Текст книги "Кто живёт на чердаке? Сказки про домовых"

Глава шестая
Cтарая ведьма

Люба и Нюся стояли на балконе и смотрели вниз. С восьмого этажа люди казались очень маленькими и совсем одинаковыми, но Нюся безошибочно узнавала каждого из жильцов и рассказывала о них Любе.

– Вон тот – студент Виталик, он на пятом квартиру снимает с двумя друзьями.

Он на гитаре умеет играть, только петь не умеет. Он, правда, думает, что умеет.

А вон Виктор Палыч, с девятого, машину моет. Он всё время машину моет, когда с женой поругается. А ругаются они часто, поэтому у Виктора Палыча машина самая чистая на свете.

– А это? Вон, старушка вышла?

– Это? – Нюся посерьёзнела, замолчала ненадолго, а потом всё-таки сказала шёпотом: – Это – ведьма!

– Как это? – испугалась Люба. – Не может быть!

Соседка выглядела как самая обыкновенная старушка, она медленно семенила от подъезда, опираясь на палку. На голове у неё был тёплый платок, хотя на улице было совсем ещё не холодно.

– Ещё как может! Она на первом этаже живёт. Я сама слышала, как её соседка по лестничной клетке сказала про неё: «Опять эта старая ведьма в стенку стучит!»

– Ведьм не бывает, – не очень уверенно сказала Люба. – Так мама говорит.

– Ага, мама, – скривилась Нюся. – Ты у неё ещё спроси, бывают ли домовые.

– Ой, правда… а ведьма – это ведь вроде Бабы-яги?

– Ага. Вроде. Злющая, со сту́пой и длинным носом. Нос есть, я смотрела.

Люба украдкой глянула на Нюсин нос.

– А у неё из ваших кто-нибудь живёт? Из квартирных?

– Не знаю… Если и живёт, то я с ним не знакома. А, наверное, и нет никого. Ну сама подумай, кто у ведьмы захочет жить?

– Никто не захочет, – согласилась Люба и задумалась. – Слушай! А у неё есть чёрная кошка?

– Не знаю… а что?

– А то! У Бабы-яги всегда есть чёрная кошка. И у ведьм у всех есть. А если у неё нет, то она, наверное, захочет нашу Глазку забрать! Для своих чёрных дел. Объявление-то мама вчера в подъезде повесила. И написала там про всех котят, кто какого цвета…

– Вот ужас! Надо спасать Глазку! – решительно сказала Нюся. – Может, она объявления ещё не видела? Тогда мы его просто снимем, да и всё.

– Ой, смотри! – Люба показала вниз. – Вон Толик Мухин домой идёт и с ним девочка какая-то… нет, девочка уже уходит.

– Это Маша. Его дочка, – объяснила Нюся. – Толикова бывшая жена недавно снова замуж вышла и теперь разрешает ему видеться с дочкой. Теперь они всегда по выходным ходят в кино или в кафе.

– Как грустно, – задумчиво сказала Люба. – То есть, конечно, не то, что он с дочкой в кино ходит, а что его жена замуж вышла. Бедный Толик!

– Да, жалко, – ответила Нюся. – Но так бывает… К тому же они уже давно расстались и заново жениться друг на друге точно уже не хотели.

– А вон Оксана Соколовская… – показала Люба. – Кажется, она сейчас не влюблена. Папки какие-то несёт…

Нюся ненадолго задумалась, а потом вдруг стала ярко-жёлтой, и глаза её засверкали фосфорическим блеском.

– У меня есть ИДЕЯ! – таинственным шёпотом возвестила она. – Я сама придумала! В общем, идём вниз. Бегом! Нам ещё с Анчуткой-коридорным договариваться!

Спросить Люба ничего не успела, потому что Нюся уже потащила её к входной двери. В несколько секунд они добежали до лифта и нажали кнопку. Лифт открылся практически сразу.

– Успели! – выдохнула Нюся, заходя в кабину. – Они сейчас только в подъезд, наверное, заходят… Эй! – крикнула она куда-то вверх. – Анчутка! Э-э-э-эй!

– Ну чего тебе? – откуда-то сверху – Люба так и не поняла, откуда именно, – спрыгнул Кто-то…

Наверное, больше всего он был похож на маленького мальчика – рыжего и вихрастого мальчишку лет десяти, одетого в обычные джинсы и слегка помятую рубашку навыпуск с закатанными до локтей рукавами. Вот только ростом он был едва по пояс Любе, а из буйных рыжих кудрей выглядывали небольшие аккуратные… рожки. Ну и ещё там, где у большинства рыжих мальчишек растут кроссовки, у Анчутки росли копытца. «Конечно, – подумала Люба, – чтобы носить кроссовки, нужны, как минимум, пятки…»

– А я думала, Анчутка – это девчачье имя, – шепнула она.

– Тссс! – шикнула на неё Нюся и опасливо покосилась на Анчутку – не услышал ли. – Есть дело! – страшным шёпотом сообщила она.

Нюсино «дело» Анчутке-коридорному не особенно понравилось.

– Вообще-то, – заявил он, – сводничество – не моя специальность!

– Зато пакости – твоя! Ну какая тебе разница! – возмутилась Нюся. – Ты же всё равно всё время этот лифт ломаешь. Люди застрянут – тебе, что ли, не радость?

– Ну…

В этот момент двери лифта разъехались – первый этаж. На лестничной клетке уже ждали Оксана Соколовская и Толик Мухин. Последний при виде Любы слегка вздрогнул, но ни Нюси, ни Анчутки в этот раз не увидел, как и Оксана. Как только Люба вышла, они оба зашли в лифт.

– Девятый, – сказала Оксана, не глядя на Толика.

– Шестой, – ответил тот и нажал кнопку.

Двери закрылись.

– Ну! – воскликнула Нюся и подтолкнула Анчутку к лифту.

Тот махнул рукой, исчез, а через несколько секунд лифт утробно заурчал и замер.

А ещё через минуту сквозь дверь лифта вылез довольный собой Анчутка-коридорный, отряхивая руки и улыбаясь от уха до уха.

– Я ещё её папки дёрнул. Они там сейчас вместе бумажки по полу собирают, – Анчутка заговорил тоненьким голосом, изображая Оксану: – «Ах, простите, ну что вы, будьте так любезны», – и всё такое…

– Отлично! – обрадовалась Нюся. – Подержи их там подольше, ага? Ну чтобы они познакомиться хотя бы успели.

– Не вопрос! – пожал плечами Анчутка.

Люба тем временем подошла к висящему на стене в подъезде объявлению о котятах, сняла его, скомкала и сунула в карман.

– Так-то лучше… Кстати, – у Любы был приступ бесстрашия, – а давай мы к ведьме в квартиру зайдём, пока она ушла! Тогда мы точно узнаем, ведьма она или нет. Ну у ведьмы же всё должно быть ведьмовское. Как в сказке у Бабы-яги. Травки там всякие, лягушки сушёные и всё такое… Котлы ещё, знаешь, такие здоровенные, чтобы разное зелье варить. Ну и метла, конечно. Или ступа, – тут Люба совсем воодушевилась: – А может!.. Может, у неё там заодно какая-нибудь шапка-невидимка найдётся… или волшебная палочка?!

– Ну это уж ты, положим, сказок начиталась, – снисходительно сказала Нюся.

Так или иначе, решение было принято, и подружки отправились исследовать квартиру старой ведьмы.

На первый взгляд квартира выглядела вполне обыкновенно. Ну разве что мебели в ней было маловато – в единственной комнате стояли только узкий диван, письменный стол и шкаф. Зато на столе, между письменными принадлежностями и какими-то папками, лежал – человеческий череп!

– Ой-ой, – испугалась Люба, – а я не верила ещё… Она из этого бедняги, наверное, суп сварила… ужас какой! Пойдём лучше отсюда подобру-поздорову, а?

– Нетушки, – решительно возразила Нюся. – Раз уж мы здесь, нужно всё посмотреть. Она же только что ушла, мы же сами видели! Пошли на кухню.

Кухня была тоже небольшая, зато очень чистая. О чёрном ремесле хозяйки здесь напоминали только несколько пучков трав, развешанных на гвоздиках. На плите стояла ещё тёплая кастрюля.

– Это, наверное, из того бедолаги суп и есть, – решила Люба, заглядывая под крышку. – Хм. А пахнет вкусно.

– А что это вы делаете тут? – неожиданно раздался тоненький и чуть дребезжащий голос из-за газовой плиты.

– М-мы? – Люба выронила крышку, и та с грохотом покатилась по полу.

А из-за плиты выбралась обладательница тоненького голоса – тощее существо неопределенного возраста, покрытое короткой клочковатой шерстью грязно-каштанового цвета, с крохотными чёрными глазками на сморщенном коричневом лице.

– О! – обрадовалась Нюся. – Местная, что ли? А я – Нюся!

– Местная, да, – шаркнуло ножкой существо. – Маруней звать.

– Так ты – тутошняя квартирная? – догадалась наконец Люба.

– Ну конечно, кто же ещё, – проворчала Нюся. – Так ты нам всё и расскажешь. Рассказывай давай! Хозяйка у тебя – ведьма?

– Сама ты ведьма, – обиделась Маруня.

– Нет, ну а чё? Ты вон явно не благоденствуешь. Так что уж всё рассказывай! Общественность сгорает от любопытства. Много она народу со свету сжила?

– Никого она не сживала! Она добрая, только несчастная очень, одинокая потому что. Потому и я не благоденствую. Какой уж тут лад в семье, когда семьи-то уже никакой и нет. Я её всю жизнь знаю, ещё из прежнего дома с ней переехала, – никого она со свету не сживала, вот! А ещё, – шёпотом добавила Маруня, – мне иногда кажется, что она меня видит. Я уж из-за плиты и не выхожу почти.

– А если увидит, – Люба тоже заговорила шёпотом, – что тогда будет?

– Ничего не будет, – Маруня пожала плечами. – Просто не полагается. Уж мы-то из старых домовых, мы знаем, что полагается, – тут она уничтожающе посмотрела на Нюсю, на что та тоже, в свою очередь, пожала плечами и отвернулась с отсутствующим видом.

– А почему она одинокая? – уточнила Люба. Ей всё-таки не верилось, что черепа на письменных столах просто так случаются. – К ней что, никто не приходит?

– Ну студенты иногда приходят…

– Студенты? – удивилась Люба.

– Студенты-студенты, – послышался голос от дверного проема.

– Ой! – пискнула Маруня и мгновенно исчезла за газовой плитой.

Люба и Нюся одновременно обернулись и увидели в дверях кухни старую ведьму собственной персоной.

Она и в самом деле слегка походила на киношную Бабу-ягу: старая-престарая, с покрытым морщинами лицом и слегка крючковатым носом. А вот глаза у неё были совсем молодые: серо-зелёные, ясные и весёлые. И ещё она, в отличие от Бабы-яги, не была сгорблена и, хоть опиралась на длинную палку, держалась необыкновенно прямо.

– Ну раз уж ты ко мне в квартиру вломилась, то давай рассказывай, зачем пришла, – буднично сказала старушка. – А я пока чаю заварю. Суп будешь?

– Н-нет… – пробормотала Люба, а потом вдруг неожиданно для самой себя выпалила: – А вы – ведьма?

– Ведьма? – удивилась старушка, набирая воду в чайник. – Да вроде бы нет. Откуда ты это взяла?

– Это… соседка ваша так сказала. Через стенку. Которой вы в эту стенку стучите.

– А-а-а, – засмеялась старушка, – ну так я про неё то же самое могу сказать. Она музыку после полуночи включает так, что хоть на стенку лезь. Вот я ей и стучу. Меня Аделаида Семёновна зовут, кстати.

– А я – Люба…

– А твою зелёную подружку как зовут? – хитро прищурилась Аделаида Семёновна.

– Я Нюся, – буркнула Нюся, покрываясь лиловыми пятнами от обиды. – Можно и меня спросить, раз уж видите.

– Ну откуда же мне знать, милая, может, ты стеснительная. Вот у меня за плитой тоже кто-то живёт, а выйти всё стесняется.

– Ничего я не стесняюсь, – сварливо продребезжала Маруня, не показываясь, тем не менее, из-за плиты. – Не положено нам!

– Ну не положено – так не положено, – спокойно сказала Аделаида Семёновна, извлекая из шкафчика тоненькие фарфоровые чашечки с золотым краем и розами на боках. – А мы чай пить будем. С молоком и с малиновым вареньем! А ты, если захочешь, присоединяйся.

Чай пили всё-таки втроём.

Аделаида Семёновна не была ведьмой. Она была хирургом, когда-то – одним из лучших докторов страны. Медицина была всей её жизнью. Много лет назад её единственный сын разбился в автокатастрофе. После этой трагедии Аделаида Семёновна, чтобы продолжать жить, с головой ушла в работу. И даже тогда, когда годы начали брать своё и пришлось оставить хирургическую практику, она категорически не захотела сидеть дома. Она решила преподавать в медицинской академии. Её, легендарного хирурга, взяли туда с радостью, и теперь три дня в неделю она передавала студентам свой бесценный опыт.

А в позапрошлом году умер от старости и её муж. Тогда все соседи принялись жалеть Аделаиду Семёновну. Всё время теперь она слышала шепоток за спиной, кто-то цокал языком ей вслед, иногда стали захаживать в гости соседки – без какого-то особенного дела, просто так. При этом они как-то жадно заглядывали ей в глаза, выискивая следы душевных ран, о которых можно будет потрепаться потом с кумушками на лавочке.

Аделаида Семёновна очень не любила, когда её жалели. Поэтому она продала свой старый дом и купила маленькую квартирку в новой многоэтажке, где её никто не знал. И в гости к ней приходили, изредка, только студенты – уточнить что-нибудь насчёт дипломной работы. Всё своё свободное время Аделаида Семёновна читала книги или писала большую научную работу.

– А если вы не ведьма, – спрашивала Люба, – как вы тогда зашли так тихо?

– Очень просто. Я, когда в магазин хожу, дверь на ключ не запираю. Всё равно у меня красть нечего.

– А домовых почему вы видите? Взрослые не видят обычно… Только один сосед у нас видел, когда пьяный был.

– Старая я очень, Любушка. Люди не зря говорят: старый, что малый… Многие вот думают, что я из ума выжила.

– А вот череп у вас на столе, я сама видела…

– Это мне мои второкурсники подарили, – усмехнулась Аделаида Семёновна. – Они думали, это очень оригинально.

– А это? – Люба показала на пучки трав над столом.

– Это я укроп сушу. Огурцы солить. Ну и чабрец с мятой – для чая.

– Уф, – Люба вздохнула с облегчением. – Значит, всё-таки ведьм не бывает?

– Сложно сказать, – Аделаида Семёновна поболтала ложечкой в чашке с чаем. – Вот мне иногда кажется, что наша завкафедрой – ну сущая ведьма! Про соседку через стенку я уж молчу…

– А мы боялись, что вы Глазку заберёте… Но если вы не ведьма, то и ничего страшного.

И Люба с Нюсей, перебивая друг друга, рассказали, как они нашли котят на чердаке, и что Тихоня теперь живет у Любы, а Драчун – у Славиных (только его теперь зовут Рыжиком), и как они испугались, что «старая ведьма» захочет забрать чёрного котёнка и сделать из него ведьмовскую кошку.

Аделаида Семёновна над рассказом от души посмеялась, а потом переспросила:

– Так, выходит, Мурыська с двумя котятами всё ещё на чердаке? Вот хорошо, что я молока к чаю купила!

– Вы Мурыське молоко отнесёте? – уточнила Люба.

– Нет, зачем же. Я Мурыську, с малышами вместе, к себе заберу. И им теплее будет, и мне веселее. Как, вы говорите, их зовут?

– Снежка и Глазка, – обрадовалась Люба. – Они красивые-красивые! Значит, теперь у всех хозяева будут!

– Ну вот и славно, – подытожила Аделаида Семёновна. – А тебя, дорогая, родители ещё не потеряли?

– И правда! – вспомнила Люба. – Мне, наверное, пора уже. А можно, мы с Нюсей к вам в гости будем иногда приходить? Мурыську с котятами навещать и вообще…

– Мы можем и когда вас дома нет заходить, – уточнила Нюся, – но лучше всё-таки, если вы разрешите.

– Ни стыда ни совести у этой Нюськи! – продребезжало из-за плиты. – В мои времена домовые знали своё место!

– Да будет тебе, – благодушно сказала Аделаида Семёновна. – Сама бы лучше выходила! Не первый же год вместе живём. А вам, – она обернулась к Любе и Нюсе, – я всегда рада буду. Заходите, милые, в любое время. Только по понедельникам, средам и пятницам я до пяти в академии. А в остальные дни – милости просим!

* * *

Подниматься на восьмой этаж пришлось пешком – лифт всё ещё был занят. На площадке между вторым и третьим этажами девочки встретили Анчутку-коридорного.

– Ну как там? – с жадным любопытством спросила Нюся.

Анчутка пожал плечами:

– Разложили на полу Оксанины папки и сидят на них, прислонившись друг к другу. Уже и петь что-то хором пробовали… как это… «О чём, мол, дева, плачешь?..». И «Как же мне, рябине…».

– И как? – поинтересовалась Люба.

– Ужасно! – с чувством сообщил Анчутка и скорчил рожицу. – Даже не знаю, кто из них хуже поёт. А сейчас Оксанка какие-то стишки наизусть рассказывает.

Любе почему-то представилось, что Оксана Соколовская, сидя на полу в лифте, с выражением, как на уроке, декламирует: «Зима! Крестьянин, торжествуя…»

Люба прыснула.

– Ничего смешного! – строго отрезала Нюся. – Думаю… Думаю, это может стать началом прекрасной дружбы…

Глава седьмая
Мальчик Миша

– Сегодня будут гости, – сказала мама однажды в субботу. – Соседи, Славины, очень милые люди. У них мальчик твоего возраста.

– Я знаю, – ответила Люба. – Миша.

– О, так вы уже познакомились? Прекрасно! Я думаю, вы должны подружиться. А то ты вечно сидишь одна в своей комнате.

– Ничего мы не знакомились, – буркнула Люба. Объяснить маме, откуда она знает про Мишу, она всё равно не могла. Да и рассказывать о том, что в комнате она сидит вовсе не одна, было занятием безнадёжным. Видимо, просто придётся сегодня потерпеть. Одна радость: в честь прихода гостей мама испекла совершенно невероятной красоты торт, украшенный дольками мандаринов и ананасов. Но, честно говоря, есть торты Люба больше всего любила без всяких там гостей, за кухонным столом с мамой и папой. И чтоб потом можно было незаметно отнести кусочек для Нюси.

* * *

– Ну и подумаешь! Не очень-то и хотелось! – с обидой в голосе заявила Нюся, когда Люба объяснила ей, что от торта вряд ли что-то останется, потому что – гости. Обе они привычно стояли на балконе, облокотившись на перила, и смотрели вниз. – Раз вам эти ваши гости дороже собственной квартирной…

– Да нет же! Я наоборот! – в отчаянии возражала Люба. – Ой, – она что-то заметила внизу, – посмотри-ка! Там Толик Мухин, домой – с цветами идёт…

Нюся перевесилась через перила.

– Гвоздики какие-то грустные, – недовольно заметила она, – не мог поприличнее чего выбрать. Кстати, Оксанка-то снова бусы носит… – Она обернулась к Любе. – Ну, в общем, насчет торта ты меня поняла. Кусочек – оставишь!

* * *

Вечером всё было именно так, как Люба себе и представляла. Стол был накрыт в гостиной, телевизор включен чуть громче, чем всегда. Мама расцеловалась с тётей Светой, папа и дядя Костя пожали друг другу руки.

– Привет, – не очень-то приветливо сказал мальчик Миша.

– Привет, – в тон ему недружелюбно ответила Люба. Друг на друга они не смотрели.

Миша был обычным худощавым тонконогим мальчиком, белобрысым, с серыми глазами, курносым носом и веснушчатой физиономией.

– Вы знаете, – говорила за столом Любина мама, накладывая салат гостям, – я так рада, что ваш Миша одного с Любушкой возраста. Мы раньше жили в другом районе, и в детском саду у неё всегда было много друзей, а теперь…

– Удивительно вкусный торт, – говорила потом тётя Света, – а как вы делаете этот крем?

– Да, я всю жизнь болею за киевское «Динамо», – говорил Любин папа. – Ну вот как-то так сложилось ещё в детстве, тогда ведь Украина ещё не была отдельной страной…

– Да, – говорил дядя Костя, – вся эта политика вызывает только головную боль. А что вы думаете о последнем заявлении президента?..

После того как все поели, папа достал из стеклянного шкафчика графин и бокалы, а мама сказала, что дети могут теперь поиграть в Любиной комнате.

«Начинается, – вздохнула про себя Люба. – Можете поиграть. Ну о чём с ним играть, она об этом подумала?»

Судя по всему, Миша думал примерно так же, но вслух он тоже ничего не сказал. Зайдя в Любину комнату, он, прежде всего, осмотрелся, потом молча сел на кровать и стал болтать ногами.

Надо что-то сказать, понимала Люба. Больше всего на свете она ненавидела вот такие неловкие паузы, когда совсем не знаешь человека, и надо что-то говорить, и оба думают только о том, что же сказать, и молчание в итоге затягивается так, что теперь уже, что бы ты ни сказал, это прозвучит слишком значительно и оттого глупо.

Уж эти взрослые! Они думают, любые дети сразу начинают друг с другом играть, как только встретятся.

– У тебя книжек много, – сказал наконец Миша.

– Ага, – ответила Люба, – я читать люблю.

– А я совсем не люблю, а мама заставляет… Я на компьютере играть люблю.

Люба промолчала. У многих ребят в её классе были собственные компьютеры – по крайней мере они так говорили, и Люба им втайне чуточку завидовала. Но мама говорила, что компьютерные игры – это пустая трата времени, и Любе пока не разрешали трогать папин ноутбук.

Снова затянулась пауза, в течение которой Миша остервенело чесал покрасневшую коленку.

– Ты что, упал?

– Да нет вроде бы…

– А у тебя под кроватью пыль! – ляпнула Люба неожиданно для самой себя.

– Чего? – изумился Миша и почесал вторую коленку. – А ты откуда знаешь?

– А я умная. Я вообще всё знаю. У тебя, например, кровать стоит вот у этой стенки, а рядом с ней тумбочка…

– Точно… – Миша чесал уже шею, которая тоже стала красной и казалась почему-то уже не такой тонкой. – Ты что, была у меня дома?

– Не-а… ну не то чтобы… да что с тобой такое?

Миша чесался уже двумя руками, и по всему телу у него проступали крупные красные пятна.

– Я не знаю, – он мотнул головой, – мама тебе, что ли, про мою комнату рассказывала?

– Не, я сама видела… ты перестанешь чесаться? Невозможно же с тобой говорить! Или ты всегда так?

– Я не могу перестать, – пожаловался Миша. – И не всегда я вовсе…

«Странный он какой-то», – решила Люба.

Светская беседа всё не клеилась, зато пятен на Мише всё прибывало, и очень скоро он уже бесповоротно походил на леопарда, причем довольно упитанного – он как-то незаметно распух и увеличился в объёме.

В итоге Люба решила, что пора положить этому конец, и отправилась в гостиную, оставив Мишу чесаться в одиночестве. «Раз уж на то пошло, – рассуждала она, – если так пойдет и дальше, он либо лопнет и заляпает мне всю комнату, либо так раздуется, что всю комнату займёт и в дверь пройти не сможет, и тогда мне негде будет спать. В любом случае, он пухнет не в мою пользу».

– Тёть Свет, – дернула она соседку за рукав, – там ваш Миша толстеет.

Тётя Света поперхнулась.

– То есть как это – толстеет?!

– Ну обыкновенно. Сидит и толстеет. Как жаба. И знаете, он такой крапчатый стал…

Тетя Света побледнела и выронила бокал. Однако на это никто не обратил внимания, потому что все взрослые, как по команде, вскочили со своих мест и кинулись в Любину комнату.

– О, боже! – воскликнула тётя Света и едва не лишилась чувств, взглянув на сына.

Любина мама потрогала Мишин лоб.

– Ещё и температура, – объявила она. – Болит что-нибудь?

Миша помотал головой.

– Только дышать трудно…

– О, боже, о, боже! – повторяла тётя Света.

– Надо «скорую» вызвать, – догадалась наконец Любина мама.

– О боже! – тётя Света схватилась за сердце. – Они ведь будут ехать не меньше получаса!

– Погодите! – воскликнула Люба. Ей пришла в голову отличная мысль. – Я сейчас.

Она незаметно постучала по шкафу и выбежала из комнаты. Впрочем, на неё всё равно никто не обратил внимания: все хором ахали и охали вокруг Миши.

В прихожей рядом с Любой возникла Нюся.

– Ну что, побежали? – спросила она, мгновенно обо всем догадавшись.

Через минуту обе они уже барабанили в дверь на первом этаже.

– А я думаю, кто это мне дверь выносит, – благодушно заулыбалась Аделаида Семёновна. – Ну проходите, милые. Мы тут с Маруней и Соколовским-Квартирным чай пьём. На кухню проходите. И кошки вам рады будут…

– Аделаида Семёновна! – наперебой закричали Люба и Нюся. – Аделаида Семёновна, скорее! Там Мише Славину плохо!

– Ага. – Аделаида Семёновна надела очки и выпрямилась. – Одну минуту. Я возьму халат.

* * *

– Ну, где наш больной? – спросила она спустя две минуты, входя в Любину комнату.

Взрослые одновременно подняли головы и уставились на невесть откуда взявшегося доктора. Тогда Аделаида Семёновна молча отстранила тётю Свету от кровати и принялась осматривать Мишу, который лежал с умирающим видом и выразительно постанывал.

– Ага, – сказала она наконец. – «Скорой» не надо. Что ели?

– Торт… – робко сказала Любина мама.

– Ага. Раньше приступы бывали? Что ели сегодня нового?

– Не бывали, – замотала головой тетя Света. – Ничего… постойте. А чем это торт был украшен?

– Мандаринами… и ананасами ещё….

– Ананасы! Мы их не покупали никогда… – Тетя Света снова прижала руки к груди. – Доктор! А это опасно?

– Конечно, опасно, – усмехнулась Аделаида Семёновна. – Сами понимаете, какая нынче смертность от ананасов. Вот что, дорогие мои. У мальчика – обычная крапивница. Ну и аллергический отёк, конечно. Мамы! Пойдите на кухню и заварите чаю. Всё больше пользы. Ананасов он больше не ест. Папы! Вы тоже можете прекратить стоять столбами, а сходите в аптеку. Купите одноразовый шприц и «тавегил» в ампулах. Да! И валерьянки, пожалуй.

– У него сердце! – вскрикнула тетя Света.

– Хм. Ну сердце у ребёнка, несомненно, есть. Как и у большинства детей мужского пола в его возрасте. Но валерьянка – это для вас. С него достанет и укола от аллергии.

– Уколы? – Миша мгновенно прекратил умирать и открыл глаза. – Я не дамся.

– Ну куда же ты денешься, милый? – ласково спросила Аделаида Семёновна.

– Ни за что! – решительно объявил Миша и гордо поднял голову. И тут же заметил, наконец, обступивших его кровать квартирных – Нюсю, прибежавшего на шум Тешу Закроватного и пришедших с Аделаидой Семёновной Маруню и Соколовского-Квартирного.

– А-а-а-а-а-а-а-а!! – завопил Миша нечеловеческим голосом.

– Ему больно!! – не менее отчаянно завопила тётя Света.

– Кто это? Что это? Эта зелёная?! И этот? И… это?! – Миша поочередно тыкал пальцем в квартирных.

– У него галлюцинации!! – голосила тетя Света.

– Я же не знала, – жалобно оправдывалась Любина мама за ананасы.

– Он бредит? – недоумевал дядя Костя.

– И, как назло, машина в гараже… – сетовал Любин папа.

– ТИИИИХО! – Люба до сих пор и не подозревала, что Аделаида Семёновна умеет кричать таким грозным и властным голосом.

На самом деле такой голос был секретным оружием Аделаиды Семёновны, которым она пользовалась обычно, только когда её студенты совсем отбивались от рук. На студентов медицинской академии это действовало безотказно. На Зайченковых и Славиных, впрочем, подействовало ничуть не хуже. Они разом замерли и замолчали. – А теперь – марш по местам все! – уже тише, но всё тем же непререкаемым тоном скомандовала Аделаида Семёновна: – Мамы – на кухню! Папы – в аптеку!

– Ага, – сказали хором мамы и папы и гуськом потянулись к выходу из комнаты.

– Ну вот, – уже спокойно сказала Аделаида Семёновна, – а теперь можно и поговорить по-человечески.

И вместе с Любой они рассказали Мише о квартирных, и о том, что взрослые их не видят, и о том, что Теша живет прямо у Миши за кроватью.

– Ничего себе! – изумлялся Миша. Умирать он как-то уже забыл и даже чесался не так сильно. – И как это я раньше его не видел! А ты меня возьмёшь с собой сквозь стены ходить?

Теша в ответ что-то нерешительно мямлил. Он очень стеснялся, но в то же время был и рад состоявшемуся наконец знакомству со «своим» мальчиком.

Оказывается, вполне себе нормальный Миша, думала Люба. И даже при случае и поиграть с ним можно будет.

По крайней мере одно обстоятельство её весьма порадовало: от торта осталась почти половина, и вряд ли кто-то ещё будет его сегодня есть – значит, Нюсе кусочек достанется. У неё-то точно нет аллергии на ананасы.

* * *

После укола (укол пришлось делать совместными усилиями – Аделаида Семёновна колола, Миша извивался, папы держали Мишу, мамы страдали и угощали друг друга валерьянкой – в общем, каждый делал что мог) Миша очень быстро начал становиться похож на самого себя – то есть обретать нормальные размеры и окраску.

Потом все вместе пили чай на кухне у Зайченковых – уже без всяких тортов, а просто с малиновым вареньем, принесённым Аделаидой Семёновной. Мишины родители без конца благодарили её и называли ангелом-хранителем. А потом Миша заснул на коленях у своей мамы, и все стали расходиться по домам.

– Она немного странная, правда? – сказала Любина мама, закрыв дверь за Аделаидой Семёновной. – Но очень хорошая. И откуда только она взялась?

– Знаешь, мам, – серьёзно ответила Люба, – о некоторых вещах вам, взрослым, лучше не думать.

* * *

«Интересно, – думала Люба, засыпая. – Почему говорят „поправился“, когда человек потолстел, и „поправился“, когда болел и выздоровел? Вот Миша выздоровел и похудел одновременно – так он поправился или все-таки нет?..» – додумать мысль она не успела, потому что заснула, и ей приснилась пятнистая Аделаида Семёновна, делающая укол толстой Нюсе.