Текст книги "Добровольная жертва"

Наставник воспользовался моим страхом перед крысами:

– Знаю также народную мудрость: на пифий надейся, а сам не плошай. Потому и не узнают, что усилия приложены. А сейчас должны быть приложены вдвойне. Рона, ты же знаешь: завтра в Цитадели, у Гроба Бужды традиционный Вечит Пробужденных. И они хвастаются, что после этого Вечита весь мир будет у их ног.

Альерг предупредил мое презрительное фырканье:

– Совет считает, что у них появились серьезные причины для таких заявлений. Лига обеспокоена. Сегодня утром погибли двое наших провидцев. И очень странно погибли. Их смерть не была предвидена.

Я похолодела. Такого просто не могло быть! Мастер забегал по кабинету с удвоенной скоростью.

– Рона, не усложняй мне работу! Для этого ты должна немедленно и без лукавств поведать о встрече с нищенкой. Даже я заметил ее странность: ни следа мысленной деятельности! Как … как у камня. Это даже не фантом – они всегда имеют четкий отпечаток породившего их человека, клеймо производителя. Это нечто, с чем я еще не сталкивался. Это значит, что «пробужденные» начал работать на опережение. Что ты смогла узнать о нищенке?

– Ничего. Ее нет и не будет.

Тут Альерг утратил всякую представительность и возопил жутким шепотом:

– Так ты НЕ ЗНАЕШЬ?!

Все башни замка мгновенно оцепенели. Уши заложило тишиной. Даже мыши в подвалах замерли, паучки и мушки осыпались по углам черными угольками, а жуки-древоточцы остолбенели и перестали грызть нашу мебель раз и навсегда. Влетевшая в открытое окно стрекоза упала на пол, словно разбилась о невидимую стену, а гнавшаяся за ней синица обескуражено чиркнула крыльями, разочарованно пискнула и убралась обратно в сад. Альерг хмыкнул:

– Надо же, я изобрел новое средство от тараканов. Весьма действенное заклинание. Надо записать.

Он потянулся к столу за пером и бумагой. А мне стало интересно, чем он собирается писать: чернил на столе уже не было.

– Надо послать за чернилами, они, кажется, кончились, – сообщила я, наблюдая, как из треснувшего хрусталя чернильницы сочится пурпурная жидкость и кровавым ручейком льется на ковер. Обычно затененный кабинет заливало яркое солнце, и я обнаружила, что окно уже не закупорено со стороны сада ветвями рябины, а наполнено сияющим глубокой синевой небом. Это изменение тоже надо было прокомментировать:

– Да, а без рябины в твоем кабинете гораздо светлее. Дерево было явно лишним.

Мастер пристально посмотрел на стол, на окно, по всей его видимости, все еще занавешенное кружевом рябиновых листьев, пожал плечами, выудил из ящика очередной колокольчик, а для верности гаркнул во всю мощь широкой груди:

– Пелли!

Веснушчатая мордашка услужливого школяра Пелли уже торчала в дверях. Не сомневаюсь, что только что его ухо было приклеено к замочной скважине.

– Пелли, немедленно нужна бутылка моих спецчернил, – сказал Альерг. – И, голубчик, поторопись, пока я не забыл самое удачное заклинание от моли.

– Это какие чернила? Кровь, что ли? – ухмыльнулись все веснушки Пелли. – А вона у вас на столе полная чаша!

Мальчик ткнул обгрызенным ногтем в сторону стола, на котором, действительно, по-прежнему сияла красноватыми искрами целехонькая хрустальная чернильница.

– Мой юный друг, пожалуй, никуда ходить не надо, поди-ка сюда поближе… так я быстрее получу необходимые чернила! Да еще и свежайшие!

Зубы Альерга хищно блеснули. Пелли ойкнул и моментально скрылся. А меня все больше беспокоила пронзительная синева неба в окне. Она стремительно заполняла кабинет, и золотые искорки вспыхивали все чаще и чаще, пока не закружились в ослепительном вихре. Сквозь нахлынувшую слепоту я услышала собственный крик:

– Али, бежим, быстрее!

– Зачем? – поинтересовался Альерг, но я не смогла ответить, охваченная полной темнотой и немотой.

Из сладкого небытия меня извлек ехидный вопрос веснушчатого голоска:

– И долго она будет изображать подстреленную моль?

Пришлось открыть глаза и осмотреться. В комнате ровным счетом ничего не произошло. Порядок был такой же, как всегда – идеальный. Ни битых стекол, ни сломанной мебели нигде не валялось. Рябина в окне тихо покачивала кружевом, баюкая своих несметных розовеющих детишек. Мастер успел втиснуть себя в кресло. И никто за это время не успел сколько-нибудь заметно измениться. Кроме Пелли, пустые руки которого были уже отягощены внушительной бутылью черного стекла. Надо полагать, в бутыли были чернила.

Проклятье! Почему одна я должна с десяток раз на минуту помереть от страха, а остальные прозябают в счастливом неведении, пока будущее, помахавшее мне ручкой из туманного далека, не удосужится нагрянуть и хорошенько шваркнуть прозябавших?

– Что это было? – поинтересовался опекун. – Обморок?

– Ага, голодный! – радостно поставил диагноз Пелли.

– Может, доктора Рипли позвать?

– Н-не надо, – буркнула я. Раз уж телепат не заподозрил предвидения, то и я не буду. Пусть будет обморок, а не будущая катастрофа, которую я так и не смогла опознать. А признаваться в непрофессионализме даже пророчице стыдно.

Мастер отпустил мальчика и вернулся к допросу с пристрастием, то есть с применением пытки чтения моих не совсем кристальных мыслей. Я спешно поинтересовалась:

– Али, а все-таки, этот измененный Тварью человек, случайно, не в нашем подвале? Может, нам давно пора драпать во все лопатки, а?

– Нет, – проскрежетал он, продолжая взывать к моей совести.

Телепат, если это не ты сам – существо невыносимое. Двенадцать лет из моих семнадцати стали непрерывным поединком с мастером-телепатом. Сложно ничему не научиться. И я тут же начала чуть потравливать поводок, незаметно высвобождая помыслы из цепкого внимания наставника.

Мастер увещевал:

– Рона, со вчерашнего дня пробужденные невероятно активны по всей стране.

Пробужденные … Расы, навсегда ставшие людьми. В них умирает и тролль, и эльф, и русалка, и фея. Их будущее непроглядно, как у кукол с человеческими лицами. Они становятся растворенными в странной, непрощупываемой, невидимой сущности. Чужой, нечеловеческой.

– Тебя могли свистнуть манком, – Альерг и не подумал отвлечься от нотации. – Стоило показать тебе Дика, попавшего в переплет, и ты кинулась выручать своего арестованного дружка без суда, следствия и охраны. И без сопровождения тут же нарвалась на слуг Бужды. Эта нищенка… она каким-то образом на тебя повлияла. Картина твоих мыслей словно смазана. Вспомни, что ты почувствовала при первой встрече с ней.

Слова «первая встреча» породили целый букет необходимых мне ярких добротных образов. Чтобы не заблудиться во времени, я вцепилась в холодный камешек ожерелья. Альерг, хорошо знавший, что этот жест означает приближение очередного транса, немедленно всполошился:

– Рона, только не сейчас! Подожди! Я еще не договорил!

Но перед глазами уже возникла деревушка возле замка Аболон, где я провела детство, и за красочными фигурами прошлого я мгновенно припрятала утренние происшествия и всю сегодняшнюю действительность. Я улыбнулась наставнику, оставляя его наедине с моей полной невменяемостью на период лицезрения мной иных времен.

Я бродила по прошлому, пока видения не прервались горячим уколом кристалла в ладонь. Голова дракона в ожерелье ехидно дохнула пламенем: «Гарс! Настоящий! Выгляни из ракушки, устрица!»

И, оглядевшись, я возрадовалась: наставнику надоело кружить злобной сторожевой собакой около невменяемой пифии. Он ушел, хлопнув дверью. Хорошо, что фантом Привратника не додумался оставить в качестве караульщика.

Я тоже покинула кабинет и медленной глубоководной рыбой поплыла вниз по бесчисленным залам и пыльным лестницам, избегая мест вероятного присутствия Альерга.

Главное – не выпустить ни одну из несущих меня трех лошадей – прошлую и сразу двух настоящих: одну – бредущую по крепости и сосредоточенную только на чувстве цели и равновесия, другую – мысленно путешествующую в прошлое, и третью – уставившуюся на книжные полки массивного шкафа. Теперь мастер не сразу догадается, что в его кабинете меня уже нет, если там так шумно копошатся мои мыслеобразы.

Подземные катакомбы оказались недоступны. Массивные двери, обычно гостеприимно распахнутые для всех школяров, желающих выпить с привидениями скляночку прозрачной жидкости лабораторной крепости, – эти никогда не закрывавшиеся двери были закрыты.

И не просто закрыты, но охраняемы скучающими незнакомыми громилами, перед которыми я с жалобными «кис-кис!» разыграла горе кошачьей приемной матери, потерявшей единственного сыночка.

Стражники пожимали плечами: нет, котов не держим. И какие непроявленные гоблины будут их держать?

Вблизи я разглядела, что подземелье было еще и опечатано: двери и даже стены застилала тонкая как кисея светящаяся пелена. Я поскребла ее украдкой от стражников.

Ни на кисее не осталось следа от ногтя, ни на ногте светящегося следа от кисеи. А вот палец чуть не выломило из ладони, – с такой силой его отшвырнуло от стены. От треснувшей искры замельтешили в глазах золотые звезды. А голова взорвалась чужой болью. Кто-то неслышимо вздохнул:

«Ты здесь, матушка?»

Я вскрикнула:

– Что?!

«Кто ты?» — плеснулось в сознании.

– Я – Радона, жрица Истины, – представилась я церемонно.

Стражники в замешательстве переглянулись:

– Стой!

«Девочка Радона! — голос словно улыбнулся. – Жрица несуществующего!»

– Если истины нет, то и человека нет.

– Туда нельзя! – высказала стража непререкаемое мнение.

«Я тоже так думал когда-то. Но разве вне человека нет истины?»

— А кому она нужна, кроме человека? Кто ты, неведомый?

«Тот, кому нужна истина!» – рассмеялся узник.

– Прочь! Запрещено! – стражники угрожающе выставили алебарды, сочтя меня буйнопомешанной.

Потирая покалеченную искрой руку, я посетовала:

– Наверное, моего котенка здесь нет. Увидите, передайте, чтобы немедленно возвращался!

И заторопилась вернуться в кабинет опекуна.

Но разум еще уловил чужое касание: «Мне уже не вернуться, девочка Радона. Я ушел слишком далеко. Прими мою жизнь, жрица Истины. Ты сможешь!»

Боги! В какую же шляпку для подаяний я вляпалась сегодня утром? «Прими!» – просила нищнка, с тенью Твари в душе и моей судьбой в глазах… Мне не нужны ничьи жизни. Мне бы собственную прожить. А то я ее среди сонма чужих и не чую уже…

3.

Камень в ладони не давал укорениться в прошлом, пульсировал, возвращая меня в настоящий момент, золотая драконья морда то и дело цапала за пальцы: «Гарс! Смотри под настоящие ноги!» Под это комаром зудящее напутствие я повернула на лестницу башни, и на меня вылетело нечто светящееся, заставив шарахнуться так, что я подвернула ногу.

Внезапная боль вырвала меня из состояния самогипноза и предъявила назойливую настоящую реальность, а в ней почти перед носом торчало зеркало. Сколько раз я умоляла убрать его из этого совсем неподходящего для будуара места!

За десять лет самостоятельных упражнений я так и не научилась крепко удерживать в сознании несколько временных нитей. Это было все равно, что управлять двумя несущимися полным ходом колесницами, стоя между ними.

Для пифии эквилибристика во времени – обычное дело. Но потому пифии и не помнят, что вещают в трансе: они просто перепрыгивют с одной лошади на другую. А вот скакать на двух сразу… Или на трех… Да еще, если колесницы мчатся навстречу друг другу… Этот момент почти всегда сминал меня в бессознательное состояние.

Именно такую ситуацию подсунуло мне проклятое зеркало, перед которым только что торчал рыжий Пелли. Я на него чуть не наступила. Мальчишка пискнул и умчался, словно увидел жуткую змею, шипящую на кладке яиц.

А в зеркале все еще порхало, сворачивая сияющие крылья, его отражение – некто, стремительно приобретавший черты эльфа с веснушчатой мордашкой. Так вот каков ты, мальчик Пелли!

Мастер вернулся в кабинет первым, вопреки моим надеждам, и моргал то на меня, то на невидимую точку поверх стола, и был невиданно свиреп:

– Как … как ты это сделала? Тысяча богов! Кто из вас двоих настоящая? Отвечай! А, вижу! (маячок в панике мигнул и схлопнулся) Ах ты, негодница! Уж от кого иного, но от тебя ожидать такой уловки, к которой прибегают только лживые слуги Бужды…

А сам-то со своим Привратником…

– Ну, надо же! Она додумалась до фантома! – Альерг метал громы и молнии столь яростно, что пожарный дозор заметался крыской в клетке, заоблизовался на красный рычажок. – Мало того, наделила фантом воспоминаниями, а сама в это время шляется где попало без надзора. Ну, чудовище, расскажи дяде, как ты это сделала, да так, что я ни разу не догадался? Разве ты пифия? Ведьма!

– А кому понравится, что в его голове копошатся, как кошки на свалке? – сердито парировала я, одновременно досадуя, что мой трюк с маячком разгадан, удивляясь, что недавнее видение с чернильницей странным образом не торопилось сбываться, и нервничая в ожидании его ужасного свершения.

Самое главное – я не понимала, что именно должно произойти. Крохотные обрывки реальности, просочившейся ко мне из будущего, были столь малы, что не опознавались. А значит, не доступны были для Альерга, который читал мои мысли и видения с большим толком и лучшим пониманием, нежели я сама. Поэтому он и не тревожится, а надо бы.

Надо переходить в наступление.

– Кто в подвале, Али?

– С чего ты взяла, что там кто-то есть?

– Слышала краем уха.

– Ах ты, демоница! – гаркнул опекун бешеным драконом.

Крыска под потолком сочла момент подходящим для экстренного обеда, хищно взрявкнула и с алчным вожделением всеми лапами хлопнулась на красный рычажок.

Гаркнуло похлеще дракона!

Мощные стены ахнули скрежетом и ревом встроенных труб. Замок дрогнул в панике. Захлопали двери, полопались стекла.

– Хватит! – схватился за уши Альерг.

Но крыска под шумок уже жамкала добрый ломоть свалившегося бекона. Я облизнулась с черной завистью, вспомнив о пропущенном завтраке.

– Пойдем-ка, прогуляемся, успокоим паникеров, – смилостивился великан и протянул мне руку.

Пространство сразу знакомо накренилось…

Мир тряхнуло так, что прожорливый рыжий дозор, бросив недоеденный ломоть, метнулся к рычажку за следующим, и грохнувшие громче прежнего пожарные трубы заглушили мой вопль:

– Али, бежим! Скорее!

Замок до основания сотрясся от мощного взрыва.

Стены треснули.

Альерг с протянутой рукой полетел на меня, как башмак на таракана.

Я попыталась провалиться в долгожданное беспамятство, не забыв удовлетворенно отметить: «Уфф! Свершилось!»

Полного беспамятства не получилось, и я провалилась совсем не туда, куда хотелось, а рухнула всеми чувствами в привычное убежище – в прошедшие времена.

Тяжелый башмак на деревянной подошве подопнул девочку, как мячик. Она покатилась по заросшему лопухами и крапивой косогору. Но вскочила, побежала, задыхаясь. За ней, умело охватывая полукругом, лениво трусили трое краснолицых распаренных мужиков: двое с кольями и еще один, кривоглазый, размахивал вилами. Его глаз вытек недавно, и рана, кое-как обработанная, еще сочилась сукровицей.

Загонщики не особо торопились, с мстительным удовольствием подгоняя поближе к реке маленькую добычу. Дальше бежать некуда, только в воду.

– Бери вправо, Рудко! Не то по берегу уйдет, гадюка! И откуда столько прыти?

– Дык, оно и видно, что ведьма!

– Слышь, Лют, ты вилами, вилами ее, по пяткам-то! Ах ты, дрянь! Кусается, стерва!

Девочка цапнула протянутую лапу тщедушного преследователя – прокусить не прокусила слабыми щербатыми зубками, но сухожилие на фаланге повредила. И тут же отпрянула, уворачиваясь от растопыренной пятерни, обошла заголосившего загонщика и вырвалась из полукруга.

Кривоглазый Лют выругался, побежал. Хватит, побаловали, пора кончать ведьму, лишь бы не ушла! Намедни она его сглазила, да так, что он окривел. А сначала его корову-кормилицу сглазила так, что та свалилась в буерак и сломала ногу. И все потому, что он стеганул розгой помощника конюха, заменявшего заболевшего пастушонка, за дело стеганул – за то, что плохо накануне выпас пеструху, и та дала мало молока. Да и то не особо попал по стервецу – уж больно верток оказался, змееныш, еще и лыбился нагло: не поймаешь, мол. Да поймал бы, да выдрал бы от души, но эта маленькая ведьма встала у плетня и этак спокойненько сказала, что одна нога у его коровушки уже сломана, а ежели он еще розгу опустит на мальчонку, так пеструха и вторую сломает. А когда Лют тут же кинулся на дальний коровий рев, маленькая ведьма еще и крикнула вслед: «Не торопись окриветь, дядька Лют! Лучше подмогу позови!»

Так и вышло, сглазила! Когда он тянул обезумевшую пеструху из овражка, поскользнулся, наверняка на ведьмином слове, и повалился на скотину. Корова мотанула головой, вышибла ему глаз рогом. Вот тогда и порешил он, что убьет ведьму. И что с того что мала, поди и пяти годов нет? Подрастет – всех со свету сживет!

Охотников до расправы не долго пришлось искать: вся деревня побаивалась и тихо ненавидела маленькую девочку, пугавшую селян не по возрасту разумной речью и странным поведением, а больше всего – дурным глазом. То засуху накаркает, то младенца уморит, как оно было с рудковой молодухой, родившей мертвого только потому, что ведьма наговорила – еще лепеча, толком говорить не умеючи, – будто не видать плоду света, ежели тута родить. А где еще родить, спрашивается, как не в родном хлеву? Так и случилось. Сглазила. Обмотало пуповиной, и задохся младенец-то. Повитуха сразу на ведьму сказала: она, мол, больше некому так младенца спортить.

Девочка споткнулась и заверещала, вырываясь из подоспевших лап, да они ей быстро рот заткнули. И потащили отчаянно бьющееся тельце топить в реке. Мало ли их, мальцов недосмотренных, летом по рекам тонет. Каждый год не по одному. Утопла и утопла. Случайно, мол. Хотели вытащить, да не поспели, и все тут. Поди докажи. А то ведьма-то – дочка господской любимицы. Не ровен час, и расследование учинить могут, кто да что.

– Слышь, Гнесь, ты ей легонько колом-то по затылку тюкни, чтоб оглушить токмо. А не то, не дай Бог, заорет, услышит кто. Да не ломай кости-то, следов не оставляй! И без синяков чтоб…

Тщедушный Гнесь, стрельнув по сторонам вороватыми глазенками, осклабился понятливо и тюкнул слегка. Чисто, только оглушил пойманную, и та затихла, потеряв ум и разом обмякнув. Кривоглазый вытащил кляп и бросил тельце в воду, поближе к зарослям ивы, где под водой густо темнели глубокие ямины.

Троица постояла, понаблюдав, как медленно, словно легла на чью-то широкую ладонь, девочка погружается в воду. Плотный шелковый чепчик, набитый копной волос, вздулся и еще поддерживал головку, и она покачивалась на воде, как огромный поплавок.

– Может, попридержать под водой надо было, а, мужики? – дернулся было Лют к реке.

– Не боись, и так утопнет, – шепотом остановил его Гнесь. – Утащит, там омутцы, под ивами-то. Слышь, где-то ветка треснула. Бежать надоть!

Троица рассыпалась в разные стороны и затрещала на бегу веточками. Но откуда-то из кустов как крыло гигантской птицы выметнулась огромная черная тень, кинулась на беглецов, моментально накрыв одного. Послышались сдавленные крики, шум мгновенной драки. Щуплый Гнесь припустил прочь, что было мочи.

Кривоглазый, грузно топавший в противоположную сторону, столкнулся с бегущим к реке вихрастым мальчонкой.

– Ах ты, гад, ты-то откель взялся! – попытался остановить его Лют. – Да я тебя одним пальцем!

Чепчик намок, наконец, и тельце скрылось под водой, соскользнув с поддерживавшей спинку коряги.

Мальчонка с золотистой, как подсолнух, головой, увернулся от кривоглазого, пнул его ногой в деревянном башмаке в пах и, уже не обращая внимания на застонавшего верзилу, рванул к воде, лихорадочно окинул взглядом прибрежную гладь, крикнул:

– Брэнглэп! Ко мне!

Тень взвилась, накрыла кривоглазого, после чего тот перестал барахтаться и распластался неловким кулем. Мальчонка уже нашарил тельце, сам изрядно нахлебавшись, когда тень гигантским прыжком метнулась с берега, бесшумно войдя в воду. Внушительная пасть бережно подхватила детей и вынесла на берег. Чудовище, похожее на огромного пса, обнюхало спасенных, облизало как щенят.

Мальчнк склонился над спасенной и, смахивая с глаз то ли капли воды, то ли слезы, разрезал врезавшуюся в горло тесьму чепчика, потом резко надавил на грудную клетку, заставляя дышать:

– Ну же, дыши! Ты должна дышать! Дыши!

Девочка судорожно вздохнула, закашлялась. Он приподнял ей голову. Чепчик слетел, и хлынули, рассыпаясь, густые длинные локоны, невероятно белые и такие яркие, словно светились.

Мальчик присвистнул от изумления, недоверчиво потрогал белоснежную гриву. Волосы даже не были влажными.

– Смотри-ка, Брэнглэп! Дивная у нас сегодня добыча! Узнаешь?

В ответ громадный клуб тьмы тоненько заскулил, попятился. Мальчишка хмыкнул:

– Не трусь. Она непроявленная. И вообще полумертвая. Еще долго не очнется. А мы посторожим, нам торопиться некуда.

Девочка дышала ровно, как спала. Спаситель срезал ножом серебряную прядку, спрятал в карман. Чудище брезгливо фыркнуло. Мальчишка сверкнул на него сердитыми синими глазами:

– Ну и тупой же ты, Брэнг! Учитель все равно найдет меня и заставит вернуться. Да теперь не накажет. И не фыркай, как табун жеребцов! Спорим, не накажет? Потому что я покажу ему кое-что! – он хлопнул по карману с добычей. – За один волосок старик простит мне все грехи, и прошлые, и будущие. Если я не ошибаюсь, они ищут вот эту русалку уже лет пять. А мы взяли и выловили. А знаешь, что я скажу ему? Что нашел один волосок в лесах далекой Борунии, на ветке, когда присел под кустик по нужде!

Клуб тьмы с очертаниями пса разразился приступом громогласного кашля. Мальчик испуганно покосился на спасенную. Но та и не подумала очнуться, дышала так же ровно.

– А может, и не найдет меня старик, – задумчиво продолжил мальчик. – С тех пор, как мы вместе, Брэнг, мне кажется, он мне уже не нужен. Ты не знаешь, с чего бы это мне так кажется?

Брэнглэп вздохнул. Его друг опустил золотистую голову:

– Ну и ладно. Знаю, что должен. Вернусь я к ним. Но только после того, как ты покажешь мне Землю Проклятых. Ты обещал. И еще … я не повидался с теми, кого искал. Не за девчонкой же мы сюда пришли! Идем! Надо еще с последним из этих троих вурдалаков непроявленных поговорить.

Хвостатый клуб тьмы поспешно скрылся, изобразив страшно занятую собаку, взявшую след убийцы.

Мальчишка свистнул пса, услышал в ответ далекий человеческий вопль, слившийся с жутким воем неведомой твари, встряхнулся по-собачьи, разбрызгивая капли с мокрой одежды и потемневших от влаги вихров, и торопливо убежал.

Когда девочка открыла глаза, вокруг никого уже не было.

На следующий день все население местечка Ирд искало троих исчезнувших мужчин. Собаки потеряли след у речной излучины за заброшенной мельницей, пользовавшейся дурной славой. Кто-то вспомнил, что в тот день от мельницы единожды донесся неслыханный чудовищный вой. Кто-то заметил, что исчезла еще и старая полусгнившая лодка, валявшаяся на берегу в том месте, дальше которого собаки не шли, сбиваясь в кучу и тоскливо поскуливая. На месте, где прежде лежала лодка, трава стояла не помятая, такая же высокая, как и на всем косогоре, что повергло селян в мистический ужас. Ожили и поползли древние сказки о жутких демонах – нигах, невидимо караулящих добычу.