Текст книги "Без права на защиту"

Стоп! А вдруг… Мария вспомнила несколько историй, услышанных в учительской. Есть, оказывается, такие мужчины, которые, чтобы добиться близости от одинокой незамужней женщины, сначала начинают заигрывать с ребенком, как бы приручая потенциальную жертву. Может быть, и он такой? Нет, это просто невозможно! Не мог же он, в самом деле, захотеть ее! Мария точно знала, что совсем не красавица. Тогда для чего он начал эту игру? И главное, стал завлекать Ваню! Какой стыд! Разве он не понимает, что это подло! Даже если ему удастся сделать то, что он хочет, как же после Ваня? Ребенок останется крайним. Будет страдать, когда, натешившись, удовлетворившись, мужчина забудет о самом факте существования опозоренной им женщины! Не задумываясь заведет себе другую пассию и станет избегать не то что встреч, даже воспоминаний об оставленной им женщине. Боже, какой ужас! Разве можно так поступать? Ломать чужие жизни, перешагивать через людей, совершенно не думая о последствиях!

Чайник исходил паром. Зло повернув рычажок древней плиты, Мария перекрыла газ. Поискала глазами чашку, обнаружила ее в раковине. Чертыхаясь вполголоса, сполоснула, плеснула черной, как деготь, заварки и невольно вспомнила удивительно ароматный, пахнущий цветами и нежностью чай, которым угощал ей Юрий Дмитриевич. Да, не отведать ей больше прекрасных тостов с ветчиной и тонко нарезанным сыром. Больше никогда в жизни, даже под угрозой смерти, она не перешагнет порога квартиры, в которой живет Юрий Дмитриевич. Как бы ни были чисты его помыслы, но с Ваней ему не следует встречаться. Не дай бог, мальчик привыкнет к нему, а когда интерес у взрослого, самодостаточного мужчины иссякнет, ребенку останется только страдать от несправедливости жизни. Пусть уж лучше Ваня растет, не зная, каковы эти мужчины.

Чай почему-то пах распаренным веником. С отвращением выплеснув его, Мария старательно вымыла чашку, зачем-то понюхала ее и только после этого поставила в сушилку.

Предстоящая завтра встреча с Аленой как-то отошла на второй план.

Юрий Дмитриевич сидел возле потрескивающего камина и, почти не принимая участия в разговоре, смотрел на огонь. Глеб что-то бурно обсуждал с Павлом, Наташа вышла, чтобы уложить ребенка, а Алена по непонятной причине весь вечер держалась в тени. Когда Павел с Глебом поднялись на террасу, чтобы покурить в спокойной обстановке, Алена подсела к Юрию Дмитриевичу и негромко сказала:

– Ты так и не позвонил после моего разговора с Марией. Тебя разве не интересуют мои выводы?

– Напротив. Просто я сегодня встречался с ней. Свозил в парк. Погулял.

– Интересно! Что это с тобой? На рыбное потянуло? – усмехнулась Алена.

– Нет, просто я хочу ей помочь. А ты что, уже с первой же беседы смогла прийти к определенным выводам?

– Да, и к очень интересным.

– И ты можешь мне рассказать?

– Не все, только ключевые моменты. Вот посмотри распечатку и суди сам! – сказала Алена, положив на колени Юрия Дмитриевича листок. Обычный, ничем не примечательный листок, заполненный непонятными для непосвященного словами.

РЕЗУЛЬТАТЫ ПО ВЫБОРУ СЕРОГО ЦВЕТА

[Ключ: 11|+3+2-1]

Готовность к переживаниям – вынужденность – недоверие.

Не допускает сближения с неинтересным и не соответствующим определенным требованиям партнером. Ищет встреч и переживаний, которые могли бы его захватить, вызвать у него необычайную активность.

РЕЗУЛЬТАТЫ ПО ВЫБОРУ 8 ЦВЕТОВ

{4 3 6 0 5 1 2 7}

По устремлению:

[Ключ: 6|+4+3]

Норм-фактор: 1

Потребность чувствовать себя «причиной» и иметь как можно более широкую сферу влияния делают его беспокойным и суетливым. Движим надеждами и ожиданиями, попытки распространить свою деятельность слишком далеко приводят к распылению сил.

По состоянию:

[Ключ: 7|60]

Норм-фактор: 1

Чувствует себя утомленным и неспособным на какие-либо усилия для достижения своих целей. Считает, что им пренебрегают. Ему не хватает теплой привязанности, ситуация кажется недостаточно безопасной. Он считает, что окружающие ввергают его в слишком большое количество проблем.

По индиферентности:

[Ключ: 8|51]

Ищет прочной опоры, дающей спокойствие безопасности. Стремится к разрядке в идиллически гармоничных отношениях. Считает, что только они могут дать ему возможность почувствовать удовлетворенность. Но такие отношения всего лишь результат его иллюзий.

Чем дольше Юрий Дмитриевич вчитывался в путаный, внешне нескладный текст, он находил все больше подтверждений собственным наблюдениям. За непонятными выражениями скрывалась безрадостная картина одиночества и постоянного страха. За себя, за сына. Несчастная, забитая постоянным преследованием мужа женщина не в силах была противостоять ужасам окружающего ее мира. Отсутствие близких друзей и подруг не оставляло для Марии ни малейших шансов спастись.

Психопатологически: страх перед разочарованием, депрессивное состояние.

Психогенные мотивы: страх перед внутренним одиночеством, иллюзорное ожидание блага, счастья.

Психопатологически: аффективное стремление к деятельности, депрессивная оборона.

Психогенные мотивы: неудовлетворенное притязание на приятное обращение определенного лица: на любовь; страх быть обойденным, страх перед лишениями.

Замкнутость

Не хочет поддерживать существующие отношения. Отвергает их с чувством отвращения. Избегает волнений.

Психопатологически: функциональная перегрузка, истощение, депрессивная оборона.

Поиск опоры в неудавшейся любви

Не хочет поддерживать связь, которая его не удовлетворяет. Однако, боясь пустоты одиночества, не порывает с ней, нуждаясь в ней как в опоре.

Психопатологически: страх перед разочарованием, аффективное стремление к деятельности, заторможенность и чрезмерное раздражение.

Психогенные мотивы: иллюзорное ожидание блага, счастья; страх быть обойденным, страх перед лишениями.

Оставалось лишь только удивляться, как, находясь в таком состоянии, бедная женщина сохранила рассудок. Теперь он был абсолютно уверен – Марию необходимо спасать!

– Ты собираешься еще встречаться с ней? – спросил он.

– Да, сегодня вечером. Глеб останется на воскресенье с детьми здесь, а у меня дела и встреча с Марией, – ответила Алена, глядя на язычки огня.

Виталий отлично помнил, что произошло в тот день. Валька попытался его обойти сразу, как только выехали из города. Виталий не пустил – сдвинулся на середину дороги. До самых карьеров он удерживал лидерство, а вот на спуске позволил Вальке себя обогнать. Раскатанная тяжелыми самосвалами дорога здесь расширялась и тянулась по прямой без малого километр, чтобы, резко уйдя влево, начать серпантином спускаться к старой выработке. Поравнявшись с Валькой, Виталий вдавил педаль в пол до отказа. Подпрыгивая на ухабах, машины летели бок о бок, с каждой секундой приближаясь к крутому обрыву. Искоса поглядывая на Вальку, Виталий только плотнее сжимал и без того тонкие губы. Теперь на карту было поставлено так много, что малейшая неточность могла стать для него роковой. Стараясь удерживать свою «шестерку» левее и чуть впереди, он медленно смещался вправо, как бы прижимая соперника к краю дороги. Укатанный щебень с грохотом вылетал из-под бешено вращающихся колес. Стучал по днищу. Со звоном ударял по бортам автомобилей. Валька вцепился в рулевое колесо, бледный и напряженный, старался выжать из своего жигуля последние силы, но деваха, сидящая рядом, весила не так и мало. А в эти секунды каждый лишний килограмм отнимал драгоценные секунды.

«Вот гаденыш! Как же он, паскудник, хочет добраться до моей Марии!» – мелькнула мысль, и Виталий едва сдержался, чтобы не ударить в крыло соперника, но до обрыва оставались уже считаные метры. Он затормозил, когда кромка уже была видна прямо перед кургузым капотом. Резко бросил руль влево и с ужасом понял, что «шестерка» практически неуправляема. Машину боком несло к обрыву. Казалось, нет такой силы, что способна остановить неуправляемое, безудержное скольжение. Окатанный гравий оказался пострашнее льда. Машина скользила по нему как по шарикам. С оглушительным воем вращались задние колеса, не в силах найти хоть какой-нибудь опоры.

Виталия спасло чудо. В последний момент «шестерка» поймала дорогу и ее, будто из катапульты, швырнуло вперед на укатанное полотно. Очень осторожно притормозив, Виталий остановил пыльные «жигули». Пошатываясь от напряжения, он вышел и зашагал к тому месту, где исчезла Валькина «шестерка». Вспоротый колесами гравий, длинная, в несколько метров полоса пролитой тормозной жидкости, след от скольжения… Грамотно подрезанный тормозной шланг лопнул именно в тот момент, когда было нужно. Обрыв. Далеко внизу смятое синее железо.

Он удивился: почему «жигули» не загорелись? Через ощерившиеся осколками битого стекла окна рассмотреть ничего не удавалось. Быстро вернувшись к своему автомобилю, Виталий направился вниз по длинному серпантину. Достигнув дна карьера, он заглушил двигатель и бегом бросился к разбитой машине Вальки. Между горами щебня он отыскал ее не сразу. Смятый кузов. Подломившееся правое переднее колесо. Похоже, от удара вырвало правую шаровую опору. Валька, уткнувшийся лицом в рулевое колесо. Деваха, окровавленная, с изрезанным битым стеклом лицом, наполовину лежала на деформированном капоте. Тело ее было странно перекручено. Из приоткрытого рта на синюю поверхность мятого железа вытекала темная, почти черная кровь. Остро пахло бензином, но огня нигде не было видно. Виталий осторожно толкнул голову Вальки. Она качнулась и бессильно завалилась набок. Ресницы чуть дернулись. Валька попытался открыть глаза. Виталий вдруг с испугом отскочил в сторону. Почему-то стало жутко оттого, что бывший школьный друг узнает его. Запах бензина становился все сильнее. Из перебитого бензопровода под машиной уже натекла солидная лужа. Настороженно обойдя «жигули», Виталий остановился рядом с телом девахи. Задравшаяся и без того короткая юбка открывала толстые ляжки со следами жадных пальцев Вальки. Стараясь не касаться еще теплого тела, Виталий заглянул внутрь, бутылка, та самая, которую притащила деваха, валялась на полу возле сиденья. На глаза попалась простенькая китайская одноразовая зажигалка, судорожно зажатая в безжизненной девичьей руке.

– Может, тебе, сучка, прикурить дать? – спросил Виталий и, преодолевая гадливость, вытянул зажигалку из уже холодеющих пальцев.

Покопавшись в карманах, он отыскал клочок бумаги. Чиркнул колесиком. Поднес язычок огня к бумажке. Тот в один миг почернел, занялся и полетел в дурманяще пахнущую лужу. Пламени в первое мгновение не было даже видно. Только воздух под искореженным автомобилем задрожал. Оранжевое, чадящее, оно взметнулось секундой спустя, быстро охватило кузов, жадно лизнуло колеса. Понимая, что бензобак скоро взорвется, Виталий отбежал в сторону, но остановился и с восторгом, близким к экстазу, смотрел, как бензиновый жаркий огонь яростно пожирает то, что несколькими минутами назад было живой человеческой плотью.

Взрыв, оглушительный и страшный, прогремел неожиданно. Толкнул в грудь жаркой тугой волной. Виталий словно очнулся. Бросился в своей машине, запустил двигатель и направился в город. Что с того, что выезжали они вместе? Лично он ездил купаться на пруды! Сейчас его там увидят многие. Валька сам говорил, что до минут установить время смерти невозможно. А уж после пожара и подавно!

Сгоревшую машину и обугленные тела Вальки и его спутницы нашли только спустя неделю. А еще через несколько дней вернулись с Кипра родители, и разгорелся такой скандал, что Виталий даже не помнил, куда подевалась Мария. С тяжелым приступом его забрали в больницу, а когда пришла пора выписываться, он уже знал, кто должен ответить за причиненную ему боль.

Уже битый час Юрий Дмитриевич смотрел за застывший в темной воде поплавок. Обещанного Павлом клева не было. Может, стоило сменить место, но ни малейшего желания шевелиться у Юрия не наблюдалось. Изредка поглядывая на далекий берег, он вспоминал результаты теста Марии, и тревога заполняла душу. Слишком много противоречий, слишком не уверена в себе, слишком ранима и не защищена. И все это слишком! Безумно хотелось помочь. Вопрос был лишь в том, как лучше это сделать. Ее доверчивость и открытость мгновенно сменяется настороженностью и замкнутостью. А с каким напряжением она наблюдает за тем, как он занимается с Ваней! Словно боится потерять ребенка. Впрочем, основания у нее на это есть весьма веские. Ее муж всерьез собирается отсудить мальчика. Непонятно только, для чего это ему нужно. Конечно, при грамотно поставленном диагнозе никто, ни один суд, не удовлетворит иск, но нервы женщине потреплет основательно.

Муж Марии откровенно не нравился Юрию Дмитриевичу. Кроме психопатии, у него прослеживалось еще что-то, но, пока не пройдут все тесты, пока он их не обработает, окончательный вывод сделать трудно. Демонстративная попытка суицида виделась Юрию Дмитриевичу не более чем желанием запугать и без того несчастную женщину. Первое субъективное мнение, высказанное медсестре, теперь, после общения, пусть и короткого, с Марией Федоровной виделось ему ошибочным. Не могла такая женщина примитивно женить на себе этого малолетку. Произошло что-то другое. Вполне возможно, что не она, а именно Виталий Горшков бы инициатором неравного брака. В таком случае становились вполне понятными и страх женщины, и ее нежелание жить с нелюбимым человеком. Но что тогда может удерживать ее от развода? Должны же быть какие-то причины, заставляющие ее сохранять этот странный брак.

Юрий Дмитриевич поерзал на сиденье, лодка качнулась, круги пошли по воде, поплавок заплясал, то скрываясь, то выныривая. Немного подтянув удилище, он переместил снасть в сторону от наполовину затопленной коряги. Знать бы, что там в глубине. Солидные любители уже давно пользуются эхолотами, позволяющими достаточно точно определять места скопления рыбы, а тут… Стоп! Как он не подумал раньше об инструментальном исследовании?! Алена первым делом прогнала Марию по тесту. Компьютер бесстрастно выдал информацию, и вчера он лично читал распечатку. Почему не сделать того же с Горшковым? Только в этом случае нужно будет использовать комплекс тестов. Проанализировав их и сопоставив, можно рассчитывать на достаточно полную картину.

Плеск весел вывел Юрия Дмитриевича из задумчивости. Лодка Павла неторопливо выдвигалась из зарослей прошлогодних камышей.

– Ну, как у тебя дела? – негромко спросил Павел, не подходя слишком близко.

– Никак, ни единой поклевки. Будто в колодце.

– Странно, я уже собираюсь на берег. На сегодня рыбы хватит, – сказал Павел.

– Я, пожалуй, тоже! – согласился Юрий Дмитриевич и потянул из воды удочку.

Ну конечно, какая сумасшедшая рыба станет бросаться на идеально чистый крючок! Выходит, он так и просидел впустую, пропустив первую поклевку! Тихонько чертыхнувшись, Юрий Дмитриевич смотал снасти и взялся за весла.

Алена уже уехала, и Наташа занималась хозяйством одна. Глеб, как обычно, ушел с детьми в парк, пообещав вернуться к обеду. Павел, оставаясь любителем вкусно поесть, по странности не умел и не любил готовить. По этой причине он, притащив на кухню улов, посидел немного с женой, глядя, как она ловко и привычно чистит рыбу, вдруг подхватился и отправился наверх.

– Опять озарение нашло! – беззлобно проводила его Наташа. – Теперь до ночи не дозовешься. Одно слово, писатель!

– Можно я тебе помогу? – предложил Юрий Дмитриевич.

– Давай помогай, иначе я на кухне до ночи застряну. Жаль Алена в город укатила, мы бы с ней вдвоем горы свернули.

– Она не говорила, когда вернется? – спросил Юрий Дмитриевич.

– К вечеру обещала. С твоей пациенткой встретится и вернется. У нее в три часа встреча с ней. Так что, считай, пару часов беседа да плюс дорога. А ты уже соскучился?

– Дело у нас с ней. Достаточно интересное.

– Ну, это понятно! – не отрываясь от рыбы, сказала Наташа. – Она вкратце рассказала мне об этом. Вдруг Пашке пригодится для очередного романа. Хотя он последнее время хочет на фэнтези перейти. Пока ничего не показывал, так что я даже не представляю, что у него получается. Ты ведь знаешь, писатель он яркий, талантливый. В любом жанре может работать.

– Поверьте, Алена! Я до сих пор не могу без содрогания вспоминать об этом! После окончания института я попала в небольшой городок. Знаете, этакий захолустный районный центр. Всего три школы. Учителей не хватает. Кто же на такую зарплату пойдет работать? Но делать нечего. Пришлось. Кроме обычной нагрузки, мне предложили еще и классное руководство в одиннадцатом. Лучше бы я отказалась! С этого все и началось. Виталий не был примерным учеником, но из-за родителей ему слишком многое сходило с рук. И хулиганил, и выпивал. Но отец его большая величина по местным масштабам – хозяин единственного в городке предприятия. Как он его сумел приватизировать, одному Богу известно. Естественно, его единственного сына старались тянуть, как это только возможно. С русским языком у мальчиков обычно проблемы, а тут оказалось, что все его оценки настолько натянутые, что я просто в ужас пришла. В общем, его мать, Александра Викторовна, явилась ко мне разбираться, почему у ее сына резко упала успеваемость. Я показала реальную картину. На заявление Александры Викторовны, что, мол, Виталию необходимо поступать в институт и ему нужен высокий балл, пришлось ответить, что в первую очередь необходимы знания. Уговорила она меня тогда позаниматься с мальчиком дополнительно. Денег пообещала. Много, практически вторую зарплату. И я, как последняя дурочка, обрадовалась. Еще бы! Дело к зиме, а у меня старенькое пальтишко уже давно на ладан дышит. Согласилась. С этого момента моя жизнь превратилась в кошмар! Если бы я могла тогда хотя бы предположить, чем все это окончится, я не согласилась бы заниматься с Виталием ни за какие деньги. Да что там деньги! Под страхом смертной казни отказалась бы!

Школа работала в одну смену, учащихся было немного, так что заниматься пришлось дома у Виталия. Знаете, как хочется чего-то достичь, когда ты только что окончила институт и готова свернуть горы? Так и я, готовилась, старалась, подбирала материал к индивидуальным занятиям. Только все впустую. Виталий больше времени проводил в спортзале, чем за учебниками. Я приходила к нему в то время, когда он возвращался с тренировки. Он уже тогда был не по годам развит физически. Сильный, накачанный, девочки-одноклассницы все как одна сохли по нему. А он, как я поняла, изредка нисходил до них. Вот представляете, Алена, я захожу в их дом, а он, потный, раскрасневшийся, смотрит на меня черными, словно маслины, глазами и ничего не понимает из того, что я ему говорю! Первые занятия прошли еще куда ни шло, но дальше! Как-то раз я пришла к нему, а тренировку по какой-то причине отменили. Захожу к нему в комнату. Телевизор включен, а на экране! Вы догадываетесь, что смотрят молодые люди в одиночестве? Так вот, он даже не удосужился выключить! Когда я попыталась его урезонить, Виталий попросту высмеял меня:

– Уважаемая Мария Федоровна! Вы до сих пор не знаете, откуда берутся дети? Мне казалось, что в институте не только обучаются различным наукам, но и устраивают веселые вечеринки с групповушкой? Или вы еще не распечатаны?

Что я могла ему ответить? Правду? Что у меня еще не было мужчины? Мне было так стыдно, что Виталий вдруг осекся, выключил видео и сел за стол, словно примерный ученик. Что он тогда почувствовал, не знаю. Но после этого случая отношение ко мне с его стороны изменилось. Виталий начал заниматься! Я ходила гордая, счастливая! В то время я даже представить себе не могла, что меня ожидает.

Примерно через неделю Виталий дождался меня после занятий, и мы пошли к нему домой вместе. Возле автовокзала всегда продавали цветы. Вдруг Виталий подходит к лотку, покупает роскошный букет и преподносит его мне! В октябре цветы уже дороги, но у мальчика деньги водились. Я оторопела от неожиданности. Знаете, Алена, мне до этого случая редко дарили цветы. Только по праздникам и ко дню рождения. А тут ни с того ни с сего великолепный букет поздних астр! Виталий в этот момент показался мне настолько искренним, что я не смогла отказаться от подарка. С того дня он стал оказывать мне всевозможные знаки внимания. Поначалу я не считала это чем-то из ряда вон выходящим. Конфеты, букеты, однажды он пригласил меня в ресторан, но я отказалась. А после поползли слухи. Сначала среди учеников, а затем и в учительской стали поговаривать, что не все так невинно между нами. Какое-то время мне удавалось бороться со сплетнями, но дальше стало еще хуже. На меня косились, шептались за спиной. Поверьте, это крайне неприятно. Тем более что я не чувствовала за собой вины. Виталий в самом деле стал получать заслуженные оценки.

Перед Новым годом, когда в городке царила предпраздничная суета, меня неожиданно вызвала к себе директриса. Я вошла в кабинет и безмерно удивилась: кроме хозяйки кабинета, там находилась еще и гостья. Александра Викторовна, мать Виталия.

– Присаживайся, Мария Федоровна, у нас к тебе вполне деловой разговор.

У нашей директрисы была такая манера обращения, на «ты», но по имени-отчеству. Я села на предложенный стул, обе дамы замолчали и долго, словно видели впервые, изучали меня. Первой начала директриса:

– Что у тебя, милочка, происходит с Виталием?

– Я занимаюсь с ним. Виталий вполне успешно заканчивает полугодие. По предметам заметно выровнялся. Сделал значительный прорыв по языку. Он способный мальчик, просто многое было запущено, отсюда и результат. Но сейчас к нему претензий, по крайней мере с моей стороны, нет. Занимается усердно. Надеюсь, что на выпускных экзаменах покажет хороший результат! – ответила я.

– Нет, я не об этом. Ты понимаешь, о чем я говорю! – настаивала директриса.

– Простите, нет! Не понимаю! – возразила я.

– Брось, Машенька! Об этом уже весь город говорит! – вмешалась Александра Викторовна. – Чего уж тут перед нами недотрогу корчить! Пока мы с мужем работаем, вы там втихаря занимаетесь невесть чем! Ребенка мне развратила!

– О чем вы говорите! – возмутилась я. – Я его учу русскому языку, и только!

– Знаем мы, чему ты его учишь! В постель уложила и там грамматику преподаешь! – вдруг повысила голос Александра Викторовна.

– Как вы можете! Он же еще ребенок! – едва не плача от несправедливой обиды, воскликнула я.

– Именно что ребенок, несовершеннолетний причем! А ты, сучка, только и умеешь что ноги раздвигать! Муж мой возмущен до предела. Порывался сюда прийти, я его еле удержала! Да он бы тебя просто на куски разорвал! Так развратить моего мальчика! И кто, главное? Училка-замухрышка! – кричала Александра Викторовна.

В это время директриса только посматривала на меня, а тут вдруг негромко, но веско сказала:

– Ситуацию нужно разруливать! Действительно некрасиво получается. Мальчик из хорошей семьи. У него вся жизнь еще впереди, а тут такое! Главное, не понимаю, почему ты, милочка, все отрицаешь? Люди попусту трепать языками не станут. Особенно у нас в городе. Городок-то маленький, все на виду. А эта семья на особом месте. Из ее рук, почитай, полгорода кормится. Как ты могла себе такое позволить, не понимаю!

– Поверьте! Ничего у нас с Виталиком не было! – взмолилась я, не понимая, что этими словами подписала себе приговор.

– Ах, у тебя, б… с моим Виталиком? – взорвалась Александра Викторовна. – Да я тебя сразу раскусила! Тебе в моем городе не жить! В порошок сотру, сучка подзаборная!

Я не выдержала, заплакала. Больше защищаться не было сил. Они что-то еще говорили, но я ничего не слышала. Больше всего мне хотелось встать и уйти, но директриса не позволила мне этого сделать. Тогда у меня началась настоящая истерика. Я не заметила, как осталась наедине с Александрой Викторовной. Просто почувствовала, что кто-то мне сунул в лицо платок. Но то, что я услышала дальше, поразило меня до глубины души.

– Наревелась? – спросила Александра Викторовна. – Теперь, когда мы одни, слушай внимательно. Мужики у тебя были?

– Нет! – едва выдавила я из себя.

– Точно? А то смотри, на кусочки порву!

– Не было у меня никого, девушка я еще!

– Это хорошо! Значит, первым у тебя Виталька будет.

– Но я его…

– А тебя, деточка, никто не спрашивает! Если надо, я заплачу. Хорошо заплачу! Лучше он с тобой будет кувыркаться, чем со шлюхами подзаборными. Он уже на домработницу поглядывает. Значит, сделаем так. Если до дела дойдет, ты ему не отказывай! Поняла? Пусть мальчик потешится. Ему хорошо, и от тебя не убудет. Все равно, вон ты какая, без слез не взглянешь! Так хоть попробуешь не с обычным алкашом, а с чистым, здоровым парнем. Соглашайся! Сама посуди, мне сына жалко. Он у меня один. А ты после уедешь куда-нибудь, и все. Ну, если стыдишься. А нет, так он тебя изредка навещать станет. Хотя чего тебе стыдиться, тебе ведь честь оказывают. Все равно ты мужа в нашем городе не найдешь. Вон о тебе все бабы на рынке и так судачат. Подумай, только недолго. Парню развязаться пора. Вот ты ему и послужишь. Все, убирайся!

Домой я в тот день пришла сама не своя. Большего унижения мне не приходилось испытывать. Я не могла себе представить, чтобы такое мне предложила женщина, причем мать! Первым желанием было бежать! Куда угодно, только подальше от этого страшного места. Зря я тогда не сделала этого. Может быть, вся моя жизнь повернулась бы иначе. От новогоднего вечера, который проводился в школе, мне увильнуть не удалось. Назначили дежурным педагогом. Пришлось идти. Чтобы не допустить никакого контакта с Виталием, я старалась держаться рядом с уже не молодым, но до сих пор неженатым учителем физики, невзрачным, но достаточно обходительным, Михаилом Григорьевичем. Трудно сказать, насколько он правильно меня понял, но весь вечер провел со мной, не подпуская Виталия близко, а после проводил домой. Я шла, все время оглядываясь, и мне казалось, что Виталий где-то поблизости. Чтобы обезопасить себя до конца, я пригласила Михаила Григорьевича к себе на чашку чая. Ведомственная квартирка, жалкая и обшарпанная, располагалась в древнем как мир каменном бараке. Летом в ней постоянно было сыро, а зимой жутко холодно. Печи можно было топить круглые сутки, но от пола постоянно тянуло холодом. Через полусгнившие старые оконные рамы нещадно сквозило. А постоянно сыплющаяся с потолка отсыревшая штукатурка заставляла то и дело отряхиваться и закрывать старыми газетами все, что только можно. Но другого жилья мне в ближайшие годы не предвиделось, и я старалась довольствоваться тем, что имела. Еще в конце лета, как только приехала, я сделала косметический ремонт. Поклеила дешевенькие, но свежие обои, заново покрасила пол, только с потолком поделать ничего не смогла. Со сквозняками я пыталась бороться, затыкая щели в рамах бумагой, заклеивая окна, но успеха это не принесло. Собственной обстановки у меня никакой не было, пришлось обходиться тем, что досталось в наследство от предыдущих жильцов. Скрипучей, железной, когда-то никелированной кроватью, рассохшимся столом, который служил мне и обеденным и письменным, да несколькими самодельными полками. Благо вещей у меня было немного. Вот в эту нищенскую конуру я и привела Михаила Григорьевича. Пока я возилась со старенькой газовой плитой, он споро растопил печь, и комнатка стала быстро нагреваться. Что меня заставило приглушить свет, я сейчас уже не отвечу. Оставив один лишь ночник, мы сидели на кровати, пили горячий чай, слушали потрескивание сухих березовых поленьев в печи и разговаривали.

Михаил Григорьевич, по-видимому смущенный не меньше моего, рассказывал о своей жизни, о том, как после окончания института вернулся в родной городок. Как долго ухаживал за больной матерью. Как остался один, так и не найдя себе жены.

– Понимаете, в чем дело! Я боюсь красивых женщин. А когда тебе уже под сорок, почему-то все молодые женщины кажутся красивыми! – говорил он. – Да откровенно сказать, на учительское жалованье содержать семью невозможно. Одному едва хватает. Пока было жива мама, с ее пенсии удавалось кое-что откладывать, но болезнь и последующие похороны съели все сбережения. Единственное, что выручает, так это домашнее хозяйство. Завел кур, коз, по весне прикупил поросенка. Чтобы было чем кормить, договорился в рабочей столовой, там мне отдавали отходы. Откормил, вот недавно забил. Теперь на всю зиму запасся и мясом и салом. Вы знаете, Мария, можно я вас так буду называть? Меня научили засаливать сало в банках. Получается удивительно вкусно и главное – хранится долго. Теперь думаю весной снова взять поросенка. Как вы считаете, разумно выращивать его на мясо?

Я кивнула, и Михаил Григорьевич, ободренный моим кивком, продолжил:

– У меня и огородик есть. Выращиваю все необходимое: картошку, капусту, зелень всякую. С излишками поступаю просто. Соседка у меня приторговывает на рынке, так я ей отдаю. Конечно, процент она дерет не маленький, но, в самом деле, не могу же я сам продавать! Совестно как-то. Вот вы как к торговле относитесь? – и, не дождавшись ответа, заявил: – Я тоже отрицательно. Развращает она, проклятая! Вы посмотрите, сейчас все только и делают, что продают! Создавать никто ни чего не хочет. Всем подавай только легкие деньги! Представляете, школьники в открытую продают друг другу вещи, жвачку, какие-то журналы! Позор! Учителей совершенно перестали уважать! Слухи разные распускают. Вот и о вас тоже. Скажите, это правда? – задал он наконец мучивший его вопрос.

– Нет конечно же! – возмущенно ответила я.

Михаил Григорьевич помолчал, обдумывая мои слова. Отнес на стол чашку, пошевелил в печи дрова и, подсев ко мне, как бы невзначай положил руку на колено. Я невольно отодвинулась. Рука даже через платье показалась влажной и липкой. Расценив мое движение как обидное, Михаил Григорьевич насупился, затем встал и, сказав, что засиделся, стал надевать пальто. Не знаю почему, но я не стала его задерживать, но сказала, что всегда буду рада видеть его в своем доме. Он тут же расцвел, вдруг поцеловал меня в щеку мокрым ртом и быстро вышел за дверь.

Когда за ним закрылась дверь, я с невольной гадливостью вытерла ладонью влажную от поцелуя щеку, посидела немного у печи и решила укладываться спать. Ветер подвывал за окном. Не гася ночника, я разделась и уже расстелила постель, как вдруг в дверь постучали. Стучали настолько сильно и громко, что я, испугавшись, что перебудят всех соседей, завернулась в одеяло и подбежала к двери. Голос за дверью показался мне знакомым, но каким-то странным. Зачем я тогда откинула крючок? Дверь я удержать не смогла. Рывок был настолько силен, что я оказалась на заснеженном крыльце. Он был в короткой куртке с натянутым на голову капюшоном. Я ничего не успела понять. Помню только, как босые ноги скользили по натоптанному снегу. Он схватил меня и сильно толкнул. Я упала в тесном коридорчике, попыталась встать, но он уже навалился на меня. Стал срывать одеяло. Как мы очутились на кровати, я не помню. Было больно, гадко и стыдно. Через неплотно закрытую дверь сильно дуло. Я пыталась сопротивляться. Но он был намного сильнее. Несколько раз ударил по лицу. Страшно. Открытой ладонью. Ощущение было такое, что у меня взорвался глаз. Никогда не забуду, что он рычал. А еще этот отвратительный запах перегара! Он, наверное, много выпил в ту ночь. Кошмар продолжался почти до самого утра. Я боялась кричать. Соседи могли услышать, и тогда позора не пережить.