Текст книги "Крест командора"

– Затем! – отозвался тот и сильнее ткнул пистолетом в бок. – Ты ведь про деньги ничего не знаешь? А раз так, ты мне и на фиг не нужен.

– Что значит – не нужен? – Волованов взволнованно задышал. – Как – не нужен?

– Так. Не нужен – и все. Давай шагай к речке!

– Нет, постойте! – Волованов застыл на месте, завертел головой. – Вы без меня деньги не найдете! Ни за что не найдете! Я вам нужен! Я вам очень нужен!

– А с тобой, значит, найдем? Что-то я сомневаюсь…

– Не сомневайтесь! – льстиво забормотал Волованов и снова бросил странный взгляд на машину. – Не сомневайтесь, я вам помогу! Обязательно помогу!

– А ну, пошел обратно к машине! – страшный пассажир неожиданно переменил намерения.

Волованов, получив отсрочку, ужасно обрадовался и устремился к машине, как потрепанный штормом парусник устремляется к тихой гавани, окруженной берегом с пальмами и аккуратными белыми домиками. Однако он не успел сесть на водительское место. Пассажир остановил его перед машиной, схватил за шею и прошипел в самое ухо:

– Где они? Я, гаденыш, видел, как ты на свою машину поглядывал! Они у тебя тут, в машине, верно?

– Нет… нет… – проблеял Волованов, – не здесь…

– А я думаю, как раз здесь! – оборвал его бандит и ткнул ствол пистолета в беззащитный воловановский затылок. – Я считать не буду, мне некогда тратить время на такую ерунду. Если сию секунду не покажешь деньги – разнесу твою башку к чертовой матери!

Волованов икнул от ужаса, наклонился и поднял резиновый коврик под водительским сиденьем. Там, в углублении пола, уютно покоился пластиковый пакет с тугими банковскими пачками.

Несколько дней назад Волованов случайно заметил, как Илья Моргунов положил в свой сейф большую сумму наличных. Они, безусловно, были «черным налом», предназначенным для какого-нибудь отката или другой не предусмотренной законом выплаты. Такие деньги довольно часто проходили через руки Моргунова, и Волованов никогда о них особенно не задумывался. Лежат себе в сейфе – и пусть лежат. Но когда шеф погиб в автокатастрофе, Волованов вспомнил о лежащей в сейфе наличке, и его охватило странное щемящее чувство, похожее на неразделенную любовь. Ему страстно захотелось те деньги немедленно присвоить. Ведь они – «черные», незаконные, неучтенные, значит, никто, кроме покойного шефа, про них не знает и искать их не будут. А даже если будут – все можно списать на мертвого Илью.

Во время похорон Волованов старательно обхаживал вдову Ильи и добился-таки своего – она, дурища, отдала ему ключи от сейфа.

Александр Николаевич пришел в офис рано утром, когда там еще никого не было, достал деньги из сейфа, вынес их из здания и спрятал в своей машине. Позже он собирался отвезти их на дачу и спрятать в тайнике, оборудованном под полом гаража.

А до того, чтобы не привлекать к себе внимание, пришлось сидеть в офисе, мучаясь и представляя, как сейчас какой-нибудь случайный угонщик уведет его машину вместе с деньгами. Потом появилась дурища, вдова Ильи, и попыталась качать права. Оказывается, она откуда-то пронюхала про деньги. Раньше надо было думать! Поезд ушел, и рельсы заросли крапивой и лопухами!

К счастью, от нее довольно легко удалось отделаться, и Волованов уже в душе праздновал победу. Но тут, когда он меньше всего ожидал, появился ужасный человек с волчьим оскалом. И деньги, которые Волованов уже считал своими, уплывали из его рук…

С горьким, мучительным вздохом он достал пакет с деньгами и отдал его незнакомцу. Тот взял пакет, даже не переменившись в лице, как что-то само собой разумеющееся, и наконец опустил пистолет, процедив сквозь зубы:

– Садись, Волованов!

Волованов устроился на сиденье, перевел дыхание. Конечно, он потерял деньги, их очень жалко. Но, по крайней мере, он сохранил свою жизнь…

Александр Николаевич снял машину с ручника, выжал сцепление… и вдруг почувствовал на себе взгляд страшного пассажира.

Он повернулся к нему и увидел его взгляд – нехороший, спокойный, каким смотрят на ненужную, обременительную вещь перед тем, как выбросить ее на свалку.

– Я ведь отдал вам деньги… – испуганно пробормотал Александр Николаевич.

– Еще бы ты не отдал! – Пассажир криво усмехнулся.

– Тогда зачем…

– А затем, что ты про деньги и думать не должен был. И даже про них знать не должен.

– Я и не знаю, – суетливо проговорил Волованов, – я уже забыл про них. Я их, можно сказать, не видел…

– Видел, видел! – отмахнулся тот. – Да ты, Волованов, к тому же меня видел. Вот уж что совсем нехорошо.

– Я никому… никогда…

– Верно – никому и никогда! – кивнул пассажир и внезапно ударил Волованова рукояткой пистолета по затылку.

Волованов ткнулся лицом в руль. Свет перед его глазами померк.

Пассажир перевел машину на нейтралку и выбрался из нее. Захлопнув дверцу, он подтолкнул машину. К набережной улица заметно понижалась, и машина легко покатилась вперед. Разогнавшись на спуске, она врезалась в хрупкую балюстраду, пробила ее и рухнула в темную маслянистую воду. По воде разошлись круги, и все стихло.

* * *

Полина схватила листок. Руки ее дрожали. Она получила письмо с того света, от погибшего мужа…

Девочка моя, если ты читаешь это письмо – значит, случилось то, чего я боялся, – писал Илья своим неровным, прыгающим почерком. – Я верю, что ты справишься, устоишь на ногах. Ты у меня сильная. Обратись к Ивану Приветнинскому (Дружба), он тебе все передаст…

И все. Ни завещания, ни каких-то распоряжений или советов – как ей жить без него.

«Обратись к Ивану Приветнинскому…» – перечитала Полина.

Кто такой этот Иван? И что он должен ей передать? Может быть, он адвокат или нотариус, у которого Илья оставил свое завещание?

Фамилия Приветнинский совершенно ни о чем ей не говорила. Никого из друзей или компаньонов Ильи так не звали. И еще одна странность – слово «Дружба» стоит в скобках. Что оно означает? То, что неизвестный Иван – старый друг Ильи? И почему слово написано с большой буквы? Впрочем, это могло быть ошибкой: Илья последнее время редко писал от руки, в основном все тексты набирал на компьютере или диктовал секретарше (Полина с неприязнью подумала о заразе-брюнетке), поэтому почерк его испортился и он часто делал ошибки.

Полина перечитала записку.

Судя по ее тексту, Илья чего-то боялся, подозревал, что с ним может случиться несчастье. Значит, авария, в которой он погиб, не была случайной? Недаром виновник аварии исчез с места происшествия! Но если Илья предвидел такой страшный поворот событий, почему же не оставил завещания?

Она снова попыталась вспомнить тот страшный день, вспомнить все, что предшествовало аварии.

Куда они ехали? О чем разговаривали с утра? Полина села на диван в гостиной, нагнулась к коленям и обхватила голову руками, как советуют делать при угрозе самолетной аварии.

«Вспомни! – заклинала она себя. – Пожалуйста, вспомни!»

Но в голове словно лежал какой-то черный ящик, скрывавший тайну того дня. Полина дернула себя за волосы, так что из глаз брызнули слезы. В памяти возникла картинка: вот она и Илья садятся в машину, муж напоминает, чтобы она не забыла про ремень безопасности, она послушно пристегивается… Вот они едут за город – по сторонам мелькают деревья с едва проступающими светло-зелеными листочками. Ну да, авария ведь случилась на тридцать втором километре Приморского шоссе, гаишник говорил. И еще он сказал про микроавтобус, который врезался в их машину со стороны водителя и скрылся с места происшествия.

Полина еще и еще раз перечитывала записку Ильи.

Слово «Приветнинский» приковывало ее взгляд. Казалось, что с этим словом что-то связано, но… оно как будто находилось внутри того черного ящика…

Она встала, подошла к окну, машинально раздернула занавески, поглядела на улицу.

Дождь давно перестал, проглянуло мягкое вечернее солнышко, в его лучах сверкали мокрые стекла. На балконе противоположного дома стоял загорелый парень в красной майке и курил. Где она видела похожего парня?

Полина высунулась в окно, рискуя вывалиться вниз, и вспомнила. Точно такой же парень, близнец этого, на балконе, только некурящий, стоял на заправке. Полина еще удивилась: когда он успел в начале мая так загореть? Судя по внешнему виду, вряд ли он проводит время на курортах…

И вдруг в голове у нее будто щелкнул какой-то выключатель. Прозвучал голос Ильи: «До Приветнинского должно хватить».

Полина замерла, прислушиваясь к себе. Напрягла внимание, словно попыталась снова прокрутить пленку внутреннего магнитофона.

И в голове всплыл обрывок разговора: «На заправку надо заехать?» – это ее собственный голос. И в ответ голос Ильи: «До Приветнинского должно хватить, здесь всего шестьдесят километров. А вообще, давай заправимся – нам потом еще по городу ехать…»

Значит, Приветнинский – вовсе не фамилия человека. Это место – Приветнинское, то, куда они с Ильей ехали в день его гибели…

Полина вскочила, бросилась к книжному шкафу – к счастью, он был не антикварный и Казимир на него не польстился. На нижней полке нашла сложенную вчетверо карту Ленинградской области, развернула ее на обеденном столе, уставилась в верхнюю половину и почти сразу нашла неподалеку от Зеленогорска поселок Приветнинское. От севера города до него действительно было примерно шестьдесят километров…

Так вот, значит, куда они ехали в тот роковой день! Но зачем? Чтобы повидать неизвестного ей Ивана, зачем же еще! Но ведь выходит, что Илья опасался чего-то, подобного аварии, беспокоился за свою жизнь. И ничего ей не сказал…

Полина прерывисто вздохнула и прижала руки к груди. Понемногу сердце успокоилось. Муж просто не хотел ее пугать. И повез в Приветнинское, чтобы показать дорогу к этому самому Ивану. Возможно, если бы они успели повидаться, он убрал бы записку из тайника.

Теперь хотя бы ясно, что ей надлежит сделать в первую очередь – повидать таинственного Ивана и выяснить у него все, что можно.

Надо же, похоже, Илья предвидел, что его дорогие сотрудники ничем ей не помогут, потому и оставил свои последние распоряжения у верного человека. Фамилии Ивана муж не назвал, написал только непонятное слово «Дружба». Причем в скобках. Что за дружба такая? Ладно, там, на местности, и будем определяться.

Но как? Полина задумалась. До Приветнинского нужно ехать по Приморскому шоссе, электричка туда не ходит. А ведь Полина сейчас без колес. Наверное, есть рейсовый автобус, но он наверняка редко ходит. Такси туда, конечно, не поедет, а если и поедет, то заломят несусветную цену, а у нее в кошельке едва наберется пятьсот рублей. И потом, она же не знает точного адреса, не гонять же таксиста по всей округе… В конце концов, можно попросить кого-нибудь из знакомых отвезти ее. Правда, подруг у Полины не было, она просто не могла себе позволить с кем-то близко общаться. Да и не хотела. Она не любила ночные клубы и рестораны. Илья тоже их не слишком жаловал, он много работал и любил отдыхать дома, в тишине. Знакомый… Но ему придется объяснять, для чего ее потянуло за город. И неизвестный Иван может быть недоволен, что она притащит с собой постороннего. И ничего ей не скажет. Просто не признается, что был знаком с Ильей.

«Нужна машина», – поняла Полина. Взять напрокат? Платить нечем. Однако можно попробовать обратиться к Лешке Копейкину…

И тут Полина схватилась за горящие щеки. Кира Яковлевна! Как же она про нее забыла? Единственный не то чтобы родной, а близкий ей человек, женщина, знавшая ее в детстве, хорошо помнящая ее мать… А она, Полина, не нашла трех минут, чтобы позвонить человеку и сообщить о своем горе. На похороны не позвала… Впрочем, Кира Яковлевна теперь редко выходит из дома, все же возраст – под восемьдесят, она все равно бы не пришла…

Полина плохо помнила свою жизнь в Петербурге, ее увезли отсюда трех лет от роду. В смутных и отрывистых детских воспоминаниях остались пыльный перрон, вокзальная суета, она на руках у вкусно пахнущей женщины с хорошо уложенными седыми волосами. Женщина очень высокая, потому что асфальт перрона далеко-далеко внизу. Маленькая Полина прижимается к женщине, потому что ей нравится запах духов и потому что погода вдруг неожиданно испортилась – солнце ушло за тучу, подул резкий холодный ветер. Мама, торопясь, достает из сумки свой свитер и напяливает его на Полину через голову, а та, испугавшись темноты, кричит на весь перрон:

– Ой, где я? Меня нету, я совсем пропала!

Кира Яковлевна просовывает Полинину голову в ворот свитера и целует в обе щеки, так что потом на щеках остаются следы ярко-красной помады. Полине они очень нравились, она полдороги не давала маме себя умывать. С тех пор они долго не виделись с Кирой Яковлевной, потому что Полина с родителями жила в маленьком городке, который не на всякой карте есть. В Петербург они с мамой никогда больше не приезжали. О Кире Яковлевне напоминали только открытки. Красивые большие глянцевые открытки: на Новый год – с Дедом Морозом, красавицей Снегурочкой и заснеженными часами на Спасской башне, на Восьмое марта – с различными цветами. Весенних праздников было больше, открытки приходили чаще, Полина с мамой вырезали из них цветы, наклеивали на картон и делали красивый букет. Или пририсовывали корзину с длинной ручкой. Полина считала открытки подарками от бабушки, но мама объяснила, что Кира Яковлевна просто приходилась им раньше соседкой по квартире.

Мама умерла, когда Полине было шесть лет, и все последующее время девочка не любила вспоминать. Открытки от Киры Яковлевны приходили все реже. Иногда Полина писала ей сама. Потом связь надолго прекратилась, и только после замужества, когда Илья привез ее в Петербург, они встретились. Кира Яковлевна жила по-прежнему одна, в той же квартире. Она сильно постарела, но никогда не жаловалась на судьбу. Полина забегала к ней изредка, приносила что-нибудь к чаю, дарила мелкие подарки. Кира Яковлевна заменяла ей родню.

Полина подошла к телефону, раздумывая, как бы поделикатнее сообщить пожилому человеку о смерти Ильи, но аппарат затрезвонил сам.

– Полиночка… – раздался в трубке вовсе не старческий, а твердый низкий голос. – Деточка, я уже четвертый день не могу до вас дозвониться! У тебя все в порядке, вы с Ильей здоровы?

Ну вот, Кира Яковлевна позвонила сама. Как чувствовала!

– Не… не совсем, – промямлила Полина. – Знаете, я, пожалуй, к вам приеду!

Пожилая женщина – вот умница! Все поняла, не стала ахать и спрашивать, что же такое случилось. Просто сказала: «Жду!» – и положила трубку.

Кира Яковлевна жила в старом доме на улице Рубинштейна, возле Пяти Углов. Полина прошла мимо знаменитого Театра Европы, перед которым, как всегда обсуждая очередную постановку режиссера Додина, роились завзятые театралы, свернула в знакомую арку и оказалась в большом круглом дворе.

Когда-то, до революции, это был доходный дом с приличными квартирами, которые занимала «чистая» публика – чиновники средней руки, владельцы магазинов в Гостином Дворе. О том времени говорили светлые просторные подъезды с полами, выложенными узорной плиткой, высокие окна, лестницы с коваными перилами. Но теперь в районе обитала в основном беднота, много было коммунальных квартир, что наложило на «жилой фонд» неизгладимый отпечаток. Кованые перила были местами проломаны, стены исписаны ненормативной лексикой и покрыты соответствующими рисунками, узорная плитка полов выщерблена. Но главное, подъезды навеки пропитались запахом подгоревшей еды и кислой капусты, запахом кошек и хлорки – одним словом, отвратительным запахом запустения и бедности.

Полина, стараясь не дышать, поднялась на четвертый этаж и позвонила в знакомую дверь.

Лет двадцать назад на этой двери, как на дверях тысяч питерских коммунальных квартир, висел целый иконостас звонков. Но понемногу жители квартиры расселялись, переезжали в спальные районы или, как сама Полина, в другие города, кое-кто из жильцов умер, так что сейчас на двери остались всего три звонка, по числу обитателей квартиры, и соответственно три таблички с фамилиями: «М.М. Подмишкин», «А. Копейкин» и «К.Я. Вишневская».

Едва Полина нажала на кнопку, за дверью послышались шаркающие шаги, скрип замков и засовов и дверь распахнулась.

Кира Яковлевна с возрастом заметно усохла, но все еще оставалась прямой и представительной женщиной. Она прижала к себе Полину, затем отступила, внимательно оглядела ее и проговорила:

– Выглядишь неважно. Ну ладно, пойдем в комнату, не в коридоре же нам разговаривать!

Полина следом за ней вошла в полутемную прихожую, едва не споткнувшись о сложенные друг на друга автомобильные колеса. Прежде чем добраться до комнаты Киры Яковлевны, они миновали две запертые двери с висящими на них амбарными замками – собственность оборотистого Подмишкина.

Михаил Подмишкин, которого, само собой, и соседи, и случайные знакомые называли Мишкой Подмышкиным, в квартире почти не появлялся. Когда-то он занимал здесь самую маленькую комнатку возле кухни, но потом старейший обитатель квартиры, диктор радио Василий Никандрович Полубесов скончался, освободив светлую двадцатиметровую комнату, и Подмишкин помчался в райисполком, где предъявил целый ворох бумаг, которые доказывали, что его собственная комната совершенно непригодна для жилья. Кроме этих бумаг Мишка принес начальству еще кое-что, так что вопрос был решен в его пользу и Подмишкин стал владельцем двух комнат. Затем, когда маленькая Полина с матерью уехали в другой город, неутомимый Подмишкин снова понесся в исполком. На сей раз он по бумагам оказался многодетным отцом (хотя никто из соседей никогда не видел даже его жены) и вскоре получил третью комнату. Понемногу он завладел и остальной площадью, так что сейчас ему принадлежали пять комнат из восьми. Подмишкин очень гордился своей недвижимостью и вынашивал наполеоновские планы – хотел обменять свои пять комнат на пятикомнатную квартиру в новом элитном доме. Пока желающих на такой обмен не находилось, всех отпугивало мрачное окружение, но Подмишкин не унывал. На четыре двери он повесил замки, в одной комнате появлялся два-три раза в месяц.

Из трех оставшихся комнат две принадлежали Леше Копейкину и его жене Клавдии и одна – Кире Яковлевне Вишневской.

Соседей такое положение дел устраивало: Михаила никогда не было дома, и можно было пользоваться квартирой, не принимая его в расчет. В частности, Леша Копейкин держал в коридоре и на кухне автомобильные детали, колеса и прочие крупногабаритные предметы.

Кира Яковлевна открыла дверь своей комнаты и пропустила Полину вперед. Полина вошла и словно перенеслась в далекое детство, только в этой комнате ее посещали обрывки воспоминаний.

Обстановка в комнате Киры Яковлевны была самая простая – никакого антиквариата, никаких ценностей. Какой-нибудь знаток и ценитель поморщился бы при виде ее мебели и оценил все предметы интерьера презрительным словом «совок», но Полине здесь нравилось, она чувствовала уют и покой, исходящие от старых незамысловатых вещей.

Несколько простых венских стульев, покрытых связанными вручную чехлами, низкий диван, который когда-то назывался оттоманкой, круглый стол, небольшой книжный шкаф и массивный дубовый буфет – все было аккуратным, чистым, ухоженным. В комнате постоянно стоял приятный запах молотого кофе, корицы и свежевыглаженного белья. На столе лежала белоснежная скатерть, оттоманку покрывал клетчатый плед. В книжном шкафу стояли по большей части медицинские издания да еще коричневое собрание сочинений Льва Толстого – Кира Яковлевна перечитывала «Войну и мир» и «Анну Каренину» не реже чем раз в два-три года.

Всю жизнь она работала детским врачом, специализируясь на болезнях уха, горла и носа. Последние пять лет женщина по возрасту и состоянию здоровья уже не ходила на работу, но прежние коллеги иногда посылали к ней на дом сложных больных, поскольку Кира Яковлевна считалась замечательным диагностом.

Она никак не могла привыкнуть к платным медицинским услугам и всегда стеснялась, принимая деньги за консультацию. Да и брала до смешного мало, но эти небольшие деньги помогали ей вести привычную жизнь, особенно ни в чем себе не отказывая. Хотя потребности у нее были очень скромные.

Усадив Полину на оттоманку, Кира Яковлевна снова оглядела ее и спросила:

– Что случилось? На тебе просто лица нет…

И Полина вкратце, без особых подробностей, рассказала ей свою историю.

Кира Яковлевна откровенно расстроилась. Но она была человеком практичным, не стала впустую ахать и охать, а сразу заявила:

– Если тебе нужны деньги, я могу помочь. Ты же знаешь, я работаю, а расходы у меня небольшие…

– Конечно, спасибо вам за такое предложение, но неужели я дойду до того, чтобы брать у вас деньги! – вспыхнула Полина.

– Но ты же отдашь, как только сможешь, – спокойно ответила старуха. – Я не вижу ничего предосудительного…

Полина была очень смущена, но Кира Яковлевна уговорила ее взять совсем немного.

Кира Яковлевна принесла чайник, поставила две чашки с яркими петухами, керамическую вазочку с домашним слоеным печеньем. Полина дула на горячий чай, ломала хрупкую печенинку, и ей понемногу становилось легче.

– А что ваш сосед? – спохватилась она, допивая вторую чашку. – Он дома?

– Мишка? Ты же знаешь, он бывает здесь очень редко.

– Да нет, Леша Копейкин! Мне бы надо попросить у него машину… – И она, снова не вдаваясь в подробности, рассказала, что собирается съездить в Приветнинское.

– Леша, кажется, дома, – озабоченно проговорила Кира. – Но ты же знаешь его характер…

Характер у Леши был сложный. Иногда он был вполне терпимым, даже отзывчивым, но случались и трудные минуты, когда к нему не стоило приближаться. Короче, все зависело от настроения, от погоды, от размера полученной им премии и от расположения звезд.

– Что делать, попробую. Попытка не пытка! – Полина вздохнула и отправилась к соседу.

Из Лешиной комнаты, как всегда, доносился громкий звук от включенного телевизора. Тем не менее хозяин услышал стук и открыл Полине.

– О! Полька-бабочка! – вскричал он. И шутливо поклонился. – Наше вам с кисточкой!

Обращение следовало понимать так, что настроение у Копейкина хорошее и он встречает Полину как родную – пивом и вялеными кальмарами. Причина хорошего настроения выяснилась довольно скоро – оказалось, что «Зенит» выиграл какой-то важный матч.

В случае проигрыша Копейкин был бы зол и мрачен, называл бы Полину Аполлинарией и пил не пиво, а водку, причем никого не собирался бы угощать.

– О, заходи! – бурно обрадовался Алексей. – Хочешь, пивка налью?

Вообще, у Копейкина были в жизни три главных увлечения: пиво, футбол и машина. Еще у него имелась жена Клавдия, но она занимала в его душе далеко не главное место.

Леша убрал со стула пустую канистру из-под бензина и пододвинул его гостье. Все свободное место в его комнате было занято автомобильными деталями, посреди комнаты красовался старый аккумулятор, рядом с ним – проколотое колесо.

Жена Копейкина Клава в эту комнату не заходила, чтобы не расстраиваться. Она жила во второй комнате, где навела порядок – купила импортную мебель, развела герани разных цветов и, как могла, радовалась жизни. Благодаря такому разумному разделению жизненного пространства супруги Копейкины почти никогда не ссорились и жили, можно сказать, душа в душу.

– Да нет, спасибо, – смущенно проговорила Полина. – Извини, нельзя…

– За рулем, что ли?

– Вот я к тебе как раз по этому поводу. Понимаешь, моя машина в ремонте, а нужно съездить за город по делу… Нельзя ли у тебя «девятку» одолжить?

– Машину?! – Копейкин изменился в лице. – Отдавать машину в чужие руки все равно… все равно… – Он хотел сказать: все равно как отдать постороннему человеку собственную жену, но подумал немного и понял, что машина ему гораздо дороже. А если быть до конца откровенным, то жену у него никто никогда не попросит – кому она нужна-то… Однако такие мысли Леша держал при себе.

– Лешечка, ну мне очень-очень нужно! – взмолилась Полина. – Да я совсем ненадолго, за полдня обернусь…

Копейкин почесал в затылке, еще немного подумал и решился. В конце концов, живем во время рыночных отношений и даже самым дорогим можно иногда поступиться. Если, конечно, цена будет подходящая.

Кроме того, на носу было трагическое событие – день рождения жены Клавдии, которая наверняка ждет от супруга подарка. А у него, как назло, совершенно не было денег – все потратил на ремонт машины. И в паркетной мастерской «Уют», где он работал паркетчиком-укладчиком, зарплата ожидалась не раньше конца месяца.

А Клавдия – она такая: вроде и не особенно пилит, не вяжется с разными пустяками типа уборки, но если не сделать ей на день рождения какой-нибудь стоящий подарок, может здорово испортить ему жизнь. Начнет ныть, что он про нее забыл, что она вообще зря за него вышла, что ее мама была права, когда предостерегала ее от опрометчивого брака с таким уродом, как Леша, но она вот вышла себе на горе и отдала ему лучшие годы жизни, а за нее сватались такие люди, такие люди…

Между прочим, чистое вранье. Кто там за нее сватался? Олигарх, что ли? Уж прямо… Но спорить с женой по данному вопросу Леша никогда не решался – можно и цветочным горшком по лбу схлопотать.

– Пятьсот баксов, – решительно проговорил он и хлопнул рукой по столу.

– Леш, возьми себя в руки! – охнула Полина. – Да твоя машина и вся-то таких денег не стоит!

– Ну, двести, – сбавил Копейкин. – Но это – последняя цена, больше ни за что не сбавлю. Дешевле мне гордость не позволяет.

– Да разве можно со своих драть? Нет у меня таких денег!

– Свои не свои – разговор пустой. Сама знаешь, все теперь решает экономика. Нет денег – значит, нет машины.

– Ох, ну что же делать… – Полина пригорюнилась и сцепила руки безнадежным жестом.

И тут Копейкин с интересом уставился на ее руки. Точнее, на левую руку. Он наклонил голову набок и округлил глаза, сделавшись похожим на сороку, которая приглядывается к какой-то соблазнительно блестящей вещице.

– Ты что, Леш? – удивленно спросила Полина.

– Да вот колечко у тебя красивое… – проговорил Леша, склоняя голову на другой бок. – Давай по бартеру – я тебе машину на день, а ты мне это колечко!

Мысль у Копейкина была простая: подарит он Клавдии красивое колечко, и день рождения пройдет без скандала.

Полина грустно взглянула на кольцо, сняла его с руки.

Колечко было скромное, с маленьким аметистом. Она сама покупала его до замужества… А Илья на свадьбу подарил серьги с бриллиантами и кольцо. Больше у Полины ничего не было, она не слишком любила разные побрякушки.

– Ладно, держи.

– Только бензином сама заправишь! – выторговал Леша, протягивая ей ключи от машины.

* * *

Секретарша Волованова Карина пришла на работу в обычное время. Она придирчиво осмотрела себя в зеркале, слегка подправила макияж и приступила к главному утреннему ритуалу – заварке кофе.

Кофе следовало заварить к четверти десятого – именно в это время обычно появлялся в офисе Александр Николаевич Волованов. Точнее, Сусик, как называла его Карина в часы (или минуты) интимной близости.

Правда, в последнее время такие минуты становились все более редкими. И вообще, Карина была Воловановым недовольна: он все уклонялся от разговора о разводе. А вчера вообще сбежал, не захотел поехать к ней, в их любовное гнездышко.

Нет, если дело и дальше так пойдет, он может вообще сорваться с крючка. А Карина очень рассчитывала при помощи Волованова поправить свое семейное и материальное положение. В конце концов, зря, что ли, она терпит его ужасные привычки, слушает храп и выполняет многочисленные прихоти?

Кофе был уже готов, а Волованов все не появлялся.

– Холодный будешь пить! – мстительно прошептала секретарша, покосившись на дверь и зло позвенев браслетами.

Однако когда Александр Николаевич не появился и к десяти часам, Карина начала волноваться. Она теребила золотую цепочку – не ту, что порвала вчера мерзкая жена Моргунова, а другую, тройного плетения, напоминающую золотую веревочку. Затем, оставив в покое цепочку, принялась крутить на пальцах кольца – все пять. Некоторые сотрудницы дамского пола пытались намекнуть Карине, что такое количество колец является лишним и браслет хорошо бы носить только один, а уже если цепочка, то можно и без браслета обойтись, но она в ответ лишь пренебрежительно фыркала – что бы они понимали, старые кошелки! Карина безумно любила золотые украшения. Любила и бриллианты, но их ей пока еще никто не дарил. Однако Карина не теряла надежды, что Бог пошлет ей богатого и щедрого мужа, который обеспечит ей тот уровень жизни, которого она заслуживает.

Однако, как гласит народная пословица, на Бога надейся, а сам не плошай! Карина была полностью согласна с сим постулатом и давно и целеустремленно окучивала заместителя директора фирмы, в которой работала, – Волованова. Не то чтобы она считала его самым подходящим кандидатом в супруги… Просто с самим директором выходил пустой номер – он был женат на молодой и привлекательной женщине, и Карина здраво рассудила, что просто та своего муженька не отдаст.

После гибели Ильи Андреевича Волованов дал понять всем сотрудникам, что хозяин в фирме теперь он, и Карина сильно приободрилась. Она решила окружить Волованова тройной заботой и всевозможными ласками, чтобы тот понял: с ней он будет счастлив, как ни с какой другой женщиной.

Сегодня, однако, время шло, а объект ее желаний все не появлялся.

Как известно, люди делятся на две основные категории: на тех, кто работает, и тех, кто соблюдает трудовую дисциплину. Есть, конечно, и такие, кто не делает ни первого, ни второго, но они в уважающих себя фирмах надолго не задерживаются.

Так вот, господин Волованов относился ко второй категории. Работать он не любил и не умел, зато являлся на свое рабочее место строго по расписанию.

Когда он не пришел и к половине одиннадцатого, Карина решилась позвонить ему по мобильному. Набрала номер шефа, но равнодушный голос автоответчика сообщил ей, что абонент временно недоступен.

Это было совсем непонятно, и Карина уже не находила себе места.

Пока секретарша так мучилась в своей приемной, двери офиса открылись, и в холл вошли двое молодых людей с непроницаемыми лицами. Внешне они были похожи как братья, различаясь только цветом волос: один – блондин, второй – брюнет.

– Фирма «Контекст»? – осведомился блондин.

– Да, – кивнул рыжий дежурный. – А вы к кому?

– Волованов Александр Николаевич у вас работал? – вместо ответа спросил брюнет.

Карина, которая выглянула в холл из дверей приемной, почувствовала неладное.

– Что значит – работал? – спросила она неестественно высоким голосом. – Он у нас и сейчас работает.

– То есть он сейчас здесь? – уточнил блондин.

– Нет пока, – призналась Карина. – Он задерживается, но скоро должен подъехать…