Текст книги "Газовый император. Россия и новый миропорядок"

Впервые газовую войну Россия объявила Молдавии. 25 февраля 2000 года «Газпром» полностью прекратил поставки газа Кишиневу, задолжавшему на тот момент $300 млн. На следующий же день поставки были возобновлены, поскольку Кишинев предложил расплатиться долей в компании «Молдовагаз» (50% уже принадлежали «Газпрому»). В тот раз переговоры оказались безрезультатными, и, как следствие, «Газпром» выставил Кишиневу максимальную цену в СНГ – $80 за тыс. кубометров. К 2006 году российская монополия возьмет под контроль «Молдовагаз» и переведет Молдавию на европейскую формулу цены, рассчитанную на основе биржевых котировок мазута и газойля (светлая фракция нефтепродуктов) за предыдущие полгода. Кишинев, как впоследствии и все страны СНГ, до 2011 года будет покупать газ с дисконтом к европейским ценам.

Команда второго президента России Владимира Путина никогда не называла энергополитику времен первого президента Бориса Ельцина ошибочной, но смена приоритетов была слишком очевидной – если в первые 10 лет новейшей истории России Москва раздавала энергоресурсы в любые руки в ожидании инвестиций, то во второе десятилетие она собирает их назад. Третий президент поддерживает доктрину Путина.

Первое отключение Европы произошло против воли Кремля. В январе 2004 года «Газпром» дважды сокращал поставки газа белорусским потребителям из–за отказа Минска от создания совместного предприятия на базе «Белтрансгаза». 18 февраля того же года монополия полностью прекратила поставлять газ в Белоруссию. Минск тут же закрыл задвижки на транзитных газопроводах в сторону Польши и Литвы. Под давлением Европы «Газпром» согласился снять газовую блокаду – на это ушло 47 часов 18 минут. Таким образом, первая серьезная атака «Газпрома» на транзитную страну была профессионально перенаправлена белорусским президентом Александром Лукашенко на Евросоюз. Тогда Брюссель впервые поддержал «последнего диктатора Европы». А «Газпрому» пришлось договариваться с Польшей о том, чтобы она отозвала свои претензии и штрафы. Подобный поворот событий не входил в планы Владимира Путина.

В Москве переосмыслили итоги газовой блокады и изменили стратегию и тактику энергетических войн. Зимой 2006–2007 годов Кремль руками «Газпрома» уже выиграет битву за Белоруссию. К этому моменту Минск согласится продать «Газпрому» 50% акций «Белтрансгаза» за $2,5 млрд в течение трех лет. Но Александр Лукашенко не был бы самим собой, если бы уступил право корпоративного управления белорусскими магистральными газопроводами сразу, не попытавшись выторговать за это еще на несколько лет подряд льготные цены на газ для своей страны. Поэтому в канун 2009 года «Газпром» провел отдельный раунд переговоров о получении одной акции «Белтрансгаза», которая позволила бы российской монополии оперативно управлять всей газотранспортной системой Белоруссии. Нет сомнений, что эта акция будет отдана «Газпрому» в качестве последнего козыря из рукава господина Лукашенко. Но пока, если верить официальным данным, этого не произошло.

Украину как монополиста по транзиту и крупнейший зарубежный рынок для реализации энергоресурсов Москва обхаживала дольше всех. Потребление этой страны с населением 50 млн человек составляет 66–78 млрд кубометров в год, что сопоставимо с аналогичными показателями Германии или Италии. Для газовой войны с Киевом не подходили аргументы, которые Кремль применял против Минска. Поэтому «Газпрому» пришлось вначале выкупить все транзитные мощности Казахстана и Узбекистана, по которым Украина получала среднеазиатский газ, тем самым став единственным импортером газа в страну.

1 января 2006 года «Газпром» прекратил подачу газа для украинских потребителей, сохранив при этом транзитные поставки – суточный объем сократился со 420 млн до 300 млн кубометров. Киев забрал их из транзитных газопроводов. Тем самым президент Виктор Ющенко повторил маневр, который за два года до этого использовал его белорусский коллега, и предоставил право Брюсселю разбираться с Москвой. 3 января «Газпром» восстановил подачу газа Украине и на следующий день объявил о новой схеме поставок – через швейцарскую компанию Rosukrenergo. По итогам «газовой войны 2009 года» Украина согласилась исключить посредника взамен на подписание контракта купли–продажи по европейским стандартам.

Странно, что лидеры стран СНГ никогда не объединяли свои усилия в энергетических битвах против России. Если Кремль объявлял газовую войну Минску, Александр Лукашенко не просил киевского соседа о помощи. А в момент газовых блокад Украины Белоруссия помогала России увеличением транзита. И лишь после 20–дневной блокады «Газпромом» украинских потребителей в 2009 году Виктор Ющенко пригласил Александра Лукашенко в Чернигов обсудить, как соседям жить дальше. Когда бы Минск и Киев сомкнули свои границы в газовых войнах против России в прежние годы, Кремлю не удалось бы одержать и половины своих побед. Но история – вещь упрямая. И Александру Лукашенко оставалось лишь просить Виктора Ющенко представлять интересы Белоруссии в Брюсселе. Вероятно, белорусский президент мог обещать украинскому стать посредником в его отношениях с Москвой.

Кто победил в газовой войне января 2009 года? Все и никто. «Газпром» пока не получил контроль над газотранспортной системой Украины, значит, стратегически проиграл. Хотя, быть может, именно в 2009 году начнет действовать Международный газотранспортный консорциум в составе России, Украины, Германии и, возможно, Франции, Италии. Тогда впору будет считать эту газовую войну оправданной. Повышение цен на газ для Украины стало тактической победой России. Исключение Rosukrenergo из схемы поставок – личным достижением премьера Украины Юлии Тимошенко, которая к тому же заручилась поддержкой Кремля на перспективу. Впрочем, до тех пор, пока в Киеве не установится одна власть – президента или премьера, все победы и проигрыши условны.

Итогом этой газовой войны, как мне кажется, может стать пересмотр Энергетической хартии. Или хотя бы проявление Брюсселем большей гибкости в отношении соблюдения интересов России. В частности, немецкий канцлер Ангела Меркель в феврале 2009 года обратилась к еврокомиссару Жозе Мануэлю Баррозу с предложением о резком увеличении инвестиций в энергетический сектор России. Это было первое за долгие годы обращение высшего должностного лица стран Евросоюза по данному вопросу. Вес этому обращению придает тот факт, что Германия, как самая богатая страна Евросоюза, играет ключевую роль в определении общей точки зрения ЕС по многим вопросам.

Несмотря на негативные оценки со стороны ЕС действий России в ходе газовой войны, я ожидаю сближения позиций Москвы и Брюсселя по ряду политических вопросов. Все эти региональные газовые и военные конфликты, по мнению Кремля, призваны были показать Евросоюзу истинное лицо Вашингтона. Ведь именно США подписали с Украиной и Грузией хартии о стратегическом партнерстве 16 декабря 2008 года и 9 января 2009 года соответственно. Что может быть объяснимо лишь идеологией, культивируемого в США «единственного спасителя мира» от вселенского зла и терроризма. В рамках этих документов Грузия и Украина должны получить не только американское вооружение, но и необходимую поддержку для ускорения процесса вступления в НАТО. А кроме того, Вашингтон обязуется обеспечить энергетическую безопасность транзита газа по их территории и сформировать условия для транспортировки среднеазиатского газа в Европу по газопроводу Nabucco.

Именно энергоресурсы сегодня являются наиболее действенным инструментом мировой политики. В числе прочего они позволяют менять расстановку сил, перекраивать территории политического и экономического влияния. Как сказал министр иностранных дел России Сергей Лавров в начале 2009 года, «будем рассчитывать, что перемены в администрации США затронут сферу внешней политики и в особенности отношения с Российской Федерацией». Он выразил надежду на отказ Соединенных Штатов от планов по расширению НАТО и размещению в Восточной Европе элементов системы противоракетной обороны. Но вскоре стало понятно, что этот сложный вопрос не решится простой сменой хозяина овального кабинета в Белом доме.

США планируют разместить в Чехии радар, в Польше – 10 ракет системы ПРО в 2011–2012 годах для обнаружения и уничтожения ракет, нацеленных на США и Европу. В России рассматривают эти планы как угрозу своей безопасности из–за ошибочного деления стран с различным социальным укладом и идеологией на противостоящие блоки. В качестве альтернативы Москва предложила совместно использовать Габалинскую радиолокационную станцию в Азербайджане, а также создать общую систему реагирования на потенциальные ракетные угрозы. Не получив поддержки от Вашингтона, президент России Дмитрий Медведев 5 ноября 2008 года предупредил о возможности ответного размещения в Калининградской области ракетных комплексов «Искандер».

Россия и США по–прежнему серьезно расходятся во взглядах на внешнюю политику и энергобезопасность. А война, как известно, это продолжение политики, когда дипломатические аргументы исчерпаны, а конечные цели сторонами не достигнуты. Заместитель директора Института США и Канады Российской Академии наук Валерий Гарбузов считает, что «США смотрят на Россию как на страну с имперскими амбициями, а это всегда будет приводить к противоречиям, поэтому отношения будут развиваться по пути избирательного сотрудничества» – в области сокращения ядерных вооружений, а также поиска решений иракской и иранской проблем.

Именно расхождения в целях США и России позволяют мне ответить на вопрос итальянского тележурналиста – насколько вероятна война при строительстве газопроводов Nabucco и South Stream. Поскольку США продолжают попытки взять под контроль транзитные территории этих газопроводов, а Россия доказывает свое право на сохранение влияния на тех же территориях, не уступая Вашингтону в жесткости методов и средств, такая вероятность есть.

Пока еще не принято обсуждать гуманитарную роль энергоресурсов в развитии цивилизаций. Хотя именно этот газовый ключ в руках Кремля мог бы подойти к замочной скважине всемирной Башни Энергетической Безопасности и не разбивать витрину чужого благополучия. Для этого нужны усилия не только России, а еще и Евросоюза и США, от которых в равной степени зависит – станет ли природный газ ступенькой для мирного развития цивилизации или превратится в инструмент ведения войны как способа достижения мирового господства. Энергоресурсы способны подтолкнуть агрессивные империи к войне. Они же являются материей для трансформации мира в более совершенную форму.

ГЛАВА 2
Братья

Дорога на Восток

Утром 6 января 2004 года я села в машину и поехала из Минска в Москву продолжать работать энергетическим журналистом. То, что я до тех пор видела с одной стороны, открылось теперь с совершенно иного угла зрения. Парадокс информационных потоков в разных точках планеты заключается в том, что одно и то же событие приобретает совершенно разные оценки в зависимости от степени важности этой новости для общества. Не прошло и месяца с моего переезда, как Кремль принял решение начать первую газовую блокаду зарубежных потребителей. Так я оказалась в гуще событий – в центре газовой войны России и Белоруссии – в качестве простого солдата пера.

Из Минска до Москвы 700 км по прямой – эту международную трассу построили к Олимпиаде 1980 года, и она до сих пор остается лучшей магистралью, связывающей Москву и Берлин. Проехав по ней несколько раз, я убедилась, что дороги в Белоруссии почти не уступают немецким автобанам. Мчишься себе, включив круиз–контроль, со скоростью 120 км в час, причем на совершенно законных основаниях. Дороги разительно отличаются от российских с их коррупционным укладом, позволившим своровать деньги при строительстве автомагистрали международного значения и подвергнуть риску жителей многочисленных деревень, которые пересекает скоростная трасса без подземных или надземных пешеходных переходов. А потом предоставить двум десяткам патрульных милиционеров брать с водителей взятки за превышение скорости до 80 км в час.

Историческая трасса начинается от Дома правительства России, где расположен рабочий кабинет премьера Владимира Путина, пересекает МКАД, огибает Минск и уносится дальше на Запад – через Варшаву до самого Берлина, где в свое время служил российский премьер. Если бы меня просили нарисовать трассу газопроводов из России в ЕС, я бы провела линию параллельно этой дороге…

После 1991 года российская монополия регулярно практиковала краткосрочное сокращение поставок газа на 25–50%, стимулируя Белоруссию своевременно платить за газ. До конца 1990–х годов в СНГ процветали бартерные схемы, и Белоруссия в числе прочих покупателей периодически запаздывала с оплатой на месяц–другой, а то и на третий. К середине года обычно накапливалась приличная сумма долга, которая вместе с задолженностью других стран СНГ приводила к кассовому разрыву в балансе «Газпрома». В правительство Белоруссии и госпредприятие «Белтрансгаз», владеющее магистральными газопроводами и отвечающее за транзит российского газа в Польшу и на Украину, летели телефонограммы из Москвы с требованием срочно погасить задолженность, подкрепленные угрозой сокращения поставок с ближайшего понедельника. В печать такие телеграммы попадали редко, потому что в эту минуту премьер (а если не помогало, президент Белоруссии) вмешивался в ситуацию —деньги изыскивались или долги реструктуризировались, и добрососедские отношения восстанавливались.

Например, в апреле 1998 года глава «Газпрома» Рэм Вяхирев и премьер Белоруссии Сергей Линг подписали программу реструктуризации белорусских долгов за российский газ на сумму $230 млн. 74% платежей должны были осуществляться белорусской продукцией, 26% – «живыми» деньгами. «Газпром» в придачу списал с «Белтрансгаза» $26 млн пени. Это была очередная уступка Минску.

Однако идти на бесконечные уступки Москва не хотела. Кремль требовал вернуть под контроль «Газпрома» магистральные газопроводы Белоруссии. К весне 2002 года все аргументы в пользу того, что этого делать не надо, иссякли, и в апреле Александр Лукашенко подписал–таки вместе с Владимиром Путиным меж–правсоглашение о развитии отношений в газовой сфере России и Белоруссии. Этот документ должен был стать историческим, поскольку предполагал сохранение низких цен на газ для Белоруссии ($32) взамен на создание на базе «Белтрансгаза» совместного предприятия с «Газпромом» к 1 июля 2003 года. Через полгода белорусский лидер понял, что просчитался, и намекнул, что Минск «мог бы иметь дополнительно от $800 млн до $1 млрд за транзит газа по мировым ставкам».

В Кремле сделали вид, что не понимают таких намеков. Как следствие, 1 июля 2003 года «Белтрансгаз» все еще не подлежал приватизации. Формально дело было в оценке активов: «Газпром» хотел забрать половину предприятия за $600 млн в счет погашения долга, а Александр Лукашенко стоял на своем – $5 млрд и баста. Конфликт обострялся. Белорусские власти хотели увязать сделку с сохранением цен на газ на уровне внутреннего рынка России – $40 за тыс. кубометров. В ответ «Газпром» объявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии на 2004 год до $50. Для придания своим угрозам веса Россия частично сократила поставки газа для белорусов 1 января и 24 января 2004 года. Переговоры продолжались.

Через пару недель после моего переезда в Москву в январе 2004 года начальник департамента по информационной политике «Газпрома» Александр Беспалов пригласил меня в свой кабинет – выпить чаю и поговорить о российско–белорусских отношениях в газовой сфере. «Зачем же Лукашенко заявляет, что все проблемы урегулированы, а договор на поставки газа подписан? – удивлялся он, закуривая сигару. – Ведь ничего нет. Ничего не решено. Совершенно ничего не подписано». Я отвечала, что существует информация для внешнего потребления и внутреннего пользования. «Надо успокоить народ, поэтому власти и говорят, что все решено», – сказала я. «Нет, ну как же это в принципе возможно?» – недоумевал главный информационный стратег «Газпрома».

Российская монополия начнет использовать всевозможные приемы для выставления условного противника в невыгодном свете лишь спустя два года – в первой войне против Украины. Поэтому белорусского президента можно считать крестным отцом информационных атак в газовых войнах в СНГ. А на тот момент менеджмент «Газпрома» еще изучал дозволенные и недозволенные приемы ведения информационного боя на уровне «кадетского корпуса». Не перекрыть ли газ Белоруссии, рассуждали тогда в 35–этажной башне на улице Наметкина,16 в Москве, хотя бы на том основании, что одному российскому гражданину, проживающему в деревне Могилевской области, местные власти не подводят к дому газовую трубу? Когда у меня об этом спросили, я искренне рассмеялась и сказала, что над «Газпромом» будет смеяться вся Европа, если он по такому глупому поводу отключит целую страну.

Я была убеждена тогда и считаю теперь, что каждый из участников энергетического диалога должен отстаивать свои позиции любыми доступными ему способами, не разрушающими жизнь других людей. Однако отключение газа в сильные морозы может привести к разгерметизации газовой системы и, как следствие, – к коллапсу энергосистемы. Мне могут возразить, что у энергетиков должно быть запасное топливо – мазут. Но как тогда объяснить падение температуры в больницах Словакии в январе 2009 года до минусовых значений и закрытия средних школ в Болгарии из–за дефицита тепла и света? Ведь это прямой шаг к гуманитарной катастрофе. Стоит ли одна, пусть и победоносная, газовая блокада лишения людей тепла?

В марте 1995 года мы с коллегой из «Комсомолки» были в командировке в Севастополе. Город расположен на полуострове, и газ до него доходил по остаточному принципу, с перебоями. Пейзаж города–порта приписки российских моряков напоминал картины разрухи военного времени. Вечером новые микрорайоны пугали случайных прохожих черными провалами окон, в которых то там, то тут мерцали свечи. Веерные отключения электричества по районам не позволяли пользоваться электроприборами круглые сутки. Давление в газовых трубах было таким низким, что чайник на плите закипал за 50 минут. В гостинице при +5 °С мы спали в верхней одежде с головой под одеялом. Двух дней оказалось достаточно, чтобы я пообещала себе никогда не возвращаться в тот замороженный полумертвый город. Хотя, конечно, Севастополь был ни в чем не виноват.

18 февраля 2004 года, спустя неделю после моей встречи в «Газпроме» с Александром Беспаловым, поставки в Белоруссию были прекращены. Так я по воле судьбы, не желая больше раздражать белорусского президента критическими публикациями о тактике и стратегии развития топливно–энергетического комплекса, попала в самое пекло газовой войны России с Белоруссией.

19 февраля 2004 года Александр Лукашенко отдал приказ «закрыть задвижки» на границе Белоруссии с Литвой и Польшей. При этом на заседании белорусского правительства он обвинил Кремль в «терроризме на самом высоком уровне» и демонстративно пообещал «подписать договор на поставки газа на условиях Путина». Тем самым он перевел спор хозяйствующих субъектов из экономической плоскости в политическую и обвинил руководство России в давлении на суверенное государство.

20 февраля стороны помирились, и поставки в Европу были восстановлены. В той первой, развернутой Кремлем газовой войне с точки зрения политических последствий победил Александр Лукашенко. Белоруссия начала получать газ по средней цене – $46,68 и сохранила за собой магистральные газопроводы, а потребители не ощутили дефицита тепла.

Первая газовая атака «Газпрома» захлебнулась в белорусских болотах. Калининградская область – западный анклав России – пострадала больше всего: она оставалась без газа и фактически без тепла при минусовой температуре более суток. Польша сразу же заявила претензию по поводу сокращения поставок газа из России и потребовала выплатить компенсацию за нарушения контрактных обязательств на сумму $300400 млн. Несколько месяцев менеджеры и юристы «Газпрома» улаживали претензии поляков. Очевидно, Владимир Путин сделал выводы и ко второй газовой войне – с Украиной – подготовился очень тщательно. В «Газпром» на чашку чая к господину Бесполову меня больше не приглашали.

В этот момент Брюссель впервые с момента развала СССР заговорил о новом русском оружии и угрозе. То, что Россия ударила по своему ближайшему союзнику и, возможно, будущему сателлиту, напугало европейских чиновников и политиков еще больше. Евросоюз воспринял молниеносную войну с белорусскими «партизанами» как демонстрацию силы, тренировку мышц перед предстоящей битвой титанов. И запустил пропагандистскую машину, которая убеждала, что «любой поставщик газа в обход России способен обеспечить энергетическую безопасность ЕС».

Польша на протяжении двух лет регулярно объявляла о строительстве терминала по регазификации сжиженного природного газа, закупке норвежского газа. Но пока российский газ обходился Варшаве дешевле другого топлива, Польша лишь увеличивала его закупку.

Именно цена определяет спрос на тот или иной вид природных ресурсов. Так и подъем газового хозяйства пришелся на 70–е годы XX века, когда этот вид топлива был самым дешевым – особенно в сравнении с мазутом – и все новые электростанции строили на этом, как принято считать, самом экологически чистом топливе с более высокой теплотворностью, чем мазут. Например, к 2008 году правительство Белоруссии отчиталось о стопроцентной газификации страны. Не осталось ни одного из 118 районов, куда не был бы проведен природный газ. Но зимой 2008–2009 годов мазут оказался дешевле русского газа. Этого было достаточно, чтобы вопрос диверсификации для многих потребителей приобрел конкретные формы и параметры.

Борьба на равных

Кремль на время оставил идею возвращения «Бел–трансгаза» под контроль «Газпрома». Тем более что в Москве ожидали если не полного аншлюса Белоруссии, то сращения банковской и налогово–финансовых систем, в частности, введения российского рубля на территории соседней страны. Именно этим объясняются противоречивые заявления «Газпрома» и президента России весной 2005 года. В марте Алексей Миллер заявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии, а в апреле Владимир Путин пообещал сохранить их на прежнем уровне. Год пролетел в переговорах, и 19 декабря на встрече премьеров России и Белоруссии была достигнута договоренность о том, что в 2006 году «Газпром» поставит в республику 21 млрд кубометров газа по прежней цене – $46,68 за тыс. кубометров.

2006–й год начался для Минска с новых переговоров о повышении цен сразу в четыре раза – до $200 за тыс. кубометров. К тому времени Александр Лукашенко успешно провел очередную предвыборную президентскую кампанию и закрепился у власти до 2011 года. Как рассказали мне опытные коллеги, никому не известного экс–депутата Верховного Совета СССР Александра Лукашенко, баллотировавшегося в президенты Белоруссии в 1994 году, поддерживал экс–глава «Газпрома», российский премьер Виктор Черномырдин. Позже он лично прилетал в Белоруссию мирить молодого президента со старой гвардией Верховного Совета последнего созыва.

За прошедшие с тех пор 15 лет господин Лукашенко небезуспешно играл на слабостях российского руководства, и с первым президентом Борисом Ельциным все проходило гладко. Однако второй президент Владимир Путин 9 мая 2006 года распорядился запретить дотации Белоруссии в любой форме и потребовал перехода на европейские цены при продаже газа или полного аншлюса в состав России. Накануне Белоруссия в очередной раз отказалась ввести российский рубль с 2008 года.

В непростые отношения Владимира Путина и Александра Лукашенко вмешивался фактор конкуренции.

С момента объявления о создании Союзного государства 8 декабря 1999 года оставался открытым вопрос об его лидере. Александр Лукашенко настаивал на ротационном принципе руководства, то есть смене главы Союзного государства, скажем, раз в два года. Первый президент России Борис Ельцин смотрел на любые инициативы Александра Лукашенко сквозь пальцы и, не вникая особо в структуру строительства Союзного государства, в принципе одобрял все, что предлагал «младший брат».

Это привело к тому, что Александр Лукашенко во второй половине 1990–х годов заключил прямые межправительственные соглашения с лидерами республик в составе Российской Федерации и приобрел популярность среди российских губернаторов. Некоторые из них даже обещали поддержать его, если он решит участвовать в выборах президента России. Юридически лидер Белоруссии мог сделать это только после принятия Конституционного акта Союзного государства, предусматривающего такие возможности. Но при Ельцине акт принять не успели, а Путин был категорически против раздела власти по горизонтальному принципу.

С 2002 по 2006 год Владимир Путин и Александр Лукашенко обменивались лишь информационными уколами, напоминавшими предупредительные выстрелы в воздух или угрожающие удары резиновых дубинок по пластиковым щитам. Лукашенко и Путин в этих отношениях были равными противниками, у одного из которых в распоряжении была четко выстроенная исполнительная вертикаль власти, а у другого – энергоресурсы. Следует отдать должное Александру Лукашенко: он никогда не применял в переговорах с Кремлем по газу схем, которые открывали бы ему персональный доступ к бонусам. Это был торг на уровне выгоды для обоих государств – «содержание российских военных станций в обмен на газ», который к тому же позволял Минску время от времени списывать свои старые долги.

Обмен «любезностями» двух президентов того времени кратко и емко отражает причины, по которым союзники в итоге оказались по разные стороны бар рикад.

Владимир Путин: «Зачем в проекте Конституционного акта Союзного государства писать, что Белоруссия будет суверенным государством, территориальной целостностью, имеющей право вето на все решения и так далее? Не будем забывать, что экономика Белоруссии – это 3% экономики России… У нас тоже должно быть право вето. Но тогда это даже не напоминает Советский Союз».

Александр Лукашенко: «Мы всегда слышали, что Белоруссия будто бы является гирей на ногах России и хочет решить свои внутренние проблемы за счет РФ: и кормить нас будут, и поить. Мы это услышали! На самом высоком уровне! Белоруссия никогда не станет 90–м субъектом России. Союз должен строиться только на равноправной основе».

Владимир Путин: «Всей Белоруссии, шести областям, можно объединяться с Россией в соответствии с российской Конституцией. Зачем же нам распускать Российскую Федерацию, уничтожать нашу Конституцию, а потом все снова начинать?»

Александр Лукашенко: «Российская сторона не хочет выполнять действующий договор, то есть создавать Конституцию, идти на референдум и потом формировать органы власти Союзного государства. В администрации президента России заранее был готов сценарий, как будут раскручиваться эти инициативы по разделению государства на шесть частей и включению в состав России. На что я прямо заметил, что даже Сталин до этого не додумался».

Владимир Путин: «Основным направлением нашей деятельности должна стать работа по созданию экономической базы строительства Союзного государства. В соответствии с договором от 1 января 2005 года должен функционировать в качестве единого платежного средства российский рубль».

Александр Лукашенко: «Введение единой валюты – это сложный вопрос. Он требует решения ряда проблем, касающихся единой финансовой политики и эмиссионного центра. Это вопрос нашего суверенитета, а Россия хочет решить эти вопросы единолично».

Владимир Путин: «Россия должна перестать быть дойной коровой для всех и каждого. Мы выполняем требования наших партнеров, учитывая их интересы, и вправе требовать такого же учета наших интересов с их стороны».

Александр Лукашенко: «Хочет Путин, чтобы мы платили эти деньги (за газ. – Н.Г.), давайте соберем их от лекарств чернобыльцев, от тех, кто гнил в окопах. Неужели мы не соберем эти 200 миллионов долларов? Соберем, и нами перестанут манипулировать и шантажировать».

Владимир Путин: «Потери российской экономики из–за газовых соглашений с Белоруссией составят $3,3 миллиарда, из которых госбюджет потеряет $1,3 миллиарда, а „Газпром“ – $2 миллиарда».

Характерно, что каждый раз накануне переговоров России и Белоруссии по газу политологи предсказывали крах белорусского экономического чуда, опирающегося на дешевые энергоносители. «С повышением цен на газ и прекращением субсидирования нефтяного экспорта Москва нанесет по Александру Лукашенко серьезнейший политический удар, и Минск будет вынужден либо пойти на условия Москвы, либо окажется перед лицом мощнейших экономических и социальных потрясений, – прогнозировал преподаватель кафедры политической теории МГИМО Кирилл Кок–тыш. – С разрушением монополии на льготную стоимость электроэнергии для предприятий рушится вся система власти Лукашенко и представление о белорусском экономическом чуде».

Однако конвертировать экономический прессинг в политическую победу на белорусском направлении Кремлю никак не удавалось. По данным многочисленных социологических опросов, проведенных в Минске, общественная поддержка вхождения Белоруссии в Россию не превышала 5–6% в 2006 году против 50% в 2000 году. По мнению Сергея Калякина, начальника штаба экс–кандидата в президенты Белоруссии Александра Милинкевича, Александр Лукашенко скорее пошел бы на экономический кризис и тотальную изоляцию, нежели уступил бы власть Кремлю. Кроме того, в 1990–е годы, когда в Москве была создана благоприятная среда для выращивания олигархов, белорусские власти, лишенные западных инвестиций и вынужденные экономить на всем, с помощью налоговых льгот субсидировали промышленность Белоруссии. Тем самым Минск получил временную фору для реконструкции и модернизации производства. Может быть, это и есть причина, по которой белорусская индустрия держалась все эти годы – вопреки негативным прогнозам большинства независимых экспертов.

К сожалению, финансовый кризис 2008–2009 годов, остановивший российскую индустрию, привел и к остановке ряда крупных белорусских производств. На момент написания книги было совершенно неясно, насколько затянется этот кризис. Финансовый директор нефтегазовой компании «Итера» Сергей Воробьев еще осенью 2008 года прогнозировал, что выйти из него удастся не ранее конца 2010 года, а может быть, и позже.