Текст книги "Клад Наполеона"

Он наклонился к Ляльке и поставил перед ней на ковер огромного белого медведя, увидев которого четырехлетняя Митькина дочка заревела белугой, оказывается, папа давно уже обещал ей точно такого же медведя.

У них все было плохо, а он не нашел времени приехать раньше. Дура-нянька решила, что если вдова не рвет на себе волосы, не рыдает и не бьется головой о стену, значит, горе ее идет на убыль, и все потихоньку налаживается.

Матвей все-таки заставил себя заглянуть Лене в глаза и увидел в них такую тоску, что содрогнулся.

– Так нельзя, – сказал он, ругая себя за фальшивые интонации, – так нельзя, Аленка…

– Не называй меня так! – закричала она и поглядела на него едва ли не с ненавистью. – Это имя больше не существует! Только он мог так меня называть, только он!

Она подбежала к нему, взяла за плечи и попыталась встряхнуть. Конечно, ей это не удалось, Матвей весил в два раза больше хрупкой женщины. Он мягко снял ее руки, тогда она принялась бить его в грудь маленькими кулачками и кричать: «Не называй, не называй!» Девочка с дивана смотрела на маму расширенными от страха глазами, тогда Матвей, в свою очередь, встряхнул Лену несильно. Она пришла в себя, ничуть не удивилась, что стоит так близко к постороннему мужчине, и вдруг зарыдала в голос, и так горько, что у Матвея оборвалось сердце. Девочка заплакала тоже – больше от испуга. Матвей подхватил обеих и усадил на диван.

Они долго плакали у него на груди, и с этими слезами в сердце Матвея проникла любовь и нежность, которые испытывал к ним Митька. Они стали ему родными – вдова лучшего друга и его дочь. Он понял, что должен заботиться о них отныне и не может их потерять.

Бензина должно было хватить до самого города, но Матвей на всякий случай решил заехать на заправку. Он снова позвонил домой, но у деда оказалось занято – не иначе как Татьяна Тимофеевна в отсутствие хозяина треплется по телефону. Ладно, скоро он будет дома.

По дороге снова нахлынули воспоминания.

Он женился на Лене очень быстро, не стал ждать положенный год. Причем сам настоял на официальной регистрации брака, ему хотелось защитить этих двоих, окружить заботой, любовью и вниманием. Они стали ему родными, и он хотел, чтобы они знали это.

Он купил большую пятикомнатную квартиру в новом доме и сделал все, чтобы переехать туда как можно быстрее. Он нанял двух заместителей, чтобы оставалось больше времени для семьи. В выходные они обязательно куда-нибудь ездили – за город, в Финляндию, в Эстонию.

С женой сложились ровные хорошие отношения, Лена была сдержанна, выглядела спокойной и в меру веселой. Они никогда не ссорились по пустякам, в мелких вопросах Матвей всегда ей уступал. Они часто вспоминали Митьку, Матвею очень его не хватало, он нисколько не ревновал Лену к прошлому.

Он ужасно привязался к Ляльке, девчушка была очень милой и хорошенькой – глаза мамины, синие, огромные, а супила брови и морщила нос она совершенно как Митька. Когда она плакала, глаза становились похожи на два озерца с синей водой. Но плакала Лялька теперь редко, Матвей поклялся себе, что сделает этого ребенка счастливым. Лялька тоже его полюбила, но звала Матей, а не папой. Это они с Леной так решили, чтобы девочка помнила об отце.

А Мотей звали того белого медведя, которого Матвей подарил ей на день рождения.

Она ужасно любила встречать его в прихожей, высмотрев машину в окно, так что Матвей всегда старался быть дома до того, как девочку уложат спать. Подбрасывая Ляльку под потолок, слушая ее счастливый визг, Матвей понимал, что он тоже счастлив, счастлив безмерно.

Домики по бокам шоссе больше не стояли, теперь вокруг расстилались пустыри, потом, напоминая, что рядом большой город, пошли промышленные ангары, мелькнул синий куб «Икеи», два больших супермаркета, затем шоссе перешло в проспект, и поток машин сгустился.

Матвей постоял на светофоре, свернул на поперечную улицу, проскочил в переулок, минуя пробку, и выехал на параллельный проспект, не такой загруженный транспортом. Все, через двадцать минут он будет дома. Он сунулся было в карман за мобильником, но тут его попытался подрезать наглый «мерс», и Матвей сосредоточился на дороге.

Вот наконец въезд на территорию его большого элитного дома. Охранник в стеклянной будочке, увидев его машину, встрепенулся и даже высунулся из окна, порываясь что-то сказать, но Матвей нетерпеливо махнул рукой – пропускай, мол, недосуг мне болтать, устал с дороги. Шлагбаум поднялся.

Матвей нашел место для парковки чуть в стороне и пешком прошел к своему подъезду. Там почему-то стояла милицейская машина с мигалкой и роились какие-то люди – две бабушки с внуками, одна тетка со скандальной шавкой неизвестной породы, дворничиха Люба и соседка по площадке Лариса Павловна.

Увидев Матвея, соседка отчего-то сморщилась, как будто проглотила целый лимон, потянулась было к нему с намерением что-то сказать, но вдруг отвела глаза и попятилась.

– Здрасте! – буркнул Матвей и проскочил в подъезд, ни на кого не глядя. Сердце отчего-то екнуло.

Лифт долго не приходил, наверху кто-то громко говорил басом и двигали мебель. Наконец Матвей плюнул и поднялся пешком.

Дверь в квартиру оказалась открыта, на пороге топтался какой-то парень и фотографировал притолоку.

– Вы кто? – оторопел Матвей.

– А вы кто? – ответил парень. – Предъявите документы!

– Чего? – Матвей сдвинул брови. – Что тут происходит?

На шум вышел в прихожую мужик постарше, крепкий, коренастый, с маленькими цепкими глазками, которыми он тут же впился в лицо Матвею.

– Громов, Матвей Андреевич? – спросил он. – Хозяин квартиры?

– Ну… – сердце у Матвея стремительно падало вниз, – с дедом что-то случилось?

– Вы пройдите, – мужик недовольно покосился на соседку Ларису Павловну, которая как раз появилась на площадке, – что на пороге-то разговаривать…

На не гнущихся от страха ногах Матвей прошел в гостиную, проклиная про себя эту огромную квартиру, где для того, чтобы дойти от входной двери до комнаты, требуется три минуты. А если человек за эти три минуты от неизвестности с ума сойдет? Или инфаркт получит?

В гостиной на кресле сидел дед, голова его была перебинтована на манер шапочки, и сквозь бинты проступало красное пятно. У стола, разложив бумаги, расположился еще один человек из милиции. Он что-то усердно писал и даже не оглянулся на Матвея.

На диване неловко скорчилась домработница Татьяна Тимофеевна. Была она отчего-то не в аккуратном платье, а в простом ситцевом халате, чего никогда не позволяла себе раньше. Никаких внешних повреждений Матвей у нее не заметил, да он не больно-то и смотрел, а сразу подбежал к деду.

– Дед… – голос его сорвался, – дед, ты чего?

Дед снизу вверх посмотрел на Матвея виновато и устало прикрыл глаза.

– Так… – увидев деда живым, Матвей малость оправился и обрел ясность мысли. – Кто мне объяснит, что здесь происходит?

Татьяна Тимофеевна отняла руки от лица и скорбным голосом начала рассказ.

Днем перед обедом она вдруг хватилась, что сметана кончилась. А у нее намечен рассольник. Заодно и хлебца свежего прикупить бы не помешало. Вот она и побежала в магазин, крикнув Алексею Ивановичу, что ненадолго. Он телевизор смотрел и только отмахнулся. А когда она вернулась через сорок минут, то нашла дверь в квартиру открытой, и Алексей Иванович на полу лежит весь в крови…

Тут домработница не выдержала и снова заплакала.

– Они в дверь позвонили, я думал, что это она, как обычно, что-то забыла, ключи или кошелек… – не открывая глаз, пробормотал дед.

– Да когда это я что забывала? – сквозь слезы закричала Татьяна Тимофеевна.

Дед тяжело вздохнул и, оглянувшись на милиционеров, продолжил рассказ.

Он услышал звонок в дверь и открыл машинально, поскольку думал, что это Татьяна вернулась с дороги. А тут входят какие-то типы и с порога начинают орать – где да что, матом ругаться. Он ничего и не понял, что им нужно-то было. Один деда сильно тряхнул, второй по квартире побежал, третий тут, в прихожей, топтался. Дед хотел закричать, этого, что держал его, отпихнул, а потом свет в глазах померк, и больше он ничего не помнит. Очнулся – Татьяна над ним причитает вместо того, чтобы милицию вызвать…

– Я сначала «Скорую» вызвала, – громко всхлипнула домработница, – они в больницу предлагали, да он отказался… Потом уже милиция приехала…

Молчание нарушил тот самый старший милиционер с цепкими маленькими глазками:

– Ну, что я могу сказать, граждане потерпевшие? Дверь не следует открывать кому ни попадя. Твердят вам об этом на всех углах, пишут, по телевизору показывают. А вы все одно, как дети малые…

Он наткнулся на ненавидящий взгляд Матвея и замолчал. Потом добавил более мягким голосом:

– Обычные хулиганы тут орудовали, пробрались в подъезд и стали во все квартиры звонить. Кто-то и открыл по глупости…

Снова он замолчал, встретившись глазами с Матвеем.

– Дед, может, тебя все-таки в больницу? – спросил Матвей.

– Никуда не поеду! – Дед отвернулся. – Подумаешь, по голове стукнули. Голова – она крепкая, заживет…

Матвей знал, что, если дед упрется, его даже силой ничего не заставишь. Поэтому он решил отложить этот вопрос на завтра.

– Вы еще долго? – спросил он старшего.

– Вот сейчас Николай протокол закончит, и пойдем, – спокойно ответил тот. – А вы пока посмотрите, что пропало.

– Да ничего особенного, – Татьяна Тимофеевна отвела руки от лица, – деньги на хозяйство, бутылки кое-какие из бара…

– И из-за такой ерунды могли человека угробить! – Матвею стало страшно.

– Спугнул их кто-то, – авторитетно заявил старший, – не успели как следует в квартире пошарить. Мелкая шпана…

У Матвея в кабинете имелся потайной сейф, даже если бы эти уроды и нашли его, то не смогли бы открыть. А если бы открыли, то ничего для себя ценного не нашли бы там. Ну, денег не так чтобы много, бумаги важные только для него. Драгоценностей у них в доме теперь не водилось – некому носить. Кольцо обручальное по ненадобности Матвей засунул куда и сам не помнил, да еще сережки золотые Татьяны Тимофеевны – так те всегда в ушах…

Милиционеры наконец ушли. Татьяна Тимофеевна вспомнила о своих обязанностях и принялась за уборку. Матвей проводил деда до его комнаты и помог лечь.

– Матюша, – дед поманил внука к себе, – что сказать хочу, Матюша…

– Да ладно, дед, завтра уж, отдыхай…

– Нет, ты послушай, – дед приподнялся на локтях и заговорил более твердо, – эти трое… они все время про какой-то клад кричали. Где, орут, клад он спрятал, куда все сокровища девал?

– Ты не путаешь? – насторожился Матвей.

– Думаешь, если по голове дали, так и ум отшибло, и память? – Дед обидчиво пожевал губами. – Точно тебе говорю про клад. А милиции про это лучше не знать – так, на всякий случай… Чего им головы лишним-то забивать…

– Это верно… – протянул Матвей и решился. – Слушай, дед, тут такое дело…

Сбиваясь и подбирая слова, он рассказал деду про эпопею с розыском ящиков, а также чем она закончилась.

– Ну и ну! – Дед откинулся на подушки. – Вот так дела!

– Как думаешь, кто в тех местах мог знать, что немцы те ящики затопили в озере? – осторожно поинтересовался Матвей. – Ты никому не говорил?

– Никому, – твердо ответил дед, – мы тогда с Сашкой договорились обо всем молчать, он вообще два дня заикался от страха, что покойника увидел. Немцы злые были как черти, потом у них большой драп начался, и Сашкина бабка нас в погребе заперла – на всякий случай, чтобы на глаза немцам не попадались. Потом наши пришли, стали расспрашивать, кто что делал в оккупации, кто у немцев служил, кто в колхозе ихнем работал. А как тут не работать, когда жрать нечего? Ну, ясное дело, кой-кого забрали, после уж те люди не вернулись. В общем, сначала-то хотели мы с Сашкой про те ящики сказать – думали, может, что ценное там спрятано. Потом решили не связываться – начнутся расспросы, а как мы докажем, что случайно в том месте оказались?

– Дед, ты только не волнуйся так…

– Да нормально все! – Старик отмахнулся. – В общем, потом Сашку увезли. Приехала мать его, она врачом в военном госпитале работала, а отец на фронте погиб. Она новое назначение получила, сына, понятное дело, с собой взяла, сказала, как устроятся – бабку к себе выпишут. Да только бабка Сашкина вскорости померла, не дождалась вызова. Так что с той поры мы с Сашкой и не виделись больше, а письма писать тогда не больно умели.

– И ты с тех пор никому про это не говорил?

– Ни словечка, – твердо ответил дед, – знаешь, где-то через год после победы вздумали мужики тот катер со дна поднимать, кто-то из рыбаков на него наткнулся, когда бредень у берега ставил. От дяди Гриши, моториста, понятное дело, один скелет остался, рыбы все объели. Ну, похоронили, конечно, его как положено, катер немного подлатали, он еще долго по озеру ходил – на дальние покосы там или еще по какой надобности… А я к тому времени подрос да поумнел маленько, понял, что лучше помалкивать обо всем. Время такое было, сам знаешь, людей за пустые разговоры посадить могли.

– Ладно, дед, ты отдыхай, я тоже пойду, – Матвей поднялся и ощутил, как давит на него груз всего случившегося за последние дни, – ты уж поосторожнее, дверь никому не открывай, а с охраной я разберусь. Это еще вопрос, как эти трое уродов в подъезде оказались…

В Петровском дворце Наполеон провел некоторое время, пока не утих страшный пожар, поглотив две трети Москвы. Все это время император колебался, не зная, куда устремить далее остатки своей армии – то ли выступать к Петербургу, то ли идти к Калуге, где стояла армия Кутузова, и дать русским еще один бой, то ли отступать через Смоленск в Литву, то ли идти к Витебску на соединение с армией Витгенштейна.

От Александра так и не поступило ответа на письмо с предложением мира – и это само по себе было достаточно ясным и красноречивым ответом.

Император колебался, что было для него непривычно. Ему хотелось завоевать Петербург, одержать настоящую, полную и несомненную победу. Остальные варианты казались позорным отступлением, неудачей всего русского похода. Однако от французской армии осталась всего одна треть, и с такими силами трудно было рассчитывать на успех кампании. В конце концов император решил вернуться в Кремль, спасенный от пожара двумя гвардейскими батальонами.

Путь этого возвращения лежал через лагерь, разбитый под открытым небом уцелевшими французскими солдатами. Этот лагерь представлял собой ужасную, отталкивающую, неправдоподобную картину.

Посреди голого поля, в грязи, солдаты и офицеры Великой Армии грелись вокруг огромных костров, в которых пылала великолепная мебель красного дерева из богатых московских домов, позолоченные рамы картин, дворцовые двери. Покрытые грязью и копотью, оборванные, французы сидели в роскошных, обитым шелком креслах и лежали на великолепных диванах стиля ампир. Тут же огромными грудами валялись перепачканные персидские ковры, бесценные сибирские меха, парчовые шали, серебряная и золотая посуда – все то, что удалось вытащить из пылавшего города. С этой драгоценной посуды французам приходилось есть недожаренную конину и черствые сухари, потому что достать провизию возле Москвы было практически невозможно.

Возле этих же костров грелись довольно хорошо одетые русские люди – это были москвичи, уцелевшие при пожаре, но лишившиеся крова и теперь искавшие спасения во французском лагере. Впрочем, с ними обращались сносно.

Из обезлюдевшего города в сторону французского лагеря брели толпы солдат, сгибающихся под тяжестью новой добычи или гнавших перед собой русских мужиков, которых они использовали вместо вьючных животных, чтобы доставить в лагерь свои трофеи.

Вступая в город, император и его спутники увидели картину еще более безрадостную: от всей Москвы, от этого недавно огромного и величественного города, оставалась ничтожная часть, всего несколько чудом уцелевших домов среди пепелищ и развалин. В воздухе стоял тяжелый запах, какой бывает после недавнего пожара, – запах смерти и разрушения. Только обломки бревен да стропил и кое-где сохранившиеся фрагменты стен указывали на то, что здесь когда-то были улицы и площади многолюдного города.

Кое-где попадались уцелевшие жители в обгорелых, изодранных лохмотьях, которые, блуждая среди развалин, пытались найти для себя какое-нибудь пропитание или что-нибудь ценное, что можно было обменять на еду. Некоторые из них ковырялись в земле там, где до пожара находились сады и огороды, в надежде откопать каких-нибудь овощей. Другие отгоняли ворон от конских трупов в надежде прокормиться падалью.

На каждой площади, на каждом свободном месте образовались рынки, где солдаты и горожане пытались выменять предметы роскоши и изобилия на еду. Дорогие вещи немыслимо упали в цене – на кусок хлеба можно было выменять драгоценную кашемировую шаль или чудесный ковер, дворцовую мебель или мраморную статую.

На пути императора то и дело попадались вереницы мародеров из его собственной армии, которые брели в город за добычей или возвращались в лагерь, нагруженные трофеями.

На следующий день Матвей оставил свою машину в переулке и дошел пешком до тихого сквера на пересечении Большого проспекта и Рыбацкой улицы. Здесь по летнему времени выставили столики итальянского ресторана «Папа Карло», где Матвею назначил встречу один из партнеров.

Матвей любил этот ресторанчик: здесь было тихо, уютно, хорошо готовили. Повар, настоящий итальянец из Тосканы, готовил замечательные закуски антипасти по-тоскански и, что особенно важно, подавал пасту «аль денте», то есть слегка недоваренной, что ценят настоящие знатоки итальянской кухни. Матвей занял свой любимый столик в дальнем углу, и к нему тотчас подошел расторопный официант. Он моментально узнал постоянного посетителя, всегда оставляющего щедрые чаевые, и поспешил принять заказ.

В ожидании своего сотрапезника Матвей заказал салат из рукколы с морскими гребешками и бокал легкого белого вина. Официант удалился, но неожиданно к столику Матвея подошла странная парочка: сильно накрашенная брюнетка лет двадцати шести в короткой кожаной юбке и облегающем свитере с немыслимым вырезом и широкоплечий, бритый наголо парень с мрачным подозрительным лицом и наколкой на правой руке. Наколка изображала кинжал, обвитый змеей. Над головой змеи красовалось имя Гоша.

– Мы к тебе подсядем, – проговорил парень, неприятно растягивая слова. Он не спрашивал у Матвея разрешения, а просто ставил его перед фактом.

– В чем дело? – Матвей удивленно взглянул на беспардонную парочку. – Вокруг полно столиков, а я жду друга…

– Мало ли, кто кого ждет! – процедил парень неприязненно. – Вот Кристина, к примеру, ждет ребенка…

– По ней не скажешь! – Матвей с сомнением взглянул на девицу.

– Ты слышал, Гоша? – Девица взглянула на своего спутника и шмыгнула носом. – Он мне не верит!..

– Ты, это, фильтруй базар! – прошипел Гоша, перегнувшись через стол. – Фильтруй базар и не нарывайся! Кристинка – девушка порядочная и моя сестра, между прочим!

– С чем я вас обоих и поздравляю! – Матвей еще раз оглядел странную парочку. Пока ситуация его скорее забавляла. – Только не пойму – при чем тут я?

– Очень даже при чем! – Гоша измерил Матвея тяжелым, неприязненным взглядом.

– Вы что – хотите меня убедить, что я – отец будущего ребенка? Ну, этот номер у вас не пройдет. Мы с этой особой раньше вообще не встречались, а виртуально забеременеть пока никому не удавалось!

– Умничаешь, да? – процедил Гоша, кладя на стол тяжелые кулаки. – Ты не очень-то! Люди пришли с тобой поговорить!

В девяностые годы Матвею приходилось сталкиваться с такими парнями – мелкая шушера с уголовными замашками, ничего серьезного. Однако сейчас они стали редкостью, вымирающим видом, хотя никто не стал бы заносить их в Красную книгу, поскольку данная разновидность живой природы никому не интересна.

– Послушайте меня, ребята! – проговорил Матвей все еще миролюбиво. – Не вижу никакой причины для дискуссии. Мы никогда раньше не встречались и в дальнейшем не планируем. По крайней мере, я. Так что пересядьте за другой столик, если не хотите, чтобы вас отсюда выставили со скандалом.

Девица опять шмыгнула носом, достала из сумочки платок и высморкалась. Затем повернулась к своему брату (если это действительно был брат) и прогнусавила:

– Я же говорила, что из этого ничего не выйдет!

– Помолчи! – одернул ее Гоша и снова перегнулся через стол: – Никто нас отсюда не выставит! Это не в твоих интересах!

– Почему бы это? – Матвей поискал глазами официанта, но тот, как назло, куда-то запропастился.

– Я тебе уже сказал, что Кристина ждет ребенка! – повторил Гоша со значением. – А это, сам знаешь, дело недешевое! Пеленки-распашонки, коляски-кроватки, всякое такое, а главное – она долго не сможет работать, а кто ее будет кормить вместе с ребенком?

– Не понял, при чем тут я! – Матвей откинулся на спинку кресла. – Я с твоей сестрой никогда не встречался. Вы меня, ребята, определенно, с кем-то путаете!

– Ни с кем мы тебя не путаем! – процедил Гоша, скрипнув зубами. – С Кристиной ты, может, и не встречался, зато с Константином ты очень даже хорошо знаком, он нам сам говорил. А между прочим, у Кристи как раз от него, от Кости, ребенок будет! Костя ей говорил, что ты его на работу подрядил, и хвастался, что получит очень большие деньги. Работа, между прочим, незаконная. Сечешь?

Матвею стало скучно. Мелкие шантажисты пытаются нагреть руки на чужом несчастье…

– Не сечешь! – констатировал Гоша, уставившись в глаза Матвею мутным, неприязненным взглядом. – Поясняю для непонятливых. Мы знаем, что ты нанял Костю на какую-то левую работу. Костю на этой работе убили. Кристина имеет право на компенсацию. Если ты нам не заплатишь – мы тебя достанем, так что тебе мало не покажется! Теперь сечешь?

Матвей краем глаза увидел, что в ресторане появился Славик Переверзев, тот самый компаньон, который назначил сегодняшнюю встречу. Славик производил впечатление – вид у него был квадратный, что поставь, что положи. Мало кто знал, что под видом заурядного толстяка, любителя спагетти, скрывается мастер спорта по карате. То есть звание это Славик завоевал давно, но мастерство, как известно, не пропьешь.

Славик удивленно смотрел на парочку за столиком Матвея. Перехватив взгляд компаньона, Матвей едва заметно ему подмигнул.

Затем он повернулся к Гоше и проговорил с намеком:

– Слушай, ты не хочешь руки помыть?

– Чего? – Бритоголовый уставился на него как баран на новые ворота. – Какие еще руки?

– Вот эти, – Матвей поднял вверх ладони, – которыми кушают. Я вот, например, хочу их помыть. Ты ко мне не присоединишься? – И он начал подниматься из-за стола.

На лице Гоши проступило какое-то подобие мысли, и он тоже поднялся:

– А, руки помыть! Ну да, как же! – И он вслед за Матвеем поплелся к ресторанному туалету.

Перед входом в туалет Матвей как бы случайно столкнулся со Славиком и шепнул ему:

– Перехвати этого придурка на выходе!..

Затем он вошел внутрь и обернулся к Гоше:

– Ты понимаешь – я хотел поговорить один на один, как мужчина с мужчиной. Без женщин и детей.

– Ну да, – Гоша довольно расплылся. – Кристинке ни к чему все это слышать. Баба – она и есть баба…

– Рад, что мы хоть в чем-то пришли к общему мнению. Так скажи прямо – какие твои условия? Говори прямо, по-мужски, без всяких этих уверток!

– Условия простые, – Гоша придвинулся к Матвею и попытался взглянуть на него сверху вниз, но это не получилось – Матвей был на полголовы выше. – Условия, значит, такие. Ты нам платишь, и мы помалкиваем насчет того, для какой работы ты нанимал Константина. А если не платишь – извини, мы про это расскажем кому положено. А уж дальше тебе придется расхлебывать…

– Понятно, – Матвей солидно кивнул. – Плата за молчание, так сказать. И сколько же стоит ваше молчание?

На лице Гоши отразилась сложная внутренняя борьба и интенсивная работа мысли. Он пытался рассчитать, сколько запросить с Матвея – чтобы, с одной стороны, не продешевить, с другой – не назвать такую высокую цену, что станет для Матвея нереальной. В конце концов, он пришел к какому-то решению и произнес твердо:

– Двадцать тысяч баксов!

– Нормально, – одобрил Матвей. – Я думаю, что это достойная цена за молчание в таком важном вопросе.

Гоша мгновенно загрустил – он понял, что следовало запросить значительно больше.

– Только… – добавил он после короткого размышления. – Только ты, это, Кристинке не говори, о какой сумме мы с тобой договорились. Ей это ни к чему знать…

– Нет вопросов, – кивнул Матвей. – Но ты, конечно, понимаешь, что таких денег у меня с собой нет, так что нам придется встретиться еще раз. Хотя мне это и не нравится.

– Само собой, – кивнул Гоша.

Матвей понял, что бритоголовый тип копирует персонажа из какого-то западного фильма и сейчас непременно произнесет еще одну коронную фразу. Он оказался совершенно прав. Гоша покосился на свое отражение в зеркале и проговорил, выпятив нижнюю губу:

– С тобой приятно иметь дело!

– Ну-ну… – Матвей спрятал ухмылку и вышел из туалета.

Гоша двинулся следом за ним, но в дверях столкнулся нос к носу со Славиком Переверзевым. Славик попятился и вдруг схватил Гошу за руку и заголосил:

– Ты, ворюга, что делаешь? Ты что, думаешь – на лоха нарвался?

– Чего тебе надо, мужик? – забормотал Гоша, пытаясь вырваться. – Чего ты ко мне пристал? Я тебя знать не знаю!

Он попытался проскочить мимо, но при габаритах Славика это было нереально.

– Чего пристал? – орал Славик. – Нет, как вам это понравится! Вытащил у меня портмоне, а теперь спрашивает, чего мне надо!

– Какое еще портмоне? – Гоша захлопал глазами. – Ты что – сдурел?! Лечиться надо!

– Нет уж, это ты сдурел, если в приличном месте по карманам шаришь! Это тебе лечиться надо! – Славик ловким жестом выхватил из Гошиного кармана толстый бумажник крокодиловой кожи и замахал им в воздухе. – Это твое?

– Да первый раз я вижу этот лопатник!

– Значит, не твое? Как это к тебе попало?

К ним уже подскочил официант, следом за ним – невысокий худощавый человек с пристальным взглядом, видимо, отвечающий в ресторане за безопасность.

– Господа, не нужно шуметь в зале! – тихо проговорил этот человек. – Пройдемте в мой кабинет, обсудим ситуацию!

Гоша попытался вывернуться, но Славик крепко держал его за одну руку, а официант – за другую, и ему пришлось подчиниться и скрыться за дверью с надписью «Только для персонала».

Матвей же, с удовольствием проследив за этой сценой, вернулся за свой столик.

Кристина удивленно следила за развитием событий, а когда он приблизился, вскочила и попыталась улизнуть. Однако Матвей схватил ее за запястье и силой усадил обратно.

– Ты куда это собралась? Не знаешь, что беременным вредно бегать? Сиди спокойно!

Кристина захныкала:

– Что теперь с нами будет? Что будет с Гошей?

– Это решит суд! – ответил Матвей твердо. – А вообще за глупость и наглость нужно платить!

– Я ему говорила… – прорыдала девица. – Я ему говорила, что ничего хорошего из этого не выйдет… говорила, что с тобой… с вами не нужно связываться!.. Но он меня совершенно не слушал, только повторял, что ты… что вы нам заплатите!

– Я же говорю – за наглость приходится платить! Ну что – сама все расскажешь или тебя придется дожимать?

– Что расскажу? – испуганно переспросила Кристина и вскинула на Матвея мгновенно высохшие глаза.

– Для начала – этот козел тебе действительно брат? – Он кивком головы показал на дверь, за которой скрылся невезучий Гоша.

– Ну… не совсем… – глаза Кристины забегали.

– Как это – не совсем? – продолжал Матвей. – Разве можно быть не совсем братом? По-моему, так не бывает. Или уж брат, или уж нет! Ты уж объясни…

– Он вообще-то брат, только двоюродный… или троюродный! – Она что-то посчитала на пальцах. – Да, примерно троюродный.

– С этим вопросом разобрались, – кивнул Матвей. – А как насчет беременности? Тоже не совсем? Ты у нас приблизительно беременна или как?

– Ну… – Кристина снова схватилась за платок и собралась зарыдать, но перехватила суровый взгляд Матвея и передумала: – Да… в общем, не совсем…

– Понятно, – кивнул Матвей. – Ты у нас не совсем беременна, и Гоша тебе не совсем брат. Просто вы с ним решили, что я – лох и неплохо бы с меня стрясти немножко денег.

– Я его отговаривала… – всхлипнула Кристина.

– Это похвально. Но ты отговаривала его не слишком успешно, и вы все-таки решили заняться шантажом. А ты знаешь, моя дорогая, что за это полагается большой срок?

– Да что я сделала?! – По щекам Кристины поползли натуральные слезы. – Я ничего не сделала…

– Опять-таки это решит суд, – пообещал Матвей. – Как известно, самый гуманный в мире. Или мы с тобой обойдемся без суда?

В глазах Кристины вдруг мелькнула надежда. Она воровато улыбнулась и зашептала:

– Может, мы с тобой действительно поладим? Ты мужик интересный… а я девушка симпатичная и много чего умею. Я же вижу, что нравлюсь тебе! – Она кокетливым жестом поправила волосы и закинула ногу на ногу, демонстрируя полноватые ляжки.

– Детка, прикрой коленки, простудишься! – Матвей криво усмехнулся. – Извини, но ты не в моем вкусе. Слишком у тебя много родственников. Опять же ты почти беременна. И вообще мне от тебя нужно совсем не это, – он показал глазами на ляжки.

– Не э-это? – протянула Кристина и нехотя поправила юбку. – А что же тогда?

– Информация! Во-первых, расскажи, от кого ты узнала про работу, на которую я нанял Константина?

– Да от него самого и узнала! Костик, он знаешь какой болтливый… был!

– Это его и погубило! – проговорил Матвей со вздохом. – А что конкретно он тебе рассказывал?

– Да все, – Кристина пожала плечами. – Что ты его нанял какой-то клад в озере искать… что ты – богатый лох, не знаешь, куда деньги девать, и что кинуть тебя – самое милое дело…

– Что?! – переспросил ее Матвей. – Ты, часом, не заливаешь?

– Про что это?

– Про то, что Костя собирался меня кинуть!

– Вот еще! – Кристина хмыкнула. – А зачем это мне? Костика уже нет на свете, тебя я вижу первый и последний раз – так зачем мне врать? Точно тебе говорю – Костик собирался тебя кинуть, он уже с Виталиком договорился…

Она прикусила язык, но было уже поздно.

– Ну-ка, ну-ка, с этого места еще раз, и помедленнее! – Матвей придвинулся к ней. – Кто такой Виталик? Еще один твой троюродный брат или более дальний родственник? И о чем, интересно, Константин с ним договорился?

– Не знаю никакого Виталика! – захныкала Кристина. – И вообще отпусти меня, я тебе все рассказала!

– Нет уж, детка, раз начала – расскажи до конца! Спрашиваю второй и последний раз: кто такой Виталик?

– Крутой перец… – проговорила Кристина вполголоса. – Занимается наркотой, ну и много чем еще…

– А как с ним Константин познакомился?

– А я знаю? – Кристина пожала плечами. – Какие-то дела у них были. Я в эти дела не вмешивалась, сам знаешь поговорку – меньше знаешь, крепче спишь! Только этот Виталик к нам несколько раз заходил, они с Костей выпивали и болтали о разном, и как-то раз Костя Виталику рассказал, что один богатый лох собирает команду аквалангистов, чтобы поднять клад из озера.