Текст книги "Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле"

В ответ на просьбу о книжке Нина указала на стеллаж, где жильцы пансионата оставляли прочитанные детективы. Кто-то, наоборот, прихватывал отсюда в дорогу, в общем, библиотека потихоньку менялась, но все же пополнялась.

Надежда с интересом покопалась, вытащила для себя пару детективов и один дамский роман для Галки. Роман рекомендовала Нина, которой было скучно и хотелось поговорить. Надежде тоже было нечего делать, поэтому она не спешила уйти. Нина все сворачивала на убийство, и Надежда Николаевна, которой до смерти надоела эта тема, решилась спросить о другом:

– Скажите, Нина, вы ведь давно в этом городе живете?

– Как родилась, так и живу, – вздохнула Нина, – хотела после школы уехать, так мама заболела. Потом замуж вышла, родила… Вот так и осталась здесь…

– Я сегодня такую вещь видела, – заговорила Надежда, осторожно подбирая слова, – три машины на кладбище ехали, цветов – море.

– А, так это со дня Катиной смерти сегодня десять лет стукнуло, – ответила Нина, – я тоже хотела пойти, да вот, дежурство оказалось. Катя Самохвалова, подружка моя, как раз в сентябре погибла. Вот отец ее и устроил поминание.

– А что же с ней случилось?

– Ой, там такая история… – Глаза у Нины загорелись в предвкушении рассказа. – Понимаете, мы все вместе в школе учились. И десять лет назад как раз в последний класс пошли. Катя среди нас, конечно, самая красивая была. У нее отец каким-то бизнесом занимался, как раз после окончания школы они переезжать собирались в Москву. Вот у меня, к примеру, мама медсестрой была, у других девчонок примерно то же самое, так сами понимаете, какая разница. Одета была Катюша как игрушка, да и внешность не подвела. У нее мать наполовину не то чеченка, не то грузинка, очень была красивая женщина, и Катя в нее пошла. Знаете, как говорят, про покойников плохого не говорят, так я душой кривить не стану. Катюша и правда хорошая была девчонка, перед нами не заносилась, не грубила, училась хорошо, со всеми ладила. Легкий у нее был характер, приветливый. Все ее любили – и ребята, и учителя…

– Но? – спросила Надежда. – Ведь было же какое-то «но», верно? Вы нарисовали такой образ светлый, и жизнь у девочки была такой безоблачной, так не бывает.

– Наверно, вы правы, так не бывает, – согласилась Нина. – Вот я сейчас думаю, Катя, она… она любила головы мальчишкам крутить. Даже и не так, какая девчонка хорошенькая этого не любит? Понимаете, ей нравилось, чтобы парней возле нее было много. Отец у нее не то чтобы строгий был, но говорил часто, что Кате никто здесь не компания, ну, чтобы она ни с кем в школе не крутила, потому что ни к чему это. У нее дорога другая. Это мы и сами видели, да только парни этого никак не хотели понять. Вились вокруг нее, а она вроде бы никого не отличала, всем улыбалась ласково, поговорит, посмеется.

– Ну так и что в этом плохого? – удивилась Надежда.

– Ну это может у вас в большом городе так принято, – зло сказала Нина, – а у нас надо сразу все тонкости прояснить. Если не собираешься с парнем дело иметь, так и скажи – отвали, мол, от меня по-хорошему. Он и уйдет. А если намеками да смешками, то парни только сильнее прилипнут, подумают, что их завлекают. Я сейчас думаю, что Катя ничего плохого не хотела, просто боялась одна остаться. Этому откажет, этому откажет, а потом и получится, как в старой песне пелось: «Все девчата с парнями, только я одна». И никому ведь не докажешь, что сама всех отвадила…

– Девчоночья точка зрения, – понимающе кивнула Надежда.

– Так мы ведь и были девчонками сопливыми, – согласилась Нина, – Кате едва семнадцать стукнуло, мне и того меньше… В общем, потихоньку все ребята от нее отстали, других девчонок нашли, осталось двое – Лешка Долгов и Павлик Зимин. Лешка хоть парень симпатичный был – волосы черные, зубы белые, на гитаре играл и пел здорово, но фамилия его очень ему подходила. Отца у него не было, мать уборщицей работала, да еще и попивала. Жили они в такой халупе, что даже стыдно мимо проходить было. Лешка, конечно, парень хулиганистый был, однако до десятого класса доучился. Математичка наша Елизавета Григорьевна его очень хвалила – способный, говорит, парень, непременно нужно в институт поступать. Славная была тетка, хоть и строгая, теперь уж померла давно…

Нина пригорюнилась, видно, воспоминания не радовали.

Надежда украдкой взглянула на часы – не рассчитывала, что разговор затянется так надолго, а теперь уж неудобно встать и уйти.

– Так что же случилось с Катей-то? – напомнила она.

– Ох, вот подошла к самому кошмару! – всхлипнула Нина. – Десять лет прошло, а как вспомню – мурашки по коже! Дело было в субботу, справляли мы в тот вечер день рождения у одной девчонки, Лиза ее звали, Лиза Тимофеева. Они с матерью на окраине жили в деревенском доме большом. Ну, погода тогда стояла хорошая, бабье лето, вот как сейчас. Лизка еще шутила, что в ее день погода всегда теплая, как по заказу.

Стол, конечно, накрыли в доме, у них комната большая была, а танцы устроили в беседке. Там вокруг дома сад большой, у Лизки дед какой-то специалист был крупный по сельскому хозяйству, пока он жив был, многие у него саженцы и семена брали.

Ну выпили, конечно. Хоть и немного, а запьянели. Мать-то Лизкина вина немного выставила, так ребята с собой принесли. Ну, на свежем воздухе проветрились, потанцевали, потом парочки разбежались по саду целоваться да обжиматься. Мамаша Лизкина стол накрыла да к соседке ушла.

В общем, уж не знаю, что там было, только Катя с Лешкой Долговым в тот вечер поссорилась. Может, он чего лишнего себе позволил, может, она его продинамила, в общем, поругались они. Я тогда с одним парнем была – так, ничего особенного. В общем, сидим мы на лавочке с задней стороны дома, смотрим – Катя бежит, вся растрепанная и в слезах. Я хотела к ней подойти, да Генка не дал, вцепился в меня как клещ.

Ну, посидели еще, а вечера-то прохладные, замерзла я совсем. Пошли мы в дом, ребята туда музыку перенесли, потому что в беседке темно и зябко. Смотрим – Лешка в углу сидит, чернее тучи, и пьет рюмку за рюмкой. А Катерина с Пашкой Зиминым отплясывает одна посредине комнаты. То быстрый танец – вся извивается, а медленный – так на него прямо виснет. Девчонки только плечами пожимают – что это на нее нашло, никогда так себя не вела.

Ну, однако, время уж позднее, все выпили, наплясались до упаду, нацеловались, пора и по домам. Я первая завелась тогда, потому как с Генкой этим неинтересно мне было. Пойду, говорю, домой спать. Ну, девчонки за мной потянулись. Лизка не удерживала, потому как насвинячили мы порядочно, а мать с нее слово взяла, что все чисто будет, так что ей еще убрать надо было.

Собрались мы, а тут Лешка подходит и говорит: «Катя, я тебя провожу!» А она так плечом дернула – не нуждаюсь, говорит, в провожатых, сама дойду, мне вон с Ниной по пути! Это со мной, значит. Ну ладно, Лешка говорит, а сам так смотрит зло: ты сама так решила, так ежели что – потом не обижайся. Мы и не поняли тогда, к чему он это сказал-то… А я так оглянулась – где же Пашка-то? Нет его рядом. Ну, думаю, и к лучшему, а то еще разодрались бы они с Лешкой.

Ну пошли мы втроем. Я-то хотела Генку отправить, чтобы с Катей поговорить – что у них стряслось-то? Так куда там, этот чурбан никаких намеков не понимает. Идем, Катерина молчит, только грустная она какая-то. Только и сказала, что не может дождаться, когда год пройдет, уехать отсюда, говорит, и не вспоминать про Козодоев никогда. Потом и говорит нам – идите, ребята, мне тут близко через лесочек, я сама дойду. Я не хотела – время позднее, давай, говорю, мы уж тебя до самого дома доведем. Генка тоже согласен был. А она ногой даже топнула – не маленькая, говорит, все меня учат, как жить, достали уже! И побежала по тропинке, до свидания и то не сказала.

Нина замолчала и налила себе воды из пластиковой бутылки.

– Что же случилось? – напомнила о себе Надежда, она представляла уже, что скажет Галка, когда проснется. Приехала, мол, за мной ухаживать, а сама где-то ходит все время…

– Вернулась я поздно, от матери влетело, – заговорила Нина, – ей в воскресенье на дежурство надо было к восьми, а тут не спи, меня дожидайся. Опять же Генку она углядела, а он ей не нравился, велела мне с ним не гулять. Да я и сама-то не больно его отличала, если честно, то назло матери только с ним и крутила.

В общем, только угомонились, как в дверь звонок. Кто да чего надо, мать спросонья кричит через дверь. Потом помолчала, послушала и открыла. Нина, говорит, иди сюда. Я, как была в ночной рубашке, выскакиваю, а там Катин отец стоит, Сергей Сергеевич. Ты, говорит, когда Катю видела, во сколько и где? А я ничего не соображаю, только глазами хлопаю. Он подошел, за плечи схватил да как тряхнет, у меня все косточки затряслись. И смотрю – глаза у него такие, как будто бездонные, а там чернота, как омут. Тут мама вмешалась – что, говорит, у вас случилось, скажите толком, а дочь мою не пугайте.

Оказалось, Катя домой не пришла. Ждали, ждали ее родители, а потом отец поехал к Лизке. Там никого, Лиза говорит – ушли все, и Катя с ними. К кому-то из девчонок его адресовала, там вспомнили с большим трудом, что мы втроем с Катей свернули. Телефона у нас не было, отец поехал к нам домой. Ну, я тут очухалась, так, мол, и так, говорю, хотели ее до дому проводить, она отказалась, пошла через лесок одна. Он тогда совсем лицом почернел и вышел. А утром весь город всколыхнулся – Катя в том лесочке лежала убитая. Отец ее и нашел, когда от меня ехал, к тому времени рассвело маленько.

– Господи! – вздохнула Надежда. – Как же так?

– А вот так… – грустно сказала Нина, – у меня у самой дети, врагу лютому не пожелаешь такого. Это чтобы дочку свою единственную в таком виде найти! Ее ведь и узнать нельзя было, вся избитая, и лицо страшно изуродовано…

– Кто же такое над ней совершил? За что? – не унималась Надежда Николаевна.

Нина долго молчала, потом заговорила глухо:

– Конечно, милиция за это дело взялась крепко. Скандал был, потому что такого в нашем городе давно не случалось. А точнее, вообще никогда. Родители Катины были люди не простые, их все знали. Раньше тихо у нас в городе было. Ну подерутся мужики по пьяни, ножом кто-то кого-то пырнет – так это дело житейское, муж жену побьет по пьяному делу опять же, или она его сковородкой. Как говорится, на бытовой почве. А тут девушку забили насмерть.

– Ужас какой! – в который раз содрогнулась Надежда.

– Милиция, видно, приказ получила – молчать, так что мы поначалу подробностей не знали, – совсем тихо говорила Нина, – да только городок-то маленький. Мама у меня в больнице работала, у нее все врачи знакомые. В общем, просочились слухи – Катерину избили железным прутом, арматуриной ржавой. Там она в лесочке и валялась без дела, пока убийце под руку не подвернулась.

В общем, Лешку Долгова сразу забрали, прямо утром, потому что кто-то из наших сказал, что поссорились они с Катей накануне. И он ей вроде угрожал, то есть когда сказал, что сама, мол, виновата, пеняй теперь на себя. Стало быть, ушел раньше, подкараулил ее в лесочке том и убил.

А у нас соседка была тетя Тоня, она в милиции уборщицей работала. Ну понятное дело, ей никто ничего не докладывает, а с другой стороны – уборщицу никто не замечает, как будто она пустое место. Вот она и рассказывает: метет коридор, а в кабинете том дверь приоткрыта. Жарко было, душно, народу набилось много. В общем, допрашивают в том кабинете Лешку, он все отрицает. Не был, говорит, в том лесу, домой сразу пошел после гулянки. Катерину не подкарауливал, не трогал ее. А поссорились они из-за любви. Вроде бы любовь у них была, только Катя отца боялась, и поэтому таились они. Катя делала вид, что никто ей не нужен, а Лешка возревновал тогда, самолюбие у него взыграло, он ей условие поставил – всем объявить, что они – пара, что Катя – его девчонка. Чтобы никто на нее не покушался. А Катерина тоже гордость выказала – не смей, мол, мной командовать, ты мне еще никто, а уже голос повышаешь.

В общем, крупно поговорили, Лешка потом выпил, в конце хотел помириться, а Катя нарочно с Пашкой кокетничать начала. Он и обиделся, решил, что все уже, выбросить надо ее из головы.

Ну, менты, конечно, ему не верят, там кто-то из начальства на него орет – ага, ври больше, стала бы такая девушка с тобой, шантрапой, пьянчужкиным сыном, любовь крутить. Ты, говорит, за ней бегал, а когда она тебе решительный от ворот поворот дала – тут-то ты и озверел. Лешка кричит – не был я там, дома был, мать может подтвердить. Те только смеются – мамаша твоя, такая-то и такая-то, она вечно пьяная, ей никакой веры нету. Ну Лешка, конечно, озверел, когда так про мать-то говорят. Сам на них матом, те, видно, побили его…

Тут тетя Тоня говорит, она шваброй случайно стукнула, выглядывает мент из кабинета. Ты, говорит, чего тут подслушиваешь? Пошла отсюда вон! Ну она и пошла, от греха подальше.

– А что же они так сразу на этого Долгова подумали? – спросила Надежда Николаевна. – Там же ведь и другой парень возле Кати крутился, этот, как вы говорили…

– Пашка Зимин, – напомнила Нина, – ну да, только он сразу алиби предоставил – ушел, мол, домой раньше всех, родители подтвердили, что вернулся он и сразу спать лег. А чего ушел, так говорит, выпил с непривычки много, голова заболела. А у него знаете кто отец-то был? Зимин Андрей Павлович, мэр нашего города. И до сих пор им остается. Так что ему-то веры побольше было, чем Лешкиной мамаше. И все равно как-то все неясно. Лешка парень крепкий оказался – стоит на своем, ни за что не признается. И Лизка Тимофеева, у которой день рождения-то справляли, вроде говорила, что видела она Пашку Зимина у себя в саду, еще когда Катя с нами домой собиралась. Вроде мелькнул он где-то. Только это она один раз сказала, а потом отпиралась – показалось, говорит, там темно было, мало ли какая тень мелькнула.

А потом вдруг весь город узнал – на той арматурине-то, которой Катю насмерть забили, Лешкины отпечатки нашли. Это уж прямое доказательство, куда яснее. Ну, тут все завертелось. Народ всполошился, все на Лешку озверели прямо, гад какой, еще и отпирается. Лешкиной матери окна побили, Лешку перевели в райцентр, там и суд был. Быстро все оформили, потому как боялись беспорядков, это мэр так сказал. Дали ему десять лет, судили как взрослого.

Мать Катина как узнала про дочку-то, так и слегла с сердцем. Потом после приговора быстро умерла. То ли случайно много снотворного приняла, и сердце не выдержало, то ли просто жить не смогла, в общем, отец жену похоронил и сразу из нашего города уехал. Пашку Зимина отец доучиваться в Москву отправил, Лизку мать к родственникам на Урал отвезла. А как нам школу кончать весной, пришло известие Лешкиной матери – погиб ее сын на зоне. То ли от тяжелой болезни, то ли несчастный случай – мало ли что напишут, поди там разбери, как дело было. Лешкина мать с той поры начала пить вовсе без просыпу, и зимой умерла. И ребята все разъехались, даже Генка и тот после армии домой не вернулся. А я замуж вышла, да тут и застряла навеки…

– Но Сергей Сергеич вернулся… – заметила Надежда.

– Да, уж с полгода как будет. Купил дом новый, что возле парка, живет там один. Вот, поминание устроил. А я и забыла, что десять лет прошло… – вздохнула Нина. И добавила по-старушечьи: – Годы-то как летят…

Надежда похлопала ее по плечу и собралась уходить.

– Вы уж извините, что я так разоткровенничалась, – сказала Нина, – просто вспомнила все, вот и…

– Не переживайте, – улыбнулась Надежда, – я человек посторонний, никого в этой истории не знаю, уеду скоро.

Она немного покривила душой. С отцом убитой девушки Кати она была знакома. И даже с его спаниелем.

Спала Надежда в этот раз крепко, однако сны снились какие-то бестолковые и неприятные.

То привиделся бывший ее начальник отдела отчего-то в костюме Деда Мороза, хотя Надежда Николаевна во сне совершенно точно знала, что на дворе лето. То приснились коты. Один был рыжий, похож на Бейсика, и когда Надежда протянула руку, чтобы его погладить, чего наяву никогда бы не сделала, кот зашипел ужасно и бросился на нее. Морда была такая страшная, что Надежда проснулась с колотящимся сердцем.

Галка, выслушав про сон, авторитетно сообщила, что коты снятся к врагам, а если еще и бросился кот, тогда совсем плохо. Кто-то Надежде сильно желает зла.

– В общем, жди, Надя, неприятностей, – резюмировала она.

– Вот уж обрадовала! – вздохнула Надежда. – А то у меня до этого все шоколадно было! Застряла теперь здесь непонятно на какое время, а семья там одна. Я им наготовила еды на три дня, а что потом? Саша много работает, и когда он возвращается домой…

Вдруг в дверь номера кто-то постучал. Галина испуганно прикрыла лицо краем шали и приглушенным голосом осведомилась:

– Кто там? Я же просила не беспокоить!

– Это я, Нина! – Дверь приоткрылась, в комнату заглянула дежурная. Глаза ее подозрительно блестели.

– Галина Ильинична, – проговорила она, найдя взглядом Галю, – звонил Семен Иванович, велел вам прийти…

– Семен Иванович? – недовольно переспросила Галина. – Кто такой Семен Иванович?

– Так это же майор из милиции, который к вам сюда вчера приходил! – с почтением проговорила Нина. – Велел, значит, вам с подругой прийти к нему на дачу…

– На какую еще дачу? – возмутилась Галина. – С какой стати мы должны идти на его дачу?

– Да не на его дачу, – поправила ее Нина. – На дачу показаний, в отделение милиции. Это тут рядом, на Парковой улице, желтый дом сразу за магазином…

– Об этом не может быть и речи! – воскликнула Галина, плотнее запахивая платок. – Я вообще не могу при дневном свете выходить из номера! Нет, нет и нет!

– Ну, я уж не знаю, – проворчала Нина. – Только Семен Иванович велел к нему прийти. Я вам сказала, а уж дальше – ваше дело, сами с ним разбирайтесь, а я-то при чем! – И она покинула номер, демонстративно хлопнув дверью.

На какое-то время в комнате наступила настороженная предгрозовая тишина.

– Никуда не пойдем! – сказала Галка после продолжительного молчания. – Тоже еще выдумали – с утра пораньше вызывать! Что мы им – собачки дрессированные? У меня вообще справка!

– Нет у тебя пока никакой справки, – заметила Надежда Николаевна. – Этот твой доктор, конечно, обещал, а вдруг его справка будет недействительна? Может, они поверят, только если ты в лежку лежать будешь. Все же милиция… нельзя так отмахиваться… у тебя могут быть неприятности… то есть у нас…

– Нет, нет и нет! – повторила Галина и отбросила платок, открыв свое лицо, покрытое синяками и кровоподтеками. – Ты хочешь, чтобы я в таком виде вышла на улицу? Чтобы я в таком виде появилась в милиции? Лучше смерть!

Надежда молчала. Вид у Галки был ужасный.

– А может быть, ты сходишь туда одна? – едва слышно добавила Галина. – Ведь этот майор вызвал нас с тобой… может быть, ты дашь показания за нас обеих?

– Ладно… что с тобой поделаешь… – вздохнула Надежда и стала одеваться. – Обрисую там ситуацию, постараюсь их убедить, а ты звони своему доктору, пускай подсуетится там… Опять я без завтрака остаюсь… ну да уж привыкла…

Внизу она уточнила у Нины, где находится отделение милиции, и через двадцать минут подошла к невзрачному двухэтажному домику неподалеку от парка.

Дежурная, скуластая краснощекая девушка в милицейской форме с погонами прапорщика, спросив ее фамилию, направила Надежду Николаевну в кабинет на втором этаже.

Коридор второго этажа был длинный и унылый, стены выкрашены масляной краской неопределенно-депрессивного цвета, вызывающего глухую тоску и зубную боль, под потолком горели люминесцентные лампы, придавая всем присутствующим вид свежих покойников. Все это вместе должно было привести посетителей в подавленное и мрачное настроение, очевидно, способствующее чистосердечному признанию во всех мыслимых преступлениях и явке с повинной.

В этом коридоре перед нужным Надежде кабинетом скучал унылый тип с кошачьими усами и торчащим вперед золотым зубом.

– Вы к Семену Ивановичу? – спросила его Надежда Николаевна. – Я, значит, за вами…

– Заходите! – отмахнулся тот. – У меня дело долгое, я не тороплюсь… мне торопиться некуда…

Надежда пожала плечами и вошла в кабинет.

В кабинете стояли два стола – один напротив двери, другой справа от входа. За правым столом сидел довольно хлипкий мужичок лет сорока с остренькой мордочкой и маленькими темными глазами. Он оценивающе взглянул на Надежду и повел носом. Над ним на стене висел портрет господина в старинном мундире и напудренном парике. Портрет этот показался Надежде смутно знакомым, и она подумала, что это поэт Державин. Не совсем обычный портрет в отделении милиции.

За вторым столом, напротив двери, сидел тот самый майор, который приходил в пансионат после убийства Костоломова. Перед ним на столе лежала открытая папка.

– Гражданка Лебедева? – проговорил майор, не поздоровавшись и пристально взглянув на Надежду. – А где же подруга ваша?

– Она не смогла прийти, – ответила Надежда как могла твердо, тоже решив не утруждать себя приветствием.

– Что значит – не смогла? – Майор удивленно поднял брови. – Я вас не в гости пригласил, не на чашку чаю… не на пироги, значит, с капустой! Это, значит, официальный вызов!

– Но вы же не вызвали ее повесткой! – возразила Надежда. – А в таком случае…

– Вот, значит, как! – строго проговорил майор. – Значит, грамотные очень?

Он захлопнул папку и посуровел.

– Семен Иванович, – подал голос остроносый милиционер, – может быть, у женщины уважительная причина… – Вот именно! – Надежда обрадовалась неожиданной поддержке.

Она подумала, что эти двое играют в широко известную игру «добрый и злой полицейский», точнее – «добрый и злой милиционер». Вообще все происходившее Надежде сильно не нравилось, поэтому она решила держаться потверже и говорить поменьше, а то как бы ее слова противный майор не повернул против нее же.

– Галина только что перенесла операцию и не может выходить на улицу… по крайней мере днем. У нее справка будет от доктора…

– Допустим! – Майор опустил глаза и снова открыл свою папку. – Тем более что у меня разговор вообще-то к вам.

Надежда порадовалась про себя, что легко отмазала Галку, и немного расслабилась.

– Извините, Надежда Николаевна, – снова вступил в разговор остроносый любитель поэта Державина. – Там в коридоре гражданин Мормышкин дожидается?

– Это такой… с золотым зубом? Да, он там…

– Это хорошо… пускай подождет…

– Итак, гражданка Лебедева, – заговорил майор, подняв глаза от папки. – По какой причине вы прибыли в наш город?

– А что, для этого требуется какая-то особая причина? – холодно удивилась Надежда Николаевна. – У вас что, закрытый город?

– Нет, у нас не закрытый город, – поморщился майор. – Но вопросы здесь задаю я, а вы, значит, на них отвечаете. Или не отвечаете – но тогда я отмечу в протоколе, что вы отказываетесь…

– Ну почему же? Я не отказываюсь. – Надежда пошла на попятную. – Я сюда приехала, чтобы навестить подругу, Галину… вы ее видели в пансионате…

– Допустим. – Майор что-то отметил на листе. – Раньше вам приходилось бывать в нашем городе?

– Нет, никогда! – честно ответила Надежда.

– Вот как? Вы уверены?

– Ну конечно, уверена! Я провалами памяти не страдаю и точно знаю, где бывала, а где нет!

– Допустим, – повторил майор и снова что-то записал. – А с кем вы в нашем городе знакомы?

– Почти ни с кем. – Надежда пожала плечами. – Ну конечно, познакомилась с персоналом пансионата, где живет Галина, а так больше ни с кем…

– А какие у вас отношения с гражданкой Тюлькиной?

– С какой еще Тюлькиной? – переспросила Надежда Николаевна. – Не знаю никакой Тюлькиной!

– Да? – недоверчиво взглянул на нее майор. – А может, вспомните? Может, подумаете?

– Да нечего мне думать, я первый раз слышу эту фамилию!

– Вот как? А вот она вас знает, и, по нашим сведениям, у вас с ней был конфликт!

– Понятия не имею, о ком вы говорите!

– Так и запишем. – И майор действительно что-то записал на своем листке. Затем внимательно посмотрел на Надежду Николаевну и продолжил тем же недоверчивым голосом: – А с гражданином Зябликовым вы тоже незнакомы?

– Незнакома, – уверенно ответила Надежда. – Я же говорю вам – я в этом городе почти никого не знаю…

– А вот у нас имеются свидетели, которые утверждают, что вы знакомы! И что у вас с Зябликовым тоже был конфликт!

– Да кто такой этот Зябликов? – на всякий случай уточнила Надежда Николаевна.

– Виктор Зябликов, работает маляром в ремонтной фирме «Домострой», – прочитал майор по какой-то справке. – Во время покрасочных работ получил травму средней тяжести…

– А, так это тот маляр, который с козел свалился! – догадалась Надежда Николаевна.

– Ага, значит, вы его все же знаете? – оживился майор. – Нехорошо, гражданка Лебедева! Путаетесь в показаниях, противодействуете следствию, отрицаете очевидные факты…

– Я не отрицаю! Я не противодействую! – Надежда повысила голос. – Я просто не знала его фамилии, а когда вы мне объяснили, тогда я сразу вспомнила…

– Ну да, под давлением неопровержимых фактов! – строго проговорил майор.

– Да и вообще, я не понимаю – какое отношение к делу имеет этот Зябликов?

– К делу? К какому делу? – перебил Надежду майор.

– Но я так понимаю, что вы занимаетесь делом об убийстве Костоломова и вызвали меня для дачи показаний именно по этому делу… а с этим Зябликовым случился просто несчастный случай…

– Несчастный случай? – повторил майор. – А вот у нас имеются сомнения в том, что это несчастный случай! Между прочим, у тех лесов, с которых свалился Зябликов, одна опора была подпилена!

– Вот как? Но я-то тут при чем?

– Может быть, и ни при чем… – Майор снова опустил глаза в документы. – А может быть, и при чем… это как посмотреть… ведь у вас с Зябликовым тоже был конфликт незадолго до того, как с ним случился этот… несчастный случай!

– Конфликт? – Надежда пожала плечами. – Да какой там конфликт! Он на меня ведро уронил, с краской, между прочим. Хорошо я отскочить успела! А потом он же на меня еще и накричал…

– Вот видите! – Майор удовлетворенно усмехнулся. – Значит, все же был конфликт! А вы опять отрицаете, путаетесь…

– Да, а кто такая Тюлькина? – вспомнила Надежда.

– Лариса Тюлькина – провизор, сотрудник аптеки «Ваше здоровье»! – строго сообщил майор. – А что, вы все же решили признаться, что знакомы с ней?

– Ну не то чтобы знакома, но я действительно заходила в эту аптеку и имела с ней разговор.

– Лучше, конечно, поздно, чем никогда! – обрадовался майор. – Значит, разговор? А по нашим сведениям, у вас с гражданкой Тюлькиной был конфликт. Вы с ней вступили в пререкания, разговаривали на повышенных тонах…

– Ну интересно, если она в рабочее время болтала со своим… знакомым, а когда я ее попросила заняться своим прямым делом, поискать нужный мне товар, она меня обхамила!

– Вот как. – Майор снова что-то записал. – Вы, гражданка Лебедева, сколько дней находитесь в нашем городе?

– Четвертый день…

– И за такой короткий срок у вас возникло уже столько конфликтных ситуаций!

– Что вы хотите сказать? – возмутилась Надежда Николаевна. – Что я скандалистка? На меня ведро с краской уронили, мне нахамили в аптеке, у моей подруги вырвали сумку – и вы меня же в этом обвиняете? Ну у вас и порядки!

– Я вас пока ни в чем не обвиняю! – перебил ее майор. – Но я смотрю на все эти конфликты с другой стороны. Вы поссорились с провизором – и на следующий день в аптеке разбита витрина, вы поругались с маляром – и он упал с лесов…

– Чушь какая! – фыркнула Надежда. – Ерунда!

– Может быть, это и чушь, – мрачно процедил майор. – Может быть, это и ерунда! Но вот третий случай никак не назовешь ерундой и чушью. Гражданин Костоломов, с которым у вас тоже случился конфликт, найден убитым…

– Ну ничего себе! – воскликнула Надежда. – Он на нас напал ночью, вырвал у моей подруги сумку – вы это называете конфликтом? Это самое настоящее ограбление!

– А что вы с подругой делали ночью в безлюдном месте?

– Гуляли! – отрезала Надежда. – Это что – запрещено?

– Нет, это не запрещено, – смягчился майор. – Однако это довольно странное место и время для прогулок. И вообще, у нас был тихий город, здесь не было никакого криминала до вашего появления…

– Вот спасибо! – обиженно проговорила Надежда. – Значит, это я виновата в том, что у вас на улицах сумки вырывают?!

– Я вас пока ни в чем не обвиняю, – отозвался майор. – Однако хочу попросить пока никуда не уезжать, не поставив меня предварительно в известность.

– Вот спасибо! – снова возмутилась Надежда Николаевна. – У меня дома семья без присмотра оставлена… муж и кот, а я здесь должна сидеть безвылазно и неизвестно чего дожидаться!

– Меня ваш кот не интересует! – рявкнул майор. – У меня убийство нераскрытое, а вы здесь со своим котом!

Он в сердцах швырнул ручку на стол, она подскочила и упала на пол. Майор проследил за ней тоскливым взглядом, хотел что-то сказать, но Надежда отвлекла его. Приподнимаясь со стула, она раздраженно осведомилась:

– Вы все сказали? Я могу быть свободна?

– Нет еще! – неприязненно процедил майор. – Посидите в коридоре! Скоро подойдет наш специалист, чтобы взять у вас папиллярные узоры!

– Что?! – удивленно переспросила Надежда.

– Отпечатки пальцев!

– Так бы и говорили! – проворчала Надежда, поднявшись и направляясь к двери. – Незачем выпендриваться!

– Скажите Мормышкину, чтобы зашел! – проговорил ей в спину сосед майора по кабинету.

Подходя к двери, Надежда увидела на полу ручку майора и мстительно пнула ее ногой. Ручка отлетела в самый дверной проем. Майор этого, кажется, не заметил.

– Вас просят зайти! – сказала Надежда золотозубому типу, который ожидал под дверью. Тот вздохнул, распушил кошачьи усы и вошел в кабинет. При этом дверь закрылась не до конца – ей помешала ручка майора, попавшая в зазор.

Надежда Николаевна уселась на стул перед самой дверью и приготовилась к долгому, томительному ожиданию. Что оно будет долгим и томительным, она ничуть не сомневалась.

В пустом коридоре стояла тоскливая тишина, нарушаемая только ровным гудением люминесцентных ламп. Из-за неплотно закрытой двери до нее отчетливо доносились голоса.

– Здравствуйте, гражданин Мормышкин! – проговорил сосед майора, любитель Державина. – Ну как, вы подумали над своими показаниями? Вы над ними хорошенько подумали?

– А чего мне думать? – отозвался Мормышкин, слегка шепелявя. – Я в первый раз все как есть вам сказал… он, Толя, значит…

– Вы имеете в виду потерпевшего? – уточнил милиционер.

– Ну да, а кого же еще… он, значит, по встречке ехал, ну и влетел нам прямо в лоб…

– И что же было дальше?

– А что было? А ничего не было! Мы, понятное дело, остановились, поглядели, видим – Толя помирает… ну, вызвали по мобиле ментов… извиняюсь, милицию… только он, Толя, значит, помер еще до того, как они приехали… а мы тут, значит, совсем ни при чем, потому как он по встречке ехал…