступил в сторону и нечаянно поддал телефон ногой. Телефон покатился по полу и оказался у ног Надежды.

«Точный пас, – подумала Надежда, с уважением взглянув на Валю, – прямо что твой Марадона!»

Надежда Николаевна не слишком увлекалась футболом, но такую звезду первой величины, как Диего Марадона, даже она знала.

Телефон лежал у ее ног, и Надежда, повинуясь мимолетному порыву, подняла его. Кажется, никто этого не заметил – все были заняты Алисой и ее несвоевременным обмороком. Даже Торопыгин что-то наконец почувствовал, замолчал и с выражением детской обиды взирал на молодую вдову, которая помешала ему с честью закончить такую замечательную речь.

Короче, все смешалось, публика зашевелилась и, не стесняясь, зашумела.

– Мы прощаемся с Константином Михайловичем Леденцовым! – сказал хорошо поставленный голос из потолка, и тут же заиграла траурная музыка.

Все, включая Надежду, вздохнули с облегчением. Она бросила последний взгляд на гроб перед тем, как закрыли крышку. Собственно, ей удалось увидеть покойника в первый раз, до того плотная толпа не пускала, не давала подойти ближе.

Что ж, это, несомненно, Константин, только очень изменившийся. Если его первая жена сильно похудела с годами, то он, наоборот, здорово раздался вширь, щеки свисали по бокам, и даже в смерти выражение на лице было высокомерное и брезгливое.

Судя по всему, изменился он не только внешне. Надо же, а был нормальным человеком, работящий такой, не скандальный, толковый, приветливый… Говорят же, что большие деньги меняют человека… Да, похоже, что вряд ли Надежде захотелось бы с ним общаться. Ну и не надо теперь…

Гроб уехал вниз, створки подъемника закрылись, поставив точку в траурной церемонии, музыка смолкла, люди потянулись к выходу из зала. Надежда нашла глазами того мужчину, который уронил телефон. От Алисы заместителя оттеснила толпа, он пытался прорваться к ней, но люди не расступались.

У двери снова образовалась давка, и Надежда столкнулась с Лидой и Дашей. Лида была бледна, бескровные губы шевелились, как будто она что-то шептала. Даша выглядела усталой и недовольной, чему Надежда не удивилась. Она улыбнулась обоим и обратилась к Иконникову, чтобы вернуть ему телефон. Пускай он вдове его передаст, что ли, а ей чужого не надо.

– Простите, – начала Надежда, сжав в кармане злополучный телефон, – вы…

Иконников отмахнулся от нее нетерпеливо, он все высматривал впереди Алису и не заметил, как столкнулся с Лидой.

– А вы тут что под ногами путаетесь? – прошипел он.

– Я… – Лида растерялась, ошарашенная таким откровенным хамством, заморгала и попятилась.

Надежда устремилась к ней, чтобы морально поддержать, но тут на пути Иконникова возникла Даша. Она ничего не сказала, но ожгла Иконникова презрительным взглядом. Что, надо сказать, не произвело на него особенного впечатления, однако хамить он не стал. Молча отвернулся и ввинтился в толпу, стремясь к вдове, которая теперь не выглядела такой безутешной. Она сняла дурацкую шляпку, и Надежда смогла рассмотреть ее лицо.

Лицо как лицо, черты правильные, даже привлекательные, макияж наложен умело. В общем, ничего особенного – обыкновенная охотница за богатым мужем. Теперь будет богатой вдовой. Возможно, тут же оговорилась Надежда.

Глядя в спину Иконникову, она подумала, что ни за что не отдаст телефон такому хаму. Да и вообще – с какой стати? Телефон же не его! Телефон принадлежал покойному… Надежда оглянулась в поисках Даши, но увидела только, как та буквально тащит свою мать к выходу, что-то зло выговаривая ей на ходу.

«Не бежать же за ними», – вздохнула Надежда и спрятала телефон в сумочку.

Тем временем все как-то утряслось. Иконников протолкался наконец к Алисе и занял свой бессменный пост рядом с ней, вроде почетного караула. Тут же маячили бывшая секретарша Леденцова и еще одна крупная дама с большим бюстом, в которой Надежда тотчас угадала главного бухгалтера фирмы, больше просто некому быть. Эти двое суетились, перешептывались, отзывали кое-кого из пришедших – видимо, приглашали особо избранных на поминки. Первым, конечно, позвали Торопыгина.

К Надежде протолкалась Милка, покосилась на всю эту суету и сказала:

– Пошли отсюда! Что нам здесь делать? Отдали Косте последний долг, и ладно!

Тут же рядом с ними возник Валя Голубев:

– Девочки, пошли, действительно нам тут больше нечего делать, я вас на машине подвезу!

Дважды приглашать Надежду не пришлось. Стараясь не привлекать к себе внимания, дружная троица покинула траурный зал и направилась к парковке.

Впрочем, их ухода никто не заметил. Зато Надежда заметила, как со стоянки отъехал скромный серый «Опель», за рулем которого сидела Даша. Рядом с ней на переднем сиденье Лида закрыла лицо платком, чтобы никто не видел ее слез.

Створки подъемника закрылись, отделив гроб с мертвецом от сдержанной суеты траурного зала. Гроб медленно поехал по длинному транспортеру, приближаясь к огнеупорным дверцам, за которыми бушевало пламя.

Еще несколько минут – и бренная оболочка человека будет поглощена безжалостной стихией огня…

Техник крематория, который наблюдал за завершающей стадией процесса, протянул руку, чтобы нажать кнопку, открывающую дверцы печи, но вдруг на его плечо легла тяжелая рука.

– Вася? – проговорил техник, поворачиваясь. – Что тебе нужно? Твоя смена через полчаса…

Но за спиной у него стоял не сменщик Вася. За спиной у него стоял совершенно незнакомый человек лет сорока, высокого роста, с длинным лицом, какие называют лошадиным, и коротким ежиком седоватых волос.

– Гражданин, – раздраженно проговорил техник, – гражданин, вы что тут делаете? Тут посторонним нельзя находиться! Тут зона повышенной опасности! И вообще не положено…

– Вот именно! – кивнул незнакомец. – Посторонним нельзя. И вообще не положено. Только вот вопрос, кто здесь посторонний. Уж точно не я.

Он твердой рукой отодвинул техника и нажал кнопку – не ту, которая открывает дверцы, а совсем другую, регулирующую движение транспортера. Лента остановилась.

– Да что вы такое делаете… – обиженно проговорил техник, – технологический процесс нарушаете…

– Что надо, то и делаю!

Возле транспортера появились двое молодых мужчин в белых халатах. Они катили перед собой металлическую каталку, вроде той, на которой возят пациентов в больницах. Ловко переложив на эту каталку труп, они покатили его к выходу.

– А вот теперь можно завершить технологический процесс! – удовлетворенно проговорил незнакомец и нажал одну за другой две кнопки. Лента транспортера поплыла вперед, дверцы печи открылись, и красивый, солидный гроб (модель «Персефона», красное дерево, внутренняя обивка – натуральный шелк) скрылся в пылающем чреве крематория.

Техник вздрогнул и огляделся. Рядом с ним никого не было.

Ни души.

Не было седоватого господина с лошадиным лицом, не было исполнительных парней в белых халатах, не было гроба «Персефона» с его содержимым…

Впрочем, гроб, как и положено по технологии, находился в печи, где пламя превращало его в рой раскаленных молекул. А что в этом гробу никого нет… да кто об этом узнает? И вообще, не померещилось ли это технику, утомленному за долгую смену?

Во всяком случае, начальству лучше ничего не говорить. А то сам же и окажешься крайним.

Валя высадил Надежду возле самого дома, но, уже подходя к подъезду, она вспомнила, что у кота кончились витамины.

Несмотря на то что сейчас было лето, кот находился не на даче у бабушки, а в городе. На даче произошла ужасная метаморфоза – пустовавший на их улице участок купил один такой тип самого бандитского вида. И это бы еще ладно, но у бандюги имелся питбуль – огромная свирепая зверюга, которая ела все живое, что к ней приближалось. Причем на своем участке, обнесенном забором, питбуль, естественно, бегал без поводка. Уничтожив всех мышей и лягушек, питбуль принялся за котов. Известно ведь, что коты – животные своенравные, ходят, где вздумают, никакие заборы им не указ.

Поначалу дачное сообщество не слишком взволновалось – коты летом живут свободно, могут по три дня домой не приходить, появляются, только когда проголодаются.

Первым забеспокоилась хозяйка Персика – пушистого красавца, цветом напоминающего мороженое крем-брюле. Персик был ленив и вальяжен, ночами гулял редко, предпочитал спать в теплой хозяйкиной постели. И вот пропал.

Искали, бегали по участкам, написали объявления, расклеили их на столбах – все впустую. Хозяйка едва не заболела от горя. Потом тетя Тоня, жена сторожа, хватилась своего Васьки – обычного полосатого подзаборника. Васька был тот еще вороватый прохиндей, решили, что он сбежал или попал под машину. А когда пропал старый полуслепой Кузя у соседей Надеждиной матери, другая соседка принесла новости. Она-де видела своими глазами, как новый хозяин участка, тот самый бандюган, рано утром вывез останки несчастного Кузи на тачке и выбросил их в овраг.

Вездесущие мальчишки слазили в овраг и нашли там и Персика, и Ваську, точнее то, что от них осталось. И еще несколько неопознанных кошачьих тел.

От такого вопиющего безобразия дачники просто оторопели, затем поднялась волна возмущения. Докатившись до забора бандюгана, волна остановилась, потому что хозяин крикнул матом, чтобы не совались, а то у него питбуль некормленый со вчера. Сам питбуль вторил ему злобным лаем.

Услышав такие новости от матери по телефону, Надежда тут же рассказала обо всем мужу. Сан Саныч немедленно взял отгул и забрал Бейсика с дачи, несмотря на то, что все домашние, включая кота, твердили ему, что Бейсик – умный кот, не полезет на участок к питбулю, что ему там делать-то…

Сан Саныч предпочел не рисковать, и за это кот не разговаривал с ним три дня. Сан Саныч тоже страшно переживал, что кот недополучит порцию солнца и свежего воздуха, и решил для компенсации откармливать кота витаминами.

В принципе, Надежда считала, что кот и без витаминов прекрасно себя чувствует, но муж относился к коту трепетно, считал, что тому для здоровья обязательно нужно каждый день принимать специальные кошачьи витамины, и два дня назад, уезжая в очередную командировку, взял с Надежды честное слово, что она будет ежедневно подкармливать кота целебными таблетками.

Первые два дня Надежда так и делала, но вчера витамины кончились, а если кот пропустит хоть один день, Сан Саныч об этом непременно узнает (у них с котом был какой-то свой метод обмена информацией), и Надежде здорово попадет.

Идти в зоомагазин Надежде не хотелось, тем более – в ветеринарную аптеку, поэтому она зашла в соседний круглосуточный магазинчик, где продавалось все подряд, и спросила скучающую продавщицу, нет ли у нее витаминов для кошек.

Та ужасно обрадовалась, что к ней кто-то зашел, перерыла кладовку и нашла яркий пакетик с надписями на финском. Ни Надежда, ни продавщица финским языком не владели, но на пакетике был нарисован веселый, жизнерадостный кот, чем-то похожий на Бейсика. Это сходство и решило проблему: Надежда купила витамины и отправилась домой.

Рыжий пушистый Бейсик имел своенравный характер. Хозяина он любил (и Сан Саныч отвечал ему взаимностью), к Надежде относился сдержанно. Около дверей ее обычно не встречал, лениво выглядывая из кухни. Тем более летом, когда все уважающие себя коты проживают на даче, где мыши, птички, кроты и землеройки бегают непугаными стаями. А он тут…

Но на этот раз, едва Надежда вошла в квартиру, Бейсик устремился к ней с душераздирающим мяуканьем и принялся тереться о ее ноги, умильно заглядывая в глаза.

– Что ты, Бейсинька? – проговорила тронутая до глубины души Надежда. – Соскучился?

Бейсик громко мяукнул, что, по-видимому, должно было значить на кошачьем языке «да».

Надежда сбросила уличные туфли, поставила сумку на пуфик и отправилась на кухню. Кот отчего-то сразу утратил к ней интерес, на кухню не пошел, а остался в прихожей.

Надежда Николаевна решила сварить себе чашечку кофе – в конце концов, она заслужила небольшой отдых после посещения крематория. Милка предлагала зайти в какое-нибудь кафе, но Валя торопился на работу, так что ничего не вышло. Надежда насыпала в джезву кофе, поставила ее на плиту…

И тут услышала доносящиеся из прихожей подозрительные звуки.

Сначала раздался звук падения, потом – какое-то жуткое подвывание, временами переходящее в душераздирающий вопль.

– Бейсик, что с тобой?! – воскликнула Надежда и бросилась в прихожую.

Ее сумка валялась на полу, все содержимое было в беспорядке рассыпано вокруг. Бейсик с горящими глазами раздирал когтями финский пакет и выгребал оттуда розовые таблетки, которые тут же с громким чавканьем поедал.

Так вот в чем крылась причина неожиданной любви к хозяйке! Так вот почему он ее так обхаживал! Кот почувствовал сквозь упаковку запах этих витаминов, и этот запах привел его в неистовство…

Надежда схватилась за сердце. Она представила, что устроит ей муж, если с Бейсиком по ее вине что-нибудь случится. А ведь ему наверняка станет плохо, если он сожрет целую упаковку витаминов…

Надежда коршуном бросилась на кота и выхватила у него пакет. К счастью, в нем осталось больше половины таблеток. Кот кинулся на Надежду, пытаясь вернуть утраченное лакомство. Надежда с трудом отбилась от него при помощи тапки, спрятала пакет в недоступное для кота место (был у нее на балконе специальный, надежно закрывающийся шкафчик) и задумалась, не нужно ли сделать Бейсику промывание желудка.