Текст книги "В объятиях убийцы"

Забыв про Лолитино печенье, я побрела к метро ужасно расстроенная. Мне не нравилось мое состояние. Неужели весь этот кошмар начнется сначала? Неужели это мне пожизненное наказание? За какие, интересно, грехи?

Всю жизнь меня все сравнивали с сестрой, а поскольку сравнение было явно не в мою пользу, то люди либо ставили ее мне в пример, либо разочаровывались во мне навсегда. Это началось еще со школы, про семью я не говорю – матушка всю свою материнскую гордость израсходовала на сестру, а на меня всегда смотрела с жалостью, как на ошибку природы. Правда, я в детстве была гадким утенком, потом разрослась, сейчас смотреть на себя в зеркало не противно, но сестрица, конечно, полностью меня затмевает.

В школе учителя бесконечно сравнивали меня с сестрой:

– А вот Аня всегда все уроки делала на «отлично»!

– А вот Аня никогда не забывала дома дневник и сменную обувь!

– А вот Аня кувырок назад выполняла на «пять», а ты еле-еле на «три с плюсом»!

В конце концов мне это надоело, и я начала дерзить учителям. Они в ответ стали выставлять мне плохие отметки и вызывать родителей в школу. А потом мы переехали. Сестра тогда училась уже в седьмом классе и могла самостоятельно ездить в школу через весь город. А меня мать перевела в простую школу возле дома, и все успокоились. Иногда я жалею, что не закончила английскую, но потом ведь пришлось бы идти в тот же институт, а там я опять слышала бы то же самое про сестру. Так что свои нервы дороже. А я себе спокойненько, не утруждаясь, закончила простую школу, поступила в технический вуз, потому что матушка не представляла себе, что у ее детей не будет высшего образования. Инженеры нынче никому не нужны, поэтому, помаявшись без работы, я устроилась в техническую библиотеку Технологического института и так там и работаю уже четыре года. Мать с сестрой, естественно, недовольны, они говорят, что надо менять работу, менять жизнь, менять все. Не могу сказать, что мне моя жизнь нравится, но менять тоже ничего не хочется. Отсюда – непримиримые противоречия с семьей.

Сколько себя помню, в нашей семье всегда были на первом месте успехи моей сестры, личная жизнь моей сестры и так далее. В доме всегда толклись знакомые моей сестры, ее друзья и поклонники. Все они были личности. Элита, цвет общества, как говорила моя мать. Куда там моим одноклассникам из простой школы! Мать всегда смотрела на них с брезгливым удивлением, как на божью коровку, которая случайно залетела на городской балкон. Понемногу мне и самой стало казаться, что все мои друзья – серые, неинтересные люди. В общем, вы видите пред собой классическую иллюстрацию к Фрейду – комплекс младшей сестры-неудачницы.

И вот прошли уже годы учебы в институте, а я как-то ни на ком не могла остановиться. Никто из парней по-серьезному мне не нравился. Мать начала беспокоиться, но поскольку сестра бесконечно то выходила замуж, то разводилась, потом рожала Дашку, то матушке было не до меня. А потом на день рождения сестры кто-то привел Максима. Сестра тогда как раз только-только начинала расходиться со вторым мужем, мы еще про это не знали.

Максим явился с огромным букетом роз. Они были знакомы раньше, не то по работе, не то во время учебы где-то сталкивались. Анькин второй муж ужасно ее ревновал, хотя она ему не изменяла. У Аньки другой подход – она не заводит любовников при живом муже, она просто меняет мужей, когда они ей надоедают. И чтобы не создавать на празднике напряженную ситуацию, Максим стал уделять внимание мне. Он был очень хорош, просто потрясающе выглядел, они с моей сестрой составили бы обалденную пару, это было ясно не только бедному Анькиному мужу, но и всем вокруг. Поэтому я все поняла правильно, держалась приветливо и любезно принимала его ухаживания. Вечер прошел спокойно, никто ни с кем не скандалил, сестра, как обычно, была обворожительна.

Через два дня Максим позвонил мне на работу и предложил встретиться. Я к тому времени уже знала, что он женат и находится с женой в стадии решения вопроса, разводиться сейчас или еще подождать, но не нашла в себе сил отказаться от встречи. Когда же я поняла, что он увлекся мной, именно мной и Анька тут ни при чем, все и началось.

Боже, как я влюбилась! Это был форменный кошмар. Каждую ночь я видела его во сне, каждый вечер перед сном я мысленно с ним разговаривала. Если, проснувшись под утро, я вспоминала про него, то заснуть уже больше не было никакой возможности. У меня хватило ума и выдержки не показывать ему моего состояния и никогда не звонить ему самой по телефону. Я никогда от него ничего не требовала, всегда соглашалась с ним встретиться в любое время и в любом месте, будь то захламленная квартира его приятеля, чья-то дача или просто машина. Я не безнравственная, просто для этого человека я готова была сделать все, что угодно. Но только для него и ни для кого больше. Он тогда начал усиленно заниматься политикой, выдвигал свою кандидатуру в депутаты. Я никогда не спрашивала про его отношения с женой, он сам сказал мне, что сейчас не может начинать развод, потому что жена против и журналисты обязательно напишут гадости. Поэтому он почти никогда не появлялся со мной на людях, а так, все больше по чужим квартирам.

Разумеется, у нас был секс, именно для этого мы и встречались. Не знаю, как ему было со мной, но я ничего не помню. Я не помню, какой он в постели, кстати, мне не с кем было его сравнить, ведь Максим был у меня первый и единственный; я не помню, хорошо ли мне было с ним или плохо, потому что все мои воспоминания обрываются у двери чужой квартиры. Вот я поднимаюсь по лестнице, нажимаю на звонок, он открывает мне дверь, я вхожу в квартиру и все. А потом я ощущаю себя уже опять на лестнице или в его машине, или в поезде метро.

Так продолжалось почти год, мы встречались все реже, потом его выбрали в Думу, он стал ездить в Москву. И однажды при встрече он сказал, что уезжает в Москву и что я должна его понять – теперь он весь на виду и не может себе позволить оступиться.

Наверное, я все же ему нравилась, раз мы встречались почти год, но всему приходит конец. Конечно, я его поняла, а что еще мне оставалось делать? Навязываться я не умею. Пригрозить, что выброшусь в окно? Глупо! Сгоряча я простилась с ним довольно спокойно и гордо удалилась.

Последующие полгода стоили мне десяти лет жизни. Если бы я знала, что со мной будет твориться, я бы лучше сразу бросилась под поезд, как Анна Каренина.

Самое интересное, что домашние ничего не заметили. Сестра как раз за это время успела развестись с мужем и выйти за Славку. Мать была занята Дашкой. То есть они, конечно, обратили внимание на то, что у меня испортился характер, но решили, что готовлюсь стать старой девой, о чем и не преминули мне сообщить. Однако время прошло, я немного успокоилась и решила, что проживу без мужиков. В первое время я искала Максима по телевизору, а потом перестала – надоело себя мучить. С нашей последней встречи прошло два года – и вот, пожалуйста. Неужели опять все сначала? Ни за что, я этого не вынесу!

И я поклялась себе самой страшной клятвой, что немедленно возьму себя в руки и не буду думать о Максиме.

Дома матушка, получив свою бесценную книгу, уткнулась в нее и до вечера не выходила из своей комнаты. Пришлось мне заниматься хозяйством, потом гулять с Лолитой.

В воскресенье сестра со Славкой поехали по магазинам, а мы помирились с Дашкой и отправились с ней в этнографический музей. Дашка очень любит там экспозицию, где манекен-чукча сидит в настоящем чуме, и огоньки горят, как настоящий костер. Мы с Дашкой, стоя перед чумом, шепотом спели песенку «А чукча в чуме ждет рассвета», навестили еще эвенка в нартах и таджика в юрте, а потом усталые, но довольные направились домой.

Вечером матушка сидела, прилепившись к телевизору, что совершенно на нее не похоже – много смотреть телевизор вредно, в чем я совершенно с ней согласна; правда, я считаю, что это вредно для мозгов, а она – что для талии.

В ответ на мой удивленный взгляд она пояснила:

– Представляешь, убили Подрезова!

– Какого Подрезова?

– Ну, что ты, не знаешь его, что ли? Алексей Подрезов, тележурналист!

– А, ну знаю, конечно.

– Вот, его убили. Труп нашли на Выборгском шоссе сегодня утром, а машину его – около станции Песочная. Считают, что убийца его выкинул на шоссе, на его машине доехал до Песочной, машину там бросил и вернулся в город на электричке.

– Застрелили?

– Нет, перелом основания черепа. Чем-то тяжелым ударили по голове.

– Слушай, ну мало ли сейчас людей убивают? Никому нет дела, а как тележурналиста убьют или похитят – так всеобщая паника, всю милицию на уши поставят, все следят за развитием событий, вот даже ты – в жизни к телевизору не подходила, а тут прилепилась, не оторвать.

– Я – нормальный человек с нормальными человеческими интересами, а вот тебя абсолютно ничего не интересует! Ты ни с кем не можешь найти общего языка! Ты замкнулась в себе и варишься в собственном соку! У девушки твоего возраста должны быть друзья, поклонники, она должна в конце концов выйти замуж!

В общем, матушка оседлала своего любимого конька. Мне это так уже надоело, что я тоже… кое-что ей сказала, так что в итоге мы очень мило поцапались. Обычно я стараюсь не доводить дело до открытого скандала, очевидно, в этот раз на меня повлияла встреча с Максимом.

По случаю воскресенья был ужин, который готовила сестра. Матушка принципиально не ужинает, она пьет бифилайф в семь вечера и больше уже ничего не ест до самого утра. Поэтому в будний день ужина не бывает, Славка поздно вечером доедает остатки от обеда, сестра на диете, Дашку пичкают фруктами, а я тайком покупаю себе булочку с маком, сливочный йогурт и съедаю все это в своей комнате.

В понедельник я проснулась пораньше и успела проскочить в ванную не только раньше матушки, но и перед сестрой. Анька стучала в дверь ванной и орала, что мне в мою библиотеку можно хоть с полдня приходить, а если она опять опоздает, то с работы точно выгонят. Дашка ныла и не хотела идти в школу, она у нас первоклассница. Лолита скулила у двери и жевала шнурки от кроссовок. Словом, все было как обычно.

В библиотеке к сессии было не протолкнуться. Эти охламоны-студенты вспомнили, что у них через две недели экзамены, и поперли за учебниками. Начальница библиотеки Нина Адамовна опять разбиралась с Шишиным. Это наш вечный студент, учится, наверное, уже лет семь и на диплом в ближайшее время выходить не собирается.

– Ну, Шишин, что с вами на этот раз?

– Вот. – Шишин протянул ей какую-то бумажку.

– Что это, Шишин?

– Это читательский билет, понимаете, мама его постирала в стиральной машине. Это случайно вышло.

– Понимаю, что не нарочно. И что же, вы хотите получить по нему литературу?

– Да, если можно, только вот фотография смылась…

– Да, Шишин, вы на ней на себя не похожи.

Я заглянула через ее плечо: на фотографии был изображен шишинский череп, остальное выстиралось порошком «Ариэль».

– Нет, Шишин, – решительно произнесла Нина Адамовна, – по такому билету я вам ничего выдать не могу.

– Ну, Нина Адамовна, – заныл Шишин, – а как же сессия?

– Да вы же все равно сдаете сессию с опозданием, – вмешалась я, – сейчас будет летняя, а вы собираетесь сдавать еще зимнюю.

– Все равно, у меня сроки.

– Не будем пререкаться, Шишин, принесите все книги, что за вами числятся, потом напишите заявление на выдачу нового читательского билета.

– А потом?

– А потом будете ждать!

– И долго мне ждать?

– Неделю, – сказала я голосом Кролика из мультфильма про Винни-Пуха.

– А пока будете пользоваться читальным залом, – строго произнесла Нина Адамовна, тряхнув седыми кудряшками. – И вас особенно попрошу, Марина, пока он не сдаст все учебники, нового билета ему не выписывать и ничего не выдавать. – Она удалилась в помещение закрытого фонда.

– Слышал? – спросила я опечаленного Шишина. – Вот теперь какие порядки. Так что дуй домой за книжками. Зачеты-то хоть все сдал?

– Какое там! – Шишин махнул рукой и ушел.

– Марина, тебя к телефону! – крикнула Зоя из читального зала.

– Здравствуй, Марина! – Его голос я узнала мгновенно.

Я прижала трубку к груди и отвернулась так, чтобы Зойка не видела моего лица.

– Эй, ты где там?

– Я здесь.

«Я всегда здесь, – добавила я про себя, – и никуда не денусь, даже если ты позвонишь через десять лет, для тебя я всегда здесь».

– Я тут приехал на некоторое время из Москвы…

– Я знаю.

– Ах да, ведь ты меня вчера видела… ты ведь заметила меня вчера?

– Да, конечно.

– Извини, я так торопился, не успел к тебе подойти.

– Ничего страшного.

– Я бы хотел… в общем, давай встретимся.

Если бы у меня тогда хватило мужества отказаться, многого бы не случилось. Но я не нашла в себе сил и решила, что сделаю себе послабление, встречусь с ним. Но ни в какие чужие квартиры я больше не пойду. Хочет со мной встретиться – пусть ухаживает как нормальные люди: цветы, рестораны и так далее. Денег у депутатов много, он может это себе позволить. Если я приведу себя в порядок, со мной не стыдно нигде показаться, а на журналистов мне плевать! Мы условились встретиться в семь часов в центре, причем я намекнула ему на ресторан.

– Лариса Георгиевна, можно к вам?

– А, это вы… Неужели после нашего последнего разговора…

– Мне кажется, вы тогда просто погорячились. Вы ведь яркая, темпераментная женщина… Но вмешивать в наши отношения посторонних… Я вами очень недоволен. Ну в конце концов должен признать, что я тоже был в чем-то не прав…

– Вот именно! Наконец-то вы это поняли.

– Конечно, Лариса Георгиевна, конечно! Все делают ошибки, и умные люди от глупых отличаются только тем, что глупые на своих ошибках настаивают, а умные – свои ошибки исправляют. Вот и я сейчас, пожалуй, исправлю одну из своих ошибок.

– Что это вы? Что с вами? Уберите руки! Вы с ума сошли! Вон отсюда! Я позову на помощь!

– Зовите, Лариса Георгиевна, зовите. Вас никто не услышит – вы же знаете, что все ушли обедать. Куда? Кажется, в ресторан «Джокер». А вы остались? Видите, как вредно отрываться от коллектива. Ну, что же вы не зовете на помощь? А, у вас от страха перехватило горло? Вы не можете кричать? Ах, как неудачно! Как сказано в одной популярной телерекламе – как повезло яблоку и как не повезло вам! Ну, яблоко тут, допустим, совершенно ни при чем – повезло в данном случае мне. Я смогу спокойно исправить свою ошибку. Работать с вами, конечно, было ошибкой. Вы слишком, слишком темпераментная женщина. Вы не умеете сдерживать свои эмоции и произносите слишком много лишних слов перед малознакомыми людьми. Такой темперамент – вещь опасная…

– От-от-пустите меня… Вы… вы… сумасшедший, вы маньяк…

– Ах, у вас прорезался голос? Только очень-очень слабый. На помощь таким голосом не позовешь – никто не услышит. Но вы не правы. Какой же я сумасшедший? Я просто исправляю свою ошибку. Очень, кстати, продуманно исправляю. Куда же вы, Лариса Георгиевна? Дальше, как говорится, отступать некуда, за вами окно, и этаж, между прочим, пятый. Неужели вы так меня боитесь, что готовы даже… Ну что ж, тогда я вам немножко помогу…

– По-по-могите…

Слабый, тихий от ужаса женский крик никто не услышал. Зато многие прохожие подняли головы, услышав звон бьющегося стекла в окне пятого этажа. А когда женское тело, послушное силе всемирного тяготения, совершило свой первый и последний полет и с отвратительным глухим звуком ударилось об асфальт, разметавшись на нем, как выброшенная тряпичная кукла, все, кто был в эти дневные часы на людном центральном проспекте, бросились к ней – кто с жалостью, кто с состраданием, кто с любопытством.

И никто, конечно, не заметил, как из подъезда вышел мужчина в джинсовом костюме и быстрым деловым шагом направился в сторону метро.

После телефонного разговора я почувствовала настоятельную необходимость пройтись по магазинам. Я просто-напросто взглянула на себя в зеркало, пришла в тихий ужас и решила, что без новой помады, тонального крема и лака для ногтей меня могут по ошибке отправить на Северное кладбище. Я выскочила на Московский, свернула на Бронницкую, направляясь в один неплохой маленький магазинчик. Возле дома, где была переводческая контора Алика, толпилась куча народу. Все ахали, причитали, что-то там стряслось, несчастный случай. Судя по репликам – погибла женщина. Меня всегда бесит массовое сладострастное любопытство к чужому несчастью, рядящееся в одежды показной жалости. Я хотела пройти мимо, не поднимая глаз, и это меня и подвело: на асфальте прямо под ногами я увидела что-то маленькое и блестящее. Я нагнулась и подняла эту вещицу. Лучше бы я этого не делала. В руках оказался кулончик в форме скорпиона. Мне стало нехорошо, судорога схватила низ живота, но сквозь толпу все же удалось протолкаться.

На тротуаре лежала та самая женщина из «Альтер эго», которая в субботу так хамски обошлась с Аликом. Она лежала на спине, неестественно подогнув левую руку. Глаза были открыты, и в них стоял ужас. Что было особенно неприятно – впрочем, что уж говорить, приятного трудно ожидать в такой ситуации, но почему-то особенно неприятным показалась ее непристойно задравшаяся юбка. От смерти не ждешь красоты, но хочется, чтобы она выглядела хотя бы прилично… Окружающие, фальшиво сокрушаясь и охая, рассказывали вновь подошедшим, как она вылетела из окна – вон того, распахнутого, на пятом этаже, – должно быть самоубийство…

В это время подошла группа людей, очевидно, переводчики из «Альтер эго», сослуживцы покойной. Снова пошли причитания, кто-то сказал, что все они ходили обедать в бистро «Джокер», Лариса Георгиевна не пошла, и вот… Немолодая женщина наклонилась, одернула юбку и закрыла пальцами глаза погибшей. Я посмотрела на нее с благодарностью, хотя какая теперь разница?

Кто-то робко тронул меня за локоть. Рядом стоял Алик. Вид у него был потрясенный. Да, наверное, и у всех нас тоже.

– Ну и ну… Вот уж никак не ожидал. Чтобы она – и выбросилась из окна?

– Да уж, – не смогла я не согласиться, – такие стервы других доводят, но уж никак не сами… Господи, что это я? Разве можно так говорить о мертвых?

– Привет… я не поздоровался…

– Да, тут такие обстоятельства… не до условностей.

– Ты куда шла? Пойдем, я тебя провожу, здесь сейчас сумасшедший дом начнется, а народу и без меня достаточно.

– Да я вообще-то в магазин, но теперь расхотелось.

Мы прошли немного молча – говорить об ужасном событии не хотелось, а больше было не о чем. Алик мялся и потел, потом наконец решился:

– Понимаешь, так неудачно вышло. Я же не знал, что такое случится. И хотел пригласить тебя в театр на Романа Виктюка.

Я остановилась как вкопанная. Ну что же это такое! Поговоришь с человеком нормально, а он сразу же лезет с продолжением знакомства. Тут же стал фамильярничать, что-то я не помню, чтобы мы с ним переходили на ты.

Алик смотрел на меня, покорно ожидая отказа. Где-то в глубине души шевельнулась жалость. Ну как же можно быть таким тюфяком в наше сумасшедшее время?

– А когда спектакль, сегодня? – спросила я, радуясь, что сегодня могу найти действительную причину для отказа – ведь меня ждет Максим.

– Нет, завтра, – убитым голосом сказало это чучело.

– Ну что ж, пойдем на Виктюка, – улыбнулась я.

Он просиял.

– А теперь я пойду по всяким дамским магазинам, это надолго, а ты беги на работу, тебя хватятся.

Он действительно довольно бодро потрусил на работу, а я зашла в магазин и истратила кучу денег на косметику.

Мне хотелось улизнуть с работы пораньше, но Нина Адамовна уехала в коллектор, а Зойка, как всегда, удрала в четыре за своим бандитом в садик. Я разрывалась между абонементом и читальным залом, а тут еще в конце дня притащился Шишин с ворохом книг. Пока мы проверяли, время шло к пяти, я злилась – ведь еще надо было заехать домой переодеться. Все книги у Шишина были на месте, только не хватало второго тома «Термодинамики».

– Шишин, зачем тебе «Термодинамика»? Ее же на третьем курсе проходят, а ты вроде бы на пятом.

– Вроде бы, – вздохнул он.

– Ищи «Термодинамику»!

– Да нет ее, я ее еще тогда потерял! А можно я на замену что-нибудь принесу?

– Можно, но только техническое. Все, Шишин, некогда мне, ухожу сейчас.

– Мариночка, – он умоляюще прижал руки к груди, – пособие по лабораторным работам выдайте, и я всю жизнь буду вашим рабом!

– Ладно, вот тебе пособие, только уйди, но если завтра не принесешь замену «Термодинамике», то я тебя из-под земли достану. И не проболтайся Адамовне, что я тебе пособие дала, а то она меня придушит и в архиве закопает!

Шишин послал мне воздушный поцелуй и удалился.

Дома, взглянув на часы, я увидела, что на все про все у меня сорок минут. Наскоро перебрав гардероб, я ужасно расстроилась – у меня совершенно не оказалось приличной одежды, а ведь для Максима я должна была выглядеть на все сто. И в зеркале отражалось что-то несусветное. Нет, матушка права, надо постоянно держать себя в форме. Пора плюнуть на индивидуальность и сделать что-то с волосами. Сестрица в этом сезоне рыжая, а я буду золотистая блондинка или махагон какой-нибудь.

В квартире никого не было – сестра еще на работе, а матушка повела Дашку в бассейн. Я открыла шкаф и вытащила сестрицыно черное французское платье без рукавов, она купила его в Париже, когда ездила туда с шефом по делам фирмы. Я примерила платье. В груди немного свободно, еще бы, у моей сестрицы потрясающий бюст. Но сверху у меня есть черный пиджак, слава Богу, мой собственный, туфли тоже достаточно приличные, будет скромно и элегантно. И вообще черное облагораживает!

Цокая когтями по паркету, в комнату вошла Лолита и удивилась, потому что никогда не видела меня такой возбужденной. Я становлюсь другим человеком, даже собственная собака меня не узнает!

Полностью одевшись, я придирчиво оглядела себя в коридоре в большое зеркало. Вид отличный, но Анька меня убьет. И на лестнице, конечно же, я столкнулась с матерью и Дашкой.

– Ты куда это?

– На свидание, мама, вернусь поздно! – крикнула я на бегу, моля Бога, чтобы они не заметили Анькино платье раньше времени, а то сестра вечером меня и в квартиру не впустит, придушит на пороге.

Но мои страхи были напрасны – мать с Дашкой стояли столбами, разинув рты.

Максим ждал меня, облокотившись на капот машины, поигрывая ключами, – прямо картинка с рекламного щита. Это выглядело бы пошло, если бы он не был так необыкновенно хорош. Красивый молодой мужчина с открытой белозубой улыбкой. Внешность его располагает к себе, наверное, он правильно сделал, что пошел в депутаты. Теперь, когда он часто мелькает по телевизору, все женщины, увидев такого красавца, обязательно отдадут за него свои голоса.

Увидев меня, Максим сделал два шага вперед, взял меня за руку и заглянул в глаза. Караул! Сердце привычно ухнуло вниз, как будто и не было этих двух лет. Глядя в его серые с зеленоватым отливом глаза, я знала, что рано или поздно покорюсь судьбе и буду делать все, что он захочет. Но без боя не сдамся и попытаюсь бороться.

– Ты совсем не изменился, Максим.

– А ты изменилась, но к лучшему – повзрослела, похорошела. Чудесное платье!

– Очень рада, что тебе нравится.

– Куда ты хочешь поехать?

Ого, какой прогресс! Раньше он никогда не спрашивал, просто сажал в машину и вез в какую-нибудь дыру, где нас никто не мог увидеть.

– На твой вкус, дорогой, но я вообще-то после работы.

Он понял намек и повез меня в маленький ресторанчик. Там было темновато и наполовину пусто. Понятно, он по-прежнему боится журналистов. За ужином он говорил, что приехал к нам в город ненадолго по делам, очень занят, но вот в субботу увидел меня, и это было как гром среди ясного неба. Он вспомнил, как мы были счастливы, и не мог не позвонить. Слушать его речи было приятно, но я поняла, что первое мое впечатление было обманчиво, он изменился. Здесь, в полутемном ресторане, когда мы сидели близко друг от друга, я почувствовала его нервозность. Он весь был как натянутая струна. Очевидно, работа в Думе требует много душевных сил и нервов. Он расспрашивал о моей жизни, а мне нечем было похвастаться, поэтому я переводила разговор на его дела и с изумлением узнала, что он в Думе представляет партию «зеленых». Экология сейчас очень важна, она на первом месте, утверждал он. Я согласилась, кто стал бы спорить?

Так в милой беседе прошел ужин. За кофе я немножко запаниковала – а вдруг он предложит сейчас поехать к нему и я не смогу отказаться? Или, наоборот, сейчас мы распрощаемся и больше я его никогда не увижу? Поразмыслив, я решила, что предпочтительнее второй вариант. Все равно я буду страдать, а так хотя бы сохраню лицо. А секс – бог с ним! В моих отношениях с Максимом это не главное.

На прощание он спросил:

– А все-таки, что ты почувствовала, когда заметила меня там, у машины?

Хм-м, что я почувствовала? Если я начну ему рассказывать о своих чувствах, ночи не хватит. Поэтому я просто сказала, что мне было очень приятно его увидеть. Мы мило распрощались, поехать к нему он не предложил, но что-то мне подсказывало, что это не последняя наша встреча.

Максим довез меня до дома и даже не поцеловал в машине, на что я предпочла не обратить внимания. Было поздно, и дома все спали.

Скандал, который устроила утром сестрица по поводу платья, превзошел все мои ожидания. Дождавшись ухода Славки, она ворвалась в мою комнату, схватила платье, висевшее на стуле, и начала орать.

Главное, все устроила эта маленькая негодяйка Дашка. Пока матушка вчера на лестнице пялилась на меня в столбняке, Дашка, как истинная дочь своей матери, успела заметить платье и мигом наябедничала Аньке, едва та перешагнула порог квартиры. Тоже еще стервоза растет!

В общем, сестра так орала и обзывалась, что даже мать не выдержала и принялась ее урезонивать. Это не помогло, тогда я высказалась из-под одеяла, что Анька – жлобиха, сама хочет выгнать меня из дому, чтобы занять мою комнату, а сама жалеет такой ерунды, как платье на один вечер.

– При чем тут комната? – непритворно удивилась мать.

Мне все уже надоело, и я популярно посвятила ее в Анькины планы: выдать меня замуж на сторону, мать переселить в мою комнату, а в матушкиной, самой большой, устроить шикарную гостиную.

– Никогда в жизни я не выгоняла моих дочерей из дома! – возмутилась мать. – Это твоя законная жилплощадь, как тебе такое могло прийти в голову! Аня! – Но сестрица уже хлопнула дверью и умотала на работу.

– Не притворяйся, что ничего не знала, – разозлилась я.

Мать посмотрела со слезами и вышла. Похоже, на этот раз она обиделась по-настоящему, даже забыла спросить, с кем же у меня вчера было свидание.

В библиотеке опять с утра было столпотворение. Кроме студентов, на нас обрушилось новое бедствие. Нине Адамовне вчера в коллекторе пообещали, что привезут кучу новых книг, и теперь надо было срочно искать для них место. Инвентаризацию мы начали проводить уже давно, так что книги, которые не нужны, отобрать успели.

– Марина, – обратилась ко мне Нина Адамовна, – Зоя пока справится на абонементе одна, а мы с вами перенесем хотя бы эти книги вниз, в подвал, в помещение архива. Я договорилась с Владимиром Викентьевичем.

Владимир Викентьевич – это проректор по хозяйственной части, Нина Адамовна его обожает.

– Что вы, Нина Адамовна, вам нельзя такое тяжелое, я сама перенесу или вон ребята помогут. – Нашей старушке под семьдесят, и хоть она бодрится, но возраст дает о себе знать.

– Ни в коем случае, никаких студентов, они там все перепутают и помнут!

– Ну хорошо, хорошо, я сама два раза схожу.

Однако когда я увидела, сколько книг предстоит перетаскать, я поняла, что там и за четыре раза не управишься. Ладно, посмотрим на месте. Я спустилась по узкой лесенке в подвал. Дверь в архив была открыта, очевидно, Нина Адамовна уже была тут с утра. Снизу тянуло жуткой промозглой сыростью. Странно, вроде бы в архиве хранят документы, а они не выносят влаги. Я прошла между стойками, где хранились старые дипломы и рефераты, нашла свободную полку и поставила свои книги. Где-то в дальнем конце помещения послышался шорох. Я замерла на месте. Шорох тут же затих, но стоило мне сделать шаг вперед, как он возобновился с прежней силой. Лоб покрылся испариной.

– Кто здесь? – окликнула я, как мне казалось, громко и решительно, но на самом деле чуть слышным писком.

Ответом было гробовое молчание.

– Это мыши, – сказала я вслух самой себе, – это всего лишь мыши. Или крысы. В архивах всегда водятся мыши и крысы. Даже говорят так: «Крыса архивная».

Я представила себе большую усатую крысу и затряслась от страха. Если увижу живую крысу – умру на месте. Я тихонько на цыпочках пробежала к выходу, и вдруг в помещении погас свет. Сразу стало так холодно в темноте. Да что же это такое?! Нет, надо взять себя в руки. Ну, подумаешь, перебои с электричеством. Это бывает, очень даже часто. Ничего страшного.

Так я уговаривала себя, но в действительности мне было страшно, как никогда в жизни. Я чувствовала, что в архиве кроме меня еще кто-то есть, и боялась его. Тихонько, стараясь не шуметь, я ощупью добралась до двери, выскочила на лестницу, пронеслась по коридору и у самых дверей библиотеки столкнулась с Шишиным.

– Доброе утро, Мариночка, вот я принес на замену «Термодинамике». – Он протягивал мне толстую книгу, обернутую белой бумагой.

– Ох, Шишин, – я перевела дух, – замена потом, ты говорил вчера, что будешь моим рабом, так идем сейчас в архив.

Он согласился. Нина Адамовна была занята и не заметила, как я нагрузила Шишина книгами и повела в подвал. Дверь в архив была открыта, и свет горел – обычные перебои, и что я так перетрусила? Мы прошли между стойками, завернули за угол – что за черт, где моя полка с книгами? Очевидно, я от страха забыла дорогу.

– Прости, пожалуйста, Шишин, мы свернули не туда, да вот сейчас тут пролезем. Ну и катакомбы тут у них, черт ногу сломит! Пусти-ка меня вперед!

Я протиснулась в узкую щель между стеллажами, споткнулась обо что-то, облокотилась на стойку и почувствовала, что свет перевернулся. Пол заходил ходуном, я услышала крик Шишина, подняла голову и увидела, что здоровенная металлическая стойка, вся забитая толстыми томами, угрожающе накренилась в мою сторону. Не в силах пошевелиться, я в ужасе смотрела, как она падает, и в самый последний момент какая-то сила дернула меня назад. Я выронила книги и упала на пол, стойка грохнулась, и здоровенная чугунная станина пролетела в полуметре от моей головы. Дипломы высыпались и погребли нас с Шишиным под собой.

Через пять минут, когда пыль улеглась, я немного очухалась. Руки-ноги были целы, голова тоже. Рядом чихал Шишин, у него тоже все было цело, даже очки.

– Шишин, – спросила я, отбрасывая папки, – это ты меня назад дернул?