Текст книги "Паэлья от Синей Бороды"

– Чем вас так напугал этот разговор? – устало осведомился старший. Молодой молчал и, чуть склонив голову набок, рассматривал меня.

– Чем? Я подумала, что он хочет меня убить, – выпалила я, хотя на самом деле уже не была уверена в том, что правильно истолковала подслушанный отрывок разговора.

– Повторите, пожалуйста, как можно точней, что вам удалось услышать, – вновь попросил «конторный». Я постаралась воспроизвести все в точности, ничего не забыть и не перепутать.

– Как вы сказали, «консул»? Он назвал второго сеньора консулом? – на этот раз встрепенулся уже молодой.

– Да.

Молодой вскинул брови, но промолчал. Вместо него вопрос задал его коллега:

– Вы сказали, что дом вас пугает. Почему?

Я нехотя призналась, что дом, в котором живу с мужем, в народе пользуется дурной славой, что будто там раньше произошла какая-то история. И в доме на самом деле происходят странные вещи, но мой муж не хочет мне верить и очень неохотно отзывается на мои просьбы исследовать закрытый «на ремонт» третий этаж. И мне кажется, что дело вовсе не в том, что этаж закрыт на ремонт, а в чем-то другом. На этом месте полицейские опять переглянулись, молодой хотел что-то у меня спросить, но отвлекся на запищавшую рацию, а потом, встав, коротко попрощался и ушел. Я проводила его взглядом, мысленно пожалев о том, что он ушел: рассказывать в его присутствии мне было как-то комфортней. Но делать нечего, я повернулась к молчаливо ожидавшему продолжения моего рассказа «конторному» полицейскому.

– Вначале я обнаружила, что дом – закрыт, мои ключи пропали. Потом пропали и документы, и деньги. Я нашла свои ключи в кейсе мужа, понимаете? Он не стал отрицать, что я их потеряла, хотя на самом деле это он забрал их! А потом этот разговор с сеньором Санчесом… И я сбежала из дома. Я боюсь своего мужа, понимаете, боюсь… – закончила я шепотом.

– Он вас бил?

Бил ли меня Антонио? Нет. Однозначно нет. Он, наоборот, был ласков со мной, слишком ласков. Так я честно и сказала полицейскому.

– Это – частная жизнь, мы не имеем права вмешиваться, сеньора, – вздохнул с некоторым облегчением страж порядка. – Вот если бы муж бил вас, тогда бы все было по-другому.

Он, огорошив меня таким заявлением, потому что я уже почти понадеялась на то, что мне окажут какую-то помощь, выдвинул ящик стола и принялся невозмутимо копаться в нем.

– Послушайте! Сеньор! – закричала я в отчаянии. – Этого мало – того, что я боюсь мужа? Того, что он забрал у меня документы?! Того, что мне пришлось убежать ночью из дома?! Да, меня он не бьет! Может быть, только сейчас. А что будет потом – не знаю! Может быть, он убьет меня! Это тоже будет «частная жизнь»?!

– Почему он должен убить вас? Сеньора, вы уверены, что правильно поняли разговор мужа с его приятелем? Я не вижу никаких оснований полагать, что муж хочет вас убить, – поднял на меня уставшие глаза полицейский. И я поняла его – поняла его усталость. Он, видимо, просидел в этой душной конторке всю ночь, разбираясь с нарушителями, ворами, хулиганами. А может быть, утонул в бумажной работе. И сейчас, когда, наверное, его смена подходила к концу, ему на голову свалилась я. И, вместо того чтобы собираться домой, он должен решать проблемы моей «частной жизни». Но, черт возьми, кто мне еще поможет?!

– Почему он должен меня убить? Не знаю. Но я ему больше не верю! И боюсь. Я нашла у мужа пистолет… Перед тем как услышала этот разговор.

– У него есть разрешение на оружие?

– Не знаю. Послушайте, сеньор, мне уже ничего не надо. Только скажите, где находится русское посольство? Или как туда позвонить? Думаю, там помогут решить мои проблемы.

Полицейский ничего не ответил на этот выпад, лишь бросил на меня усталый взгляд и, подвинув к себе клавиатуру, занес над ней пальцы.

– Как вас зовут?

Я назвала и, после того как он непонимающе переспросил, попросила листок бумаги и ручку, чтобы написать.

– Вот так.

– Хорошо, – кивком поблагодарил меня полицейский и принялся набивать мои имя и фамилию в компьютер. – Про оружие. Вам надо написать об этом в документе, без него мы ничего не можем сделать.

– Не буду я ничего писать! – запротестовала я. – Дайте мне просто адрес посольства, я сама решу свои проблемы.

– Спокойно, сеньора, – поднял ладонь полицейский, внимательно изучая что-то на мониторе. – Спокойно. Я сам свяжусь с посольством. Но вам надо будет подождать.

– Хорошо, – покорно согласилась я.

И сеньор, бросив еще один взгляд на монитор, записал что-то себе на листке бумаги и удалился в соседнюю служебную комнатку, плотно прикрыв за собой дверь. Но вскоре вернулся:

– Посольство не отвечает. Еще рано, придется подождать.

– Хорошо, – снова согласилась я и пересела на свободный стульчик в углу.

Ждать мне пришлось долго. Очень долго, потому что полицейский отвлекался на телефонные звонки, на новую пострадавшую, которую привел в комиссарию, как раньше и меня, другой, незнакомый мне полицейский. Но с этой дамой, оказавшейся англичанкой, все было более-менее просто: ее действительно обокрали, и она безропотно написала заявление.

– Может, можно позвонить в посольство еще раз? – напомнила я о себе, когда дама-англичанка удалилась.

– Подождите, – коротко ответил «конторный» и снова вышел в соседнее помещение.

Я осталась одна. Паршивое настроение усугублялось еще тем, что мне ужасно хотелось есть, а из другой комнаты вкусно пахло кофе. Я уже и не рада была тому, что затеялась вся эта волынка, лучше бы в самом деле написала заявление о том, что меня обокрали на улице, и отправилась бы в посольство. Толку, чувствую, было бы куда больше.

А от вкусного кофейного духа даже закружилась голова. Может, набраться наглости и попросить чашечку кофе? Пожалуй, так и сделаю, когда этот неторопливый толстый страж порядка вернется. В ожидании его я открыла сумку, чтобы покопаться в поисках завалявшейся карамельки или жвачки. И мои поиски увенчались успехом: в закрытом отделении я нашла подтаявший леденец от боли в горле. Ну хоть что-то. Я тщательно очистила леденец от размокшей и липкой бумажки и сунула в рот. Жить уже веселее. Пожалуй, действительно, попрошу кофе. Скажу, что ничего не ела со вчерашнего вечера.

Копаясь в сумке в поисках леденца, я наткнулась также на пакет с газетными вырезками, о котором совсем забыла. Показать «конторному» или все же предъявить это в посольстве? Мои сомнения усугублялись тем, что я не знала, о чем говорилось в статейках, кто эта женщина, так чудовищно на меня похожая, и кто этот молодой мужчина? Пожалуй, лучше действительно показать вырезки в посольстве и попросить перевести их для меня. И если в них нет ничего важного, просто забыть о них.

– Ола! Как дела? Все еще тут? – раздался над ухом веселый, совершенно не соответствующий моему настроению голос. От неожиданности я выронила пакет и рассыпала его содержимое по полу.

– Все еще тут, – проворчала я, маскируя недовольством смущение и радость от того, что вернулся мой полицейский. Парень оказался куда проворней меня и, присев на корточки, быстро-быстро собрал все вырезки.

– Возьмите, – протянул он их мне с улыбкой.

– Нет, возьмите лучше вы. Не знаю, что там написано. Я могу говорить по-испански, но читаю плохо. И у меня не было времени читать. Не знаю, может быть, там что-то важное. Возьмите вы, – сделала я упор на последнем слове. И сердито кивнула в сторону пустого стола: – Ваш сотрудник мне не верит.

– Не верит? – засмеялся, показывая безупречные белые зубы полицейский. – Может быть, он вам верит, а вы думаете, что нет. Где он?

– Ушел звонить в посольство. Как все медленно.

– Извините, сеньора, – развел руками и лукаво усмехнулся парень. Но вырезки все же сунул себе в карман. Скорей всего, выбросит, едва выйдя из комиссарии. Ну да и фиг с ними. Мне бы в посольство. Там меня поймут лучше.

– А вы пришли узнать, как я? – набралась наглости я на отдающий пошлостью флирт. Видимо, от усталости границы между дозволенным и недозволенным стерлись, и мне стало почти все равно, что подумает обо мне этот молодой человек.

– Нет, – с улыбкой разочаровал он меня. – Работа, красавица. Работа. Мне нужно взять один документ.

– Могли бы обмануть, сказать, что да, пришли узнать обо мне, – хмуро проговорила я, не скрывая своего разочарования. Но все же потом улыбнулась, переводя все в шутку.

– Не могу, красавица. Я – слишком ответственный, не обманываю.

– Не верю, – покачала я головой и оглянулась на звук открывающейся служебной двери. Наш нелепый словесный флирт прервал вовремя или не вовремя появившийся уставший и заспанный «конторный» полицейский. И мой «герой», мгновенно нацепив маску серьезности, подошел к столу и что-то попросил.

– Вот, – пошарив по столу в поисках нужной бумаги, протянул ему какой-то документ «конторный». Молодой ознакомился с текстом и удовлетворенно хмыкнул, а потом, кивнув в мою сторону, о чем-то тихо спросил.

– Интересно, – пробормотал вполголоса старший и повернул монитор к молодому. – Сам смотри.

Пока «мой» полицейский, хмурясь, изучал что-то на экране, «конторный» повернулся ко мне с лучезарной улыбкой:

– Все хорошо, сеньора! Представитель посольства уже выехал! Надо немного подождать.

– Прекрасно! – обрадовалась я. – Извините, можно попросить у вас чашку кофе? Я ничего не ела со вчерашнего дня.

– Да, да, сеньора, – поспешно закивал служащий комиссарии и, что-то шепнув бросающему на меня короткие взгляды молодому полицейскому, удалился в соседнюю комнату.

Кофе мне принесли быстро. Он пах просто одурманивающе. Я обхватила горячую чашку обеими руками и, поднеся ее к лицу, зажмурилась от удовольствия, вдыхая крепкий аромат. Мне было все равно, о чем сейчас спорили и перешептывались за столом два полицейских, мое сознание задешево продалось кофейному духу.

– Не думаю, не верю, – долетали до меня обрывки разговора. Молодой с чем-то не соглашался, старший, чуть повышая голос, пытался ему что-то втолковать. А я, жмурясь от удовольствия, как пригревшийся на солнечном пятачке котенок, маленькими глоточками пила сладкий кофе.

– Ладно, как хочешь, – в сердцах и довольно громко сказал молодой, после чего решительно двинулся к выходу.

– Адьес, сеньора, – коротко попрощался он со мной, я молча кивнула ему с благодарной улыбкой. И вновь глотнула кофе. Мое настроение было почти чудесным. Не знаю, что подняло его – улыбка этого полицейского, горячий кофе или ожидание того, что скоро за мной придет представитель русского посольства.

Но когда я увидела, что за «представитель» появился на пороге, чашка упала у меня из рук и разбилась одновременно с моими надеждами. В комиссарию уверенным шагом вошел Антонио.

XII

– Это моя жена!

Антонио прошел к сидевшему за столом «конторному» полицейскому.

– Вот документы. Здесь брачный сертификат и ее паспорт.

Он выложил на стол документы, которые до этого сжимал в руках и развернулся ко мне:

– Кариньо, как ты? Что ты сделала, я так волновался! Кариньо, пойдем домой, ты, наверное, устала. Моя любимая девочка…

В его голосе было столько сладости и нежности, что полицейский, который принялся листать мой паспорт, посмотрел на Антонио с видимым сочувствием.

– Не трогай меня! – взвизгнула я, когда муж попытался обнять меня. – Уйди! Я боюсь тебя!

– Хорошо, хорошо, девочка, не трогаю тебя. Все, все. – Он выставил руки ладонями вперед, будто сдаваясь, и, ласково приговаривая, попятился назад. Что за комедию он ломает? Откуда столько приторности в его голосе и неискренней нежности? Разговаривает со мной, будто с ребенком или…

– Да, вот медицинский документ о том, что она… – Антонио, не спуская с меня взгляда, будто боялся, что я вновь сбегу, вытащил из-за пазухи еще какую-то бумажку и выложил ее на стол перед полицейским.

– Антонио, что ты здесь делаешь! – закричала я, немного приходя в себя от шока, вызванного неожиданной встречей.

– А что здесь делаешь ты? – прошипел он мне так тихо, чтобы полицейский не смог его услышать. И не успела я что-либо ему ответить, как страж порядка громко сказал:

– Вы женаты недавно.

– Да, – ответил ему Антонио и вновь, повернувшись ко мне, вцепился в меня взглядом сторожевого пса.

– Сеньор Мартинес, – обратился к супругу полицейский. – На документе только подпись врача…

– Да нет же, – раздраженно ответил муж и подошел к столу. – Вот здесь – подпись судьи. Документ официальный, все в нем есть.

– Да, извините.

Что за документ? Что задумал Антонио? Я обеспокоенно вытянула шею, пытаясь разглядеть бумагу, лежащую перед носом полицейского.

– Мы можем идти, сеньор полицейский? – с преувеличенной учтивостью, выдающей плохо скрываемое раздражение и нервозность, спросил Антонио. – Моя жена, думаю, не спала всю ночь, она голодна и напугана. А при ее болезни любой стресс приведет…

Дальше я не поняла, что он сказал. Но и того, что услышала, уже было достаточно. Какая болезнь? О чем он?!

– Антонио! Что это за документ?! Что происходит?! Сеньор полицейский, вы звонили в посольство?! Где представитель?! Почему здесь мой муж?

– Тише, сеньора.

– Не нервничай, кариньо, все хорошо. Все хорошо, – успокаивающе приговаривая, Антонио взял меня за руку, но я тут же ее выдернула и вновь закричала:

– Сеньор полицейский! Послушайте…

– Сеньор, вы видите, моя жена слишком нервничает, нельзя ли быстрей?

– Мне нужно сделать фотокопии документов, – с неудовольствием, что мы его торопим, ответил полицейский. – После этого вы можете идти.

– Антонио, что происходит? – громким шепотом спросила я мужа, когда полицейский с моим паспортом и другими бумагами скрылся в соседней комнатке, где, видимо, был ксерокс.

– Ничего, кариньо, ничего. Ничего хорошего для тебя, – гаденько улыбнулся он мне. – Можешь кричать, плакать, бить меня, кусать – это все будет только хуже для тебя. В том красивом документе, с которым только что ушел сеньор полицейский, сказано, что ты – сумасшедшая.

– Что?! – обомлела я.

– Что ты – сумасшедшая. Агрессивная. У тебя это… как сказать по-русски, – перешел он на мой язык, видимо, чтобы полицейский нас не понял, если вдруг услышит. – У тебя ши-зо-фре-ния. Ты слышишь голоса, шум. Ты – боишься. Ты – агрессивна. Ты хотела сделать суицид. И можешь повторить. Ты – опасна. Ты не должна находиться одна. Вот что написано в этом документе. И он – официальный, с подписью доктора. А сеньор судья сделал подпись, что ты нуждаешься в моей помощи, не можешь без меня. Я твой… Не знаю, как это по-русски. Неважно. Важно то, что у меня есть этот документ. Вот так!

– Это фальшивый документ! – закричала я. – Фальшивый! Кому ты заплатил, чтобы его сделали?

– Извини, кариньо, я не понимаю твой русский, – гадко ухмыльнулся Антонио и крепко вцепился в мое запястье.

– Я не сумасшедшая!!! – закричала я вышедшему к нам полицейскому. – Этот документ – фальшивый! Фальшивый!

– Сеньор полицейский, долго еще? – недовольно спросил муж. – Моя жена нервничает, нам лучше поехать домой.

– Вам нужна помощь? – вежливо осведомился «страж порядка». Черт бы тебя побрал! Это мне нужна помощь, мне!

– Да! – закричала я.

– Нет, – прошипел Антонио, и я, изловчившись, в отчаянии укусила его в плечо. Не больно, потому что преградой послужил толстый свитер, в который был одет он.

– Вот видите, сеньор! – обрадованно закричал муж, которому эта моя выходка и в самом деле пришлась на руку. – Давайте документы, мы уходим.

– Сеньор, я могу вызвать врача… Чтобы помочь вашей жене…

Ишь как заговорил сейчас! А раньше, раньше почему не хотел помочь мне? Это он позвонил моему мужу? Но как, как? Я зло зыркнула на предателя-полицейского, но он не заметил моего взгляда, потому что в этот момент, ожидая ответа, таращился на Антонио.

– Нет, спасибо, нам не нужна помощь. Мы едем домой, – отрывисто и жестко сказал муж и, крепко обняв меня за плечи, повел из комиссарии. Я больше не брыкалась и не вырывалась, поняв тщетность своих попыток, и только лишь в дверях оглянулась и внятно сказала полицейскому:

– Я не сумасшедшая.

– Извините, сеньора, – виновато развел руками он. – Не могу ничего сделать, документ официальный. Ваша жизнь – частная.

Я больше ничего не стала говорить, и так все ясно. Этот полицейский, погрязший в бюрократии, мне не помощник. И от его сочувственного взгляда стало лишь тошно.

В машине за всю дорогу я не произнесла ни слова. Мыслей не было, голову будто заволакивал туман. Полная апатия ко всему происходящему. Что будет потом, когда мы вернемся в дом, что будет со мной вообще – мне как-то враз стало все равно. Антонио тоже молчал, и его молчание было куда красноречивей крика, оскорблений, злобного шипения. Но мне было «параллельно», как выразилась бы Верка, злится он, не злится. Инстинкт самосохранения, видимо, так перетрудился за минувшую ночь, что сейчас попросту сдал позиции. Уснул. Умер. И без него, без его работы мне и правда стало безразлично, что там маячит впереди.

Ни слова я не вымолвила и тогда, когда Антонио, крепко взяв меня за руку, ввел в ненавистный мне дом.

– Ты сделаль очень плохо, кариньо, – сказал он мне на русском и, все так же держа за руку, повел наверх.

– Ты должен просить прощения у меня, потому что я очень был нервный. Искал тебя, да.

Я и на этот раз проигнорировала его реплику. Мы поднялись на второй этаж, и Антонио завел меня в первую из гостевых комнат.

– Ты будешь здесь, Даш-ша, это твоя новая комната. Думай. Я жду твоих извинений.

С этими словами он вышел и запер за собой дверь. Я вздрогнула от этого звука поворачивающегося в замке ключа, словно сейчас за мной захлопнулась не деревянная дверь комнаты, а тяжелая металлическая дверь тюремной камеры. Понятно, зачем привел сюда: в моей комнате замка не было, в этой – был.

До обеда я просидела на придвинутом к подоконнику столе, тупо уставившись в окно. Мыслей не было. В душе – вакуум. Полная апатия. Я не отреагировала даже, когда вновь услышала скрежет ключа в замке, продолжая упорно рассматривать ветку неизвестного мне дерева с остатками словно пергаментных, темно-коричневых листьев.

– Даш-ша, я принес тебе обед, – сказал Антонио, подходя ко мне и ставя рядом со мной на стол поднос. Я равнодушно покосилась на подношение и подтянула ноги ближе к себе, будто желая отстраниться и от Антонио, и от принесенной им еды.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он меня на испанском.

Я сделала вид, что не поняла. Тогда Антонио перешел на русский:

– Плохо, кариньо. Я жду твое «извини». Ты сделаль очень, очень плохо. Я волновался, да. Где ты быль? Сеньор полицейский позвонил мне утром. Где ты быль ночью? Даш-ша?

Мое молчание вместо ответа. Антонио, разозлившись, подошел ко мне вплотную и, вытаращив глаза, тихо-тихо, но довольно внятно прошипел мне на испанском:

– Ты не уйдешь опять. Не уйдешь. Я тебя найду везде. Это очень просто. Ты – сумасшедшая. И достаточно моего заявления в комиссарию о том, что ты потерялась, как тебя начнут искать. С тем документом, что у меня есть, мне не нужно ждать сорок восемь часов. Тебя начнут искать, как только я заявлю о твоей пропаже. Потому что ты сумасшедшая, сумасшедшая!

– Я не сумасшедшая! – сорвалась я, хотя собиралась и дальше хранить каменное молчание. Но сорвалась из-за того, что поняла, почему Антонио так быстро нашел меня. Просто, обнаружив мое бегство, он без промедлений подал заявление в местную комиссарию, предъявив документ о моем мнимом психическом расстройстве. А полицейский в барселонской комиссарии, набрав на компьютере мою фамилию, увидел сообщение о моем розыске. Дура, а я-то ведь всерьез поверила, что он отправился звонить в посольство! То-то «конторный» толстяк стал так со мной ласков и внимателен, даже кофе пожертвовал. Посольство – предлог, на самом деле он звонил Антонио сообщить, что его «сумасшедшая» женушка обнаружилась.

– Конечно, кариньо, ты не сумасшедшая! – засмеялся муж. – Но об этом знаем лишь ты и я! Ты права, документ фальшивый. Вернее, фальшивая в нем лишь подпись судьи. Если есть деньги, можно купить нужную подпись. Только надо знать, к кому обратиться. Например, к сеньору Санчесу, который отлично знает свое дело! А документ – настоящий, кариньо, настоящий!

Я отвернулась, сделав вид, что мне куда интересней смотреть в окно, чем выслушивать нелепые признания от Антонио. На самом деле я с трудом удерживалась от того, чтобы не пнуть поднос с едой.

– А хочешь, я расскажу тебе, как получил этот документ? Интересно? Тебе должно быть интересно. Всего лишь надо было убедить уважаемого доктора Хавьера в том, что у тебя проблемы, и он написал бы нужный мне документ. Это оказалось сделать не так сложно. Мне помогло то, что ты боялась дома. А Роза, рассказав мне о твоей встрече с мальчишкой-барменом, сказала интересную вещь: мальчишка напугал тебя, сказав, что дом – проклятый! Прекрасная идея! То, что нужно. Кариньо, тебе не интересно?

Я покачала головой.

– Обманываешь. Интересно. Даш-ша, любовь моя, этот твой новый знакомый… Мальчишка-бармен. Ты не должна была с ним встречаться. Мне очень не понравилось то, что ты с ним встречаешься! Ты моя, Даш-ша, понимаешь? Ты – моя жена! Ты должна любить меня, других мужчин нет для тебя! Этот мальчишка красив, ты могла бы влюбиться в него. А ты должна быть моей, кариньо. Я боялся тебя потерять. Снова. Второй раз – нет. Ты – моя, моя, моя. Ты – сумасшедшая для всех, а я – твой муж, который должен всегда быть с тобой. Хорошее решение, да? – вкрадчиво прошептал мне Антонио, приблизив губы к моему уху. И я брезгливо отстранилась от него. Господи, о чем он говорит? Неужели из-за того, что приревновал меня беспочвенно к бармену Алехандро, с которым я пару раз просто по-приятельски поболтала, решил объявить меня сумасшедшей?! Привязать к себе «официально» этой чертовой медицинской справкой?! Запереть дома, никуда не выпускать, опасаясь, что я соблазнюсь романом на стороне?! И о каком «втором разе» он говорит? Да это он сумасшедший! Он!

– И еще, кариньо, если люди будут знать, что ты – сумасшедшая, они не будут верить твоим словам. Ты очень любопытная, а это плохо. Знаешь, что «любопытство кошку убило»?

Прямо намекает на мои попытки выяснить, что находится за запертой дверью на третьем этаже. Не интересны мне уже эти «секреты», совсем не интересны.

– Я хотел заплатить доктору Хавьеру, чтобы он написал медицинский документ, но потом решил, что будет лучше, если доктор сам увидит, что у тебя проблемы. Этот мальчишка с историей о проклятом доме дал мне хорошую идею. Ты думаешь, что дом проклят, что он страшный? Хорошо! Сожалею, кариньо, мне нужно было это сделать…

– Что сделать? – бесцветным голосом спросила я, уже понимая, что услышу сейчас нечто отвратительное.

– Извини, кариньо, извини, – почти искренне повинился Антонио, вновь подвигаясь ко мне ближе. – Я тебя очень напугал, но это было нужно. Помнишь ту ночь, когда ты спала на улице? Это я сделал. Обманул тебя, сказав, что у меня – деловой ужин, и вернулся домой, когда ты уже спала. Это была небольшая игра. Ты меня искала, я прятался и шумел… Я даже не ожидал, что все получится так хорошо! Разбил вазу, чтобы ты поднялась наверх. Ты же ведь хотела узнать, что находится наверху, да?

Значит, тварь, это ты… Чудесно! Браво, спектакль удался на славу, я и впрямь чуть не спятила в ту ночь. А осколочки от вазы, я так понимаю, потом тихо-аккуратно убрал, пока я металась полуживая от страха во дворе? Жаль, не придала я тогда особого значения тому, что у Антонио была поранена ладонь, купилась на его отговорку, что порезался в ресторане, а ведь могла бы и догадаться, что поранился на самом деле, собирая осколки разбитой вазы. Сволочь! Дрянь! И спокойно дал мне уснуть во дворе, чтобы потом сымитировать свое «возвращение» и беспокойство. Мразь! Слушая Антонио, я крепко стиснула зубы и постаралась дышать ровно и глубоко. Потому что, если я сорвусь и накинусь на него с кулаками, это обернется против меня. Любая агрессия с моей стороны теперь будет расценена не в мою пользу – с этой чудо-справкой о моей якобы невменяемости и подверженности вспышкам агрессии. Не хватало еще, чтобы меня упекли в местную психушку.

– …Утром я рассказал все доктору Хавьеру, и он выписал тебе лекарства от нервов. Но мне нужен был медицинский документ! И я дал тебе сок с лекарствами. Немного больше порошков, чем нужно, и ты уснула. А я немного поранил твои руки, совсем немного, кариньо, чтобы тебе было не очень больно. И позвонил доктору Хавьеру… Я должен был это сделать, Даш-ша.

– Это ты сумасшедший, не я, – разжала я губы.

И Антонио неожиданно легко со мной согласился:

– Да, ты права, я сумасшедший. Сумасшедший от любви. Зачем я тебе это все рассказал? Затем, чтобы ты знала, что я – сумасшедший и на все готов, чтобы ты была со мной. Я не хочу тебя потерять, кариньо. Потерять снова… Ты – моя жизнь. И если ты уйдешь… Нет, ты не уйдешь. Никогда не уйдешь от меня. Не сможешь.

Он встал, собираясь выйти. Но прежде чем уйти, наклонился к моему уху и тихо произнес:

– Я тебя люблю. И мы всегда будем вместе. Всегда.

Когда за ним захлопнулась дверь и в замке два раза повернулся ключ, я дала волю своим чувствам и, схватив поднос, с силой брякнула его об пол. На мгновение мелькнула ужасная мысль, что Антонио, услышав грохот разбившейся посуды, вернется, но он не вернулся. Я села прямо на пол – на чистый, не заляпанный упавшей едой участок и, глядя на осколки тарелок, беззвучно заплакала. Это были не осколки разбитой посуды, это были осколки моей разбившейся жизни.

Я провела в этой комнате взаперти еще два дня. Антонио приходил раза три или четыре, желал поговорить со мной, но я каждый раз встречала его молчанием. Больше всего меня пугало то, что он попытается овладеть мной силой, но нет, Антонио, к счастью, не прикасался ко мне. Каждый раз находился в моей комнате недолго, убеждался, что я все еще не настроена на общение, и уходил.

Моя несловоохотливость касалась лишь Антонио. С Розой, которая приносила мне три раза в день еду, я попыталась наладить контакт. Но, похоже, Антонио дал ей строгое указание не разговаривать со мной, поэтому она молча ставила поднос с едой на стол и удалялась, не забыв меня запереть.

В свой последний визит Антонио объявил, что ночью мы улетаем. Документы готовы, мои вещи подготовит Роза. Куда улетаем? Далеко! В Колумбию. На сколько? Время покажет, может быть, на несколько лет. Билеты на самолет куплены, виза в моем паспорте уже стоит (думаю, и здесь не обошлось без «помощи» фальшиводокументщика сеньора Санчеса). Так что мне остается лишь морально подготовиться к долгому перелету, у меня на это есть целый день. И опять же я постаралась никак не выдать перед Антонио своей реакции. Но когда он ушел, я кинулась к принесшей мне обед Розе с мольбами.

– Роза, ты знаешь, что сегодня мы с Антонио улетаем в Колумбию?

Молчание. Но рука, ставя тарелку на стол, еле заметно задрожала. Новость это для Розы или нет? Я решила идти ва-банк, поставив все фишки на свой блеф.

– Роза, я знаю, что ты меня не любишь. И знаю почему. Если ты мне поможешь, я уйду, и Антонио будет твоим. Я не вернусь, обещаю, мне ничего от него не надо, правда. Я только хочу уйти от него, вернуться в свою страну. Помоги мне, пожалуйста! Если я уеду в Россию, Антонио останется с тобой. Если нет, он увезет меня в Колумбию, а тебя оставит здесь! Он так мне и сказал: летим вдвоем, он и я!

Похоже, я попала прямо в цель, потому что лицо домработницы, и без того некрасивое, исказила гримаса, будто Роза еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Роза, помоги мне, пожалуйста, – шепотом снова попросила я ее.

– Он меня убьет, – также шепотом ответила она мне, резко развернулась и выскочила за дверь. Запереть меня она, однако, не забыла. Напротив, ключ в замке проскрежетал как-то по-особенному громко, будто с вызовом. Я обреченно вздохнула и вернулась к столу с едой. Аппетита не было, но нужно было чем-то занять себя. Иначе сойду с ума. И я немного поела, а закончив, поддалась охватившей меня панике. Я не хочу в Колумбию! Не хочу!!!

Я мерила шагами маленькое пространство гостевой комнаты, превратившейся в тюремную камеру. У меня даже был свой персональный надсмотрщик – Роза, которая, я слышала по шагам, не один раз за последний час наведывалась к моей двери. Сторожила, как верный пес. Верный пес Антонио. Я ходила, намеренно громко топая, чтобы эта латиноамериканка, совсем потерявшая надежду когда-нибудь хоть ненадолго поселиться в сердце моего мужа и за это ненавидящая меня, знала, что я тут и никуда не собираюсь деваться. Мне уже было стыдно за свое унижение, когда я просила ее о помощи. Не поможет она мне, на что я рассчитывала?

На что я рассчитывала, когда, бросив мерить шагами изученную досконально комнату, попыталась открыть крепко, не по моим силам, запертое окно? Даже если я его открою, прыгать все равно высоко. Не сбегу, только переломаю ноги. А, впрочем, даже если и так – если я что-нибудь сломаю себе при прыжке, Антонио вряд ли повезет меня, покалеченную, в Колумбию! Это отчаянное решение придало энергии, и я, ломая ногти, изо всех сил рванула вверх неподдающуюся ручку рамы. И она поддалась. Окно с трудом, но открылось, порыв свежего воздуха ворвался в непроветренное помещение и лишь подзадорил разогретую адреналином кровь. Я перевесилась через подоконник, примериваясь, куда бы мне спрыгнуть, и мысленно ужаснулась высоте. Ладно, если отделаюсь переломом ноги, а если позвоночник сломаю? Что хуже – безвестно сгинуть с мужем-сумасшедшим в незнакомой мне стране или инвалидное кресло? Пожалуй, в моей ситуации перспектива с креслом – вариант с наименьшими потерями. И я, отважившись, села на подоконник и свесила на улицу ноги. Но прыгать не стала, потому что вовремя заметила каменный желоб вдоль стены, проходящий как раз под окнами. Своеобразный водосток? Неважно. Если камни не обрушатся под моей тяжестью и я не сорвусь вниз, то буду спасена. Я осторожно вступила на не внушающий доверия выступ и, крепко прижимаясь к стене, двинулась вдоль нее. Мне удалось добраться до угла, дальше желоб резко обрывался, но с другой, задней, стороны дома был полуразрушенный козырек как раз на уровне второго этажа, обнаруженный мною раньше. Я ловко спрыгнула на него, возрадовавшись тому, что он не обвалился под моей тяжестью, и, присев на корточки, сделала глубокий вдох-выдох, потому что сердце бешено колотилось после опасного путешествия по узкому желобу. И только немного успокоившись, огляделась. А теперь куда – вниз или вверх? Прыгать вниз по-прежнему было высоко, и ситуация усугублялась еще и тем, что как раз подо мной находился строительный хлам, прыгать на который было равносильно самоубийству. А вверх от козырька до самой крыши была натянута сетка, которая должна была, видимо, укреплять пока еще не отреставрированную стену. Я задрала голову, примериваясь, и заметила зияющее чернотой наполовину разбитое окно. Мои сомнения разрешил шум автомобиля, и я, испугавшись, что это приехал Антонио, торопливо начала карабкаться вверх по сетке. К счастью, она была крупная, так что добраться до разбитого окна мне не составило особого труда, а страх лишь придал ловкости и силы.