Текст книги "«Вся моя жизнь как на ладони». История бывшего заключённого"

Наталья Горбачева
«Вся моя жизнь как на ладони». История бывшего заключённого

Я родился в 1978 году в маленьком городке на берегу реки Свирь. Когда мне исполнилось три года, мать разошлась с отцом и переехала в другой небольшой городок Ленинградской области. Она работала музыкальным руководителем в детском саду. Через пару лет у меня появился отчим. Вначале отношения у нас были хорошие, помню, как мы с ним ездили на рыбалку, на сенокос, ходили в лес, пасли коров. Отчима сгубил алкоголь.

Один случай врезался в память: он явился в нашу коммуналку пьяный, угрожал, всё ломал, бил мать. Я лежал на кровати и боялся пошевелиться. Всё это происходило в полуметре от меня. Я увидел, как он ударил мать, взял топор и заставил маму положить голову на табурет, чтобы отрубить её. Хотя мне было всего пять лет, но в этот ужасный момент, помню, я стал молиться – своими словами. С отчаянием, шёпотом я произнёс: «Господи, помоги! Если Тебя нет, зачем тогда жить?» Вдруг сами собой потекли слёзы, и появилось какое-то спокойствие, уверенность, что всё будет хорошо. Вскоре скандал утих, отчим внезапно успокоился и ушёл. Я благодарил своими словами Бога за чудо. Этот случай запомнился как первое проявление моей веры в Бога, пославшего мгновенную помощь вместе с ощущением радости в сердце. Тогда я впервые, по-детски ещё, задумался о жизни: зачем мы живём, почему умираем.

Когда мне исполнилось семь лет, у меня родился брат. Мать вскоре развелась с отчимом, и больше мы его не видели. Недавно узнали, что он последние года три своей жизни, оставшись без ног, жил в доме для инвалидов, передвигался в инвалидной коляске и на ней же, как говорят, попал под машину или, может быть, сам под неё бросился. Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, прости ему вся согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное!

Жизнь у меня шла своим чередом: школа, уроки, игры с соседскими ребятами на улице, «войнушки», ножички. Мать воспитывала нас с братом одна, достатка не было, всегда чего-то не хватало, но я думал, что так живут все. Помню, как лет в десять перед сном я слёзно просил Бога, чтобы мне вместо службы в армии сесть в тюрьму – только за что-нибудь очень серьёзное, чтоб уважали. И чтобы сил хватило выдержать и выйти из тюрьмы человеком.

В профучилище я занимался тяжёлой атлетикой, добился неплохих результатов. В 1995 году попал в криминальную среду, там пригодились мои спортивные навыки. «Работали» мы в Питере, забирали у «плохих дядей» долги, избавляли их от лишней роскоши. Нарушение закона как наркотик: чем больше занимаешься мутными делами, тем больше хочется, ещё и наслаждение от этого получаешь. Перед тем как идти на «дело», я молился и просил Господа и Богородицу избавить меня от этой злой зависимости. Похожее было описано в рассказе об иконе «Нечаянная Радость», в котором разбойник, отправляясь на разбой, молился Богоматери.

В ноябре 1996 года, когда я жил в общежитии в Питере, после очередного «дела» (подробности не описываю) я чуть не погиб. Мне очень захотелось всё изменить, но как и что именно, я не понимал. Молился со слезами несколько дней один в комнате, и в какой-то момент сверху вниз через меня словно бы сошёл невидимый свет: было такое ощущение, что меня целиком погрузили в огромный бассейн из света. Голова прояснилась, я будто проснулся после ужасного сна. В тот же день я вернулся домой; до этого почти три месяца не давал о себе знать родным – жив ли, здоров ли. Первые родственники, к кому я пришёл, – бабушка и тётя (она иконописец). Тёте я даже приснился за день до возвращения. Меня все простили и о прошлом старались не говорить.

Два зимних месяца я провёл дома. Мать уговаривала устроиться на работу. Сходил на завод, но не моё это – завод, невозможно было заставить себя работать там. В феврале 1997 года зашли в гости ребята, предложили новое дельце: забрать долги у приезжих «барыг». Я долго не раздумывал, на следующий день обсудили план. И вскоре в масках и с оружием ночью мы проникли в квартиру к «барыгам», забрали всё, что можно. Я мог не идти с ними, но не преодолел соблазна и, когда шёл на разбой, одновременно просил прощения у Бога за то, что не сдержался. И при этом ещё планировал новые дела. Молился и чувствовал, что мне не остановиться, что всё пойдёт по нарастающей.

Под утро я вернулся домой, матери сказал, что подработал, вагоны разгружал на заводе. А у самого сердце разрывалось от того, что обманываю её. И приснился мне сон, будто я ложусь спать под окном на улице, рядом какие-то люди в фуфайках разговаривают, по их виду мне показалось, что они давно сидят и чего-то ждут – какой-то помощи, перемены. Вдруг небо просветлело и от горизонта один за другим поднялись три цветных шара, похожих на солнце. Промелькнула мысль, что это и есть Второе Пришествие Христа, которого, наверное, и ждут люди в фуфайках. Я оглянулся на них, а они сказали: «Мы видим». Я проснулся с чувством, будто в моей жизни должны произойти перемены, которых я ждал.

Мать попросила меня прийти к ней на работу в детский садик, чтобы помочь, так как хозработник был в то время в отпуске. Я пришёл во время тихого часа, сбил сосульки с крыши, начал убирать снег с веранды. Мать, выглянув в окно, позвала меня обедать. В этот момент подъехал «козлик» с начальником милиции и операми, они двинулись в мою сторону. Не было смысла сопротивляться, я помахал матери, мол, сейчас подойду, спрыгнул с веранды, подошёл к ним, они вежливо пригласили меня в машину и тут же, в машине, начали допрашивать: где маски, где брали оружие. Привезли меня в КПЗ, где уже сидели все мои подельники, кроме одного, который и сдал всех. Оно и к лучшему, что меня тогда забрали: неизвестно, чем бы закончились другие дела, планы которых ещё долго крутились в моей голове. На следующий день я осознал, что застрял в тюрьме надолго, и вспомнил свои молитвы в десятилетнем возрасте – они же были именно об этом! Я даже обрадовался, что попал в тюрьму, стал молиться Богу, чтобы дал силы перенести все трудности, надеялся на прощение моих многочисленных грехов.

Через несколько дней после допросов меня повезли в тюрьму в Тихвин. Ещё оставалось смутное ощущение, что скоро меня отпустят, но его быстро развеяли земляки, которые в ожидании суда сидели уже год; у многих за спиной было по нескольку «ходок» на зону. Они дали мне первый совет, который очень пригодился в тюрьме: всегда быть самим собой, забыть про свободу совсем, и чем быстрее, тем лучше – легче будет выжить здесь, в этом мире. Тюрьма – действительно другой мир, какой-то концентрированный, где за неделю может случиться столько событий, сколько на свободе происходит за годы. Через несколько дней меня вызвали «с вещами на выход» и повезли по этапу. Сначала в автозаке, куда нас набили как селёдку в банку, потом в вагоне-«столыпине» – в Питер, в «Кресты». В тюрьме первым делом «собачник» (предварительные камеры), душевые, «шмон» (обыск). Наконец нас развели по камерам.

Сотни, тысячи людей каждый день проходят по этим коридорам с разными, непохожими судьбами, с разным отношением к своему заключению. Я, общаясь со многими, учился жить не унывая, старался даже относиться ко многому происходящему со мной с долей юмора. Даже в тяжелейших ситуациях повторял себе: чем тяжелее, тем интереснее. А ситуации такие случались часто. Расскажут тебе, например, пару тюремных историй про «пресс-хаты» или «маски-шоу», когда всё тело как под электрошоком и ощущение, что тебя ведут на убой и ничего ты не изменишь, – а потом вдруг тебя самого вызывают с вещами на выход, и не знаешь, куда повели, зачем… Молился я только о том, чтобы хватило сил перенести все трудности достойно. Милостив Бог, всегда нужно помнить о том, что Господь не даёт испытаний свыше твоих сил.

Через некоторое время меня вызвали на этап и отправили обратно в тихвинскую тюрьму. Оказался я в небольшой камере на девять человек. На следующий день пришла на свидание мама. Это, наверное, был самый тяжёлый момент из всех, что я уже успел пережить в тюрьме. Когда я её увидел через решётку за стеклом, то еле сдержал слёзы, комок в горле застрял, долго не мог начать говорить. Мама плакала, но рассказывала про брата, про себя… Дай Бог ей здоровья, счастья и долгих лет жизни.

Через несколько дней стали вызывать на допросы, где пытались повесить на меня нераскрытые дела. Господь уберег меня от серьёзных телесных повреждений и болезней, единственное, что не давало покоя, это язва желудка. А самое противное – неизвестность: что будет завтра, когда суд, не отправят ли опять на этап. Но через какое-то время перестаёшь на этом зацикливаться и начинаешь думать о молитве, вникать в неё. Особенно в Иисусову молитву, которая со временем становится внутри тебя вроде ключа родниковой воды – её хочется пить бесконечно. В середине 1997 года мне в руки попала книга с житием святого Александра Свирского[1]1
  Преподобный Александр Свирский, в миру Амос (1448–1533) – архимандрит, основатель Александро-Свирского монастыря. Прославился многими чудесами и праведным образом жизни. В 19 лет Амос тайно ушёл на Валаам, где и принял монашеский постриг. Подвизался в общежитии, потом в безмолвии на острове, затем на месте, указанном ему Господом, где впоследствии и образовался Александро-Свирский монастырь. Дни памяти: 30 апреля и 12 сентября по новому стилю.


[Закрыть], там были и молитвы преподобному. Я написал об этом бабушке, и она мне ответила, что именно преподобному Александру все родственники сейчас молятся о моём возвращении. Я стал просить Господа, чтобы, когда освобожусь, обязательно съездить в этот монастырь и, может, остаться там.

В начале осени после одного случая Господь укрепил мою веру и привёл к вере ещё одного человека в моей камере. Я молился, чтобы хоть немного избавиться от неопределенности моего положения. Мне почему-то хотелось, чтобы среди нас явился человек верующий, настоящий верующий, сказал бы, что мне предстоит, а после этого сам бы вдруг раз – и освободился. Я поговорил об этом с одним сокамерником, но ему было всё равно, потому что он был совсем неверующий. Тогда я спросил: а если действительно так случится, ты поверишь в Бога? Он ответил: не знаю, возможно. Я стал молиться об этом. Подступали сомнения, как это может быть. Спасался только Иисусовой молитвой, которая ограждала как щит, не давала забыть, что для Бога нет ничего невозможного. Прошло несколько недель. И вдруг зашёл в камеру человек, сделал всем поклон, представился Анатолием, заговорил. Я сразу почувствовал что-то родное, на душе потеплело. У него с собой были иконки, Евангелие, молитвослов. Кто-то его спросил о вере, другой поддержал, Анатолий стал отвечать, и вот уже вся камера говорила на тему православия.

С Анатолием мы спали по очереди на одной «шконке» (нарах), так как на девять мест он был двенадцатым. Однажды перед сном он рассказал мне об Александро-Свирском монастыре, в котором трудился и знал настоятеля. Анатолий предложил мне написать туда письмо, а после освобождения приехать потрудиться. Он лёг спать, а я вдруг вспомнил, что именно об этом монастыре я читал и молился, чтобы побывать там. Значит, подумал я, Анатолий и есть тот самый человек, который должен был прийти сказать, что мне предстоит, и вскоре освободиться. Мне хотелось плакать, благодарить Господа и радоваться одновременно. Я рассказал о своей догадке неверующему сокамернику. Вскоре выяснилось, что они с Анатолием земляки, оба из Лодейнопольского района. За две недели Анатолий научил его молиться, читать понемногу Библию. Вскоре Анатолия вызвали в суд, и в камеру он не вернулся. С воли он написал письмо своему неверующему земляку, что его оправдали и отпустили. После таких конкретных чудес невозможно было не задуматься о смысле жизни, утвердиться в вере. Слава Богу за всё.

Спустя две недели в камере появился человек, сидевший не первый раз; он уже около года ждал суда. У него с собой был целый иконостас, его иконы прикрепили на каждом свободном месте стены, так что тюремная камера стала похожа на часовню. Со временем начались разговоры о вечном – о вере, о Боге. Я рассказал этому

...

конец ознакомительного фрагмента