Текст книги "Кто живёт на чердаке? Сказки про домовых"

Глава четвертая
Великая битва шмыгов и дрыгов

Любе не спалось. Мама уже давным-давно пожелала ей спокойной ночи и выключила свет, но заснуть почему-то всё не удавалось.

Услышав шорох возле своей кровати, она, конечно, не удивилась – она давно уже не удивлялась таинственным шорохам.

– Нюся, – окликнула она, – ты чего там делаешь?

Однако в ответ она услышала лишь недовольное ворчание – причём голос был явно не Нюсин.

– Кто тут? – Люба дёрнула за шнурок бра. Вспыхнувший свет осветил её кровать и небольшое пространство вокруг.

Возле кровати на четвереньках стоял Некто. Он недовольно прищурился на свет и пополз в сторону, в темноту.

– Ой! – растерялась Люба. – То есть привет!

– Сама ты привет, – угрюмо пробурчал Некто. – Нам приветов не надо. Мы и сами с приветом.

Неизвестный был маленьким – даже меньше Любы или Нюси – человечком, в каком-то подобии то ли плаща, то ли халата. Он был чрезвычайно худ, а на лице со впалыми щеками, покрытыми редкой седоватой щетиной, выделялся острый нос и маленькие злые глазки. Довольно длинные волосы торчали в разные стороны и походили на взъерошенную щётку.

– А меня Любой зовут, – вежливо представилась Люба. – А вы, наверное, квартирный? Я вас раньше не видела.

– Тьфу! – злобно сплюнул незнакомец. – От люди пошли, а? Мало что не боятся – ещё и хоку от какого-нибудь там квартирного отличить не умеют, – голос у него был сиплый.

– А вы – хока?

– А кто же ещё? Хока. Хока Ох.

– Ух ты! А я раньше хок не встречала.

– Твоё счастье!

– А что это вы делаете? – Люба в пижаме вылезла из-под одеяла и зябко поёжилась.

– Да что ж это такое, а? Совсем стыд потеряли, – опять пожаловался куда-то в пространство хока, но потом всё же соизволил ответить: – Не видишь, что ли? Провожу рекогносцировку, изучаю потенциальные места дислокации противника…

– Реко… – чего? – Люба свесилась с кровати и внимательно посмотрела на пол, а потом уверенно сообщила: – Это не дис – вот это вот. Это палас.

– Для кого палас, – пробубнил хока, – а для кого и театр военных действий.

– Почему – театр? – удивилась Люба. – С кем это – военных?

Ответить хока не успел (впрочем, он, похоже, и не собирался), потому что в этот момент из-за шкафа вылезла Нюся – щурясь на свет и душераздирающе зевая.

– С кем ты тут болтаешь среди ночи?.. – начала она, но потом, заметив хоку, разочарованно протянула: – А-а-а, это ты…

– А вы знакомы? – заинтересовалась Люба.

– Да уж, куда ж от него денешься… соседи как-никак, – Нюся, судя по всему, была не особенно в восторге от такого соседства. – В шкафу он у тебя живёт, Охом зовут.

– Да сколько же вас тут? – изумилась Люба.

– Кого это – «вас»?! – возмутился хока по имени Ох, поднимая голову. – Я попрошу не смешивать! И вообще! Не видите, я тут делом занят! У нас тут Великая битва нынче, а они ерундой занимаются. Отвлекают!

Нюся тем временем взобралась на кровать и уселась по-турецки рядом с Любой, выставив острые коленки.

– Да не обращай ты на него внимания, – посоветовала она. – Обыкновенный хока. А в кладовке у тебя ещё бука живёт. И с обоими поговорить толком не о чем.

– А с кем это он биться собрался? – на всякий случай шёпотом спросила Люба, опасливо косясь на хоку, продолжавшего ползать по полу.

– Ну с букой же, само собой. С кем же ещё. – Взглянув на недоумевающее Любино лицо, Нюся со вздохом пояснила: – Ну великая битва у них. Полководцы собирают свои армии…

– Армии? – Люба вздрогнула.

– Ну да. Ну у наших – маленькие армии. У буки (его Ухом зовут) – три дрыга и у хоки – два шмыга.

– А это ещё кто?

– Шмыги и дрыги – это неоформленные сущности, – важно объяснила Нюся. – Ну то есть у них формы нет. Они всегда выглядят так, как тебе будет страшнее всего.

– А зачем? – Люба даже заинтересовалась.

– Ну как – зачем? Кушать-то всем хочется. А все пугалки – и шмыги с дрыгами, и буки с хоками – питаются страхами. Поэтому у нас они вечно полуголодные. Темноты ты не боишься, одна оставаться тоже уже не боишься… разве что мама твоя их иногда подкармливает немного – ей за тебя вечно страшно. Ну, иногда папа тоже опасается, что машину угонят или ещё чего…

– Он работу потерять больше всего боится, – хока Ох поднял голову и мечтательно облизнулся. Но потом быстро отвернулся и сделал вид, что говорил он это вовсе не девочкам. Так, сам с собой разговаривал.

* * *

Все буки и хоки ненавидят друг друга. Почему так сложилось – никто не знает, но каждый месяц они считают своим долгом устраивать Великую битву шмыгов и дрыгов.

У шмыгов и дрыгов повод драться как раз был – они сражались за место под кроватью. Если хока всегда обитал в шкафу в детской, а бука – в кладовке, то шмыги и дрыги частенько менялись местом жительства. Одни жили под кроватью, другие – за шторами в детской. Это зависело от того, чья армия победила в последней битве. Место под кроватью считалось престижным. Там пугалкам уютнее всего. А кроме того, оттуда удобнее всего хватать за ноги спящих девочек и мальчиков.

Драться сами, без полководцев, они не могли. Беда в том, что шмыги и дрыги не отличаются большим умом.

Цель всей жизни шмыгов и дрыгов – схватить спящего ребёнка, неосторожно высунувшего ногу из-под одеяла, и утащить его под кровать. Правда, что потом с ним, с ребёнком, делать дальше, они не очень себе представляли – всё равно им это ни разу не удавалось. Утащить Любу было их заветной и недостижимой мечтой. Изредка им удавалось напустить на неё кошмарный сон. Но у Любиной мамы была одна особенность – она очень чутко спала. То есть «избирательно чутко», как она сама говорила. Это значило, что она могла проспать всё на свете и не услышать чего угодно. Будильника, например, она совсем не слышала. Но стоило только Любе испуганно вскрикнуть во сне, как мама мгновенно просыпалась. Она входила в Любину комнату и включала свет. И тогда все кошмары мгновенно рассеивались, а пугалки съёживались под кроватью.

В последние несколько месяцев под кроватью жили дрыги – их было больше, и они чаще побеждали в битвах. Но хока Ох– полководец шмыгов – утверждал, что войны выигрывают не количеством, и неутомимо изобретал новые стратегии.

* * *

Люба так заслушалась объяснениями Нюси, что не заметила момента, когда в комнате появились бука Ух, шмыги и дрыги. В какой-то момент подняв глаза, она даже слегка вскрикнула от неожиданности (шмыги и дрыги одобрительно что-то залопотали): прямо перед ней стоял бука и весьма недобро смотрел на неё.

Бука Ух оказался человечком ещё меньшего, чем Ох, роста – едва по плечо ему. Зато бука был не то чтобы толстый, а скорее – широкий. Он был крепким и коренастым и отличался ещё длинными – почти до пола – руками. У него был крупный лоб с залысинами, большой подбородок и широкий нос с ямочкой посередине. Мохнатые, нависающие над глазами брови делали его взгляд угрожающим.

– Чиво уставилась? – невежливо, без приветствия, спросил бука.

Люба так возмутилась, что даже забыла бояться.

– Вообще-то, – начала она, – это вы на меня уставились. И к тому же это моя комната. Куда хочу, туда и смотрю.

– Днём, может, и твоя, – хриплым басом проворчал Ух. – А ночью – наша. Битва у нас тута. А тебе смотреть не положено, понимаешь.

– Мало ли что не положено, – обиделась Люба. – Вот буду смотреть! И вообще – что это за мода такая – драки устраивать в моей комнате?

– Это тебе не драки, понимаешь. Это Великая битва.

Тут Ох подошел к Ух и что-то зашептал ему на ухо, неловко наклонившись. По губам буки зазмеилась неприятная ухмылка.

– Ну и ладно, – он взглянул на Любу исподлобья. – Хочется – смотри! Нам же лучше, понимаешь.

– Это почему это лучше? – забеспокоилась Люба.

Ответила ей Нюся:

– Они думают, что ты испугаешься, когда они начнут драться. А если ты испугаешься, им будет хорошо.

– Ничего себе! – Люба ужасно возмутилась. – Вы что себе думаете! Вы думаете, я – трусиха?!

– Ты – девчонка! – отрезал бука, продолжая ухмыляться.

– А ну – напугай! – потребовала Люба.

– Ха! – тут Ух щёлкнул пальцами. – Дрыга!

К нему подплыло одно из незнакомых существ, и Люба смогла, наконец, разглядеть дрыгу.

Вообще-то шмыгов и дрыгов отличить друг от друга не так-то просто. На первый взгляд выглядят они совершенно одинаково. На второй и на третий, впрочем, тоже.

А выглядят они как небольшие сгустки серого клочковатого тумана, висящие обычно в сантиметре над полом. Из этого тумана выглядывают некрупные, широко расставленные жёлтые слезящиеся глазки.

– Изобрази! – небрежно сказал бука.

Дрыга несколько секунд нерешительно повисел в воздухе перед Любой. Та смотрела на него с вызовом, скрестив руки на груди.

Потом дрыга постепенно начал как-то вытягиваться, увеличиваться в размерах, сквозь туман проступили очертания огромных когтистых лап, появилась зубастая раззявленная пасть, чудище с вытянутыми ручищами нависло над Любой…

– Н-ну? – презрительно спросила Люба. Она нисколечко не испугалась. – И это всё?

Дрыга мгновенно съёжился до прежних размеров и виновато оглянулся на буку.

– Ну во-о-от, – спокойно сказала Люба, втайне торжествуя. – Разобрались, да? И, между прочим, я не разрешаю устраивать безобразия в моей комнате.

– Чи-во? – раздельно переспросил Ух. Хока тем временем захлёбывался и булькал от возмущения, не находя что сказать. Нюся с интересом наблюдала за происходящим. – Ещё мы у всякой там, понимаешь! Спрашивать, понимаешь, станем!

– А вот я, допустим, закричу, – Люба даже улыбнулась. – Тогда придёт мама, включит свет. Я скажу, что кошмар приснился. Вы драться начнете – а я опять закричу. Хоть всю ночь буду кричать!

– Это шантаж, – тихо сказал хока.

– Ага, – Люба улыбнулась ещё шире. – Именно. Вот не люблю я, когда дерутся. И вообще. Вот у нас в школе учительница по физкультуре – она говорит, что всегда можно доказать, кто сильнее, без всякой драки. Путем соревнования, вот.

– Это как же это? – угрюмо спросил бука Ух.

– Н-ну… – Об этом Люба ещё не подумала. – Ну например… устроить соревнование по бегу… хотя нет, тут не разбежишься особенно… или по прыжкам… О! Вот, например. Кто больше всех раз подпрыгнет на одной ножке, тот и победил!

– Я тебе не прыгун, – злобно сообщил хока.

– А я – тем более! – в тон ему поддакнул бука. – Понимаешь…

– Ну можно же устроить командные соревнования. А вы будете капитанами команд… ну или там тренерами, – Люба слезла с кровати и обратилась к ближайшему дрыге, старательно копируя букины интонации: – А ну изобрази!

Дрыга, не шевелясь, смотрел на неё печально и непонимающе.

Люба вздохнула.

– Ну вот смотри. Становишься на одну ногу, – она показала, – вот так. Ты можешь встать на одну ногу? Или что у тебя там?..

Туман перед ней пару раз моргнул жёлтыми глазами, а потом слегка перекосился.

– Ну… примерно так, да. А теперь – подпрыгивай, – и Люба подпрыгнула.

Дрыга медленно приподнялся в воздухе и завис в полуметре над полом.

Люба, запрокинув голову, задумчиво смотрела на него.

– Знаешь, – Нюся дернула Любу за рукав пижамы. – Насчёт прыжков. По-моему, это не очень удачная идея.

– Вижу, – коротко ответила Люба. Она напряженно думала. Судя по всему, спортивные соревнования для таких существ, как шмыги и дрыги, не подходили. – Придумала! – Любу вдруг осенило. Она подбежала к деревянному стеллажу, на полках которого беспорядочно были разложены её игрушки, книги и школьные тетради. Покопавшись в одной из стопок, она извлекла большую клетчатую деревянную коробку.

– Вот! – с торжеством объявила она. – Вы будете играть в шахматы! Армия победителя селится под кроватью! А во время игры ваши солдаты могут за вас болеть и подсказывать ходы.

– Ещё чего… – начал было бука, но тут хока жестом остановил его:

– Погоди! Пусть… пусть она покажет.

* * *

У хоки по имени Ох была в жизни одна слабость – математический склад ума. Но куда, скажите на милость, девать математические способности пугалке из шкафа в детской?

Бука Ух – извечный хокин враг и соперник – был прямолинеен и прост как табуретка. Больше всего на свете он любил хорошенько кого-нибудь напугать, хорошенько поспать и посмотреть на хорошую драку.

Хока Ох был устроен иначе. Ему хотелось чего-то большего, но чего – он и сам бы не смог сказать. Иногда он тайком листал Любины учебники и школьные тетради. Постепенно научился читать и считать, и даже иногда замечал ошибки в Любиных задачах по математике. Тогда ему становилось ужасно досадно, хотелось всё перечеркнуть и написать правильное решение. Но он, конечно, этого не делал. Не хокино это дело – задачи решать.

Однажды хока нашёл в комнате Любиных родителей книжку под названием «Великие полководцы в истории». В этой книжке он встретил слова, глубоко запавшие в его душу: «стратегия» и «тактика». Хока Ох буквально заболел военным делом. Он понял, как применить склонность к точным наукам в жизни пугалки.

Днем и ночью, сидя в шкафу между Любиными платьями, Ох рисовал на клетчатых тетрадных листах планы боевых действий, отмечал крестиками и флажками ходы и атаки, указывал стрелочками передвижения войск… На почве своего увлечения он даже подружился с соседом сверху – Соколовским-Квартирным. Тот не то чтобы интересовался военным делом, но зато хорошо знал историю. А кроме того, у Соколовских была прекрасная домашняя библиотека. Среди великого множества книг в ней нашлось и несколько по военной стратегии. Хока читал их запоем и заучивал наизусть.

Увы, в реальных битвах его армия насчитывала всего двоих шмыгов против троих букиных дрыгов. И сколько бы ни рисовал Ох свои хитроумные планы, шмыги чаще всего проигрывали.

Впрочем, хоку это нисколько не смущало. Скорее даже наоборот – после каждой проигранной битвы в нём просыпался особый азарт. Он садился снова в шкафу со своими тетрадными листками и принимался рисовать прошедшую битву, выискивая допущенные ошибки и изобретая новые способы, как избежать их впредь.

Что до шахмат – Ох видел когда-то, как папа учил Любу играть в эту игру. И, объясняя правила, папа несколько раз произносил волшебные слова – стратегия и тактика… с тех пор научиться играть в шахматы стало заветной хокиной мечтой.

* * *

– Ну вот… – объясняла Люба. – А это – конь. Он ходит буквой «Г».

– А мы академиев не заканчивали, понимаешь… – недовольно бубнил бука. Ему было неуютно.

– Это значит – уголком, – пояснял грамотный хока. – Буква «Г» – как уголок.

– Так бы и говорили сразу, понимаешь, – хмурился Ух. Он уже чувствовал, что шахматной партии ему не миновать, и слегка нервничал по этому поводу. Впрочем, в своих силах бука не сомневался никогда. И если бы ему предложили, например, соревнование в танцах на льду с чемпионкой мира по фигурному катанию, бука, никогда в жизни не стоявший на коньках, наверняка уверенно ответил бы: «Ха! Да что я – с девчонкой не справлюсь?!»

Когда соперники, наконец, более или менее усвоили правила игры, Люба решила, что пора приступать к битве. Во-первых, рассудила она, толком они всё равно за один раз не научатся. А во-вторых, ей уже отчаянно хотелось спать. Больше всего она опасалась, что партия с неопытными игроками может затянуться.

Шмыги и дрыги столпились за спинами своих полководцев.

Дрыги при этом подбадривающе угукали, иногда даже хватали буку за руку и показывали на ту или иную фигуру, которой, по их мнению, следовало ходить. Бука Ух небрежно отмахивался, но иногда следовал советам своих солдат. Время от времени он вскрикивал, взрыкивал, даже вскакивал и бегал вокруг доски, ругаясь и проклиная «дурацкую игру».

Двое шмыгов, наоборот, тихо стояли за спиной у хоки и только робко заглядывали ему через плечо. Хока Ох смотрел на доску молча, задумчиво подперев рукой подбородок, другой рукой он плавно и уверенно передвигал фигуры.

Всё закончилось в течение нескольких минут.

– Мат в три хода, – чуть растерянно сказала Люба. – Это называется «детский мат». Поздравляю! Вы… так легко научились.

– Спасибо, – скромно ответил Ох, неожиданно проявляя чудеса вежливости. – Ты прекрасный учитель.

– Бла-бла-бла! – Бука даже побагровел от злости. – И что теперь? Из-за этой дурацкой, понимаешь…

– Я полагаю, ты жаждешь реванша? – с достоинством оборвал его хока. – Ну что ж… я готов. Ты знаешь, когда следующая битва.

С невероятно царственным видом он прошествовал к шкафу. Уже приоткрыв дверцу, он вдруг обернулся и посмотрел на Любу:

– Доброй ночи!

– Доброй… – Люба ещё не пришла в себя от внезапной перемены, произошедшей в хоке.

– Приятных кошмаров! – передразнил бука Ух и выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

Шмыги и дрыги, немного поозиравшись, потянулись по своим углам: шмыги – на отвоёванное место под кроватью, дрыги – за шторы.

– Уууффф, – Люба широко зевнула и обернулась к кровати. – А ты…

Договаривать она не стала. Нюся мирно спала, свернувшись калачиком на её постели, и тихонько посапывала во сне.

Люба, подойдя к кровати, слегка подтолкнула Нюсю. Та что-то проворчала сквозь сон.

– Ну подвинься, – беззлобно сказала Люба. – Я ведь тоже спать хочу. И потом, нужно хорошенько подоткнуть одеяло. Сама понимаешь, шмыги – голодные.

Глава пятая
Кто живёт на чердаке?

– Пс! – донеслось из-за шкафа.

Люба оглянулась на дверь детской. Мама с папой были дома, обычно Нюся в таких случаях не показывалась. Но папа сейчас смотрел футбол, киевское «Динамо» проигрывало 1: 0, а это означало, что папу сейчас от телевизора оторвет разве что землетрясение или взрыв атомной бомбы. А мама возилась с ужином – она сегодня немного задержалась на работе и сразу убежала на кухню, бормоча: «Сейчас на скорую руку…»

Люба подошла к шкафу и сразу шёпотом предупредила:

– Конфет сегодня нет.

– Молоко есть? – Нюся высунулась из-за шкафа и зашевелила носом. – Нет? По-моему, у вас сегодня капуста на ужин. Тушёная. Фу-у-у.

– Есть молоко, – удивилась Люба. – В холодильнике. А что, ты пить хочешь?

– Дурочка, да? Ты что, думаешь, я молоко пить буду? Ещё чего! Но ты всё равно неси. Я тебе секрет открою.

– Секрет? А какой? – Люба очень любила секреты.

– Сначала молоко неси. Принесёшь – узнаешь.

Люба кинулась на кухню (мама рассеянно сказала ей: «Возьми там, в холодильнике. Проголодалась, да? Скоро ужинать будем…») и вскоре вернулась с чашкой в руках.

– Вот! Принесла. Так что там за секрет?

– Ты знаешь, что в нашем доме есть чердак? – Нюся даже потирала руки от удовольствия.

– Не знаю. То есть теперь знаю.

– А ты знаешь, кто там, на чердаке, живёт?

– Не знаю… – Люба замотала головой.

– Вооооооот! – с торжеством сообщила Нюся. – Я первая открыла… Пошли на чердак.

– Ой! – испугалась Люба. – Мне нельзя, наверное… мама с папой дома, они заметят, если я уйду…

– Да мы ненадолго. В общем, бери молоко, пошли!

Спорить с Нюсей было практически невозможно. Она совершенно не поддавалась переубеждению. К тому же она почти всегда оказывалась права. Поэтому Люба только пожала плечами, свободной рукой вцепилась в тоненькую Нюсину лапку и шагнула в стену.

Семья Зайченковых жила на восьмом этаже девятиэтажки, так что подниматься пришлось совсем невысоко.

На чердаке было темно – свет проникал сюда только сквозь редкие зарешеченные окошки под самым потолком. Повсюду лежали горы какого-то хлама – люди, вселявшиеся в дом, нередко перевозили с собой из старых квартир множество ненужных вещей. Потом оказывалось, что девать их некуда, а выбросить вроде бы жалко. И тогда весь этот хлам относили на общий чердак, тянувшийся над всем домом, – авось пригодится когда-нибудь.

Здесь было два старых шкафа с полированными дверцами, венский стул с тремя ножками, продавленное кресло, кипы журналов, груды каких-то тряпок, велосипедная рама, автомобильная шина и ещё почему-то лопата и садовая тачка.

А в продавленном кресле что-то шевелилось…

– Ой! – взвизгнула Люба. – Мыши!

– Сама ты – мыши, – снисходительно возразила Нюся и отняла у Любы чашку с молоком. – Это – наоборот вовсе – кошки!

И в самом деле, при ближайшем рассмотрении оказалось, что в кресле гордо возлежит тощая полосатая кошка дворовой породы. Для гордости у неё были все основания – рядышком рядком растянулись четверо разноцветных котят.

– Это Мурыська, – сообщила Нюся. – Я её так назвала. Мурлычет постоянно. А маленьким ещё не придумала имена.

Издав невнятный писк, Люба кинулась к котятам. Мурыська настороженно подняла голову и на всякий случай слегка зашипела.

– Ты не царапайся только, ладно? – миролюбиво попросила Люба. – Я же только погладить. Я вот и молочка вам принесла… кстати, а как же они будут из чашки пить?

– А они и не будут, – рассудительно ответила Нюся. – Они маленькие ещё. Молоко – это для Мурыськи. Вон она худющая какая…

* * *

Кошка Мурыська когда-то жила во дворе большого частного дома. Жила нелегально, и хозяева дома о ней не знали. Бродячая жизнь научила Мурыську очень хорошо прятаться. Жить во дворе ей нравилось. В сарае или в гараже иногда можно было спрятаться от дождя. А кроме того, в сарае водились мыши, которых Мурыська весьма уважала как деликатесный продукт. Вдобавок ей удалось подружиться с цепным бульдогом Сиропом, и он делился с ней своей порцией собачьего корма. Непривередливую Мурыську собачье меню более чем устраивало.

А ещё у хозяев этого дома был кот – великолепный, пушистый, снежно-белый красавец перс – Арчибальд. Однажды, выйдя из дома на променад, Арчибальд повстречал Мурыську и полюбил её на веки вечные. Он пел такие серенады, что Мурыська, девушка простая и вниманием не избалованная, конечно, не могла устоять. И они стали тайно встречаться.

А потом однажды случилось страшное: хозяйка Арчибальда увидела их вместе.

«Фи», – сказала она. «Какая гадость», – сказала она. «Арчи, как тебе не стыдно! Такая полосатая подзаборница!»

И Арчибальд не нашелся что ответить. Кротко и виновато глянув на Мурыську, он молча ушёл в дом. А бесстрашный бульдог Сироп впервые в жизни облаял собственную хозяйку.

Мурыська от обиды разом разлюбила Арчибальда. Нежно распрощавшись с Сиропом и его миской, она ушла из знакомого двора и несколько дней блуждала по городу. А потом нашла уютный чердак с продавленным креслом, где поселилась и родила четырёх котят.

* * *

Вечером за ужином Люба неохотно ковырялась вилкой в тарелке с тушёной капустой.

– Мам! Пап! А вы любите кошек?

– Кошек? Ммм… – Папа неуверенно поправил очки и посмотрел сначала на маму, потом настороженно – на Любу. – Пожалуй, да… а что?

– Ну, понимаешь… – Люба сделала паузу и делано равнодушно посмотрела в окно. – Вот если бы, допустим, нам завести кошку? Например, с котятами. Очень хорошую серую кошку, её Мурыськой зовут. И четверых котят, – тут Люба оживилась и посмотрела на родителей снизу вверх. – Давайте их всех заведём, а?

Мама с папой почему-то дружно поперхнулись и принялись кашлять, поочередно стуча друг друга по спине. Несколько секунд потом они переглядывались между собой, не желая начинать говорить.

– Нет, – решила пояснить Люба, – Мурыська – она правда очень хорошая. В полосочку. А на чердаке ей темно и холодно, и из кресла там пружины торчат…

Мама с папой закашлялись пуще прежнего, и лица у обоих при этом как-то вытянулись.

– Доченька… – Мама с трудом проглотила слюну и осторожно спросила: – Доченька. А что ты делала на чердаке?

– Мурыську смотрела, – честно ответила Люба.

– Та-а-ак, – протянул папа. – А кто тебе про Мурыську рассказал?

– Ну… – Люба замялась. Прямо за папиной табуреткой маячила Нюся, отчаянно мотала головой и прикладывала палец к губам. – Так… одна подружка. Из нашего дома.

– Подружка. – Папа нахмурился. – И как её зовут, эту подружку? И откуда она взялась?

– Ну из дома же взялась… Ну, Нюся её зовут… Ну какая разница, вы же её всё равно не знаете!

Нюся за папиной спиной пофиолетовела от возмущения, топнула ногой, погрозила кулаком, потом резко развернулась и исчезла в стене.

– Да вот мы бы и хотели узнать… – Папа выглядел растерянным.

– Знаешь что, родная, – ласково сказала мама, – в следующий раз пригласи эту Нюсю к нам на чай. Мы не станем её ругать, но должны же мы познакомиться с твоей подружкой.

– Не о том вы думаете, мам, – горько сказала Люба. – Я ведь насчет кошки! Ей там грустно!

* * *

– Нюсь! Ну, Нюсь! – Люба сидела на полу у шкафа. – Ну, Нюсь! Я ведь нечаянно…

– За нечаянно бьют отчаянно! – глухо донеслось из-за шкафа.

– Ну я ж им не сказала, кто ты! И они бы всё равно не поверили!

– Вот именно! А я не люблю, когда в меня не верят! Твои родители – обыкновенные взрослые! И ты обещала им не говорить!

– Нюсь… а завтра суббота. Хочешь, я попрошу, и мама эклеров напечёт? Знаешь, какие у мамы эклеры? С кремом из сгущённых сливок, с ванилью! И сверху шоколадом посыпаны. У-у-у-у…

– Эклеров? – Из-за шкафа показался кончик фиолетового носа.

– Ага. И половину тебе отдам.

– Хмм… Половину одного эклера или половину всех эклеров? – на всякий случай уточнила Нюся, выбираясь из-за шкафа и всё ещё слегка хмурясь.

– Сколько хочешь! – обрадовалась Люба. – Мир?

– Мир, – буркнула Нюся, уже слегка зеленея. – Только насчет эклеров – смотри, обещала.

– Любушка? – Мама приоткрыла дверь детской. – Ты знаешь, мы посовещались с папой. И решили, что сможем взять одного котёнка. Ты сама сходишь на чердак вместе с папой и выберешь. Только обещай больше одна на чердак не ходить!

– А как же Мурыська? – расстроилась Люба. – И остальные котята? Представляешь, как моему котёнку будет грустно знать, что его братики, и сестрички, и мама – на чердаке сидят, голодные, и даже погладить их некому?

– Ох… Милая, мы не можем взять в дом пятерых кошек разом. А знаешь что? Мы постараемся найти для них хозяев. Напишем объявление и повесим в подъезде – наверняка найдется ещё кто-нибудь, кому очень нужна кошка. Согласна?

– Согласна!

* * *

Люба, конечно, пообещала маме никогда больше одна на чердак не ходить. Но она-то ходила вдвоем с Нюсей! И потом, совершенно невозможно было бросить кошачье семейство на произвол судьбы. Поэтому она каждый день брала в холодильнике немного молока или сметаны и ходила на чердак. Вместе с Нюсей они быстро придумали имена всем малышам. Снежка получила имя за свою расцветку; у Глазки были огромные ярко-зелёные глаза; единственный мальчик Драчун всё время с кем-нибудь дрался; ну а Тихоня была, понятное дело, самой тихой. Ей вечно доставалось меньше всех сметаны и молока, потому что её от миски всегда отталкивали. Люба её жалела и старалась кормить отдельно от всех.

* * *

– Ну выбирай! – сказал папа. Они с Любой стояли на чердаке у продавленного кресла, где по-прежнему гордо возлежала кошка Мурыська и копошились четверо слегка подросших котят.

– Снежка, Глазка, Драчун и Тихоня, – перечислила Люба. Снежка была белоснежная, Глазка – угольно-черная, Драчун – огненно-рыжий, а вот расцветку Тихони определить было непросто. В основном она была тёмно-серая, но в светло-серых, чёрных и рыжих разводах по всему телу. Но вот как можно выбрать из четверых чудесных котят всего одного?

– По-моему, вот этот, беленький, вполне даже ничего… – нерешительно начал папа. – Или ты хочешь рыжего? Только, прошу тебя, не бери пегого, – папа даже затряс головой и негромко добавил: – Это, пожалуй, самый страшненький котенок, которого я видел в своей жизни…

«Самой страшненькой» была, конечно, Тихоня. И Люба сразу поняла, что именно без Тихони дальнейшая её жизнь совершенно бессмысленна.

– Этот! – уверенно провозгласила она. – И нечего обзывать мою новую кошку. Она красивая. Тишенька, – обратилась она к котёнку, – ты папу не слушай. Он в женской красоте ну ничегошеньки не понимает. А ты – очень-очень красивая. Одна из самых красивых кошек на свете!

* * *

– Вот! – гордо сказала Люба, когда мама открыла дверь квартиры. – Это – Тихоня.

– Ой! – испугалась мама. – Э-э-э-э. Кхм. Какая… интересная кошечка. Кстати! Я говорила с соседями, Славиными. Они хотят забрать котёнка-мальчика.

– Вот и хорошо, – буркнула Люба. – А то этот Драчун вечно девочек обижает.