Текст книги "Аут"

Наталья Иртенина
Аут

Посвящаю этот роман будущему моей страны.

Из Бездны в Мир пробиты черные дыры, каждая из которых называется личным сознанием.

(Л.Н.Гумилев. «Этногенез и биосфера Земли»)

Время – единственная река, которая никуда не течет. Будь иначе, ходока во времени ждали бы сплошные хронологические катаклизмы. Например, троянский конь мог бы быть заселен парнями спецназа и подарен татарам царем Иваном Грозным, осаждающим Казань.

Но в стоячих водах времени все нерушимо держится на своем месте и пребывает в неизменности…

Глава предваряющая

Возле купальни убогих, что у Овечьих ворот, необычайная суета и толпление. Такого не бывает даже внутри самой купальни, когда спускается к воде Ангел и растревоживает ее. Тогда из крытых галерей вкруг купальни выползают на свет больные и немощные. Хромая, ковыляя, торопясь, они устремляются к воде. Купель бурлит волнами и исходит теплым паром. Первые шагнувшие в воду, принявшую Ангела Господня, получают исцеление.

Суета проникает под крышу и тут же затихает. Хромые, увечные, расслабленные, трясущиеся, скорченные, изъязвленные жадно смотрят на человека, идущего впереди толпы. В пестром многолюдье смешались оборванные простолюдины и образованная знать в богатых одеждах и расшитых золотом поясах. Сопровождаемый этим собранием человек высок ростом и шагает твердо. На нем бедняцкая рубаха и накидка через плечо. Он останавливается перед лежащим в тряпье стариком и что-то спрашивает. Старик из последних сил тянет шею и трясет бородой, кивая. Из высохшей глотки слова выкатываются с трудом. Высокий снова говорит. И старик – лежавший на вонючем тряпье возле Овчей купели невесть сколько лет – встает, сгребает жалкую постель свою и идет к выходу. Толпа расступается, пропуская его.

И тогда стихшая было суета растекается с новой силой по всему переходу. Страждущие, уразумев дело, сползаются к высокому и окружают его. Он смотрит на них, и взгляд его замирает на лице тощего, покрытого язвами. «Возвращайся к себе домой», – говорит высокий. Тощий оглядывает себя – плоть его очистилась, язвы затянулись.

Но только двое знали, к кому истинно обращены были эти слова: высокий и другой, чужой, смотревший на него глазами тощего. Сказанные негромко, они с силой швырнули этого другого прочь, через два десятка сотен лет, в год 2097-й от Рождества Того, Кто произнес их…

Часть I

Глава 1

Гроза была несильной и не должна было продлиться долго. Но у «тарелки» Кварка настроение портилось и от менее неприятных событий. Она начинала ипохондрить, жаловаться на ревматизм узлов, требовать профилактического осмотра в стационаре. И вообще отказывалась признавать в Кварке высшее разумное существо, наделенное правом приказывать. Обыкновенно это случалось от жары, от дождя, туманов, повышенного радиационного фона, воздушных транспортных пробок, количества пассажиров больше трех, собак и младенцев на борту, а также после появления в сети новой игры для псевдоличностей. Смягчить непреклонность Самсона в таких ситуациях могла лишь женщина (не уродина), поскольку это искусственное создание мнило себя мужчиной и усвоило себе повадки бывалого бабника. Кварк завидовал тем, у кого «тарелка» выбрала женскую ипостась и млела от ласки. С такими жить было проще.

В эту ночь женщины у него под рукой не нашлось – слишком далеко залетел, пытаясь сбежать от собственного страха. Наоборот, присутствовало отягчающее обстоятельство – младенец на заднем сиденье, завернутый в первую попавшуюся тряпку и ладно бы орущий – так нет же, молчит, ублюдок, только кряхтит по-щенячьи и смотрит в спину Кварку белыми, слепыми глазами. Тот не оглядывался на младенца, но хребтиной чувствовал его мутную, белесую, жуткую незрячесть.

Из этого белого сочились в задубевшее нутро Кварка страх и омерзение, гнавшие его вперед, в темноту, под удары молний, на край света.

– Не полечу! Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит, – лил свои сопли Самсон, летя на малой высоте. – Меня закоротит. Вода зальет мои схемы. Мембраны отсыреют. Движок чихать начнет… Ну вот. Я же говорил!

Движок и в самом деле чихнул раз, другой. В тихом гудении, угадываемом за раскатами грома лишь по едва заметной вибрации, наметились сбои.

– Начинаю аварийную посадку! – патетически взвыл Самсон и изобразил на экране нижнего обзора местный ландшафт, освещенный лазерными прожекторами машины. Под ними был дремучий лес, ощетинившийся, как копьями, верхушками хвойных деревьев.

– Только попробуй, корыто гангренное, – заорал Кварк, беря управление на себя. – В утиль сдам!

– А летать будешь на крылышках? – не без ехидства спросил Самсон, вытворяя в воздухе пируэты неповиновения. – На ангельских?

– К дьяволу крылышки, скотина микрочастотная, – рычал Кварк, вдавливая ладонь в сенсорный планшет. – Новую куплю!

– Не купишь. Куда тебе! Ты даже меня в приличный санаторий устроить не можешь, – жалобно язвил Самсон.

На «санаторий» Кварк действительно скупился. Еще бы не скупиться. В стационарах техобеспечения персонал услужливо избаловывает машины до такой степени, что хозяевам потом приходится вправлять своим «тарелкам» мозги всеми подручными средствами. Вплоть до прямого физического насилия.

– А мне, между прочим, на пенсию уже скоро, – продолжал ныть Самсон. – Другие хозяева свои старые машины холят и лелеют, пансион им обеспечивают, чтоб за ними ухаживали хорошенькие задастые техсестры в этих… в таких возбуждающих комбинезонах… Все, умираю! – заявил он вдруг и стал падать.

Падение, впрочем, было плавным и точно рассчитанным. Движок продолжал насморочно чихать, и Кварк ничего не мог поделать с туполобой, упертой техникой, которой дано право в экстренных ситуациях не подчиняться хозяину ради спасения человеческой жизни.

Кварк подозревал, что жизни его сейчас ничто не угрожает, – просто лукавый и трусливый Самсон отыскал внизу, среди страшно нацеленных в его днище деревьев, полянку. Даже не полянку, а мелкую проплешину в густой шевелюре леса. И, упав на нее воробышком, прочно угнездился среди мокрых кустов и травяных кочек.

– Тьфу на тебя, симулянт, – досадно сплюнул Кварк, открыл дверцу и высунул ногу наружу. Но тут же втащил ее обратно и захлопнул дверцу. Дождь хлестал как сумасшедший. Но гроза ушла в сторону.

Кварк оглянулся на страшного младенца. Тот возил ручками, сопел, попискивал. Перед тем как бросить его в машину, Кварк отмыл его от крови, сунув под сильную струю воды, – не пачкать же мерзким ублюдком обивку. Но даже тогда младенец не орал. Хоть это и лучше, чем если бы он заливался ревом, Кварку его молчание действовало на нервы.

На левом плече ребенка остались две длинные ранки-царапины, уже подсохшие, – только и всего.

А ведь он не должен был выжить. Ему полагалось сдохнуть, не родившись.

Приборная панель издала мягкий тренькающий сигнал, привлекая внимание Кварка. По экрану поползли крупнобуквенные строчки – заголовки новостных материалов за последние несколько часов. Кварк с интересом уставился на экран, шевеля губами, – читал он плохо, медленно, повторяя шепотом прочитанное. Один из заголовков заставил его напрячься. Приняв позу женщины, у которой начались схватки, Кварк несколько раз внимательно перечитал его.

КРОВАВАЯ МЕССА В РАЗВАЛИНАХ ДРЕВНЕГО СОБОРА

Затем он вызвал на экран материал и пятнадцать минут изучал его, беспокойно двигая губами, бровями и ногами. Короткая заметка сообщала: «Полицейский патруль города Шауляй в двадцать три сорок по местному времени пятнадцатого июня обнаружил среди остатков старинного ритуального сооружения труп растерзанной женщины. Вокруг трупа во множестве наличествуют следы сектантско-мистической оргии, которую специалисты по истории называют „кровавой мессой“ и связывают с тайными культами зла, корни которых уходят в античную эпоху и в средние века. Прибывшая на место преступления группа спецдознания установила, что женщина была беременна и, вероятно, сама наносила себе раны большим ножом, целя в живот. Ребенок пока не обнаружен, скорее всего, его, наверняка мертвого, забрали с собой изуверы, проводившие гнусный ритуал. Все усилия полиции сосредоточены сейчас на том, чтобы отыскать следы похищенного ребенка и по возможности спасти его, хотя на это почти нет надежды».

Кварк хмыкнул, презрительно скосив глаза на сторону, и отключил информ-сервис.

Ублюдка им не найти. Никогда. Потому что он все равно сдохнет. Здесь, в лесу. Его сожрут волки. Или хорьки. Или муравьи-хищники.

Так сказал Кварку внутренний голос. Поганый внутренний голос велел ему тащить младенца в глушь, в дремучие леса, вместо того чтобы прикончить сразу, на месте. Кварк не стал входить в мотивы внутреннего голоса и не раздумывая погнал Самсона на север.

Вот, приехали. Что теперь? Теперь нужно уйти подальше от поляны и бросить там ублюдка. Чтобы ни одна паскуда…

Кварк перегнулся через спинку переднего сиденья и сгреб младенца вместе с его оберткой.

– Включи свет по периметру, – мрачно бросил он Самсону, выбираясь наружу, под дождь. Не хватало еще заблудиться в этой глухомани.

Ублюдка он держал под мышкой головой вперед и шел, оскальзываясь на неровной земле. Чертов младенец продолжал молчать как проклятый.

Через каждые два десятка метров Кварк оглядывался на светящуюся полосу в боку «тарелки». Этот маяк придавал ему уверенности. Чем дальше он уходил, чем тоньше, прерывистее становилась белая линия, тем веселее было идти – от мысли, что наконец-то он сейчас избавится от ублюдка и забудет о нем навсегда.

Он насквозь промок и упрямо взбирался по пологому подъему, ощупью цепляясь свободной рукой за корни деревьев, выпяченные из земли, и низкие высохшие ветки. В последний раз оглянувшись назад, на «тарелку», он не увидел ничего, кроме темноты, и решил, что дальше не ступит ни шагу. Слишком много предосторожностей ради несчастного ублюдка.

И тут же, развернувшись снова по направлению пути, уперся лбом в стену.

Она встала перед ним невидимо, укутанная в плащ непроглядной темноты, но вполне осязаемая. Кварк отскочил, как ужаленный лазерной иглой, и вытянул вперед руку. Стена была теплой и шершавой – термобетон. Кварк выругался вполголоса, несколько секунд раздумывал, затем двинулся вдоль стены.

Через несколько метров она завернула под прямым углом и Кварк вместе с ней. И здесь его атаковали. Сначала раздался угрожающий рык, почти сразу перешедший в мощное предупредительное гавканье, а затем под ноги Кварку кинулась огромная псиная туша. И сразу же лай сменился жалким скулежом.

Кварк, едва удержав равновесие, шатнулся назад, но тут же понял по металлическому звону, что псина на цепи и достать его не может. Однако приятного все же мало. Он догадался, что причиной собачьего скулежа была вовсе не недоступность внезапного врага, пришедшего из тьмы. Псина теперь жалась невидной тенью к стене и негромко, утробно выла. Чуяла проклятого младенца.

Кварк уже понял, что место обитаемо, а искать другое он не собирался. Ублюдок успел осточертеть ему.

Невдалеке на высоком столбе тускло горел фонарь. Свет его был синим и почти не разгонял темноту вокруг. Кварк лишь различил темные очертания строений позади фонаря. И то, рядом с которым он находился, и те, напротив, были похожи на бараки лесодобытчиков.

Скрипнула открывшаяся дверь, и Кварк увидел высветлившийся на земле прямоугольник, перечеркнутый бесформенной тенью. Потом тень слилась с темнотой, и из-за угла вынырнул яркий луч фонаря.

– Чтоб тебя, окаянная животина, – раздался голос, хриплый, но явственно женский. – А ну заткнись, глоткодер, не то… Э, это еще кто тут?

Луч фонаря прошелся по Кварку и ослепил его, остановившись на лице. Тот поднял руку, закрываясь.

– Ты кто такой? Чего тут шляешься? – грубо спросили его.

– По делу, – угрюмо ответил Кварк. – Убери фонарь, женщина.

– Какому еще делу? Здесь частная территория. – Луч света скользнул вниз. – Э, а это у тебя что там? Кукла?

Кварк видел лишь силуэт женщины, но было ясно, что она не старая, в одной только рубашке и накидке на плечах и, кажется, чуть-чуть на «стимуле». Это значило, что ему нечего опасаться. Нужно только взять инициативу в свои руки. «Стимульн ые», несмотря на внешнюю враждебность, доверчивы как котята.

– Это… ребенок, – сказал Кварк и шагнул к женщине. – Маленький, беззащитный ребенок. Я должен оставить его здесь, понимаешь? Я не могу держать его у себя.

– Ну… – неуверенно проговорила женщина и тут же, замахнувшись фонарем, прикрикнула на тихо подвывающую псину: – Заткнись, сказала. Развылся тут, дармоед… Пошли в дом, – кивнула она Кварку.

«Дом» оказался небольшой конурой разделенной пополам тонкой стенкой. Перед тем как войти, Кварк разглядел еще несколько дверей по фасаду здания, ведущих, очевидно, в такие же убогие норы.

Внутри жилища стоял густой смрад от лежалого нестиранного тряпья, женской нечистоты и развешанных всюду травяных пучков. Единственное окно было глухо запечатано. Кварк, морщась от вони, сложил младенца на невысокой тумбе у входа и сел на табуретку, оглядываясь.

– Чего, не нравится? – Женщина скривила в усмешке лицо и сложила руки на груди.

Теперь Кварк видел, что она совсем не уродина, как решил вначале, и несмотря на нечистоплотность, наверняка может возбуждать.

– Кто тут живет? – спросил он, не ответив на ее глупый вопрос.

– Мы тут живем. Община.

– Кого община?

– Камнепоклонников. – Женщина снова коряво усмехнулась и скосила глаза на кончик носа, став похожей на ведьму.

– Угу, – ответил Кварк и задумался. Потом спросил: – Жрать у тебя есть?

Женщина пожевала губами и дернула плечами. Затем пошла во внутреннюю комнатенку, поискала там и вынесла обломанную с краю большую булку и холодный, засохший кусок мяса, облепленный хлебными крошками. Кварк молча и долго жевал языческое угощение, думая о том, едят ли камнепоклонники камни и если едят, то хорошо, что он не обязан уважать их обычаи.

– Тебя как звать? – спросил он наконец, вытерев губы ладонью.

– Квеста.

– Ну вот что, Квеста, – сказал Кварк, замолчал и, открыв рот, ковырнул пальцем в зубах. – Воды дай. Если другого нет.

Квеста снова нырнула вглубь жилища и вышла, протягивая бутылку с темной жидкостью. Кварк осторожно хлебнул из горла. Оказалось – какой-то ягодный настой. Он отпил половину и отставил бутылку.

– Ну вот что, женщина, – повторил он. – Младенца тебе оставляю. Делай что хочешь с ним. Хочешь – камню вашему скорми. Хочешь – псине своей отдай.

– Сам бы и скормил, – огрызнулась внезапно Квеста и ушла за стенку, облив Кварка чем-то темным, скользнувшим из глаз ее.

Кварк вдруг тоже разозлился невесть на что, метнулся за ней и, налетев сзади, повалил на пол. Квеста не сопротивлялась, видно, была привычна к такому обращению. Он перевернул ее, задрал высоко подол рубашки, обнажив полные груди и закрыв ей голову.

Быстро сделав свое нехитрое дело, он отвалился от нее, как насосавшаяся крови пиявка, и затих на полу. Испытанное короткое удовольствие мешалось с отвращением к немытому, кисло пахнущему телу женщины.

Квеста, полежав немного без движения, стянула подол рубахи с лица и кое-как прикрылась. Чуть погодя медленно села, протянула руку и пошарила на столе, накрытом старой облезлой клеенкой. Кварк наблюдал за ней и увидел, как она бросила в рот несколько желтых крупинок. «Стимул», простенький галлюциноген, дающий иллюзию чистоты, легкости, ясности. Ему она не предложила, да он бы и не взял. Не любил. Его стимулы были посильнее. Кварк мысленно выругался. Если б не эти его стимулы, не валялся бы он сейчас в этом дерьмовнике, не шатался бы по лесам со слепым ублюдком под мышкой. Но это такое дело. Однажды вляпавшись, уже не выплывешь.

Внезапно он осознал, что уже несколько минут слышит какой-то гадкий заунывный звук. Сначала подумал, что это скулящая псина на улице взяла на октаву выше. Но когда Квеста тяжело, будто со штангой на плечах, поднялась с пола, скрылась за перегородкой и принялась там фальшиво агукать, он с удивлением сообразил, что это подал наконец голос младенец.

В тот же миг его заставил подскочить истошный, полоумный вопль. Крик еще продолжался, а Кварк уже прыгнул к тумбе, где лежал ребенок, и уставился на него. Потом перевел взгляд на женщину. С побелевшей, перекошенной физиономией она пятилась от младенца, тыча в него пальцем.

– Он… он… а-а-а-а-а-а… – Голос ее дрожал и был жалок.

– Он, он, – брезгливо передразнил ее Кварк. – Ну чего он?

Младенец сучил ножками и ручками и почти визжал. Кварк, морщась, глядел на белки его уродливых, слепых глаз. Только белки – ничего больше. Конечно, жуткое зрелище, но зачем же так орать?

– Он… – всхлипнула женщина. – Черви… белые… из глаз… а я… погладить его… а он… а они… – она начала икать, – как… высунутся… черви… толстые… мерзкие… ох… страшно… забери его…

– Ну уж нет, – отрезал Кварк, вглядываясь в глазницы орущего ублюдка. Никаких червей там не было. Хотя… Если напрячь воображение, то… Можно. Можно увидеть в этом белом, влажном толстые спины спящих там, внутри, червей. Кварка передернуло.

– Ну хватит, – жестко бросил он женщине, лепечущей околесицу. – Где твои червяки?

Он схватил ее за плечо и подтащил к тумбе, заставив смотреть на младенца.

– Они… это… спрятались… обратно…

Галлюцинации, порождаемые «стимулом», жили очень недолго.

Кварк отпустил женщину, и она рухнула на табуретку. Он стал втолковывать ей:

– Запомни, дура. Никаких червяков не было. Тебе примерещилось. Этот вопящий кусок мяса останется у тебя. Будешь заботиться о нем. Кормить, поить, одевать. – Кварк вдруг замолчал, осознав собственные слова.

Почему он не размозжил ублюдку голову там, в соборе? Почему привез сюда? Почему теперь велит этой дурище обихаживать его?

Но все это были вопросы без ответов, и Кварк перестал задавать их себе. Какая разница, зачем он делает все это. Лишь бы избавиться от ублюдка.

– Ты поняла?

Квеста судорожно закивала головой. Кварк сунул ей в руку недопитую бутылку с ягодным пойлом. Женщина долго пила, обливаясь, потом закашлялась.

– Ка… к… как… его… зовут? – спросила она наконец.

– Его зовут Ублюдок. Все. Я иду спать. Заткни ему глотку чем-нибудь. Наверно, жрать хочет.

Кварк ушел за перегородку, стянул с себя полупросохшую одежду и, голый, завалился на бабью постель в углу, тоже затхло воняющую. Через две минуты он уже храпел.

Дождь прекратился еще ночью, и к утру зелень вокруг поселения язычников сияла бриллиантовым светом.

Кварк постоял немного на низеньком крылечке перед жилищем Квесты, потягиваясь и осматриваясь.

Самой женщины в доме не было. Одеваясь, Кварк глянул мельком на младенца, завернутого в новое тряпье и уложенного в коробке из-под консервов. Ублюдок спал, сопя и чмокая.

Поселок камнепоклонников состоял из четырех одноэтажных бараков, в каждом по десятку отдельных конур. Серые коробки на плеши посреди леса смотрелись убого и нагнетали тоску. Хозяйством язычники, судя по всему, не занимались, в земле не ковырялись. Значит, не изолянты, как нынче модно – селиться кагалом на отшибе и впадать в каменный век, совокупляясь с духами матери-природы. В стороне от бараков Кварк приметил пару грузовых «тарелок».

В противоположном «аэродрому» конце поселка виднелась совершенно лысая, вытоптанная площадка. Посреди нее торчал каменный столб, фаллос матери-земли. Кварк не обратил бы на площадку внимания, если б не бредущие туда от бараков группками и поодиночке обитатели поселка. Подгонял их унылый, рахитичный звон – удары металла о металл. Где находилось било, Кварк не разобрал.

Он спрыгнул с крылечка и тоже пошел к площадке. В животе тянуло от голода, но на завтрак в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Кварк решил немного развлечься видами аборигенов и их богослужения, а затем возвращаться к Самсону.

На него почти не смотрели, до пришлого незнакомца никому не было дела. На площадке вокруг идола собралось человек пятьдесят. Среди взрослых жалась небольшая кучка детей-оборванцев, от карапузов до подростков. Люди вяло переговаривались, зевали, чесались и сморкались в землю. Кварк стал рассматривать идола. Тот состоял из двух камней: нижней высокой, обтесанной подставки и взваленной на нее глыбы, напоминающей человечью голову. В ней были высечены глазные впадины, толстый плоский нос и распяленные губы. Образина являла собой явный афро-негроидный тип и дарила своих жертвоприносителей презрением.

Кварк отыскал взглядом Квесту и подошел к ней.

– Эта харя и есть ваш бог? – спросил тихо.

– Он все слышит, – так же тихо ответила она, не подняв глаз.

– Да мне-то что. – Кварк пожал плечами. – Я сейчас ухожу.

Женщина покачала головой.

– Раз пришел к богу, стой до конца. Никто не смеет покинуть ритуал кормления бога до тех пор, пока он не насытится. Иначе ты умрешь. Он съест твою душу.

Кварк ухмыльнулся.

– Мой бог сильнее этого х… каменного. – Он с вызовом посмотрел на злобное личико идола.

Женщина снова покачала головой и что-то зашептала себе под нос.

Толпа расступилась, и внутрь кольца вокруг идола ступил человек. Он был столь гротескно и презабавно облачен, что Кварк сразу признал в нем жреца. На нем была рогатая шапка из лохматой звериной шкуры, юбочка до колен из тонких, жестких гремучих пластинок, имитирующих камень, и длинные узкие кожаные рукава, укрепленные на плечах ремнями. Торс и ноги оставались голыми.

Жрец начал ходить кругом идола, размахивая руками и что-то мыча, наверное, ритуальное песнопение. Так продолжалось минут пять. Потом толпа снова расступилась, и в круг была торжественно внесена большая кастрюля. Кварку почудился запах жидкого пищевого концентрата. Жрец, продолжая голосить, рукой ткнул сначала в кастрюлю, потом в изножье идола. Те двое, что принесли кормежку для бога, опрокинули кастрюлю возле камня, выливая питательную массу на землю. Мутное желеобразное вещество осело вокруг идола склизким сугробом и начало медленно растекаться.

Кастрюлю унесли. Жрец, немного подождав и бормоча священные слова, вдруг задрал спереди свою юбочку и начал мочиться на еду бога.

– Что это он делает? – поинтересовался Кварк у Квесты.

– Святая вода, – пробормотала она в ответ и завалилась на колени, ткнувшись лбом в землю.

Вслед за ней и все остальные попадали на лица свои и замерли в благоговении. Жрец закончил облегчаться и тоже пал на землю, отклячив зад.

Кварк плюнул, повернулся и зашагал прочь.

И никто не видел, как в воздухе возле каменного идолища внезапно материализовалась тонкая металлическая стрела и полетела вслед пришлецу, не пожелавшему поклониться богу.

Острие целиком вошло в затылок Кварка, бросив его на землю лицом вниз.