Текст книги "Принц полуночи. Книга 1"

Каждый ангел ужасен. И всё же – увы! -

Я вас воспеваю, великие птицы души, несущие смерть.

Рейнер Мария Рильке

– Человек, – сказал Тир, выйдя из-за поворота.

– Монах, – уточнил Казимир с лёгкой брезгливостью.

– Не любишь их?

– А за что их любить?

Пожав плечами, Тир пошёл вперёд, пробираясь между большими камнями и перепрыгивая через маленькие. Вопли муэдзина были хорошей школой, но христианские монахи просто так не орут, да и вообще, если шарахаться от любого служителя культа, жить станет довольно трудно.

Тиру не понравилось то, что монах поднялся им навстречу. Не понравилось то, что выглядел монах не по-монашески: был молод, высок, широкоплеч. А когда он улыбнулся, во рту сверкнули, несмотря на густые сумерки, такие клыки, что Тир чуть не повернул обратно.

Хотел увидеть настоящего керта, да? Ну вот. Увидел. Легче тебе стало?

– Мир вам, путники, – прозвучал дружелюбный спокойный голос, – да пребудет с вами если не милость, то хотя бы терпение Господа.

Тир остановился. Казимир, удостоив монаха едва заметным кивком, взаимно, мол, слегка подтолкнул спутника:

– Ну?

– Подожди, – сказал Тир, – вы кто?

– Моё имя Грэй И'Слэх. Впрочем, можно и отец Грэй, так, наверное, будет удобнее и для меня и для вас. Хотя вам, Чёрный, я не отец и, конечно же, не святой, а вы, сын мой, – взгляд неярких, странного цвета глаз обратился к Казимиру, – вижу, без сердечной любви пребываете в лоне матери нашей церкви. Однако вы спасаетесь от опасности, ищете надёжного убежища, я же могу предложить вам крышу над головой на эту ночь и на любое время, какое вы сочтёте нужным пользоваться моим гостеприимством. Не отказывайтесь, – произнёс он с властной мягкостью, – возможно, я смогу помочь вам.

– Ещё и священник, – прокомментировал Казимир. – Спасибо, – отрезал он решительно, – мы лучше пойдём.

– Спасибо, – задумчиво произнёс Тир.

Он смотрел на отца Грэя, пытаясь, как обычно, разглядеть за внешностью, нет, не душу, конечно, и не мысли, но увидеть эмоции. Это легко: люди, такие разные, во многом весьма схожи.

Он смотрел, но видел лишь внимательные глаза. Серые? Синие? И свет. Золотистый и тёплый, мягкий, как огни паникадила, уставленного сотнями восковых свечей.

– Спасибо, – повторил Тир, – нам действительно нужна помощь.

– Что ж, милости прошу. – Отец Грэй сделал приглашающий жест. – Обитель моя не столь скромна, как подобало бы смиренному отшельнику, я расположился в Кабо, но, с другой стороны, в случае необходимости там меня намного проще отыскать тем, кто приходит за утешением и советом.

– Ты что, в самом деле собрался… – начал было Казимир, мешая русские слова с немецкими.

– Да. Он нам не враг. Даже мне.

– Он – священник.

– Это не преступление.

– Это и в самом деле не преступление. – Отец Грэй, уже ушедший на несколько шагов вперёд, остановился, терпеливо ожидая, пока его гости решатся двинуться с места. – Я знаю русский язык, сын мой, но, увы, до сих пор не знаю вашего имени.

– Светлый князь Казимир Мелецкий. – Слова прозвучали как хрустальные молоточки, бьющие в хрустальный гонг, чисто, светло и высокомерно.

– Рад знакомству, – невозмутимо кивнул священник, – желаете ли представиться вы, Чёрный?

В этом его обращении близко не было ничего от агрессивного страха Рыси, от самодовольного отвращения Моюма. Чёрный – что-то вроде имени, которое всем известно. И странно, как это отец Грэй вообще допускает, что у «Чёрного» может быть и своё, настоящее имя.

– Меня называют Тир.

– Что ж, подходяще. – Снова странный свет в странных глазах. Пробегает по радужке фосфоресцирующий голубоватый проблеск.

Ты не боишься его?

– Пойдём, – сказал Тир Казимиру, – не съедят тебя.

– Уверен? – спросил князь вполне серьёзно.

– Нет, – признался Тир.

Отец Грэй улыбнулся, тускло блеснув страшенными клыками.

…– Признаться, когда ваш шлиссдарк прошёл над Кабо, я испытал изрядное смущение, – рассказывал он по дороге к крепости, – ничего подобного мне доселе видеть не доводилось. Я родом из Лонгви, поэтому смыслю кое-что и в полётах, и в управлении летающими кораблями и не мог не отдать должного мастерству… нет, пожалуй, даже искусству того, кто управлял машиной. Но каково же было моё удивление, – отец Грэй покачал головой, словно переживая события заново, – когда в ослепительном сиянии чистого небесного света я увидел вдруг непроницаемую тьму. Увидел вас, Тир. Возможно ли такое? – спросил я себя. Возможно ли, чтобы красота и совершенство были доступны воплощённому мраку? Разумеется, за прошедший час я не сумел отыскать ответа. Но теперь к темам для размышлений у меня прибавится ещё и эта. А мы пришли, – он распахнул калитку во вросших в землю воротах из тёмного, обшитого металлом дерева, – я занял квартиру бывшего коменданта, там довольно просторно, можно без стеснения принять хоть десяток гостей. Водопровод исправен. Ужин, хоть и постный, вкусен, к тому же постная пища полезнее не только для духа, но и для бренной плоти. Проходите, располагайтесь. Здесь вы в полной безопасности.

И словно решив разом опровергнуть его слова, чёрными тенями метнулись из-под крыши башни десятки летучих мышей. Тир скривился от их пронзительного писка. А тёплый тёплый воздух рассекла молния, полоса серебряного света, стремительная и гибкая.

Змея! Летучая змея?!

– Ух ты! – вырвалось у Казимира.

– Озирока! – укоризненно и ласково воскликнул отец Грэй. – Я же просил тебя оставаться дома!

Змея, нет, змей, бескрылый летающий серебряный змей, отнёсся к словам священника с залихватским пренебрежением. Он встал на хвост, изящно выгнув верхнюю треть тела, блестя чешуёй и по очереди оглядел Казимира и Тира огромными фасеточными глазами.

– Он не опасен, – торопливо сообщил отец Грэй, – Озирока разумен и добр, просто иногда забывает о дисциплине.

Он мог бы не говорить этого. То, что змей разумен, то, что он не опасен, и да, что он действительно по-своему добр, – это видно было хотя бы по весёлому разноцветному взгляду, по бликам лун на серебряных чешуйках, по мгновенным просверкам длинного раздвоенного языка. Да по всему!

– Маленький брат, – тихо сказал Казимир.

И, протянув руку, коснулся змеиной головы кончиками пальцев.

Фасеточные глаза ответили на ласку перламутровым переливом всех оттенков зелёного.

«А ты? – услышал Тир безмолвный вопрос. – Ты, в чёрной чешуе, разве не брат мне?»

– Озирока! – Отец Грэй покачал головой, слегка толкнул змея кулаком в сияющее брюхо. – Оставь гостей в покое. Чёрный тебе очень, очень дальняя родня. Не обращайте на него внимания, Тир, он чувствует в вас зло, и он, как ни крути, всё-таки змей, а посему отчасти тяготеет к мраку. Простите, если вас задевает моя прямота.

– Нет. – Тиру сейчас интереснее всего было понять, как же Озирока – три метра мускулов в серебряной броне – ухитряется летать. – И не заденет, пока вы не скажете ничего нового.

– Там посмотрим, – неопределённо пообещал отец Грэй, – и, однако, пойдёмте же в дом. Других экзотических тварей здесь не прячется, это я вам обещаю. Если кто и был, Озирока давно всех слопал.

…Ужин, с точки зрения Тира, был идеальным: вода, сыр и фрукты. Никакого хлеба, никакого мяса, никакой соли, словом, ничего ядовитого, тяжёлого или способного помешать здоровому сну. Нет, Тир не был вегетарианцем, отнюдь, но считал, что гораздо лучше лечь спать голодным, чем наедаться на ночь.

Благословляя трапезу, отец Грэй присовокупил к молитве смиренную просьбу о том, чтобы Господь обошёл своим вниманием пищу, кою будет вкушать создание адово. Если же Господу угодно покарать порождение бездны, то пусть это случится не в доме служителя Божьего, ибо не хотелось бы ему, отцу Грэю, пусть и невольно, стать причиной того, что тёмная душа отправится на муки в преисподнюю.

– Милость Его бесконечна, – сообщил священник разом насторожившемуся Тиру, – и я склонен думать, что Он не станет карать вас сейчас, раз уж позволил явиться в наш мир. Кто знает, каковы Его планы относительно вас и вам подобных и чего Он ждёт от вашего присутствия в Саэти? Случайностей не бывает, и я неспроста оказался на вашем пути, и вы доверились мне только с попустительства божьего. Возможно, эта наша встреча выльется во что-то большее, чем просто вечерняя беседа двух путников с неразумным монахом.

Казимир с кривой улыбочкой чистил яблоки, тонкими пластинками резал белый ноздреватый сыр. Чистая вода в кувшине вызвала на лице светлого князя гримасу лёгкой брезгливости. Недовольство, появившееся в его эмоциях после того, как решено было принять приглашение отца Грэя, исчезло после знакомства с Озирокой. Зато появилась некая насмешливая снисходительность.

Природа этого чувства была Тиру хорошо знакома: он сам так же относился к христианам вообще и к священникам в частности. Но так ли важно, во что верит и чем занимается человек, от чистого сердца предложивший тебе пищу и кров? И, опять-таки, появись вдруг такое желание, Тир не остановился бы перед тем, чтобы убить их странного хозяина. Просто так. Просто потому, что захотелось. Но пока такого желания не возникало, он испытывал к отцу Грэю замешанную на любопытстве благодарность и предпочёл бы, чтоб и Казимир проявил к священнику хоть капельку уважения.

– Ну а теперь, может быть, вы расскажете мне, кто преследовал вас? – спросил отец Грэй. – Я не спрашиваю за что, ибо ответ очевиден.

– Да? – удивился Казимир. – Тогда просветите на сей счёт и меня.

– Вами совершено преступление, – спокойно ответил отец Грэй, – кровь на вас обоих. Но если Тиру сама природа его велит оставлять за собой кровавый след, то вам, сын мой, не будь вы столь свирепым противником собственной веры, я советовал бы покаяться. Как только придёте в нужное состояние духа, разумеется, и поймёте, что готовы искренне просить у Господа прощения за грех человекоубийства. Боюсь, случится это не скоро. Но вернёмся к делу. У преследовавших вас пилотов была, насколько я могу судить, серьёзная подготовка, да и количество болидов наводит на мысли о том, что погоня организована не частными лицами, и, однако, я не смог опознать расцветку фюзеляжа, поэтому затрудняюсь сказать, какому государству, какой армии принадлежат машины. Очень надеюсь узнать об этом от вас.

– Мы без понятия, – пожал плечами светлый князь.

– А это имеет значение? – поинтересовался Тир. – Не для нас, разумеется, а для вас, господин И'Слэх.

– Конечно, – кивнул священник, – от того, где вы убили, зависит, где вам лучше прятаться. А я намереваюсь помочь вам в поиске надёжного убежища. Видите ли, в чём дело, господин Тир, вы больше похожи на чёрную дыру, чем на человека, и в Саэти нет подобных вам существ ни среди Божьих созданий, ни среди тварей Врага, которые, увы, всё ещё обитают бок о бок с людьми. Я мало знаю о таких, как вы, – слава Богу, первое и последнее подобное вам чудовище приходило в Саэти задолго до моего рождения, – но Зло, или, если хотите, Мрак, я изучаю тщательнейшим образом. Это враг, которого нужно узнавать в любом обличье. Так вот, опираясь на свои знания и поверив, что такие, как вы, действительно существуют, что это не страшная сказка из далёкого прошлого, я смогу отыскать вас в любой точке планеты, а может быть, даже и на Айчобане или Кораи. И я знаю людей, способных найти вас где угодно в пределах нашего мира. Думаю, впрочем, что эти люди уже знают о вашем присутствии, и коль скоро они не предприняли ничего необратимого, следовательно, ими по вашему поводу занята та же позиция, которую занял и Господь. Это всего лишь моё скромное предположение, но оно вселяет надежду, что вы не умрёте в самые ближайшие дни или даже часы. Те же, кто умеет видеть Мрак так, как вижу я, – не обязательно священники, это могут быть учёные или колдуны, – потеряют вас, когда вы окажетесь в месте, до отказа переполненном магией. Есть несколько городов, где вы могли бы затеряться, несмотря на свой ужасающий ореол: Орен в Ниторей, Вежаград и Свитан в Радзиме, Звёздное Остриё в герцогстве Наллия, конунгаты Ям Собаки и Лонгви. Выбирать Лонгви я вам сразу отсоветую: у тамошнего барона свои счёты с Чёрными, и барон платит по счетам. А среди прочих государств нужно выбрать такое, которое не пойдёт навстречу поискам, ведущимся вашими врагами. Поэтому я и спрашиваю, кого вы убили и кто ищет вашей крови?

Некоторое время Тир размышлял, колеблясь, и пристальный взгляд Казимира убеждал его в том, что колебания не беспочвенны. Открывать имя убитого кому бы то ни было кроме заказчика – несусветная глупость, и убийцы, позволяющие себе такую ошибку, не выполняют больше одного заказа. Однако в их ситуации, в ситуации, когда мир вокруг мало того что враждебен, так ещё и практически незнаком, следовало, как ни парадоксально это звучит, верить тем, кто предлагает помощь. Хотя бы потому, что настоящих врагов вокруг предостаточно, и оттого, что отец Грэй узнает чуть больше, чем ему уже известно, обстоятельства не ухудшатся.

– Этого человека звали Моюм Назар, – произнёс он наконец, – астролог из Эрниди…

– Звездочёт эйра Эрниди, – подхватил отец Грэй, – сатанист и колдун. Позвольте узнать, Тир, Моюм вызвал вас из Мрака и что-то напутал в заклинаниях или вас специально откомандировали по его душу?

Так неожиданно было обнаружить в рассудительном священнике веру в страшные сказки, что Тир лишь озадаченно улыбнулся:

– Нет. Я же не демон.

– Ну да, ну да, разумеется. Надеюсь, вы простите мой неуместный вопрос? – Молодое, с резкими чертами лицо в первый раз отразило какие-то чувства, кроме мягкого внимания к гостям. – Видите ли, сношения мира живых с инфернальными сферами представляют для нас, смертных, интерес куда больший, чем принято думать. Но с тех пор как факультет демонологии и некромантии в институте Вотаншилла был закрыт, а все результаты его работы уничтожены, церковь вновь оказалась в положении вооружённого слепца. Кое-что мы знаем, но по преимуществу располагаем лишь сказками да суевериями – плохим подспорьем в борьбе с Врагом.

Он замолчал, ненадолго погрузившись в невесёлые размышления. Тир подумал, что им с Казимиром довелось наблюдать редкий экземпляр священника, признающего необходимость научного подхода к вопросам веры.

– Однако, возвращаясь к Моюму, – вновь заговорил отец Грэй, – должен заметить, что вы совершили благое дело, возможно, и не желая того. Убей этого человека простой смертный, и убийство легло бы тяжким грехом на бессмертную душу, в вашем же лице мы в определённой степени имеем дело с промыслом Божьим. И я рад, что Господь вершит справедливость, не искушая при этом своих детей. Но, с другой стороны, этим убийством вы поставили себя в крайне сложное положение. Да и господину Мелецкому, хоть он виновен лишь косвенно, тоже грозит опасность. Моюм Назар был высшим чином в иерархии раиминов, секты, отрицающей Бога. Они не поклоняются дьяволу в том смысле, какой привыкли вкладывать в эти слова христиане, скорее уж они склоняются перед знанием. Не наукой, заметьте, а знанием, путь к нему не имеет значения. Если наши сатанисты, как бы они не заблуждались, всё же признают власть Господа, то секта, которую возглавлял Моюм, вообще не оставляет в душах места ни для Творца, ни для его Врага. – Отец Грэй не то удивлённо, не то укоризненно покачал головой. – Впрочем, для вас из всего, что мне известно об этом, интерес представляет лишь тот факт, что раимины известны как некроманты, шпионы и убийцы, а за покушения на себя они платят сторицей. И, разумеется, в их распоряжении более чем достаточно колдунов, способных выяснить ваше местонахождение. Прийти сюда они не посмеют, но за пределами моей скромной… – хмыкнув, отец Грэй оглядел высокие своды, украшенные резьбой потолочные балки, старые, но роскошные гобелены на стенах, – скромной обители, – продолжил священник с лёгким сомнением, – они вновь встанут на ваш след.

Тяжело вздохнув, он задумался снова. Озирока, всё время ужина висевший под потолком, спланировал вниз, встал на хвост поодаль от стола.

Тир молчал. Молчал и Казимир.

Последний, по всему судя, был нимало не встревожен открывшимися перспективами. Его не пугали ни магия, ни колдовство, ни живые враги. И в том, и в другом, и в третьем светлый князь на голову превосходил любых противников. По крайней мере, он был в этом уверен.

Тир поморщился от зависти: когда-то и он мог похвастаться подобной уверенностью. Куда что делось? Не выдержало столкновения с действительностью?

– Ну что же, господа, – снова заговорил отец Грэй, – нам остаётся полагаться на Всевышнего. Пока я не вижу для вас выхода, но непременно постараюсь его отыскать. Ночь пройдёт, утро присоветует, как говорят в Радзиме. А посему могу лишь пожелать вам спокойного сна. Вам же, господин Мелецкий, снова советую покаяться. Возможность очиститься от греха – драгоценный дар Творца. Тир наверняка может подтвердить это.

– Но не хочет, – Тир встал, – спасибо, господин И'Слэх.

…В спальню он не пошёл – отдохнул, пока летели. Выспался с запасом. Шутка ли – тридцать часов в одну сторону да восемь (пока не встретились с раиминами) – в другую.

Портьера, занавешивающая вход в столовую, с шорохом опустилась за спиной. Сунув руки в карманы, Тир направился к выходу. Он сутулился, рассеяно поддавал носком ботинка подвернувшуюся под ноги длинную пробку от винной бутылки и ничуть не походил на того себя, самоуверенного и обаятельного, какого успешно изображал для Казимира уже в течение трех дней.

Надоело! Сколько, в самом деле, можно изображать? Сегодняшняя встряска – не полёт – три часа воздушной чехарды, скорее, удовольствие, чем напряжение нервов, а прыжок с «Хаттыя» вниз головой, в какой-то несерьёзный куст (сейчас – в памяти – куст этот казался ещё менее серьёзным, чем в действительности), – вымотала донельзя. Да, спать не хотелось. Но не хотелось и ничего другого.

Тир поднялся на стену, уселся между зубцами, спиной упёршись в один, ногами – в другой. Подумал равнодушно, что для полноты картины недостаёт ему сейчас флейты или лютни и берета с пером белой цапли. Всего пара деталей – и готово полотно «Грустящий трубадур».

Трубадура этого можно пристрелить, даже не целясь. Но болиды дадут знать о себе раньше, чем подлетят на расстояние выстрела. А снизу никто не подберётся, внизу шумит и плещется море. Только голову повернуть, и вот они – серые волны без конца, и стекает в них фиолетовое небо.

Чёрный? Ну и пусть. Сейчас – всё равно. Отец Грей прав: стоит подождать утра, хотя бы одну ночь прожить спокойно. Не убегая и никого не боясь.

Озирока блестящей лентой скользнул сверху и застыл в отдалении. В пасти змей сжимал летучую мышь. Глядел на Тира. А Тир – на него. Помедлив, Озирока двинул челюстями, сглотнул мышь и несколькими судорожными телодвижениями протолкнул её в желудок.

Тир поневоле улыбнулся. С одной стороны, змей странным образом напомнил ему кормящегося страуса, с другой – Озирока был слишком красив, чтобы казаться смешным.

– Возможно ли предположить, – произнёс отец Грэй, указывая на неподвижно застывшего змея, – что такое красивое существо создано было, чтобы убивать?

Тир умудрился не вздрогнуть и не вывалился из бойницы – и вообще сумел сделать вид, что давно услышал приближение отца Грея, а посему в его появлении на стене нет ничего неожиданного.

– А ведь таких, как Озирока, выводили специально для войны, – продолжил священник, – ничуть не задумываясь о том, что истинное назначение этих прекраснейших созданий – радовать взгляд и душу своим совершенством. Вы нигде не найдёте убежища, Тир. Я взвесил все варианты… Господин Мелецкий мог бы скрыться в Саронте: на землю герцогства не ступит нога ни единого сатаниста, но, к сожалению, к таким, как вы, Тир это тоже относится. Герцог Саронтский – чистокровный халха, а халха называют подобных вам «грязью» и относятся соответственно. Грязи не должно быть. Все другие города недостаточно надёжны. Против совокупной мощи колдунов-раиминов – нет. Остаётся Лонгви, почти верная смерть, если только… – фосфоресцирующие глаза священника вновь остановились на Озироке, – если только барон не разглядит в вас света.

Интересно, это он о чём? Какой ещё свет? Чёрный есть Чёрный, и весь разговор.

– Всё же я задел вас, хоть и всей душой не желал этого, – отец Грей развёл руками, – простите, я должен был понять, что вы не привыкли к подобному отношению. К тому, что вас считают нечистым. Я должен сказать вам ещё кое-что, и, мне кажется, князю Мелецкому слышать это ни к чему. Какой бы чёрной ни была ваша душа, вы несёте в себе нечто большее, чем чистое зло. Тот самый свет, который ослепил меня, когда я смотрел, как летит над скалами ваш шлиссдарк. Как я уже сказал: это тема для долгих размышлений. Однако барона Лонгвийского я постараюсь убедить. Он… тяжёлый человек, но иногда прислушивается ко мне.

…Рано утром отец Грэй вывел из высокого каменного сарая – то ли конюшни в прошлом, то ли ещё какой хозяйственной постройки – спарку нескромной бело-золотой расцветки. Озирока нырнул в кабину, не дожидаясь приглашения. Уверенно свернул кольца в пассажирском кресле, а хвост расположил почти во всём салоне, оставив ровно столько места, чтобы втиснуться его немаленькому хозяину.

– Я надеюсь вернуться к вечеру, – сообщил отец Грэй Тиру, зачарованно взирающему на машину, – но если даже и задержусь, это не повод для беспокойства. В Лонгви, увы, даже для смиренного отшельника находится много дел. А вы чувствуйте себя как дома. И господину Мелецкому, когда он проснётся, передайте, что замок, в том числе и часовня, в полном его распоряжении. Всего доброго, Тир.

– До свидания.

Когда колпак кабины захлопнулся, Озирока, нетерпеливо дёргающий кончиком хвоста, весь подобрался и даже пасть приоткрыл в ожидании взлёта. Зубы впечатляли, и Тир от души позавидовал. Не зубам, разумеется. Просто он и сам много дал бы, чтоб хоть попробовать, каково это – летать на лёгкой машине, оснащённой антигравитационными установками.

Болид стремительно и бесшумно взмыл в светлое, в утренней дымке, небо.

Итак, целый, хочется верить, что спокойный день впереди.

Казимир, проснувшись, изволил выразить сдержанное недовольство:

– Я что-то не понимаю нашего дорого хозяина: то он говорит, что в Лонгви нельзя, то выясняется, что только туда и можно. А тебя я не понимаю вдвойне. С твоей-то профессией можно ли верить совершенно незнакомому человеку? У тебя есть гарантии, что он не направился в ближайший офис раиминов, чтобы выдать нас за скромное вознаграждение?

Гарантий не было. Выбора не было тоже. К тому же не настолько плохо знал Тир людей, чтобы не понимать: Казимир недоволен, скорее, тем, что впереди много часов бездействия. Опасность же предательства со стороны отца Грэя была не более чем предлогом, хоть сколько-нибудь приемлемым с точки зрения логики поводом заявить о своём недовольстве.

Есть над чем подумать.

Тир оставил светлого князя и направился в ангар посмотреть, в каких условиях обитают болиды в этом престранном мире.

Люди такие разные, вот и с Казимиром всё непонятно или слишком понятно. Слишком просто для такого, как он. Незамысловатый коктейль, действительно незамысловатый. Но ведь это же неправильно. Казимир просто обязан быть сложнее. Как получилось, что сверхъестественный боец не умеет терпеливо и спокойно ждать, ждать, получая удовлетворение от каждой секунды покоя? Куда он спешит? Каких таких приключений ищет на свою задницу, неужели мало того, что уже наскрёб?

Вчерашнее уважение к светлому князю смешивалось сейчас с вежливым удивлением. Целый день впереди, минимум двенадцать часов относительной безопасности, когда можно ослабить натянутые струны осторожности и положиться на обычные внимательность и чуткость. Радоваться надо такой передышке. Особенно после вчерашнего прыжка.

Хотя для Казимира прыжок как раз таки прошёл незаметно.

А в ангаре и точно была когда-то конюшня, правда, давно уже переоборудованная и перестроенная изнутри до полной неузнаваемости. Запах за много лет выветрился почти полностью, но чуткие ноздри Тира уловили резковатый осадок. Кроме запаха были выбоины от подков на каменном полу. И труднообъяснимое ощущение, какое всегда бывает в месте, где содержится или содержалось много животных. В цирковом ли зверинце, в зоопарке или вот в большой конюшне.

Ещё псарни бывают. Но туда не дай бог забрести.

Никаких специальных приспособлений для обслуживания и мелкого ремонта машин Тир в ангаре не обнаружил. Не было там даже обычного набора инструментов, тех, что от века не менялись на Земле, становясь разве что чуть более удобными. Ничего не было, что ожидаешь увидеть в ангаре ли, гараже, да даже в обычной кладовой у любого мужика. Только стойка для болида типа «козлы», выполненная в несколько неожиданной для столь простого приспособления манере: в цвет машины, со вкусом украшенная позолоченными накладками.

«Мастерские Юлиуса Цуммера. Лонгви» – прочёл Тир на маленькой медной табличке.

Красиво. У работников Юлиуса Цуммера, по всему видно, и руки откуда надо растут, и чувство прекрасного наличествует.