Текст книги "Звезда в хвосте Льва"

– Это ты называешь романтикой?! Я понял: ты просто хочешь от меня избавиться!

– Я хочу, чтобы ты перестал бояться. Тебя слишком заботит мнение о тебе других. А я ищу тебя самого.

Лифт остановился. Когда они вошли в квартиру, ее муж оказался дома.

«Она с самого начала это знала!» – потрясенно подумал Ромашов.

Все происходящее вызвало в нем ужас и отвращение. Поэтому первое, что он сделал: пошел в туалет. Склонившись над унитазом, он подумал:

«Все, что было в нем чистого и честного, весь его внутренний мир, взлелеянный им с такой любовью, в мгновение ока рассыпался под этим ударом судьбы на миллион осколков…»

«…в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения…»

Эта фраза к делу не имела никакого отношения, как Журавушкин вскоре понял, но он все равно повторял ее про себя раз за разом: «в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения». Потому что сам Аркадий Валентинович находился сейчас именно в таком состоянии.

Сначала разволновалась его секретарша. Да так, что Журавушкин едва узнал свою спокойную и рассудительную Алису, когда она, задыхаясь, влетела в его кабинет:

– Там… там… там…

Щеки у девушки пылали, язык от волнения заплетался. «Если там, в приемной, не папа Римский, я съем свой галстук», – невольно усмехнулся Журавушкин.

– Ко мне посетитель?

– Да! – выдохнула Алиса.

– Но, насколько я помню, о встрече я ни с кем не договаривался.

– Аркадий Валентинович, я вас умоляю! – она сложила ладони домиком и посмотрела на него, как смотрит маленький ребенок, который выпрашивает дорогую игрушку. Его разобрало любопытство.

– Хорошо, пригласи, – кивнул он.

Обрадованная Алиса выбежала в приемную. Дверь вскоре вновь распахнулась и секретарша Журавушкина, пятясь в кабинет своего босса и нарушая, тем самым, субординацию (да что там! вообще хамство!), вся пылая, залепетала:

– Проходите, пожалуйста… Вот сюда… Сюда…

Едва взглянув на вошедшего, Журавушкин понял, в чем тут дело: в кабинет вошел ее Бог. Андрей Ромашов собственной персоной. В жизни он оказался еще лучше, чем на экране, хотя обычно бывает наоборот. Но к Ромашову это не относилось. Он был высок ростом, чего экран передать не мог, волосы растрепаны, а не прилизаны и налачены, и это ему шло гораздо больше. И вообще, на два тона ниже, то есть, без яркого грима, Ромашов смотрелся гораздо привлекательнее. Человечнее, что ли, а не как картинка из глянцевого журнала. Может быть потому, что от природы он был ярким брюнетом и, будучи загримированным, казался злодеем? Каким-то злым и жестким. Сейчас же он был мягким и до боли несчастным. Поэтому Алиса и прослезилась.

Журавушкин и сам разволновался, когда увидел кумира всех российских женщин в таком состоянии. Ромашов даже не сразу смог говорить. Какое-то время он, молча, сидел в кресле напротив Журавушкина. И лишь через минуту смог выдавить из себя:

– Извините… я… – и вновь надолго замолчал.

Алиса, которая против правил так и стояла в дверях, сообразила, что ему надо:

– Может быть, вам что-нибудь принести? Чай, кофе, или…

– Коньяку, – с благодарностью посмотрел на нее Ромашов. Алиса тут же просияла.

– У нас только армянский, – виновато сказала она. – Три звездочки.

– Все равно, – махнул рукой Ромашов. – Несите.

Тут только Журавушкин почувствовал, что от гостя уже пахнет спиртным. Хотя на ногах Андрей Ромашов стоял твердо.

– Давно пьете? – как можно мягче спросил Аркадий Валентинович.

– Второй день. Так что, можно сказать, недавно, – усмехнулся актер.

– Итак, что случилось? – спросил хозяин кабинета все тем же тоном, мягко и заботливо, как доктор у больного раком. Ибо по виду Ромашова было ясно – случилось что-то серьезное. Со смертельным исходом. Журавушкин интуитивно это почувствовал.

– Сейчас… – Ромашов коротко вздохнул, собираясь с силами. – Мне сказали, что вы один из лучших в Москве адвокатов по уголовным делам.

– Ну, если так говорят…

– Так вы лучший или нет? – раздраженно спросил Ромашов. – Если вы отказываетесь, я пойду в другое место! Потому что мне нужен лучший!

– Я еще даже не знаю, в чем дело, – осторожно сказал Аркадий Валентинович.

– Ее убили. Я должен сделать все, чтобы…

Ромашов замолчал, потому что в кабинет вошла Алиса с подносом. Она расставила перед мужчинами хрустальные рюмки (зачем две?), тарелочку с нарезанным лимоном, бутылку коньяка. И замерла у стола.

– Ты можешь идти, – сказал ей Журавушкин.

Секретарша, нехотя, поплелась к двери. Когда они опять остались вдвоем, Журавушкин спросил:

– Итак, вашу любовницу убили…

– Невесту, – поправил Ромашов.

– Не понял? Вы ведь говорили о…

– О Насте. Стейси Стюарт. Наверняка слышали, – усмехнулся актер.

– Так это ее убили?!

– Ну да. А вы о ком подумали?

– Я почему-то подумал…

Ромашов бросил на него быстрый взгляд, из-под ресниц, которые поразили Журавушкина своей длиной. Казалось, на глазах у Ромашова плотные шторы, за которыми он прячет непонятно что. Отчаяние? Ненависть? Боль? Не понятно даже, какого цвета у него глаза? Скорее всего, карие. Почти черные.

– Убита Настя, – отрывисто сказал Ромашов. – Все настолько очевидно, что Рару тут же забрали.

– Забрали?

– Задержали. Арестовали. Я не знаю, как это у вас называется. Вы юрист, не я. Вы и квалифицируйте. В общем, она в тюрьме.

– Я слышал, что ваша любовница угрожала вашей невесте. Но этого слишком мало, чтобы предъявить обвинение в убийстве.

– Настю нашли в саду. Рядом стояла Рара. Между ними лежал пистолет. Чего вам еще?

– А подробности?

– Все это случилось вчера ночью. Точнее вечером, около полуночи. Я и так еле дождался сегодняшнего утра. Вчера… Вчера я просто не мог. Ничего не соображал, потому что был в отчаянии. Да что там! Я был в шоке! Подробности вы узнаете, если поедете вместе со мной сейчас к следователю. Тут у меня какая-то бумажка… – Ромашов пошарил в карманах и протянул Журавушкину мятый листок. – От следователя… Если вы согласны взяться за это дело, то я вас нанимаю.

– Постойте… Рару нашли в саду. А пистолет? Из какого оружия убита ваша невеста?

– Это ее пистолет. Настя купила его, чтобы себя защитить. И даже получила на него разрешение.

– Собрала все необходимые справки? – удивленно спросил Журавушкин. – Или купила?

– Она честно прошла медкомиссию. А на что это вы намекаете?

– У меня были сомнения в ее нормальности.

– Настя была стопроцентно нормальна, так же как и Рара.

– А чего вы, собственно, от меня хотите?

– Как чего?! Я хочу, разумеется, чтобы вы вытащили Рару из тюрьмы!

– Если все, что вы говорите, соответствует истине, то это будет сделать неимоверно трудно, – покачал головой Журавушкин. – Статья слишком серьезная. От шести до пятнадцати. Плюс отягчающие. Поэтому, скорее, пятнадцать.

– Какие к черту отягчающие?! – заорал Ромашов. И залпом выпил коньяк, после чего тут же налил себе еще.

– Помилуйте! Речь идет о предумышленном убийстве!

– Она это сделала не нарочно, – угрюмо сказал Ромашов.

– Вы телевизор смотрите?

– Нет, – отрезал актер, который с завидным постоянством, минимум раз в неделю появлялся на телеэкране.

– Вот уже два месяца ваша невеста всем твердит… Извините, твердила, что ей угрожают. Называла имя: Рара. Нет такого издания, которое бы об этом не написало. И вот свершилось: Стейси Стюарт убили. У ее трупа обнаружили женщину, которая угрожала это сделать. У обвинения сто миллионов свидетелей! Все, кто смотрят телевизор и читают газеты! Если нет, то они сидят в Инете, а там эта новость те же два месяца в топе! Да что я говорю? Какие там сто миллионов? Больше!

– Наверное, это так, – угрюмо сказал Ромашов. – Но что-то же можно сделать? Я заплачу вам любые деньги.

– Да при чем тут деньги, – махнул рукой Журавушкин.

– Я понял: вы дорожите своей репутацией. Проигрывать не хотите. Что ж… – Ромашов приподнялся.

– Да сядьте вы!

Тот сел. Журавушкин какое-то время молчал, собираясь с мыслями. Он так и не понял, почему вдруг подумал, что убита любовница, а не невеста. Все было настолько очевидно. Если уж и намечался труп, то есть кровавая развязка драмы, то убить должны были Рару. Стейси ведь так убедительно играла жертву. А забывать о том, что речь идет об актрисе, хоть и плохой, но актрисе и уж точно о стерве, нельзя. Стейси Стюарт не жертва, но играла эту роль с таким энтузиазмом, что фальшивые ноты сыпались из партитуры, как из рога изобилия.

– Это могла быть самооборона, – размеренно сказал Журавушкин.

Теперь он понял, почему в голове все время вертелась эта фраза из Уголовного кодекса: «в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения». Это и есть та первая ступенька лестницы к свободе Рары, на которой и будет строиться защита. Ключевое слово «внезапно». Все случилось внезапно, и Рара не соображала, что делает. Если бы еще доказать, что между ними вспыхнула ссора… Оружие-то принадлежало Насте! Вот где зацепка! Журавушкин коротко вздохнул:

– Пожалуй, я берусь за это дело.

– Тогда едем! – откровенно обрадовался Ромашов.

– Ответьте мне честно на один вопрос. По крайней мере, постарайтесь не лукавить. И хватит уже пить!

Ромашов послушно отставил бутылку:

– Я вас слушаю?

– Кого вы любили?

– Настю, конечно! То есть, сначала, безусловно, Рару. Но время, знаете ли, идет. Мне хотелось семью, детей. А Рара не может иметь детей. И потом: она старше меня. Наши отношения себя исчерпали, – с пафосом сказал Ромашов.

– Тогда почему вы меня нанимаете? Не стыкуется, Андрей… Извините, как вас по отчеству?

– У нас, у актеров, нет отчеств, – усмехнулся тот. – Но поскольку у нас с вами отношения официальные… Лев Георгиевич.

– Лев?!

– Или Андрей Георгиевич. Как вас больше устраивает? Мне все равно.

– Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы меня нанимаете?

– Она меня сделала, – тихо сказал Ромашов. – Это, если хотите, в знак благодарности. Будет несправедливо, если моя и без того успешная карьера после такого пиара опять пойдет в гору, а Рара выйдет из тюрьмы старухой. Ей ведь уже сорок три. Пока суд да дело… Тюрьма не курорт. Рара там превратится в развалину, а может, даже руки на себя наложит. Я ведь ее знаю. Это несправедливо.

– Принимается, – кивнул Журавушкин и поднялся. – Ей повезло, что она поставила на вас, а не на кого-нибудь другого.

Повезло?!..

«Его прекрасное лицо казалось ангельским, когда он плакал…»

– Я тебя умоляю: не бросай меня. Ну, хочешь, я на колени встану?

Он и в самом деле дернулся, собираясь опуститься на пол.

– Андрей, прекрати! – поморщилась Рара и схватила его за руку. – Сядь! К чему этот пафос? Ты получил все, что хотел. Теперь у тебя есть деньги, ты можешь решить все свои проблемы. Купить квартиру, дом, машину, какую хочешь. Я тебе больше не нужна.

– Но я тебе нужен. Ты права: свои проблемы я решил. А как быть с тобой?

– Жила же я как-то до тебя? – пожала плечами она.

Они сидели в кафе, вот уже две недели они встречались именно так: урывками, в местах, где полно народа. Рара явно не хотела оставаться с ним наедине. И он понял, что это означает: разрыв отношений. Хотя отношения эти были точно такими же: урывками, всегда неожиданно и наспех. Едва дойдя до воды, он с ужасом замечал, что начинается отлив, и все время спешил. А ему так хотелось насладиться прохладой и покачаться на соленой, как выступившие из его глаз слезы счастья, волне. Все чаще Ромашову казалось, что он незваный гость на этой зажигательной вечеринке, стоит в самом темном углу и гадает, прогонят, не прогонят? И если позовут к столу, то когда? И вот Рара собирается захлопнуть перед его носом дверь. Это его по-настоящему взбесило.

– Кинокомпания «Денебола» на грани банкротства, – уверенно сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Все женщины в этой стране, независимо от их возраста – мои поклонницы, – насмешливо напомнил Ромашов. – Или ты забыла? Разве не ты меня учила: «ни в коем случае, не женись, Лёва. Ты принадлежишь всем. На вопрос о личной жизни загадочно улыбайся и говори, что все еще ищешь свой идеал». Я получил информацию из достоверного источника, не сомневайся.

– Я слышала о твоем романе с дочкой генерального продюсера. А ты молодец! Не теряешься!

– Ты же спишь с ее отцом. Я тоже могу сказать: молодец.

– Значит, ты это делаешь мне назло? Это месть, да? Я вовсе не обиделась, напротив, очень рада.

Она медленно принялась размешивать чайной ложечкой густую пенку в высоком бокале с мятным латте. Злость Ромашова все росла. Рара его не ревнует. Какие еще нужны доказательства того, что он ей безразличен?

– Если хочешь знать, я с ней не сплю, с этой девочкой. Мы просто ходим по ночным клубам и снимаемся для глянца.

– А ты не хочешь на ней жениться? – вкрадчиво спросила Рара. – По-моему, она хорошенькая и неглупая.

– По-прежнему мечтаешь от меня избавиться?

– Я тебе не надоела за два-то года, Лёвушка?

– Меня зовут Андрей! – вспыхнул он.

– Пусть так. Но ты все равно Лёвушка, Ромашов, – тихо рассмеялась она.

У него по спине побежали уже знакомые мурашки. Захотелось нагнуться к ней и вдохнуть ее запах, мускусный, дразнящий, провести языком по тонкой шее, от ключицы до самого уха, залезть в него языком и почувствовать ее ответную дрожь. Рара очень быстро заводилась, надо было только оказаться в подходящем месте. В тесном помещении, где ей некуда будет деться, и она, как это было в последние две недели, не сможет от него убежать. Хотя бы в такси. Или в лифте…

– Поедем к тебе, – попросил он.

– Нет. Там Фима.

– Раньше тебя это не смущало. И его тоже.

– Если мой муж мало зарабатывает, это не та причина, по которой… – она запнулась и сбилась.

– Ну, продолжай. По которой он тебя продает. Нет, не так выразился. По которой он позволяет тебе себя продавать. Устраивать ваши дела. Ведь это ты зарабатываешь деньги. А он занимается наукой. Извини, над чем он сейчас работает? Какой-то там поэт…

– Бодлер. Фима пишет диссертацию о творчестве Бодлера. Ефим Иванович не согласен с тем, что Бодлера называют поэтом мелкой буржуазии. По мнению Фимы, Бодлер гораздо глубже. Его стихи и сейчас звучат актуально.

– Еще бы! – хмыкнул Ромашов. – Все эти психоделические опыты… Он же употреблял гашиш и со знанием дела описывал процесс. А потом перешел на опий. Твой Фима, часом, наркотиками не балуется? Хотя бы для того, чтобы понять, что чувствовал его любимый поэт. Быть так, сказать, поближе к творчеству. К декадансу. По мне, так Ефим Иванович и есть декаданс. Твой муж из дома когда-нибудь выходит? Или только и делает, что целыми днями упивается своими придуманными страданиями?

– Не юродствуй! Мой муж – умница! Если хочешь знать, он гений!

– Прекрасно! Пусть работает над своей диссертацией! Один вопрос: откуда из всего этого бреда возьмутся деньги?

– Это не бред! – вспыхнула она.

– Пешком с ночевкой вокруг бабла, – вот как это называется. Или я чего-то не знаю? Может быть, Ефим Иванович задумал урвать Нобелевскую премию?

– Андрей, прекрати немедленно! Бабло, урвать… Ну, откуда в тебе это?! Я же помню, каким ты был три года назад, когда мы встретились. Милый мальчик с большими наивными глазами. А сейчас тебя не узнать. Ты стал не просто жадным. Ты стал алчным. Чувствуешь разницу? К тому же ты стал неразборчивым. Снимаешься, где попало, лишь бы платили деньги. Скажи: чего ты этим добиваешься?

Он всерьез разозлился. Скажите, пожалуйста! Ей не понравилась его последняя работа! А для кого он все это делает? Ему ведь до зарезу нужны деньги. Только-только выбился из нищеты, а вокруг полно соблазнов! Если бы она знала, какое у него было детство! Не всем же повезло родиться в Москве. В полной семье, у родителей-интеллигентов, которые вечерами читают книги и обсуждают новости культуры, а не бьют посуду и морды друг другу, заглушив водкой или дешевой самогонкой тоску от безысходности и невозможности изменить свою жизнь. Мама у Лёвы Ромашова, да, была интеллигентная. А вот отец…

Есть такой вопрос, на засыпку: кто сильнее, муравей или слон? На первый взгляд, конечно, слон. Он же огромный! Но зато муравей поднимает ношу в восемь раз больше собственного веса, а слон и своего веса не поднимает. Так что если сделать их одинакового размера, то муравей окажется намного сильнее слона.

Так и с ними, с ним и с Фимой Раевичем. Если бы Фима родился в такой дыре, где родился Лёва Ромашов, да у таких родителей, то он бы в лучшем случае был сейчас учителем в сельской школе. А в худшем спился. Он же, Ромашов, стал актером. Да, он снимается в сериалах. Пока в сериалах. Но его уже узнают на улице и в метро. А что было бы, если бы он родился в Москве, у известных родителей? Где-нибудь на Остоженке? Да все бы у него уже было, и гораздо раньше! Неужели Рара этого не понимает?! Да как она может их сравнивать, да еще и в пользу своего мужа-бездельника?!

– Я понял, – сказал он зло. – Фима занимается делом, а я фигней. Он изучает Бодлера, а я снимаюсь в гребаном мыле. Он герой, а я рубщик бабла.

– Прекрати употреблять жаргонизмы! – поморщилась Рара.

– А мне можно. Я ж не знаю, кто такой Бодлер. Я же быдло.

– Не играй, тебе это не идет! Я знаю, что ты прекрасно образован и начитан! Ведь твоя мама преподавательница литературы! У тебя врожденная грамотность!

– А я подстроился под это время. Сменил белые одежды рыцаря на костюм мерзавца, зато от Версаче. Чего и тебе советую. Пусть наш Фима Раевич будет весь в белом. А мы с тобой наденем модные костюмчики в стразах и пойдем тусоваться. На самом деле ты гораздо ближе ко мне, чем к нему. Ты просто не хочешь это признать. Тебе нравится такая жизнь: тусовки, съемки, телеэфиры. Быть в гуще событий, чувствовать, как жизнь течет сквозь тебя, а не мимо. Чтобы ежеминутно звонил телефон, и ты бы так же ежеминутно ощущала свою востребованность. Рара, кинокомпания «Денебола» скоро обанкротится, и ты останешься без работы, – уверенно сказал он. – Кстати, я теперь знаю, откуда взялось это название. Генеральный продюсер по гороскопу Лев. А кинокомпанию он назвал в честь тебя. Ха-ха! Остроумно! Рара – звезда в хвосте Льва! А хвост-то, оказывается, может вертеть не только собакой, но и Львом. Но вам конец, вашему сотрудничеству. Я же предлагаю тебе работу.

– Какую именно? – слегка напряглась Рара.

– Моего пресс-секретаря. И Раевичу местечко найдется. Я знаю, что у него имеются кое-какие связи. Их, этих «бодлерщиков», на Москве хватает. Он будет писать статейки, всякие там рецензии, или обзоры, в перерывах между осмыслением гениальных упаднических стихов, ты будешь их пристраивать, эти опусы, а я – зарабатывать деньги. Мы прекрасно устроимся: я с тобой, а Раевич с Бодлером. Жить мы будет вместе.

– Где? – в упор спросила Рара.

– Надо купить дом. Большой дом, просторный. Где-нибудь в престижном месте. На Рублевке или на Новой Риге.

– Это дорого.

– Возьму кредит. Не беспокойся, я быстро его отобью. Я люблю работать. Ведь вы живете в ужасных условиях, Рара, вам скоро крыша на голову упадет, в прямом смысле слова. А дом снесут не скоро. У вас нет денег на ремонт, а Раевич как мужик ни гроша не стоит. Крышу он чинить не будет. Да он гвоздя не может вбить! Ефим Иванович никогда не держал ничего тяжелее шариковой ручки! И что дальше? У вас в квартире сплошная разруха: кран течет, сливной бачок сломался, обои отошли от стен, штукатурка осыпалась. А ванная? Подумать только: у вас сидячая ванна! Как ты с этим миришься?

– Это всего лишь досадные бытовые мелочи, – поморщилась Рара.

– Да, но из этих мелочей складывается жизнь. Быт. Надо же и о теле думать, не только о душе. Ты не можешь все тянуть на себе. Рара! Вспомни, что ты – женщина!

– И как все это будет выглядеть? – медленно спросила она. – Ты, я и он.

– А как все это выглядело до сих пор? И кого это волновало?

– Бред какой-то, – поежилась она.

– Соглашайся. Ты только подумай: на работу ходить не надо, прогибаться под всяких там уродов не надо, свободного времени полно. У тебя буду только я.

– Да ты один стоишь десяти… – «уродов», чуть не вырвалось у нее. Ромашов это понял. И обворожительно улыбнулся:

– Обещаю: я изменюсь.

– Поклянись!

– Клянусь.

– Поклянись, что ты не будешь ограничивать моей свободы.

– Я тебе это обещаю.

В тот момент он мог поклясться в чем угодно. Она была так близко – стоило только руку протянуть. И он перестал что-либо соображать. Вот уже две недели они не были вместе. Рара готовила его к разрыву отношений, с чем Ромашов категорически был не согласен. Если внешне он выглядел вполне самостоятельным и успешным, то в душе по-прежнему оставался маленьким мальчиком, для которого кино – огромный волшебный мир, полный затаенных опасностей. И чтобы там выжить, нужен опытный проводник.

Ромашов холодел при мысли о том, что кто-то узнает, какой он на самом деле. Узнает о том, что когда он стоит перед режиссером, у «мачо» от страха дрожат колени, а язык немеет. Что Андрей Ромашов боится читать контракт, который дают ему на подпись. А вдруг это всего лишь сон? И проснувшись, он вновь окажется за кулисами, дожидаясь своего «кушать подано!». Боится поехать в банк и забрать свои деньги. Боится отвечать на телефонные звонки.

Если бы три года назад Андрей Ромашов не уцепился за женскую юбку, сейчас он по-прежнему пребывал бы в безвестности. Главный в их тандеме не он, а она, Рара, хотя внешне все выглядит наоборот. Ромашов подозревал, что и генеральный продюсер «Денеболы» чувствует то же самое. Эта слабая женщина давала мужчинам такую силу, что они горы готовы были свернуть. Потому что Рара, как раз, ничего не боялась. Она легко готова была расстаться с удобствами своего положения, уйти в другую кинокомпанию, или в журнал, и все начать сначала. Не будет в ее жизни генерального продюсера, его место займет главный редактор. С ее вкусом издание наверняка пойдет в гору.

«Она мне нужна, – в отчаянии думал Ромашов. – И я ее не отпущу».

К тому же он уже привязался к этой женщине физически. Рара занималась сексом как-то по-особенному, откровенно и без всякой боязни. Может потому, что не боялась забеременеть? В юности она крайне неудачно сделала аборт, и мысль о материнстве была похоронена. Взамен этому пришло безудержное отчаяние и бесшабашность. Этим она и манила мужчин, которые подсознательно избегали брать на себя обязательства. С Рарой все было понятно: она не охотница за деньгами. Не навяжет нежеланного ребенка, не станет ловить на слове, названивать день и ночь, требуя к себе внимания. То есть, навязываться. Она прекрасно знала свое место: место случайной любовницы. С ней было легко, и эта легкость Ромашова порою пугала. Он хотел бы более прочных отношений. Постоянства. И сейчас, по его мнению, наступил переломный момент. Либо они расстаются, либо съезжаются.

Чаши весов какое-то время колебались. Пока Рара не увидела этот дом. Ромашов намеренно выбирал из тех, которые наверняка ей понравятся. Без всяких затей, достаточно просторный, но не чрезмерно большой, не пафосный, потому что пафос Рара не выносила. Когда пускают пыль в глаза, кичатся своим богатством и демонстрируют успешность. Окончательный выбор оставался за ней, Ромашову же было все равно, где жить, главное, с кем. И вот он, кажется, нашел! Вернее, она.

В этом доме все было дорого, но просто, а, главное, уютно. Вот уюта Раре всегда не хватало. Этих аккуратно подстриженных газонов и вымощенных терракотовой плиткой дорожек, вьющихся змейками вдоль ухоженных клумб, шатра на зеленой лужайке, и качелей. А еще гамака, спрятавшегося в тени, среди цветущих яблонь. Их встречали в белом, словно на свадьбе, только все эти невесты были без жениха. Ромашов, одетый в черную куртку-косуху и обтягивающие джинсы, терялся в этом хороводе девственных вуалей и слегка смущался. Зато Рара невольно улыбалась, и трогала рукой шершавые стволы, вдыхая сладковатый дурманящий аромат цветущего сада. Ромашов сразу сказал, что за участком будет следить садовник.

– Посмотрим сам дом? – первой предложила она.

Ромашов обрадованно кивнул. Он понял, что ей понравилось.

– Кабинет Ефима Ивановича, – сказал он, распахивая одну из дверей.

Они поднялись на второй этаж, и это было самое уединенное место во всем доме: угловая комната, окнами выходящая на маленький искусственный водоем. Там, в черной воде, величественно покачивались водяные лилии, белые и нежно-розовые с темной сердцевиной, сразу напомнившие Ромашову вазочки-розетки, в которые мама наливала малиновое варенье. Зрелище было умиротворяющее, по мнению Ромашова, оно абсолютно способствовало новому прочтению Бодлера. И Рара сломалась:

– Да, это восхитительно, – признала она.

Ромашов знал, чем ее взять. Ради Фимы она пойдет на все. Это и есть ее ребенок. Ее единственная любовь. Ромашов надеялся со временем это преодолеть, или как-то избавиться от Раевича. Спрятать его в задних комнатах, пока Ефим Иванович там не зачахнет. У него отсутствует сила воли, это какая-то амеба, полностью погруженная в мутную воду декаданса, который выбрал для себя обожаемый Раевичем Бодлер.

«Либо сопьется, либо застрелится», – подумал Ромашов, аккуратно закрывая дверь кабинета, который должен был стать для Фимы Раевича тюрьмой.

Но Ромашов сильно ошибался. Тогда он еще плохо разбирался в людях, хотя считал обратное. Воображал себя асом манипулирования людьми. На самом же деле, он не освоил и азов. Потому что идиллии, которую он себе вообразил, не случилось. А случилось другое: в тюрьме оказался он сам.

«…и в состоянии крайней необходимости…»

Именно эта фраза рефреном вклинилась теперь в его мысли. О чем бы он ни думал, какой бы текст мысленно не составлял, в конце каждого абзаца Журавушкин обязательно добавлял: и в состоянии крайней необходимости. Это была вторая ступенька лестницы в небо. К свободе его подопечной. Ибо в машине Журавушкин твердо решил взяться за это дело. Все та же адвокатская интуиция подсказывала ему, что не все так просто. Странностей в деле хватает. И он не ошибся.

Итак, Раиса Гавриловна Раевич (таково было имя Рары по паспорту) произвела выстрел в гражданку Васильеву, находясь в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения и крайней необходимости. У Рары просто не было другого выхода, иначе убили бы ее. Вот что необходимо доказать.

Сам Журавушкин был в этом уверен. В невиновности Рары. По дороге к следователю он забросал Ромашова вопросами:

– Вы упомянули о том, что у Анастасии было разрешение на оружие. Что это за оружие?

– Травматический пистолет «Оса».

– Гм-м… Вы говорите, вашу невесту убили именно из него? Но это же травматика! Как говорят, безопасная для жизни человека.

– Стреляли в упор, с расстояния меньше метра.

– Кто вам это сказал? – живо обернулся к своему пассажиру Журавушкин.

Поскольку Ромашов с утра выпил, чтобы успокоить нервы, он приехал в адвокатскую контору на такси. Теперь они воспользовались машиной Журавушкина и тащились по пробкам, чему Аркадий Валентинович был несказанно рад. У него появилось время собраться с мыслями и как следует все разузнать у одного из свидетелей. Самого важного, поскольку все это случилось из-за него.

– Эксперт, который осматривал место происшествия, при мне разговаривал с опером. Сказал, что ситуация очевидная: выстрел в упор, – нехотя пояснил Ромашов. – Я теперь часто снимаюсь в «милицейских» сериалах, да еще и «на основе реальных событий», так что механизм расследования мне понятен.

– Андрей Георгиевич, я понимаю, что вам неприятно об этом говорить. Но возьмите себя в руки. Иначе мы с вами понапрасну тратим время, мое и ваше.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Про «Осу» я наслышан, – немного сменил тон Журавушкин. Теперь он говорил чуть мягче и гораздо проще. Как со своим приятелем, не как со свидетелем. – Говорят, это самая опасная травматика из всех существующих. Для «Осы» есть специальная резиновая пуля, имеющая металлическую сердцевину, размер самой пули 15,3 миллиметра. Прилично. Скорость полета при выстреле сто двадцать метров в секунду, мощность выстрела равна восьмидесяти джоулям. У «Макарова» для сравнения двести. Но если стрелять на расстоянии меньше метра… – Аркадий Валентинович замолчал и покосился на своего пассажира.

– Ей разворотило левое легкое, – неохотно сказал Ромашов. – Зрелище было… – он поморщился. – Не для слабонервных. Говорят, стреляли не меньше трех раз. Настя умерла почти сразу… А вы хорошо разбираетесь в оружии.

– Мне уже приходилось вести такие дела. Травматику я знаю, как свои пять пальцев. Правда, на последнем процессе я защищал собаку…

– Собаку?

– Ну да, собаку. Пьяный хулиган выстрелил из травматики в щенка колли. Наверное, парню спьяну показалось, что перед ним кавказская овчарка. Я знаю, что у «Осы» нет предохранителя. Патронов четыре, а вы говорите о трех выстрелах.

– Не я. Эксперт так сказал.

– Но вы слышали, как стреляли?

– Да. Я слышал.

– И сколько было выстрелов?

– Похоже, три. Знаете, я их не считал. После первого же понесся в сад. От волнения мне показалось, что там, в саду, автоматная пальба. После второго выстрела я перестал их считать… Такое ощущение, что вы меня допрашиваете.

– Я должен узнать как можно больше, прежде чем войду в кабинет следователя. Ведь он тоже будет вас допрашивать, и не единожды. Готовьтесь, тренируйтесь на мне. Вы не должны говорить ничего из того, что могло бы повредить Раре. Поэтому отвечайте четко, без малейших колебаний и без пауз. Где хранилось оружие? – быстро спросил Журавушкин.

– Как и положено: в сейфе. Я же говорю, что Настя все сделала по правилам. Ну, если и дала немного денег, то непосредственно в полиции, в отделе, где выдают лицензии. Чтобы ускорить процесс. Но все справки были подлинные. Из наркодиспансера, от психиатра. И сейф. С лицензией, как положено. Специально для хранения оружия, железный, с определенной толщиной стенок, с двумя замками.

– У вас был ключ?

– У нас с Настей все было общее, мы ведь собирались пожениться. Так что, можно сказать, был.

– А у Рары?

Ромашов задумался.

– О чем вы думаете, Андрей Георгиевич? – сердито спросил Журавушкин через пару минут. – Запомните: вы не должны молчать, тем более, так долго.

– Получается, у нас с Рарой тоже все было общее. И этот ключ…

– Где он лежал?

– У меня в спальне.

– А Рара часто заходила в вашу спальню? То есть, заходила ли она в вашу спальню после того, как в вашей жизни появилась Настя?

– Да, – признался Ромашов.

– А вы знаете, как это выглядит со стороны?

– Догадываюсь.

– Это была ваша инициатива или ее?

– Общая.

– Где в это время была Настя?

– В салоне красоты, в одном из модных бутиков, с подружками в кафе… Почем я знаю?

– А вам лично ситуация не кажется странной? Ваша невеста тщательно собирает справки на травматику. Она могла купить оружие неофициально. ОООП. Огнестрельное оружие ограниченного поражения, – расшифровал Журавушкин, поймав недоумевающий взгляд своего пассажира. – Извините, я адвокат. Я привык не только говорить, как адвокат, но и думать, как адвокат. Травматику купить довольно просто, и не обязательно официально проходить всю эту волокиту. Это ведь довольно утомительно. Вопрос: зачем она это сделала?