Текст книги "Кинжал всевластия"

Вернулись прямо к Кате, поужинали, выпили бутылку вина – с новосельем! – сказал Игорь, посмотрели телевизор и легли.

Дома Кате стало еще хуже, чем на съемной квартире. Никак не укладывалось в голове, что в ее комнате, привычной с детства, в ее постели находится чужой, большой и сильный мужчина. Да что там в голове, все ее существо никак не могло с этим примириться! Тело отказывалось отвечать на его прикосновения. Кате было неприятно и неудобно чувствовать его рядом – нетерпеливого, пахнущего крепким мужским потом. Катя не спала полночи, стараясь устроиться поудобнее, встала с больной головой и черными синяками под глазами.

«Это оттого, что диван узкий, – сказал Игорь, выслушав наутро ее жалобы, – надо купить широкую кровать. Я люблю, чтобы пошире, этакий сексодром!»

Катя представила, что в ее небольшой, опрятной комнате с фотографиями на стенах, письменным столом, процарапанным ею еще в школе, и книжным стеллажом будет стоять широченное полированное страшилище, покрытое ярким турецким покрывалом в крупных бесстыжих цветах, и ужаснулась. Кроме всего прочего, никакой сексодром сюда просто не влезет!

Игорь вел себя в квартире как хозяин. Он ходил по комнатам в трусах, разбрасывал в ванной грязные носки, без стеснения трогал вещи. И брезгливо морщился, когда ставил обратно. Катя видела всю обстановку его глазами, и ей становилось стыдно за штопанный мамой плед на диване, проеденные жучком рамки для фотографий, старый книжный шкаф с разбитым стеклом на дверце.

Собственно, Игорь-то не изменился, на самом деле он держал себя как обычный среднестатистический мужчина, но в их с мамой квартире ему не находилось места. Это было заметно сразу.

Кате, но не ему. Он-то чувствовал себя свободно, буквально на следующий день, не спросив у Кати, он перевез свои вещи – их набралось немного, две сумки и чемодан – и прочно утвердился в их доме.

Он работал в своей автомастерской сменами, либо вставал рано утром, и тогда приходилось подавать ему плотный горячий завтрак и еще заворачивать с собой минимум восемь бутербродов, либо спал до полудня и, едва продрав глаза, начинал трезвонить Кате в библиотеку на предмет поиска еды.

Через неделю Катя изнемогала. Ее угнетало не количество еды, которое поглощал ее сердечный друг, а то время и силы, которые требовались, чтобы все это купить и приготовить. Кстати, денег он Кате на хозяйство не давал, а приносил к обеду бутылку вина или шмат сырого отвратительно красного мяса – у него имелся какой-то знакомый мясник в магазине рядом с автомастерской.

Катя с мамой мяса почти не ели, Катя вообще с детства предпочитала овощи или рыбу. Игорь овощи за еду не считал и без куска мяса за стол не садился. Здесь не было ничего особенного – мужчину нужно кормить мясом, это всем известно. Но Катя не умела готовить мясо и не могла преодолеть своей неприязни.

Через неделю они в первый раз поссорились. То есть Игорь начал выговаривать ей за плохой обед, не вымытую своевременно посуду и еще бог знает за что. Катя так устала, что не могла ему ответить. Ночью она снова лежала без сна и думала, что ее семейная, с позволения сказать, жизнь как-то безрадостна. Обихаживать Игоря утомительно и скучно. Общаться с ним ей скучно, потому что его любимое времяпрепровождение – смотреть по телевизору футбол, попивая пиво и хрустя чипсами. Ох уж это пиво, Катя уже видеть не могла пустые бутылки! Книг Игорь не читал, это она помнила еще со школы. Когда она заикнулась про театр, он пренебрежительно отмахнулся. В кино они ходили один раз в период недолгого ухаживания, после чего Игорь заявил, что телевизора ему и так хватает.

На самом деле все это не играло бы большой роли, если бы ночью Кате было с ним хорошо. Но и тут ничего не получалось. Она стеснялась признаться в этом Игорю.

Мама уехала на двадцать дней, и прошло больше половины срока, когда Катя встретила в супермаркете Ленку Пыжикову, одноклассницу Игоря. Ленка орлиным взором высмотрела их первая и подбежала, когда они с Игорем стояли в очереди в кассу. Поговорили об общих знакомых, о погоде и об отпуске, после чего расстались, не оглянувшись. Кате не понравилось Ленкино слишком явное любопытство и легкое беспокойство в глазах Игоря.

Буквально на следующий день раздался телефонный звонок.

– Катька, еле твой телефон отыскала! – кричала в трубку Ленка. – У тебя с Михайловым что – серьезно?

– Серьезно, – растерявшись от такого напора, ответила Катя, хотя правильнее было бы сразу же послать Ленку подальше.

– Да ты с ума сошла! – тотчас накинулась на нее Ленка. – Он же женатый!

– Разведенный… – против воли Катя включилась в разговор.

– Ага, разведенный! Его жена выгнала, потому что с бабой застала прямо в собственной квартире! И на алименты подала! А так они не в разводе!

– Я тебе не верю, – твердо ответила Катя, вспомнив, что она воспитана мамой на классических романах. – Я не желаю выслушивать всяческие сплетни.

– Да какие сплетни? – возмутилась Ленка. – Я все знаю из первых рук! Ребенку три года, зовут Гоша!

Катя повесила трубку и заметила, как дрожат руки.

Игоря не было дома, Катя помаялась без дела, поболталась по квартире и, сгорая от стыда, полезла к Игорю в сумку. Нашла папочку с какими-то бумажками и паспорт. Все верно – зарегистрирован брак, ни о каком разводе нет и речи. И ребенок есть, Георгий Михайлов, не наврала Ленка.

Она еле успела убрать все назад, Игорь позвонил в дверь. Хорошо, что мясо было готово, а не то Катя непременно пересолила бы или пережгла, у нее все валилось из рук.

– Мама приезжает через три дня, – начала Катя после ужина.

– И что? – сыто спросил Игорь.

– Что я ей скажу, кто ты мне? – Катя решилась и прямо поглядела ему в глаза.

Глаза эти Кате не понравились – нечестные глаза, фальшивые, мутные какие-то, возможно, оттого, что Игорь за ужином выпил три бутылки пива.

– Слушай, давай завтра, а? – Он торопливо отвел взгляд. – Что-то я сегодня устал.

– Нет уж, – как могла твердо ответила Катя, – давай сегодня. Ты пойми, мама человек старой закалки, она не сможет примириться с тем, что ты мне фактически никто…

– Ага, сама, значит, родила тебя от проезжего молодца, и ничего, а тебе, значит, нельзя… – брякнул Игорь и тут же запнулся, увидев Катино лицо.

– Ну прости, малыш, ну это я зря сказал… – забормотал он суетливо, – ну, хочешь, поженимся…

– Как это? – Кате стало любопытно, ведь она буквально полчаса назад видела его паспорт со штампом.

– Ну, пойдем завтра в загс и подадим заявление… А то, понимаешь, от квартиры я отказался, у меня по первое число уплачено было, так чего зря деньги-то тратить…

Катя отвернулась и вдруг увидела в стекле серванта отражение дядьки. До этого у нее не было времени с ним посоветоваться, переезд Игоря произошел так стремительно, а потом она по уши погрузилась в домашнее хозяйство.

«Гони его в шею! – сказал дядька. – Что это за мужик такой – ни любви с него, ни заботы, ни денег! Плохо тебе с ним – так пусть катится! Уж лучше одной, чем с таким-то, да еще и врет много. С женой-то он и правда неразведенный, а там ребенок трех лет…»

– Ты меня за полную дуру держишь? – тихо спросила Катя, повернувшись к Игорю, и тут же уверилась по его глазам, что так оно и есть.

Это придало ей сил, и она быстренько посоветовала Игорю убираться из ее дома. Назад к жене или на съемную квартиру, ей, Кате, без разницы, лишь бы тут его не было.

Когда он понял, что все серьезно, тут-то все и началось. Катя до сих пор внутренне съеживается от воспоминаний. Он шел на нее – красный от злости, и больно бил словами, как плетью. Среди всех эпитетов, которыми он наградил Катю, самыми приличными были «мороженая вобла» и «сушеная треска». «Почему не наоборот?» – мимолетом удивилась Катя. Ей было все равно, что он о ней думает, только хотелось, чтобы Игорь поскорее ушел. Ушел, оставив ее в покое. Но он все орал, войдя в раж, обзывая ее уж вовсе неприличными словами, пока в дверь не позвонила соседка тетя Рая. Стены у них в доме тонкие, и она прекрасно слышала весь скандал. Катя так устала, что не было даже стыдно. Игорь, увидев незнакомого человека, не то чтобы остыл, но понял, что все равно придется уходить. Захлопнув за ним дверь, Катя с облегчением перевела дух.

Все пять дней до приезда мамы Катя мыла и проветривала квартиру, но все равно запах Игоря остался.

Мама вернулась посвежевшая и довольная, она много рассказывала о процедурах и о том, какая приятная подобралась компания. Про Игоря мама не спрашивала – видно, прочитала по глазам дочери, что этого делать не стоит.

Катя очнулась от грустных мыслей, когда Казимир Анатольевич тихонько тронул ее за плечо.

– Катюша, а Настенька не придет?

– У нее в школе карантин, ребенка не с кем оставить, – ответила Катя, – а вы что-то хотели?

– Она вчера обещала мне книжку найти, из фонда…

Про книжку Настя Черевичкина, конечно, напрочь позабыла, поскольку стремилась переделать множество дел перед тем, как исчезнуть на неделю, а то и на две – кто ее знает, эту эпидемию, сколько она продлится. И Катя отбросила посторонние мысли и включилась в повседневную работу.

Все гости, которых ждал Рудольф Зеботтендорф, барон фон дер Роза, уже собрались за длинным столом в гостиной его берлинской квартиры. Барон уже хотел объявить о начале очередного заседания общества «Туле», как вдруг из прихожей донесся дребезжащий звук дверного звонка.

– Кто бы это мог быть? – осведомился герр Экхарт, видный чиновник из министерства иностранных дел.

– Я никого не жду, – ответил хозяин дома, обводя гостей взглядом. – Все приглашенные уже собрались…

– Простите меня, господа! – проговорил, приподнявшись со своего места, Гюнтер Рейхштайн, видный журналист и любимец всех членов общества. – Я позволил себе пригласить еще одного человека. Думаю, что он произведет на вас впечатление.

– Вы знаете правила, милый Гюнтер, – пожурил его барон. – Прежде чем пригласить сюда новых членов, мы подвергаем их тщательной проверке и проводим ритуал…

– Думаю, что это особый случай, – настаивал Рейхштайн. – Это особенный человек…

– Ну, если вы настаиваете… – смягчился барон.

Из-за двери донеслись приближающиеся шаги, на пороге появился дворецкий барона и представил:

– Герр Генрих Гиммлер!

В гостиную вошел невысокий сутулый человек с внешностью мелкого чиновника или провинциального школьного учителя. Маленькие бесцветные глазки прятались за стеклами пенсне, редкие темные волосы едва прикрывали череп неправильной формы.

– Да уж, этот господин весьма далек от идеалов арийской расы! – тихо пробурчал Экхарт.

Хотя он говорил очень тихо, в комнате именно в это мгновение наступила тишина, и все услышали его неодобрительные слова.

И сам вошедший, как его, Гиммлер тоже их наверняка расслышал. Во всяком случае, он бросил на Экхарта внимательный взгляд. Экхарт под этим взглядом заметно побледнел и стал даже как будто меньше ростом. Барон неожиданно понял, что этот человек, только что вошедший в его гостиную, никогда и ничего не забывает. И еще он понял, что этот невзрачный тип с его незапоминающейся внешностью заключает в себе огромную силу.

Надо же – и фамилия такая, что никак не запомнишь… как его представили? Гиндлер? Гимнер? Ах да, кажется, Гиммлер!

– Прошу вас, господин Гиммлер, – произнес барон учтиво. – Займите место за нашим столом.

– Охотно, – ответил тот, садясь на свободный стул. – Я слышал о вашем обществе много лестного.

– Кто этот господин? – вполголоса спросил барон своего соседа, Вернера Раушенбаха, который знал все и всех в Берлине.

– Кажется, он откуда-то из Баварии, – сообщил Раушенбах. – Член этой новой партии… как ее называют? Национал-социалисты, если я не ошибаюсь. Не самый видный человек в партии, но говорят, что у него большое будущее.

– Я знаю о вашем интересе к историческим корням арийской расы, – продолжал Гиммлер. – Думаю, что в этом смысле мы с вами очень близки. Я имею в виду нашу партию, НСДАП…

– Вы правы, господин Гиммлер! – ответил Зеботтендорф. – Наше общество много занималось изысканиями в архивах и библиотеках, и не только – мы объехали многие страны, чтобы найти свидетельства древней истории нордической расы.

– Я слышал, что во время поисков вам удалось найти некую мистическую святыню, – проговорил Гиммлер, обращаясь на этот раз исключительно к барону. – Мне говорили, что это меч Вотана…

– Не совсем так, – поправил его барон Зеботтендорф. – Хотя, возможно, эта реликвия не менее древняя и не менее волнующая. Насколько мне известно, это кинжал, принадлежавший королям-священникам Адлер-Велиготам.

– Вот как! – Гиммлер привстал, глаза его за стеклами пенсне заинтересованно блеснули. – Не могли бы вы, любезный барон, показать мне вашу находку?

Рудольф фон Зеботтендорф неожиданно почувствовал дурноту. Ему отчего-то не хотелось показывать священный кинжал этому бесцветному человеку. Но в то же время он не мог ему отказать. Следовало признать – он его просто боялся! Да что с ним такое? Какая глупость!

Барон поднялся из-за стола:

– Конечно, господин Гиммлер, я весьма охотно покажу вам этот кинжал!

Он пересек гостиную и подошел к стеклянной горке, в которой, на подушке из черного бархата, покоился древний кинжал. Гиммлер подошел к нему, остановился рядом. Глаза его блестели, теперь они не казались такими маленькими и бесцветными.

– Вы позволите, господин барон? – проговорил он тоном не просьбы, а почти приказа.

– Конечно, друг мой! – ответил Зеботтендорф, открывая стеклянную дверцу.

Он извлек кинжал, немного подержал в руках, впитывая исходящую от святыни энергию, и бережно вложил клинок в руки Гиммлера. Тот прикрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь, и заговорил тихим, уверенным голосом:

– Да, я чувствую всю глубину веков, стоящую за этой реликвией! Сердце каждого арийца должно учащенно биться при виде этого священного оружия! Послушайте меня, господин барон, я расскажу вам нечто, чего еще никто не слышал, поделюсь с вами своими сокровенными планами.

Гиммлер левой рукой снял пенсне, приоткрыл тусклые бесцветные глаза, облизнул узкие сухие губы и продолжил еще тише, так что барон вынужден был вплотную придвинуться к нему, чтобы не пропустить ни слова.

– Я хочу создать мощную, разветвленную организацию, нечто вроде средневекового монашеского или рыцарского ордена. Но члены этого ордена должны защищать не христианскую религию, не эту лживую и жалкую веру малодушных и слабых недочеловеков. Нет, эти люди должны защищать вечные, сияющие ценности арийской расы! Они должны денно и нощно служить величию высшей расы, должны всю свою кровь, саму свою жизнь без колебаний положить на алтарь победы над неполноценными, второсортными расами! И я верю – эта победа близка! Скоро, очень скоро мы ее увидим!

Рудольф фон Зеботтендорф, барон фон дер Роза почувствовал легкое головокружение – как тогда, на рынке в Александрии, когда он получил священный кинжал. Он почувствовал исходящую от Гиммлера темную гипнотическую силу и понял, что не может ей сопротивляться. Не может и не хочет. Этот невзрачный человек с внешностью мелкого чиновника сумеет завершить то, о чем он, барон Зеботтендорф, только мечтал. И еще… Гиммлер и священный кинжал – они словно созданы друг для друга!

– Господин Гиммлер! – проговорил барон, подчиняясь внезапному импульсу. – Я верю в вашу звезду, верю в ваше высокое предназначение! Позвольте вручить вам эту священную реликвию германского народа как мой скромный вклад в дело создания того ордена, о котором вы говорили!

– Благодарю вас, барон. – Гиммлер выглядел совершенно спокойно, как будто ничуть не сомневался в таком решении, заранее был в нем уверен. – Благодарю вас, этот кинжал станет первой реликвией создаваемого мной ордена, а вы, если только пожелаете, станете одним из первых его членов.

Барон, с трудом преодолевая накатившую дурноту, вернулся на свое место за столом. При этом он тяжело, неуверенно переставлял ноги, как будто из крепкого, энергичного, полного сил мужчины неожиданно превратился в немощного старца, а еще вернее – в куклу-марионетку, лишенную собственной воли, послушно танцующую под музыку опытного кукловода.

К счастью, ему не пришлось сегодня руководить собранием общества – он лишь предоставил слово докладчику, известному в научных кругах профессору антропологии Герману Вирту, который намеревался сообщить членам общества тезисы своей новой книги с громким названием «Происхождение человечества», недавно выпущенной крупным берлинским издательством.

– Как вы, должно быть, знаете, господа, – начал профессор своим красивым, хорошо поставленным голосом, – на заре зарождения человеческой цивилизации существовали два разделенных океаном обитаемых континента: северный континент Арктогея и южный – Гондвана. Соответственно эти два континента населяли две большие расы – нордическая, или арийская, которой изначально была свойственна высокая духовность, стремление к высоким идеалам, и южная, гондваническая раса, представители которой находились во власти низменных, животных инстинктов.

Профессор обвел присутствующих взглядом, чтобы убедиться в их внимании, и продолжил:

– Как вы понимаете, обитатели северного континента были предками арийских народов, обитатели же Гондваны – предками низших рас: евреев, славян, негров. Что интересно, господа, группы крови, которые сейчас перемешаны совершенно случайным образом, в древности не смешивались. У арийцев была исключительно первая группа, а у представителей низших рас, населявших Гондвану, – третья…

– На чем основано такое необычное заявление? – задал вопрос Гюнтер Рейхштайн.

– На данных археологии, – недовольно ответил докладчик. – И впредь прошу вас не перебивать меня, герр Рейхштайн! На все вопросы я отвечу после доклада!

И он продолжил:

– К несчастью, произошла глобальная катастрофа – в районе Арктогеи упал огромный метеорит. В результате волна землетрясений расколола северный континент надвое. Одна часть покрылась вечным льдом и опустилась на дно Мирового океана, другая же сдвинулась, соединившись с более обширным южным континентом. Эта часть Арктогеи стала называться Европой…

Профессор сделал паузу и снова оглядел собравшихся.

– Часть арийских племен, покинув замерзающий северный континент, прошла через азиатские просторы и осела в Индии, на китайской равнине и в Японии. Из-за мутаций под воздействием сильной солнечной радиации, а также в результате смешения с местными племенами внешние признаки арийских народов изменились. Также под влиянием мутаций возникли две новые группы крови – вторая и четвертая. Согласно моим собственным исследованиям, четвертая группа более всего распространена среди цыган, украинцев и венгров.

Профессор снова сделал паузу, чтобы слушатели оценили столь важную информацию.

– Повсеместно в районах расселения арийских племен археологи находят надписи, сделанные руническими символами. К сожалению, наука еще не вполне справилась с их расшифровкой, но того, что сейчас известно, уже достаточно, чтобы сделать важнейший вывод: Библия, которой так гордятся евреи, представляет собой всего лишь поздний пересказ сокровенных знаний нордических народов, древних обитателей Арктогеи! Именно от них, древних арийцев, иудеи получили все свои знания, а первоисточники уничтожили…

В другое время барон Зеботтендорф с интересом слушал бы откровения профессора, но сегодня он был явно не в форме, и слова Вирта доходили до него как сквозь толстый слой ваты.

Барон не помнил, как довел до конца заседание общества, не помнил, как проводил гостей. Пришел в себя он только тогда, когда все разошлись.

Все, кроме Вернера Раушенбаха.

– Рудольф, что с вами? – говорил тот озабоченно, вглядываясь в лицо хозяина квартиры. – Я вас сегодня просто не узнаю!..

Барон потер виски, огляделся таким растерянным взглядом, как будто мучительно пытался понять, где находится. Потом позвонил и попросил у беззвучно возникшего в дверях дворецкого две чашки чая – для себя и Раушенбаха.

Когда дворецкий принес чай и удалился, Раушенбах, понизив голос, проговорил:

– Барон, я действительно вас не понимаю. Зачем вы отдали священный кинжал этому баварскому мужлану?

– Простите, Вернер, – смущенно отозвался Зеботтендорф. – Я сам не знаю, что на меня нашло. Я почувствовал вдруг, что не могу противиться его воле. Мной как будто руководила какая-то высшая сила. Но я думаю, Вернер, что все случилось по воле судьбы. И в самом деле, я уверен, что за ними будущее, что именно им, этим мужланам из НСДАП, суждено возродить Германию…

– Это ошибка, Рудольф! – воскликнул Раушенбах. – Это большая, страшная ошибка! Помните, мы с вами говорили о мистическом значении этой реликвии? Начертанные на рукоятке кинжала древние рунические письмена однозначно говорят о том, что кинжал станет оружием последней, решающей битвы между великими армиями Запада и Востока, битвы, в которой решатся судьбы мира, битвы, за которой последует Рагнарек…

– Конец света? – переспросил барон удивленно.

– Да, конец света, предсказанный мертвой провидицей Вельвой! – В голосе Раушенбаха зазвучало воодушевление, его красивое бледное лицо озарилось странным светом. – Конец этого мира, насквозь прогнившего, полного тлена и мерзости, утопающего в низости и разврате! Этот мир будет до основания выжжен огненным мечом великана Сурта, и на его пепелище возникнет новый мир – чистый и сверкающий, населенный новыми людьми, людьми истинно арийского духа!

– Но этот человек, Гиммлер, он говорил о том же самом – о торжестве арийской расы…

– Вы видели его лицо?! Это лицо мелкого чиновника, бухгалтера, налогового инспектора! Что может понимать такой жалкий человечишка в великих тайнах мироздания? Нет, будущее арийской расы должно быть в руках подлинных аристократов духа – таких, как мы с вами! Фон Зеботтендорфы, Раушенбахи, фон Третновы, потомки крестоносцев и гордых рыцарей Запада – вот кто должен вести арийскую расу к сияющим вершинам будущего… ведь именно для этого мы с вами создали общество «Туле»!

– Успокойтесь, Вернер! – перебил барон своего собеседника. – Думаю, вы не правы, и этот Гиммлер не хуже нас с вами знает, что нужно Германии. Оставим все как есть и предоставим судьбе решить за нас, кто прав в этом споре.

– Воля ваша, Рудольф! – Раушенбах развел руками. – Сдается мне, что этот бухгалтер вас околдовал. Но я не оставлю попыток вернуть священный кинжал королей-священников…

– Я боюсь за вас, Вернер! Мне кажется, вы затеваете слишком опасную игру…

– Не нужно бояться за меня! – Раушенбах встал и направился к двери, однако на пороге остановился и закончил фразу. – Бойтесь лучше за себя… за себя и за Германию!

Штандартен вернулся домой, но его мучило смутное, тяжелое беспокойство. Он ходил по комнате взад-вперед, как зверь по клетке, и не мог понять, что же его так гнетет.

Раньше у него был проверенный способ борьбы с депрессией: хорошая дорожка кокаина.

Может, и сейчас этот способ сработает?

Штандартен сел в свое любимое кресло (то самое, со свастикой на спинке), достал серебряный портсигар, высыпал на его отполированную до зеркального блеска крышку горку заветного порошка, свернул в трубочку купюру в десять рейхсмарок… словом, выполнил в точности раз и навсегда заведенный ритуал.

Разровняв кокаин, он осторожно, тщательно втянул его через свернутую купюру, стараясь не потерять ни крошки.

Почувствовав в носоглотке знакомый веселый холод, сладкое волнующее онемение, он ждал, что сейчас придет божественная легкость, все узлы развяжутся, скучная, утомительная реальность отпустит его, и на смену ей придет ледяная величественная пустота. Он ждал, что унесется в мир своей мечты, в мир, где властвуют Кровь и Почва, в мир, где он – сверхчеловек в черном мундире СС, как ангел смерти, решает человеческие судьбы, взвешивая их на весах высшей справедливости, точнее – на весах собственной воли…

Но нет, на этот раз свобода не приходила. Реальность не хотела его отпускать, какая-то тоскливая, мучительная забота тяжким грузом висела у него на шее.

И вдруг он понял, что это за забота.

У нее было имя – Сергей Куницын.

Как он, Штандартен, мог доверить этому зазнайке, этому убогому книжному червю самое дорогое, самое значительное в своей жизни – священный кинжал?

Штандартен взглянул на серебряный портсигар, который все еще держал в руках.

В его полированной крышке отражалось лицо – бледное, нездоровое, с темными мешками под глазами, с влажной пористой кожей и лихорадочно блестящими глазами. Разве таким должно быть лицо сверхчеловека, властителя судеб? Нет, это лицо жалкого неудачника, доверчивого неудачника, которому один-единственный раз улыбнулась судьба, но он сам, своими руками оттолкнул свою удачу! Отдал бесценную находку сомнительному человеку!

Вот так всегда они, эти ученые людишки, эти интеллектуалы, обманом втираются в доверие, обволакивают умными словами и выманивают у простых людей все самое дорогое…

Штандартен не помнил уже, что сам пришел к Куницыну, сам, своими руками вручил ему кинжал, попросив как можно больше узнать о нем. Сейчас, под действием кокаина, бывший одноклассник казался ему злобным, пронырливым интриганом, представителем тайных сил, злобной мировой закулисы.

Штандартен вскочил, отбросил портсигар, застегнул пальто и бросился прочь из своей квартиры.

Он не разбирал дороги, не узнавал знакомых улиц и сам не понимал, как оказался возле дома Куницына.

Здесь он пришел в себя и огляделся. Из подъезда вышла женщина средних лет, ведя на поводках трех французских бульдогов. Увидев Штандартена, она испуганно взглянула на него, что-то сказала своим собакам и припустила прочь.

Штандартен придержал дверь подъезда, чтобы она не захлопнулась, и вошел внутрь.

Поднявшись на третий этаж, позвонил в дверь квартиры Сергея Куницына.

Звонок гулко и безнадежно раскатился за дверью. Каким-то образом по самому этому звуку Штандартен понял, что пришел напрасно, Сереги нет дома. Однако он позвонил еще и еще раз.

Окончательно убедившись, что в квартире никого нет, он воровато огляделся по сторонам и достал из кармана хитрую железную закорючку, которую ему как-то отдал за долг мелкий квартирный воришка.

Воришка уверял, что закорючка запросто открывает любой замок.

Штандартен несколько минут копался в замке чертовой закорючкой, но замок не поддавался.

– Обманул, гад! – пробормотал он раздраженно и уже хотел сдаться, но тут замок щелкнул и открылся.

Штандартен проскользнул в квартиру, захлопнул за собой дверь и прямиком кинулся в кабинет Куницына.

Вбежав в комнату, он огляделся по сторонам.

Здесь было множество старинных вещей – керамические сосуды, покрытые сетью мелких трещин, и глиняные светильники с примитивными узорами, обломки каких-то древних орудий, бесформенные черепки, наконечники копий, старинные монеты, заржавленные ножи и железки непонятного назначения. Среди всего этого доисторического барахла Штандартен надеялся разыскать свой кинжал.

Он перебрал редкости, разложенные на полках и тумбе, выдвинул один за другим ящики письменного стола. Кроме черепков и ржавых железок, здесь лежали знакомые ему вещи – нацистская символика, жалкие обломки Третьего рейха.

Кинжала нигде не было.

Снова оглядев кабинет, Штандартен принялся сбрасывать с книжных стеллажей тяжелые старые тома. Ведь Куницын вполне мог спрятать кинжал за ними…

Через полчаса книги огромной грудой громоздились на полу вперемешку с черепками и обломками далекого прошлого.

Кинжала не было.

Где же он мог его спрятать?

Штандартен стоял посреди разгромленного кабинета, оглядываясь по сторонам, и вдруг услышал в прихожей шаги.

Он вздрогнул, вытащил из кармана пистолет – тот самый старый «вальтер», купленный у покойного Степана.

Дверь кабинета приоткрылась, на пороге возникла темная мужская фигура.

– Кто здесь? – удивленно проговорил вошедший.

Штандартен выстрелил раньше, чем узнал хозяина квартиры, своего бывшего одноклассника Серегу Куницына.

Куницын пошатнулся, под его правой ключицей проступило темное пятно.

– Ты?! – проговорил он, схватившись за притолоку. – Что ты… что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?

– Как надо – так и попал! – выкрикнул Штандартен, шагнув к Сергею. – Не задавай мне вопросов! Вопросы здесь задаю я!

Штандартену очень понравилась эта фраза, услышанная в каком-то фильме. И вообще, он почувствовал наконец долгожданную кокаиновую легкость, почувствовал себя сверхчеловеком, белокурой бестией, властителем судеб и жизней… по крайней мере, жизнь Сереги Куницына находилась сейчас в его руках!

– Вопросы задаю я! – повторил он, смакуя эту фразу.

– Какие… какие вопросы? – выдохнул Куницын, пытаясь зажать рукой кровоточащую рану. – Ты что… сошел с ума?

– Не смей так говорить! – Штандартен злобно уставился на Серегу, сжал рукоятку пистолета, вскинул ствол. – Лучше отвечай – куда ты спрятал мой кинжал?!

– Кинжал? – повторил Куницын, в ужасе следя за пистолетом. – Я… я отнес его в Эрмитаж…

– Что?! – Штандартен задохнулся от злости, его зрачки сжались в две черные точки, холодные и безжалостные, как два пистолетных дула. – Какого черта? Это мой, мой кинжал!

– Я же говорил тебе! – Голос Куницына слабел, он на глазах бледнел от потери крови. – Я говорил тебе, что хочу показать кинжал специалистам… чтобы узнать о нем больше…

– Сволочь! – выкрикнул Штандартен, и пляшущий в его руке пистолет снова изрыгнул пламя. – Сволочь! Как ты посмел отдать в чужие грязные руки мою священную реликвию?

Куницын захрипел и начал медленно сползать по стене. На его груди проступило второе пятно крови, на губах показалась кровавая клокочущая пена.

– За… что… – выдохнул Сергей и вытянулся на полу, возле ног своего бывшего одноклассника.

Только тут до Штандартена дошло, что он не выяснил, кому именно Серега отдал кинжал.

Нагнувшись над умирающим, он прорычал:

– Где кинжал? Кому ты его отдал? Говори немедленно!

Куницын был еще жив. Его глаза остановились на лице Штандартена, окровавленные губы чуть заметно шевельнулись, сложившись в слабое подобие улыбки.

– Что… что ты мне можешь сделать… – прошелестел едва слышный, тающий голос.

– Серега, не умирай! – взмолился Штандартен, схватив одноклассника за воротник. – Не умирай! Скажи мне, у кого кинжал? Мне очень, очень нужно это знать!

Но все его попытки добиться ответа были бесполезными: лицо Куницына застыло, как гипсовая маска, глаза остекленели.

Серега был мертв.

Штандартен вскочил и схватился за голову.

Его сокровище, его священная реликвия, оплаченная кровью (правда, чужой), бесследно пропала. Причем винить в этом теперь некого. Он сам, своими руками отдал кинжал Куницыну, надеясь узнать скрытые за ним древние тайны. И вот результат неоправданного любопытства: кинжала нет, и Куницын мертв, так что оборвана единственная ниточка, ведущая к кинжалу…