Текст книги "Дневная Фурия"

5

– Ты чего молчишь? – толкала Алину Варя, – Классные темы, но она перегибает!

– Кто? – очнулась Алина.

– «Злобная Фурия».

– А…

– Да дура она! Это ваша блогерша! – бросил мимолётом Глеб, проходивший мимо подруг, – Что она знает про Гагарина?

– А ты что знаешь? – огрызнулась Алина.

– Я много чего. Тебе рассказать?

– Расскажи! Только откуда ты знаешь?

– Ну уж не из фильма. Я в Гагарине, городе таком, чтоб ты знала, был сто раз, у меня там дедушка живёт сейчас. И вот с ним я хожу на «Гагаринские чтения» с детства. У них там каждое девятое марта проводятся. Приезжают те, кто знал Гагарина лично. Леонов был, Кобзон. Рассказывали про него. Я много историй слышал. Может быть, ему и было страшно в космическом корабле, но он и виду не показал. Все записи переговоров с землёй сохранились. Он, кстати, единственный из группы претендентов, кто не соврал, что плохо себя чувствует после очередных испытаний перед полётом.

– Что это за история? – спросил Иван, который присоединился к разговору.

– Ну, прежде чем выбрать, кто из двенадцати, по-моему, человек полетит первым, им предлагали разные задания: психологические, на выносливость. А однажды после особенно сложных тренировок, дали выпить таблетки, которые вызывают головокружение и тошноту. Утром спросили, как они себя чувствуют. А каждому же хотелось полететь первым, и все сказали, что хорошо, хотя это было не так. И только Гагарин признался, что чувствует себя не очень. И это тоже сыграло свою роль в выборе Первого космонавта: значит и про ощущения в космосе не соврёт! А про «не первый» полёт, ну, полная чушь! Ясно, что фейк! Обидно же другим странам, что именно Советский Союз сумел первым отправить человека в космос!

Возле ребят уже организовался целый отряд слушающих. Это Глеб имел такой магнетизм на одноклассников. Раньше его Алина не знала, он пришёл в их класс в этом году из другой параллели. После девятого четыре класса переформировали в два десятых – профильных. Глеб, Алина, Варя оказались теперь в одном – «социально-экономическом», где особое внимание уделялось таким предметам, как «Общество», «Экономика», «Право», «История». Глеб был очень интересной личностью. Он редко появлялся на уроках, но когда появлялся, то это был праздник как для ребят, так и для учителей. О чём его не спросишь, он всё знал, имел только свою точку зрения и умел её отстоять в конструктивном споре, но если видел, что его оппонент не разбирается в сути вопроса, терял интерес и снисходительно соглашался со спорящим, как соглашаются с душевнобольным. Алина стала замечать, что частенько встречается с Глебом взглядом. Но ни о каких симпатиях не помышляла, она страдала от неразделённой любви…

6

Алина настроила камеру, села в белое плетёное кресло в сиреневой беседке. Невероятно красивая локация получилась. На дворе начало ноября, а глициния, которая изящно переплела все шесть колонн этого летнего павильона и устелила плотным свисающим шёлком кровлю, неожиданно зацвела. Лето было слишком жарким, сухим, а тут пошли тёплые короткие дожди, которые высушивало неутомимое солнце, и многие цветы, кустарники решили, что пришла весна. Но в сердце Алины была непроходимая осень. Она томилась. Нужно было срочно излить кому-то душу. Включила кнопку «play» и запустила припев песни, которую часто напевала сама:

«Кто сказал

Что любить друзьям нельзя

Наблюдать издалека

Никому глаза не расскажут

Наш маршрут» (3)

– Привет! С вами «Злобная фурия» и это самый злобный канал на ютубе!

Меня бесит, почему друг не может стать для тебя твоим парнем? Кто сказал, что любить друзьям нельзя? Мне плохо, странно, я не хотела записывать это видео, так как неприлично признаваться в чувствах к парню, который встречается с твоей подругой. Причём, я сама же их и свела. Он был моим другом детства и я не воспринимала его, как парня. Потом долго не общалась, он уезжал в другую страну… Возвращался, опять уезжал и я не заметила, как он вырос! И сама не поняла, как могла влюбиться? Теперь вспоминаются разные милые мелочи из детства и я понимаю, что никто меня так не понимал, как он… Как там говорят: «Что имеем не храним, потеряем – плачем!» Это моя бабуля любит повторять, лол! Мы продолжаем общаться, но он видит во мне только друга!

Бывали ли у тебя такие ситуации? Поделись, ты могла бы признаться парню первой в своих чувствах? И может ли дружба перерасти в любовь? Взаимную? Всё, пока.

Она остановила запись. «Здесь опять поставлю песню. И кадры, где я сижу, смотрю вдаль, положила голову на руки или обняла свои колени, как «Алёнушка», – монтировала в голове свой ролик Алина.

– Какая же ты красивая выросла, Галочка! – погладила Алину по волосам бабушка, которая тихо вошла в беседку.

– Ох! – вздохнула Алина, но не стала поправлять бабушку, которая, как на зло, единственная продолжала звать её Галиной, как записано её в Свидетельстве о рождении. Ну, ничего, через полтора года Алина собиралась поставить этому конец! Через полтора года, в тот же день, как ей исполнится восемнадцать, первым делом – в Паспортный стол!

Алина сдержала слово и приехала к бабушке на праздничные ноябрьские дни. Она хорошо относилась к бабуле и к дедуле, детство не вычеркнешь, а в детстве она все летние каникулы проводила у них. И была ещё одна причина, по которой она приезжала, но это большая тайна: она врала Варе о том, что в посёлке у неё роман с парнем, который приезжает из Москвы к своей бабушке, и который в неё очень влюблён. Ну, и она тоже. Но встречаться приходится редко и почти тайком. Она рассказывала, как он закидывает её цветами, хотел подарить кольцо с бриллиантом, но она отказалась, рассказывала про романтические вечера, которые он ей устраивал, о том, как они однажды на полдня слетали в Москву и ужинали там на шикарном теплоходе… О том, как целовались… Она так ярко представляла себе этого парня, что уже сама стала верить в его существование.

А он и, вправду, существовал. Только он не был похож на Героя её романа. В неё давно и безнадёжно был влюблён сосед её бабушки Вова. Но приезжал он не из Москвы, а из ближайшего города Крымск. Не о нём же рассказывать Варе? «Вон, он, лёгок на помине!» – раздражённо подумала Алина, увидев, весело шагающего к ним Вову.

– Анна Николаевна, добрый день! Привет, Алин! Я готов вам помочь в музее! Что там нужно оцифровать?

– Да вот, новые материалы привезла. Дали на месяц всего. Нужно вручную перепечатать этот «Альбом».

– Ого! Да он от руки написан! – стал листать альбом Вова.

– Это литературно-художественный журнал «наших» девушек-лётчиц. Они его прямо на фронте писали, оформляли и «издавали». Девчонки совсем были. Стихи сочиняли, рассказы, рисовали.

– Боюсь, я не успею это перепечатать! Может быть отсканируем?

– Всё равно, нужно напечатать, чтобы отправить в нашу «единую библиотеку». Да и принтер сломался.

– Алина, слушай, давай присоединяйся к славным делам наших предков! – полушутя, торжественным тоном произнёс юноша. Ты будешь диктовать, я – печатать! И, наоборот, так быстрее! Тут всего-то сто страниц!

– Нет, уж! У меня скоро стрим начнётся.

– Помоги, внученька! Я вам блинчиков испеку и принесу!

– Ба! Ты издеваешься?! Какие блинчики! Я, вообще, мучное не ем!

– А я – за!!!

– Тогда Вове – блинчики, а тебе – фруктовый салат!

– Слушай, ба, а ты можешь мне дать какую-нибудь бумажку, что я, типа, тут в музее помогала обработать архив, или чё-нибудь ещё… Мне тогда не нужно будет Проект по истории делать.

– Конечно, – обрадовалась бабушка, – И Проект твой напишем и справку с печатью выдадим и Грамоту, только помоги немного.

– Ладно! – неохотно согласилась Алина. Пойдём быстрее, – обратилась она к Вове, – мне к девяти нужно быть за «компом». – Меня будет ждать Елисей, – подумала девушка, но вслух сказала, – Сегодня решающий бой!

7

Анна Николаевна лукавила: никакой принтер у них не ломался и Альбом ей дали не на месяц. Но ей очень хотелось приобщить внучку к своему любимому делу, которому она посвятила всю жизнь. Она никак не могла привыкнуть к этой стройной взрослой девушке, её внучке. Она так скучала по своей маленькой Галинке, которая, кажется только вчера приезжала к ней на всё лето с чемоданом кукол и вместо сказок на ночь без конца просила рассказать ей о страшных «die Nachthexen» («Ночных ведьмах»).

– Ночью, когда тьма и тишина убаюкивает даже самого злого зверя, ночью, когда так хочется забыть о том, что ты на войне, закрыть глаза и увидеть себя в милом Мюнхене среди весёлых друзей в «Хофбройхаусе», которые взявшись за плечи соседа, дружно раскачиваются и весело дерут глотки: «Пойдем на восток мы всех убивать, хо-хо!..Пойдём на восток всех вешать, стрелять…» И вдруг, вжих-вжих, вжииииииххх, словно кто-то метёт улицу, но только слишком плавно. Это не дворник, нет… На улице пустынно и темно, слишком темно, только откуда эти тени на земле? Фашист поднимает голову, над ним, противно смеясь, пролетает на метле колдунья, мгновенно растворяясь в ночном небе. Не успев опомниться, он уже лежит бездыханным на сырой российской земле… Это они, «ночные колдуньи» вылетели разгромить стан врага. «Ведьмы!» – вырывается последний вздох. «А кто звал тебя сюда? Зачем ты пришёл и топчешь нашу Родину?»

Глаза у Галинки расширялись и светились при свете ночника. Она садилась на кроватке, подгибала ножки, складывала деловито ручки на груди и серьёзно подытоживала рассказ:

– Всё правильно! Только пусть попробуют ещё сунуться! Я всех своих кукол назвала именами «девочек» -лётчиц.

Она вытаскивала маленьких кукол с крылышками и перечисляла:

– Вот эта Галя, как я, это – Аня, как ты, это – Женя, как мама, это – Лена, эта – Софья, и ещё одна Женя… А какая кукла была у лётчицы, которая летела вместе с ней бить врагов?

– Чуть побольше, чем твоя.

– Эх, – вздыхала Галинка, – была бы поменьше, она бы посадила бы её в карман и не забыла бы, как тогда… Расскажи, бабуль!

И Анна Николаевна рассказывала снова историю о кукле-талисмане одной из лётчиц и под эти рассказы засыпала внучка. А утром на карте тщательно прорисовала памятники на всех точках нового «военно-исторического маршрута», по которым она непременно проходила вместе с бабушкой и её школьниками. Девочка удивительно точно воспроизводила их по памяти: рисовала маленькие жёлтые пирамидки с красной звездой, зелёные холмики с деревянным крестиком или насыпь с пропеллером от самолёта.

Изучать, составлять эти маршруты – была главная работа Анны Николаевны и по сей день. Но только внучку не загонишь теперь ни в один поход. Ей всё стало не интересно.

Куклы давно валялись в коробке. Даже имя, которым назвала её бабушка не случайно, забыла. Она теперь называла себя только Алиной. Имя Галина казалось ей старомодным, не красивым. И все вокруг давно называли её Алиной. Все, кроме бабушки.

8

– «Литературный рукописный журнал Первой эскадрильи 46-го гвардейского Таманского авиаполка». Издан один раз и только в одном экземпляре. В напряжённых наступательных боях 1943—1945 годов мы несли потери. В последнюю ночь июля 1943 года не стало исполнителя журнала, его редактора и автора некоторых материалов гвардии младшего лейтенанта Гали Докутович, – диктовала Алина.

– Напечатал! – кивнул Вова, – Давай дальше!

– Ну ты быстр! Так, пиши: «Где же ты друг мой? Опять ты далёко,

Сокол мой ясный! И вновь я одна.» – Это стихи, если что! Знаешь, как оформляются на письме? – с издёвкой спросила Алина.

– КонеЧно! – весело откликнулся Иван, выделяя при этом букву Ч.

– В сердце невольно вползает тревога,

Жалит змеёй ядовитой она.

Хочется знать и о чём ты мечтаешь,

Хочется слышать, как ты говоришь.

Видеть хотя бы, как ты пролетаешь

В небе широком, но ты не летишь…

Если б могла я своею любовью

Скрыть твоё сердце от пуль и огня!

Пусть моей кровью и жизни ценою,

Лишь бы ты счастлив был, гордость моя! (4)

Ровно в девять вечера Алина сидела за своим компьютером и «бомбила» врагов на виртуальном самолёте, её «прикрывал» Елисей. Алина даже комментировать не хотела сегодняшнюю игру, ей хотелось только «победы». Перед глазами всё ещё стояли нарисованные самолёты из Журнала, в самолётах по две девушки: пилот и штурман в специальных очках, внизу домики. На следующем рисунке – самолёт с фашистской свастикой, на которого с трёх сторон «дуют» злые ветра, а на земле такой же самолёт, но уже с горящим хвостом и кабиной.

«За бортом излучины Кубани, Краснодар остался позади. Мы летим, чтоб выполнить заданье, Где-то бьют зенитки впереди», – отчеканила Алина и сама удивилась, что запомнила эти строки из Журнала, который они сегодня перепечатывали. Услышала, как ей захлопали участники «боя» и Елисей восторженно крикнул: «Ну, ты жжёшь!!!» Алине стало так приятно, она в буквальном смысле «летала»! Но Елисей неожиданно вышел из игры. «Наверное, Варя позвонила, – раздражённо подумала Алина, – Она звонит ему каждую минуту! И он бросает всё!»

Алине уже не хотелось «бомбить», хотелось просто «полетать», хорошо бы, не виртуально, а по-настоящему ощутить себя птицей, потрогать облака руками, обогнать ветер… Она «поднялась» повыше и просто «парила». А в голове крутились строки:

Хочется знать и о чём ты мечтаешь,

Хочется слышать, как ты говоришь.

Видеть хотя бы, как ты пролетаешь

В небе широком, но ты не летишь…

ГЛАВА 2. 1

«Где же ты друг мой.. Опять ты далёко… И вновь я одна…» – проплыли в голове неясные строчки. «Неплохое начало для стихотворения» – подумала Галя, стройная коротко стриженная темноволосая девушка, которая сидела в высокой траве с тетрадью в руках, – Нужно записать, – но записала другое: «18 августа. 1942 год. Вернулась из полёта! Самолётик наш немного пострадал, но цел! На взлёте неизвестно откуда выскочил грузовик, а мы ещё не достаточно набрали высоту… И в итоге – на боевое задание не выпустят!!!. Но я клянусь, самой себе и своей любимой Родине, я не пропущу больше ни одного боя!»…

Глаза слипались и девушка с раскрытой тетрадью в руках прилегла в шелковистый ковыль на маленьком полевом аэродроме в Сальских степях. Нежные длинные «метёлки», как опахала склонились над Галей, укрыли её и тихонько обдували колыхаясь на ветру, словно несколько стройных чернокожих рабов раскачивали над своей царицей серебристые веера. «Пусть бы только на один день перенестись отсюда, опять надеть штатское платье, туфли, побывать в театре… Нет, летать, так летать! А все остальное после войны придет», – уже в глубоком сне дописывала свой Дневник Галя.

И вот она видит себя за штурвалом самолёта, ночное небо необыкновенно светлое от сияющей полной луны. «Это очень плохо – волнуется лётчица, – Немцы могут заметить.» Она смотрит вниз, внизу тихо, спокойно, нет фашистских танков… Она набирает высоту, скорость и вдруг замечает, что пролетает над церковью. Видит слишком знакомый силуэт храма. «Это точно, Троицкая церковь» – мелькает слабая догадка невозможного. (Троицкий собор в Белорусском городке, частично разрушенный до революции, приспособили до войны под аэроклуб. Сколько счастливых часов провела здесь, ещё будучи школьницей, Галя. Здесь она научилась летать и прыгать с парашюта, здесь читала стихи на торжественных мероприятиях, крутила сальто от радости после первого полёта).

– Неужели я лечу над Гомелем? Но ведь он взят немцами, – мысли, скованные необычными видениями, путались, – Это точно, наш аэроклуб! Вон четыре колонны у главного входа, большое арочное окно над ними. Только когда это успели купол возвести? Да! Точно – Гомель!

Галя опускает самолёт ещё ниже и уже медленно плывёт по пустынной Липовой улице (её хоть и переименовали в Пушкинскую перед самой войной, но продолжали называть по старинке), дальше – над городским бульваром (Пионерским садиком), заворачивает на улицу Миллионную, самую её любимую, медленно плывёт мимо бывших купеческих особняков, мимо гордого здания бывшей городской думы, мимо родной школы, только странная вывеска мелькнула на ней «Политехнический колледж». «Когда-то здесь была женская гимназия, а потом – наша школа…» Девушка буквально целовала глазами каждый уголок родных мест. А вон – памятник Лермонтову. Как же красиво поэт описывал Кавказ, который она так мечтала увидеть своими глазами…

«Увидела!… Кавказ! У меня же совсем мало времени!, – спохватилась Галя, – Я же на боевом вылете, нужно возвращаться! Но хотя бы на минуточку забегу домой, ведь вот он, совсем рядом! Обниму маму.»

Галя сажает самолёт, забегает в дом и видит маму. Обнимает её, та плачет от радости, рассматривает свою красавицу-дочку, неутомимого Галчонка, который ни секунды не посидит спокойно, всё время куда-то спешит. Вот и сейчас спешит улететь!

– Но всё же хорошо, мам! Закончится ведь это когда-нибудь! Выгнали же из Гомеля фашиста!

– Нет, доченька, не выгнали!

Тут раздаётся сильный грохот. Рушится часть крыши. Сбивает с ног Галю, обломки с невыносимой скоростью бьют и бьют по спине. «Самолёт упал!» – промелькнуло в голове, – сейчас загорится, нужно срочно убегать!» Маму отбросило в дальний угол и она стонала, закрыв глаза. Гале показалось, что она умирает. «Не покидай меня! Не покидай!!!» – закричала она, но не слышала звуков своего голоса.

– Мы тебя не бросим! Галя! Галя! Очнись! Ты жива?

Галя открыла глаза. Дом исчез, исчезла мама… Над ней склонились её подруги. «Это был сон, – светлел рассудок, – но откуда тогда адская боль в спине?» Она попыталась привстать, но тут же потеряла сознание.

– Что со мной? – спросила она, когда её уже несли на носилках к санитарному самолёту.

– Тебя не заметил Василий! Ехал заправить наш самолёт, а ты – в траве!

– Где он?

– Плачет у самолёта!

– Пусть не плачет! Я скоро вернусь! Только, Полина, положи мне пистолет под подушку, – хотела протянуть руки сама, но они не слушались, – Положи!

– Да.. Да… – шептала Полина. Она понимала страхи лучшей подруги. Больше смерти девушки боялись быть взятыми в плен и ещё – быть изуродованными. Девочки всегда остаются девочками. Даже на войне.

– Ирина, Ирина, – продолжала умолять Галя, – Дай слово, когда я вернусь, я не буду адъютантом. Я буду летать. Дай слово.

– Конечно, Галя, конечно! Даю! – обещала Ирина, начальник штаба полка, боясь расстроить девушку, которая была на волосок от смерти. Про себя же она подумала: «Отлетался Галчонок…»

– Повреждён позвоночник, есть переломы костей. Но ничего, мы тебя соберём! До свадьбы заживёт! Будешь ещё бегать! – утешал Галю строгий врач с газами Айболита.

– А летать? Летать буду?

– Пока забудь! Встань сначала на ноги!

– Есть, встать на ноги! – еле слышно отрапортовала Галя, – И летать!

Доктор вздохнул, вышел из палаты.

– Попала, как крыса в ловушку, – горько вздыхала девушка, лёжа на кровати в госпитале Ашхабада, – И не от вражеской руки пострадала, не в бою! Глупо как! Глупо! Без неба я жить не буду! Лучше пусть бомба прилетит и трахнет меня на месте, не задев больше никого!

2

Два месяца назад Галя прибыла на фронт и даже понемногу начала летать. Авиация была её мечтой, призванием. До того, как она поднялась первый раз в небо на аэроплане ещё школьницей, она искала в себе истинное назначение, причём часто идя наперекор своим возможностям. В пятом классе никак не получалось у неё кататься на коньках, она падала, неуклюже скользила и страдала на катке среди общего торжества сильных натренированных молодых ног в «железе остром» (5), и от насмешек мальчишек, которые дразнили её Страусом. С маленьким фонариком и книгой под одеялом ожидая, когда заснут мама и папа, она поздно-поздно вечером выходила на улицу. Привязывала старательно свои «снегурки» (6) к ботинкам и – вперёд, по бесконечному кругу… Одна, при свете луны и звёзд на льду… А в конце зимы – городские соревнования по бегу на коньках. Как же удивились и зауважали Галю её недавние насмешники, она пришла к финишу первой. Так же было и с гимнастикой в седьмом классе. Ей нравилось наблюдать за точными изящными прыжками юных спортсменок. У самой же не получалось даже ровно пройти по мостику, не то чтобы сделать колесо назад. Учительница физкультуры, которая вела секцию по художественной гимнастики отказалась записать её на свои занятия. Но через три месяца, увидев, на уроке как виртуозно Галя крутит колесо и садится на шпагат, сама позвала её в секцию и ни разу не пожалела об этом. Юная гимнастка много раз брала Призы на городских и областных соревнованиях. И тем более удивительно, что в такой упорной спортивной девочке была необыкновенно поэтическая натура. Она обожала читать. В малейший перерыв между уроками, тренировками не расставалась с книгами. Книги позволяли ей «глубже всматриваться в жизнь», – так писала она в своём Дневнике. Да и сама она сочиняла рассказы для школьной стенгазеты, стихи. Стихи постоянно звучали в её голове. Лермонтов, Пушкин, Тютчев, Некрасов, как же она обожала их нежные рифмы… Часто к ней и самой приходили складные строчки и она тоже их записывала, но никому не читала, ей казалось, её стихи ещё слишком простые на фоне таких великих поэтов.

– Писательство – это удел избранных, стать спортсменкой..? Душа молчит… А между тем, выбор предстоит сделать. Причём сегодня! – так рассуждала выпускница восьмого класса Галя, буквально порхая после недавнего торжественного вручения аттестата, который был у неё с одними пятёрками. И всё вокруг торжествовало, приветствовало нового взрослого человека, открывало перед ней все двери: «Входи! Мы строим советское государство и в этом государстве возможно всё! И женщине подвластна теперь любая профессия! Да хоть в небо лети!»

– В небо? – смеясь, подхватила лучшая подруга и одноклассница Гали Полина, – А что? В небо! – подняла, изображая ладошкой самолёт, руку вверх.

Подруги остановились возле плаката, на котором на фоне двух самолётов была нарисована красивая девушка в тёмно-красном пальто, на голове – шлем и очки «авиаторы», в руках – карта. Надпись на плакате звала: «Женщина – пролетарка, овладевай авиационной техникой!» И внизу ещё одна подпись – краткое и чёткое руководство к действию: «Иди в школы, техникумы, втузы гражданского воздушного флота!»

– Пошли! – решительно повернув назад, две девушки бежали к зданию старинной церкви, в котором располагался Гомельский аэроклуб. Во дворе аэроклуба стояла парашютная вышка, с которой будто бы большие белые зонтики одуванчиков медленно опускались юные парашютисты. Галя с Полиной не могли глаз оторвать от этого зрелища.

– Мы готовы летать! – хором отрапортовали девушки.

– Берём только спортсменок, – строгим тоном, но с улыбкой, ответил начальник авиаклуба – военный лётчик в отставке.

– Была бы я в «спортивной форме»! Но! Минуточку! – завязав внизу платье на два узелка, Галя тут же встала на мостик и легко поднялась с него.

– Молодец! Вторая – тоже спортсменка?

– Нормы ГТО сданы на «отлично»! – отчеканила Полина.

Уже следующей весной, заряженных теорией и матчастью, будущих пилотов допустили к аэропланам. И тут случилась аказия. Полина села в аэроплан и не достала ногами до педалей.

– Придётся подрасти! Через годик полетишь! Не переживай! – успокаивал девушку инструктор по полётам.

Гале же на фоне такого события было стыдно радоваться своему первому самостоятельному отрыву от земли, от необыкновенного чувства невесомости и свободы. «Я понимаю гордых птиц!» – ликовала девушка, однако поделиться своим восторгом не могла, подбадривая Полину, но думая только об одном: «Скорей бы в воздух! И снова прыгать с парашютом скорей бы!» Эти ощущения не оставляли её больше никогда. И сейчас, записывая свои воспоминания в Дневник, она словно киноленту назад прокрутила.

«Сколько я тут на детство бумаги измарала! Пишу и не заметила, что так много получилось. Что поделаешь? Времени тут свободного больше, чем требуется. Перечитала ещё раз „Павку Корчагина“. Сейчас книга ещё ближе. Я помню слова Иринки: „Ты – Павка Корчагина в девичьем обличии.“ Это, разумеется, слишком почётно для меня! А, вообще, ещё с детства моим любимым героем был „Овод“. Сколько я плакала над книгой, страстно переживая за Артура, восхищаясь его мужеством, силой воли и скромностью. Но своё увлечение это скрывала от всех, чтобы никто не посмел смеяться над моей святыней. Никто из подруг, даже мама не знали об этом. Мне хотелось быть похожей на него. Не знаю, возможно, я росла похожей на мальчишку, крепкой, смелой.» (7)

Галя поставила точку и закрыла тетрадку. «Сколько мне ещё нежиться здесь под одеялком, пока там девчонки каждую ночь на боевых вылетах…» – горько вдохнула она.