Текст книги "ВИА «Орден Единорога»"

ГЛАВА 14

Компания мило расположилась в тени пышно цветущего дерева возле реки. С поляны ушли-таки, хотя Санди и порывался встретиться с господами Амбрюзюалем и Фроггом, если те вдруг да вернутся за какой-нибудь надобностью. Но Рэн так твердо сказал: «Если надо будет, то сам», что Санди просто кивнул. Рэн был счастлив, что Санди понял все, как надо, меньше всего он хотел сейчас произвести впечатление человека, не нуждающегося в компании. Главной мыслью его сейчас была: жаль, если придется с ними расстаться.

Вообще, ему было хорошо. Он чувствовал себя свободным. Вот: лежит, на траве, сверху небо. Об руку – река. Сам себе человек.

И рядом такие же сами по себе люди. Правда, хотелось бы с ними…

Санди жует травинку, метет ее метелкой небо, разгоняет маленькие барашки облаков.

Тролль возится с каким-то чудодейственным снадобьем. По его словам, все остальное: отсталая человеческая медицина. Против «Бить не Ра»он дипломатично ничего не имеет, но вот его «замазка»– просто капля на рану – и раны нет.

Шез и Луи треплются о чем-то не очень понятном: о музыке своего мира. Это, конечно, здорово интересно, но они влезли уже в такие дебри, что даже Рич признался, смущенно вздохнув, что мало во что «врубается»и теперь тихонько перебирает струны. К тому же, эти двое духов не мыслят беседы без курева, и их отогнали под ветерок.

Друпикус, подобно хозяину (или наоборот?), жует травинку и мечтает.

Рэну нравилась музыка, которую играл Рич. Не вся, правда, но многое. А слова… Что-то он не понимал, что-то становилось понятным после долгого обдумывания. Иногда одна фраза становилась огромной, как море. Некоторые говорили о вполне знакомых вещах, но так, как никогда бы и не подумал, однако, с удивительной точностью.

– Ты знаешь потрясающие вещи, Рич. Сколько тебе лет? – поинтересовался Рэн у подростка. Битька понимала, что как парень, она на свои пятнадцать не тянет. Но что делать – не соврала. Хватит уже вранья. У Рэна хватило такта сдержать недоверчивые междометья. А Битька из благодарности призналась:

– Думаешь, я понимаю все, что пою? Песен знаю кучу. В каждой – свой смысл, а в каждом четверостишии – еще один смысл, и в строчке, и в слове. И люди их писали очень разные: Башлачев, Янка Дягилева, Цой, БГ, Пол , Леннон, группа «Нау», «Чайф», «Кремы»… Сто раз споешь, и снова найдешь что-нибудь, чего раньше не понимал. И даже открытия эти каждый раз по-новому случаются: то кирпичом по башке, то ангельским крылом по сердцу. Но! Но еще бабушка сказала надвое, что и в этот раз ты понял все правильно.

Санди, прислушивающийся лениво к неспешной беседе Битьки и Рэна, выловил из нее нечто совпадающее с его мыслями и перевернулся на живот:

– Вот ты… «группа»говоришь?

– Ну… группа. У нас в основном рокенрольщики – они по одному не поют. Надо ведь, кроме вокала, и соло гитары еще с ударными, бас и что-нибудь этакое: перкуссию там, контрабас, саксофон… – взгляды всех троих, независимо друг от друга плавно переместились на жаркие латунные пятна солнца скользящие по изогнутому боку духового инструмента. Пятна мягко вспыхивали, затягивая взгляд. (Несправедливо, однако, упоминать исключительно о трех взглядах, не замечая не менее попадающего в унисон взора Аделаида Таврского). Так вот, взгляды четырех пар глаз…

– Короче! – резко стряхнул оцепенение Санди Сан, – Если я все понимаю неправильно, то я к Вашим услугам, и вы это знаете. Но, короче, мне кажется, что всем нам тут неохота расставаться. Но все со своими тонкими душевными организациями жеманничают, как барышни. Я предлагаю: дружить до гроба, создать группу и всех тут всколыхнуть и перепотрошить этой необыкновенной музыкой! И, вообще, это судьба, наверное…– Санди закончил потише, весь пунцовый от смущения и возбуждения.

И друзья обнялись, чуть не раздавив Аделаида.

– Ой, ну все! Очередные «Черепашки-ниндзя», – досадливо развел руками Шез, – у вас же, кроме энтузиазма, ни одного музыкального образования на всех. Даже, включая меня…

– Зато у меня есть… – невозмутимо и умиротворяюще выпустил колечко дыма дядюшка Луи.

Х х х

Своя группа! Такого у Битьки и в мечтах… Да нет, в мечтах, конечно, было. Всегда только останавливало, нет, даже не отсутствие инструмента. В конце концов, как директрису Дома, так и начальство любого Дворца Культуры можно было бы разжалобить, а точнее соблазнить перспективой создать этакий «Ласковый майчик». Детки-сиротки-олигофренчики, еще и петь умеют. Мило и слезоточиво. Не то.

Если положа руку на сердце, для Битьки важнее была все-таки не музыка, а то, что она давала – ощущение собственного «я», не ущербного, кому-то нужного. И в этой группе, где Санди, как и по жизни, был ударником, через репетицию размолачивая по самопальной установке; Аделаид корпел и мудрствовал над перкуссиями (то орешки туда, то речной песочек, то алконстиков помет (по виду напоминающий, кстати, конфетки цветной горошек, причем, Аделаид утверждал, что и по вкусу, но попробовать никто не решился); а Рэн с удивительной легкостью осваивал параллельно и гитару и саксофон – для Битьки главным было, что теперь у нее есть друзья. Друзья, которые ее уважают, а если и опекают, как младшего, то стараются делать это незаметно.

Время от времени, а особенно сидя где-нибудь в кустиках и трясясь, вспоминая рассказанную как-то в своем «высокохудожественном шоу»Валерием Сюткиным историю про девушку горнолыжницу, снявшую в аналогичной ситуации под кустиком штанишки, но не снявшую лыжи, Битьку подмывало признаться. Подойти к ребятам с идиотской ухмылочкой и заявить: «Дядюшка Луи, Санди, Аделаид, достопочтенный Друпикус и… Рэн, я – не мужчина!». Тьфу, не так как-то надо. Так они сразу все заржут, не исключая Друпикуса. «Я вас обманула. Я – не парень, а девчонка, и зовут меня Беатриче»… А, вообще, почему-то хочется назвать свое старое имя, как там его..

Но потом она вспоминала, как несколько часов назад набросилась на порвавшего струну Рэна с криком: «Осел обдолбанный! Недоносок лажанутый! Тебя что, мама рожала – на пол уронила?! (и тот ей двинул прямо в ухо). Или про то, как вчера, лежа вповалку, с чувством, толком и расстановкой рассуждали они всей компанией о том, что не стоит надевать новые кожаные штаны на голое тело в холодную погоду и как избежать натирания, и еще о мужской дружбе, которая навек и „дам не надо“. Ну и еще, конечно, из-за конкурса.

С ним, оказывается, все совсем не просто. Он как ступенька к другому, более важному, и еще к одному, и еще. А если победить в самом главном – приглашают в Светлый Замок на Красивом Холме (как знал БГ, как знал!), и от той песни, что споют они там, зависит очень многое.

Битька было струхнула: явилась в чужой мир со своим уставом, своими песнями, и еще и может все тут переменить. К тому же, менять здесь пока ничего не хочется. Вот если бы там, в своем мире…

Но Санди сказал очень серьезно, что раз Белый Рыцарь Энтра его, Бэта, сюда перенес, то, значит, все пучком. И, нахмурив сурово брови: «Никакой ошибки тут быть не может». А Рэн добавил: «Знаешь, возможно, от этого конкурса действительно много зависит. Он ведь, хоть и проводится каждый год, да финал-то лишь – раз в тысячелетье. И, мне так кажется, какой только швали не понавылезет…»

«Да, драка будет!»– рассмеялся сэр Сандонато.

«Ну да,»– хмыкнула про себя Битька: «С ним придет единорог. Он чудесней всех чудес».

А единорог не заставил себя ждать.

ГЛАВА 15

–Видели ночь!

Гуляли всю ночь до утра-а-а!

Видели ночь! Гуляли всю ночь

До утра-а!

Рэн был просто счастлив: дорога стелилась под ноги белая и чуть пылила, деревья шумели вершинами, облака в небе плыли пухлыми буддами (Про будд, это Бэт рассказал. Еще бы, как про БГ и не про будд). А ночь? Ночь они действительно гуляли, то есть хохотали у костра, пялились на звезды. Хотя, конечно, на природе, это тебе не в городе. На природе ночью особенно не погуляешь. Птички затихли в саду, и рыбки заснули в пруду. Отдыхай и ты. Впрочем, это если сравнивать с тем городом, в котором живет (жила?) Битька. А в городах Шансонтильи ночью тоже тихо. Если только дождь зашлепает по листьям, или студенты нарушат общественный покой безобразным поведением.

– Кстати, перед студентами можно было бы выступить, – предложил Рэн, – Правда, это не безопасно. К тому же в репертуар нужно побольше песен о буйных попойках.

– Безобразная Эльза!

Королева флирта!

С банкой чистого спирта ты спешишь ко мне…– предложила Битька. Санди чуть поморщился: он не любил подобного отношения к женщинам. Рэн, подумав, кивнул, соглашаясь с выбором Бэта.

– Мой друг не пьет и не курит,

Уж лучше бы пил и курил…

– Не знаю насчет этих, «Сплюнов», – засомневался Шез, – Рокенрольщики ли они? Уж больно припопсовались. Хотя текст жизненный.

Трое молодых людей неопределенно пожали плечами.

– Слушайте, что я вам скажу, паррни! – Шез резко пронесся по воздуху несколько вперед Рэна, Бэта (так мы все-таки будем пока называть Битьку, о,кей?) и Санди с мото…с конем, и встал в позу оголтелого прокурора, – Вы, парни…– Я положа руку на сердце скажу – не рокенрольщики! И хрена ими станете!

Аделаид на плече Санди побледнел и схватился за сердце.

– Объяснись! – рука самого рыцаря нервно задергалась на рукояти меча.

Дядюшка Луи с улыбкой (впрочем, он всегда с улыбкой) покачал курчавой головой и тихонько замурлыкал себе под нос блюз про паровозы.

– Простите, конечно, парни. Я ведь люблю вас всех, братушки, как свое измученное сердце. Но вы же не пьете! Не колетесь! И даже не нюхаете! Простите, конечно, родные, но помимо этого, вы даже не ругаетесь по-матери и… вы уж меня простите, прямого незамысловатого, не спите не только с герлами, но даже и друг с дружкой! Где попойки?! Где драки?! Где скандалы?! Я вас спрашиваю?!!

– Бэт, – передернул плечами Рэн, – это правда обязательно?

Битька исподлобья взглянула в серьезные глаза друга:

– Обычно. Обычно так бывает.

– Естественно так бывает, – раздраженно воскликнул Шез, воздевая к небу худые руки, – Когда я встретил вас, сэр Санди Сандонато, Вы требовали шампанского! С утра! А сколько раз с той поры Вы пили? Шампанское хотя бы? А? – голосом придирчивого и неподкупного учителя допрашивал Шез покрасневшего Санди, – Все рокенрольщики пили и кололись! Спились и прокололись! Хендрикс! Дженис! Башлачев! Кобейн, наконец! Да, блин, кто не пьет-то! Половина песен об этом! О бухле, о траве! Даже про мышку на кухне и лошадку маленькую. Что БГ говорит в своих интервью? «В наркотиках не нуждаюсь, НО РЕГУЛЯРНО УПОТРЕБЛЯЮ». Цой: «И если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день»! «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам ТРАВА, ТРАВА у дома, зеленая, зеленая трава»!,,

Придавленные неоспоримой логикой духа, парни, не двигаясь дальше, в задумчивости уселись на дороге.

– Я даже, братушечки, не знаю, как с вами и разговаривать. У меня, вообще, время от времени возникает такое ощущение, что все вы тут еще …девственники!

Громкое, дружное, возмущенное «Нет!!!»было ему ответом. Даже Аделаид к нему присоединился. А Санди добавил, что «можно и, извините, по лицу». Собственно, что они так дружно возмутились, они и сами не поняли, покраснели, замолчали (не исключая Шеза). И только дядюшка Луи вынул изо рта трубку и, придерживая одной рукой шляпу, упал на спину громко хохотать.

Под аккомпанемент этого заразительного, но, увы, никого не заразившего хохота. Резко встал Рэн. Щеки его горели, но в целом он был спокоен, лишь слегка морщился:

– Все это – чушь, Шез. Мне нравятся эти песни, я чувствую в них смысл, красоту и силу. И мне все равно, что те, кто их написал… Еще неизвестно, кто диктовал им эти строки… Я не хочу пить и хочу петь. И не все песни обязательно о выпивке. Например эта:

Утро. Я проснулся в начале шестого.

Я наблюдал охоту на единорога…

Раньше Рэн никогда не решался солировать, а голос у него оказался чистый и глубокий. Не оперный, конечно, но какой-то живой, как его теплые глаза. Он стоял и пел. А все сидели и слушали:

–… Но я оставался при этом спокоен.

Я много читал о повадках этих животных…

«Красиво. Как хорошо снятый клип,»– подумала Битька, – «…И единорог очень кстати появился… Только маленький какой-то… Единорог?!!»– Битька вскочила. Действительно из-за поворота внезапно, будто выскочив, появилось небольшое животное, похожее то ли на олешка, то ли на козленка с одним витым рожком на белокуром лбу. Глаза у него были ярко-бирюзовые и жутко напуганные, очевидно, он не слышал слов песни о том, что «… никто не может смирить их пулей, никто не может поставить их в упряжь», и эти глаза смотрели прямо на девочку и кричали о помощи. Битька, даже не соображая , что делает, протянула единорожку руки и…

Все произошло мгновенно: сильный удар в живот, вцепившиеся в ее плечи пальцы, буквально сдернувшего ее с дороги Рэна и налетевшая как смерч пылевая буря.

Пылевая буря оказалась не самой по себе, создали ее копыта шестерки взмыленных, блестящих от пота лошадей. Как наша компания обошлась без жертв – непонятно. Шез пробормотал что-то вроде: «Видно, не судьба. Видно, здесь не помирать.»Однако, что касается Санди, тот не был уверен, что уже «пронесло», так как меч из ножен вынул. Битька же, заботливо поддерживаемая Рэном, еще не пришла в себя: ей даже казалось, что лошадей не шесть, а штук восемнадцать, и все они кружатся, как снежинки вокруг елки.

Лошади, правда, действительно кружили на месте, видимо всадники берегли их, не давая стоять сразу после бешеного галопа.

Всадников Битька видела тоже смутно, но что-то подсказывало ей, что от них жди неприятностей. Возможно то, как сильно Рэн сжимал ее плечи. А стоило им заговорить, как девочка утвердилась в своих подозрениях.

– Эй ! Вы! – один из конников подъехал к сползшимся кучнее в высокой, в пояс, придорожной траве друзьям так близко, что Битька видела только бок его лошади, сапог и здоровое колено, – Не видели единорога?!

«Ого»– подумала Беатриче, – «Значит, не привиделся однорогий козленок!»– и осторожно огляделась: единорожка видно не было. Битька почувствовала, как Рэн подался было в сторону Санди, но остановить его уже не успел.

– Если я правильно понял, сэр, Вас зовут «Эйвы». Неплохое имя: короткое, но звучное. Сэр Сандонато Санэйеро к Вашим услугам!

Похоже, не только всадник, но даже и лошадь под ним подпрыгнула от ярости. «Ой-ой!»– подумала Битька, Рэн очевидно за эту неделю хорошо изучил характер их друга, жаль только реакция у него хуже, чем у языка Сандонато. Второй прыжок коня, скорее всего, был бы прямо на троицу, но коллега возмущенного мужчины придержал его, указав, как еще двое, ускакавшие было вперед, издалека сигналят, что возвращаются ни с чем.

Одним, а точнее, одной из этой парочки была странного вида женщина, наряд которой совершенно не вязался ни с внешностью ее ни с манерами, составляя крайне экстравагантный контраст.

Женщине было лет тридцать семь. На грубоватом, обветренном лице уже наметились морщины, какие бывают у китобоев и героев Джека Лондона. Жилистая шея, мускулистые руки и ноги, и фигура, требующая костюма, типичного для дамы-воительницы из фэнтэзи, то есть кожаных ремешков и металлических чашек на груди. Вместо этого на даме было то ли кисейное платьице на бретельках, то ли ночная рубашечка и съехавший в пылу погони на бок веночек из задохнувшихся в пыли ромашек. Единственная гармоничная часть наряда – высокие потертые сапоги со шпорами и в заклепках, пропыленные до приобретения одного цвета с дорогой и лошадиным брюхом.

– Что, Хорн, они его не видели? – дама бесцеремонно растолкала прочих, и теперь над друзьями нависала помимо ранешнего еще и надсадно дышащая грудь ее кобылы и ее (дамы) круглое колено.

– Ну, что, малохольные, будете нормально разговаривать?!! – вместо ответа прогавкал Хорн .

Рэн и Битька помалкивали, понимая, что партию разыгрывает Санди.

– Да!!!

Так вот чего так боялся добряк Пруни. Меч Санди со свистом метнулся вверх. Или это со свистом сорвало с Санди крышу как с закипевшего чайника:

– Слазь с подставки!!! Златоуст!!! – и, подпрыгнув, Санди ловко сдернул раза в два более массивного охотника в траву. Не ожидавший такой наглости здоровяк морской звездой распластался под вибрирующим от клокочущей внутри хозяина ярости мечом. «Сейчас прольется чья-то кровь!»– с ужасом подумала Битька, – «И не без нашей!».

Пронзительная полицейская сирена парализовала дернувшихся было затоптать копытами дерзкую компанию охотников. Черная тень накрыла замершую в различных экспрессивно окрашенных позах группу с воздуха. С официальной наглостью зашарили синюшные прожекторы. И ехидный громовой голос задушевно завопил:

– Нарушаем!!! Браконьерствуем!!! Живодерствуем!!! Бесчинствуем!!! Противодействуем!!! Ноги за голову! Уши – на уровень плеч! Шире, мля, я сказа-ал!!! Оружие бросить! Всем бросить оружие!!! Так – так – так…

Мечи системы «Браво! Нинк!»– запрещены к ношению с января будущего года! Так – так – так … Оу!!! Мечи «А в томат?!»и даже «Кал ашников». Нихренаська. Арбалеты: «Рев в вольерах»? Ну, вы меня просто убиваете, – Что-то металлически зажужжало, щелкнуло, и брошенные мечи с послушным хлюпом утянулись в нависшую темноту, – Кто же у нас тут такой вооруженный? Так…парень при гитаре. Это правильно. Держи ее крепче. Парень без гитары никому не нужен. Единорог – 1 штука. Парень с саксофоном. Причем, ручаюсь: не козел. Жаль. А то бы сейчас: «А козел на саксе: ту-ту-ту-ту-дю-ту!.. Тролль кухонный без набора салфеток – 1 штука. Два несанкционированных…пардон, вижу-вижу знак Энтра, два санкционированных духа… Ой! Ой!!! О ба нача! Матка бозка! Это ж он! Это ж Он! Ленинградский, можно сказать, почтальон! Сам рыцарь Сандинюша Сандонато собственной парсуной , можно сказать, нарушает! Нехорошо! Нехорошо! Еще и малолетних привлекаем?! Давай-ка сюда права. Давай, давай. Сразу все давай. Беспечный ангел. Разберемся. Остальные тоже вытягивайте свои четки, не стесняйтесь! – (Права в мире Санди и Рэна представляли собой что-то типа янтарных ожерелий на поясах у всех владельцев оружия, транспортных средств, а также значительной физической и магической силы. Рожи, с которыми эти бусы вытягивались из-под курток и специальных мешочков, очень сродни были страдающим от непереносимой душевной боли гримасам водил из Битькиного мира, когда неумолимые щипцы гибэдэдэшника пробивают их права, словно трепещущие и кровоточащие сердца. Когда неведомой силой с ниток стянуло по янтарному шарику, не одна скупая мужская слеза затерялась в лесу щетины), – Так вот, ребятки. Не надо нарушать. Одни вот тоже так нарушали… – и переключившись с тона ворчливо-развлекательного на бодряще командирский, некто пролаял:

– А теперь для доблестного меня песню «Милиционер в рок-клубе». А потом двадцать раз для профилактики вам пропеть, а вам прослушать: «Я занимаюсь любовью, а не войной». «Чижатину»не особенно уважаю, но этот песняк в тему. И для дамочки… – Нечто будто бы строго нахмурило брови в сторону охотницы, – …что-нибудь о ее, о бабьем. Диана нашлась. Хватит уже по болотам в белом веночке шастать. Пора и по хозяйству там… Все такое…Туда-сюда… Ну, че? Битлызы-самоучки? Фузите! Мочите! Бацайте! Да здравствует, как говорится, панк-рок! – Туча резко всплыла и затерялась в облаках. Тут все вспомнили, что на самом деле может и ночью быть вполне светло. И дружно перевели дух.

– Надо было документы у него спросить… – зло проворчала «Диана», с ненавистью шаря по лицам и врагов и соратников.

– Ага, – тяжело поднимаясь с земли, усмехнулся Хорн, – Сейчас он сбросит тебе свой полицейский значок величиной с крышу на пустую головку. На фиг им документы. Они все легавые. Они рождаются легавыми.

Другой из охотников, постанывая как от зубной боли, пересчитывавший оставшиеся бусины, окрысился уже на первого: А это все ты, Хорни, как выпьешь, так словно язык куда засунешь и на других подавляюще действуешь. Не зря ведь говорят, что плохая примета. Когда молчат под выпивку. Вот и расплодили их.

– И, вообще, можно было по-хорошему разобраться с ребятами. На фига им единорог этот сдался. Мы по-хорошему, и они – как люди. Правильно, мужики? – «подъехал на кривой козе»рыжеватый охотник, вылитый Алеша Попович. Ретирующиеся незаметно к вылезшему из розового куста, где благополучно (ну, не вполне благополучно, если вспомнить о колючках) отсиделся во время налета, Друпикусу, друзья активно как бригада соцтруда, прячущая от мастера бутылку водки, заподдакивали, загалдели, закивали.

Битька поглядывала на небо: все-таки иногда моя милиция она меня…, хотя не КГБ ли это местное пасет ее с самого появления ее в этом мире. КГБ – это, конечно, «…Хочу чаю кипяченого»…

А дама цепко поглядывала на тройку . На тройку, потому что остальные в данной ситуации в расчет не принимались.

– Среди них – девка.

Хорн, стоявший спиной к сумевшей побороть страх и не спешиться «дамочке», закатил глаза и скорчил рожу:

– Дринди-ика-а-а!

Заявления явно не хотели рассматривать всерьез. И, тем не менее, Битька внутренне содрогнулась и, обернувшись на Шеза, наткнулась на внимательный и какой-то непонятный взгляд Рэна. Показалось: в его глазах вспыхнули разноцветные луговые светлячки, и спрятались за упавшей на лицо челкой.

– Вы что, не слышали, тупорылые, как этот коп сказал: «Единорог – одна штука»?! А он только в девке может быть. Во мне его нет. И если они никого тут в кустах не спрятали, то кто-то из них определенно – девка, – Леди решительно спрыгнула в траву, ужалилась крапивой и, задрав облепившую мускулистые ноги легкую ткань своей «ночнушки», пошлепала загорелой рукой по месту укуса.

– А Вы похожи на Шарон Стоун в «Быстром, мертвом», – ляпнула, стараясь лестью ослабить бдительность врага Битька.

– А ты – на девку, – зло и хрипло выплюнула Дриндика, глянув из-под немытых прядей красивыми таки, колючими глазами. Непонятно каким образом, она не приняла Шарон Стоун за ругательство, очевидно, слова «быстрый»и «мертвый»вызвали приятные ассоциации. У самой же Битьки сравнение охотницы с кинозвездой опять включило в голове «клиповое восприятие действительности», если можно так квазинаучно выразиться.

Она увидела Дриндику будто на экране телевизора: среди черной полыни и белых трепещущих цветков-мотыльков – сильную, загорелую, похожую на хипповок семидесятых, с обветренным лицом и венком ромашек. В трогательной рубашке. Перезрелую, как девственница Дали: только прикоснись – и упадет в ладонь, и от того – злую. Увидела со стороны их, трех юнцов по пояс в этой траве и белозубой юности, с челками, с распахнутыми плечами и воротниками, с нежным пушком над верхней губой и с трезвостью невинности. Увидела и отметила, что сцена до краев переполнена чувственностью.

Красные кони лоснятся боками, лоснятся голые напряженные плечи с мишурой тесемок, дурманяще тонут в зелени цветы. Сушит рот от свежести и юности дружной тройки, каждый из которых хорош по-своему.

– Раздеть их и проверить, если сами не признаются! – Дриндика решительно шагнула, протянув руки. Но не к Битьке, черт подери! А ведь она, как ни крути, единственная походила на девчонку, даже с лысой своей головой. И, если Рэн и Санди от такого напора растерялись, то девчонка, продолжая существовать где-то внутри клипа, внутри подспудно назревающего ритма, вдруг не похоже на себя усмехнулась и, демонстративно опустив руку на ширинку и станцевав бедрами, приспустила замок. Его легкий металлический щелчок заставил Дриндику вздрогнуть и остановиться как вкопанную.

Ободряюще хихикнул прямо в ухо невидимый Шез, а у напарников весело блеснули глаза. Санди, откинув голову, медленно провел по густым блестящим волосам и, не сводя с женщины подернутых поволокой очей, начал снимать с манжет изумрудные запонки. Самый, очевидно, неопытный в деле соблазнения Рэн сначала растерянно блеснул зубами (что, кстати, подействовало на леди как базука), а затем отдул с лица челку каким-то невообразимо красивым веером (от чего даже у Битьки сердце защемило) и, слегка пританцовывая, начал расшнуровывать куртку. Короче, издевательство.

А тут еще гитара сама ткнулась в Битькины руки. «Лед Цеппелин», «Лестница на небеса». Битька не думала, что им с Рэном удастся это сыграть. В общем, в конце композиции они вскочили на мото… на Друпикуса и умчались, разворотив и вывернув наизнанку души, и тела, и весь пейзаж.

Над поляной носились синие облака. По краю поляны носились красные кони. А люди лежали в бьющейся в ветре траве и смотрели в небо и в себя . В центре поляны женщина плела венок. Волшебная сила искусства.