Текст книги "Гера и Мира. После крушения мы можем начать новую жизнь. Но надо сперва встать с колен и начать двигаться."

IV

В квартире у Миры царство чистоты и комфорта. Здесь нет никаких следов Геры и прошлой жизни. Все перестроено и заменено. Даже стены перенесены, другая планировка комнат.

Открыв огромный холодильник, я хотела поставить туда привезенные напитки и продукты. Места там не было совсем. По какой-то причине Мира покупала продукты оптом.

Одна морозильная камера была забита говяжьей вырезкой, другая – птицей и рыбой. В других отделениях стояли баночки, кастрюльки и пластиковые контейнеры с готовой пищей. Уха. Борщ. Окрошка. Жареные отбивные, карп, куриные бёдрышки; тушёная утка в ореховом соусе, картофельное пюре. Копченая скумбрия. Соленая форель. Квашеные капуста, баклажаны, перец. Морковь по-корейски, малосольные огурцы. Маринованные чеснок и помидоры. И море свежих овощей. На верхних полках – пиво в банках, пиво в бутылках, минеральная вода «Архыз в двухлитровых бутылях.

Придется поставить продукты в один из кухонных шкафов. Но – увы. Там места оказалось еще меньше. Сахар, мука, крупы, коробки с хлопьями злаков, мюсли, банки с медом, вареньем, закупоренные бутылки различного растительного масла, десятки банок консервов, бутылок вина, коньяка, фруктового уксуса. Коробки с сушеной курагой, изюмом, вишней и грушей, а также с ядрами грецкого ореха и миндаля.

Все это Мира. В её внешних проявлениях.

Приняв душ, я решила съездить туда, где жили мои родители – в старый родительский дом.

Он находится в другом конце города.

Грустно, что дом показался мне таким маленьким и старым, что я его не сразу узнала. Долго я смотрела на его окна, стены, крышу, в сад. Теперь это дом чужих людей.

Миниатюрная миловидная женщина со светлой косой вышла из ворот и доброжелательно спросила меня:

– Вы кого-то ищете?

– Ищу. Только не знаю, о чем спрашивать, – улыбнулась я.

– А вы не родственница Германа Николаевича? Похожи на него… – ее доброжелательное спокойствие очень располагало к ней.

– Я его сестра, – после паузы сказала я.

– Да неужто?! Вы – Лина Букарева? – женщина схватила меня за руку и прижала ее к груди. – Вы ведь не приезжали на похороны Германа Николаевича в прошлом году?

– Не приезжала. Мне сообщили, когда уже поздно было ехать. – Я опустила голову и замолчала. Проглотив комок, продолжила:

– Вас, простите, как зовут? И почему вы так хорошо знаете и помните Геру? Он ведь многие годы жил по другому адресу, в своей квартире.

– Леной меня зовут. Петровичевой. Мы с ним вместе работали. Учительница математики я. Преподавала в ПТУ. А он там был завучем. Когда он избирался в депутаты, я была его помощником и доверенным лицом. Да, он в этом доме частенько проживал, когда Мира его выгоняла. Мы с ним были очень близкими людьми. Он мне очень нравился как человек. Поэтому после его смерти я у Миры купила этот дом. Она его продала на следующий день после похорон. Деньги нужны были на поминки и на памятник.

– И из-за чего же она его выгоняла? – заинтересовалась я.

– Он ей надоел. У них ведь ничего общего не было. – В ее глазах появилась боль. – Он запивал часто от неудовлетворенности жизнью.

– Интересно, что его держало возле Миры, в таком случае, – эти слова самовольно вырвались у меня, как внезапно вслух произнесенная мысль.

– У него собственного жилья не было. Этот дом и квартиру она оформила на свое имя. Он после смерти родителей все не мог успокоиться. Думал о бессмысленно прожитой жизни, о том, что утрачено все лучшее и ценное, что у него было. Запил надолго. Она его нашла, привезла домой и заставила согласиться на переоформление квартиры и дома. Угрожала, что по суду признает его недееспособным и запрет навсегда в больницу для душевнобольных. После этого он стал держаться, не пил три года. Но жил больше здесь, чем в квартире. Писал книги. Написал две: по образовательным программа ПТУ и об истории края. За первую ему была присуждена премия в области образования, а за вторую – премия Губернатора за заслуги по сохранению истории и традиций края. Он также получил звания заслуженного учителя, заслуженного гражданина города. Но это его совсем не интересовало. Он как-то не придавал этому значения.

Она вдруг спохватилась:

– А что это мы стоим здесь? Пойдемте в дом! – И мы прошли через знакомый мне двор в комнаты. Здесь все оставалось так, как было во времена моих родителей. На стенах висели их портреты, фотографии Геры и мои, детские и ранней юности. Улыбающийся отец в летном шлеме. Мама в цветастом платье и ажурной шляпке из красной соломки.

Даже ковровое покрывало на большом кожаном диване было еще то, которое привезли дедушка и бабушка из Самарканда в 1953 году. Наша семейная реликвия. Мама его много раз реставрировала, и оно выглядело почти как новое. Над диваном висели старые фотографии: молодая бабушка с огромной дыней на плече и дедушка, верхом на верблюде.

– Вы любили Геру? – вдруг спросила я.

– Да, – кратко ответила она. – Пройдя в прихожую, она открыла крышку нашего старого погреба, оборудованного отцом. Там у него всегда хранились бочки с вином из винограда сорта «изабелла».

Прихватив эмалированный ковш, она спустилась вниз по лесенке и вскоре выбралась оттуда, осторожно неся полный ковш домашнего вина и еще арбуз подмышкой.

Арбуз оказался сочным и сахарным. Вино – ароматным, густым и сладким, оно искрилось рубиновыми бликами. Мы пили, не чокаясь бокалами. В память об ушедших.

– А как прошли похороны Геры? Много людей было? – спросила я.

– Удивительно много, – спокойно сказала она. – Весь город пришел. Мира была поражена. Она не ожидала, что Герман Николаевич еще нужен кому-то. Но он ведь обучил в училище много поколений наших земляков. И когда избирался в депутаты, без всякого пиара набрал девяносто три процента голосов.

Мы допоздна засиделись с ней во дворе под виноградом.

Прощаясь, договорились съездить вместе на кладбище, на Герину могилу.

Вечером я шла пешком по тихим улочкам, прижимая к себе книгу Геры, подаренную мне Леной. К моему основному вопросу о том, почему Гера женился на Мире, прибавился еще один – почему же он жил с ней столько лет? Не из-за жилья же…

Найду ли я ответы на эти вопросы?

V

Близилась полночь, а я все еще сидела на лавочке возле Мириного подъезда. Южные звезды кажутся ближе и больше. Потому, что небо чистое, без смога.

Тишина стояла удивительная. Ее почти не нарушило появление серебристого джипа, который резво залетел во двор. Он остановился возле скамейки, и я увидела Миру, вываливающуюся из машины. Ну, вот, теперь у нее джип, большой и внушительный, как раз для такой женщины.

Она бросилась мне навстречу, весело хохоча и благоухая французскими духами, крепко обняла и поцеловала.

– Чего сидим, как чужие? Домой, домой, мыться, ужинать, говорить…

Мира очень быстро двигается, несмотря на полноту. Катается, как шар на бильярде. Она стала еще полнее, но энергии у нее не убавилось.

Буквально за минуты она включила сплит-систему, набрала в ванну воды, поставила таймер на подогрев мяса, нарезала козьего сыру и намыла свежей зелени, уже облаченная в необъятную бирюзовую пижаму с короткими брюками.

Запах кинзы и чеснока защекотал ноздри.

Я стала помогать Мире накрывать стол. Поставила приборы, а также привезенные с собой морские коктейли, голландский гранатовый сок, французский сыр, швейцарский шоколад.

– А ты плохо выглядишь, знаешь? – вдруг сказала она. – Постарела, устала. Ты все еще одна?

– Ну, уж, извини, – пришла в себя я. – Кто из нас больше постарел – это еще вопрос.

Мира рассмеялась и добавила:

– А чем у тебя голова забита? Всё ещё витаешь в облаках? Как ты вообще живёшь?

– Живу отменно. Успешна во всем – в делах, в быту. А одна я потому, что так мне хочется.

– Да не лги мне! – снова засмеялась она. – Какая баба не хочет большой и чистой любви?!

– Баба может и хочет. А я просто женщина. И у меня уже была большая и чистая любовь. Штучная вещь, знаешь ли. И после нее совсем не тянет на мелкий размен.

– Линуська, я ведь шучу. А ты ведёшься на это. Ты всегда была доверчивой. Не понимаю, как ты с арбитражными и гражданскими процессами управляешься?

– А что ты во мне понимаешь? – Дело в том, что за многие совместно прожитые годы мы с ней ни разу не поссорились. Как это меня угораздило так? Я разглядывала ее так, как будто видела впервые.

Возле меня крутилась и вилась как-будто совсем незнакомая мне женщина. Когда она, наконец, шлёпнулась на табурет, я стала внимательно разглядывать ее лицо.

– Ну, что ты смотришь так, – ласково и спокойно сказала она, – наливая коньяк в маленькие бокалы. – Не смотри. Я некрасивая, толстая, злая и противная особа. В отличие от других Павлюков, хай им земля будет пухом. Тебя я уже не считаю Павлючкой. Ты – Букарева. Вот, давай и выпьем за твой приезд на родину. – Она подняла бокал и, кивнув мне, ловко выплеснула его содержимое себе в рот. Поставив бокал, она тут же наполнила его снова, долив заодно и в мой.

Коньяк у нее был отменный, французский «Мартель». – Она энергично захрумкала молодой редиской, заедая ее жареным мясом. А я угостилась козьим сыром, зеленью и квашеным баклажаном.

Против ее аргумента о собственной некрасивости мне нечего было возразить. Тут уж, как Бог дал, говорят. Однако же, она мне уже не казалась такой некрасивой, как раньше. Я разглядела, что у нее гладкая смуглая кожа. Темные, маленькие, но живые и блестящие глаза. Ресниц почти нет, но скулы хороши. Овал лица приятный. Высокий лоб, правда, изрытый старым шрамом. Волосы темные, растут ото лба «домиком» и плохо лежат, но блестят здоровым блеском. Роскошные полные губы, белые зубы, передние с маленькой щербинкой. Смотрится забавно.

Трудно принять её нос. От переносицы он замышлялся как греческий, но оказался слишком широк для такого лица, и сначала огорчился горбинкой, а потом внезапно оправился и вскинулся ввысь тонким курносым кончиком. Интересное лицо.

Далее дело обстояло хуже. Шеи, можно сказать, что нет. Плечи очень широки и полны, огромная грудь Формы тела, присущей женщине, не было изначально. У нее узкие бедра и короткие ноги.

Но ведь в целом такие кондиции у нее появились в пятьдесят лет. Я, конечно, помню ее после свадьбы с Герой. Но теперь мне не хочется руководствоваться только своими воспоминаниями.

– Слушай, Мира, а покажи-ка ты мне свои фотографии. У тебя, наверно, много новых фото появилось, – попросила я. – Да и старые захвати.

Альбомы появились на столе моментально. Я начала с самого старого. Герины фото я пролистывала, мне тяжело было смотреть на них.

Студентка Мира на фото выглядела круглощекой, улыбчивой, с ямочками на щеках. Вот она улыбается, в окружении молодых людей. Узкие и короткие юбки открывают ножки без икр с широкими коленями и тонкими щиколотками. Высоченные «шпильки». Рядом с ней много парней – смеются, спорят, слушают лекцию.

Вдруг я увидела старую фотографию Зоси, девушки, с которой Гера встречался еще до Миры, когда преподавал в политехе.

Помнится, Зося подарила ее Гере, когда приезжала к нам в гости.

На фотографии Зося смотрелась совершенством. И почему Мира ее хранит у себя?

– А что эта фотография делает здесь? – говоря это, я вытащила Зосино фото из пластикового кармашка.

– Гера держал ее в своих бумагах, вот я и вставила. А какое это имеет значение?

– Отдай её мне! – настаивала я, отбирая у нее фотографию. Отняв, порвала на мелкие клочки и выбросила в мусорное ведро.

Мира засмеялась:

– Моралистка ты наша! Сколько у тебя тараканов в голове!

– А у тебя одни обиды в голове, это просто отрава! – вырвалось у меня.

Она обняла меня и заплакала.

– За что люблю тебя: ты внимательная и добрая. С детства была такой. Я больше не знаю таких людей, как ты! – я опешила, а она заголосила дурным голосом:

– И зачем я только осталась в этом Задрипанске! Меня ведь в Москву на работу приглашали! В Министерство! А теперь мне приходится аж в Ростове работать, за триста километров от дома! Здесь ведь никакой работы с приличной оплатой не найти!

– Переезжай в Ростов, раз это так важно для тебя, – посоветовала я.

Рыдания усилились:

– Дак ведь Герка-то здесь лежит! – она завыла и стала сморкаться, вытираясь кухонным полотенцем ослепительной чистоты. – Не зная, как её успокоить, я не нашла ничего лучшего, чем отвлечь её расспросами:

– А почему ты отказалась от работы в Москве? Это ведь при жизни Геры было?

Прорыдавшись, она умылась и через минуту снова была уже в полном порядке.

– Как я могла бросить его здесь? Он такой слабак был! И такой наивный! Его любой дурак обжулить мог! Да и больной он уже давно был Диабет.

– А если бы вы вместе в Москву переехали? Он ведь там тоже бы нашёл работу, и постепенно вы бы обжились. – Такой вариант мне показался идеальным для разрешения проблемы.

– Ну, что ты! О чем ты говоришь? Он и слушать об этом не хотел. У него ведь тут больные родители оставались! Он их не мог бросить. Хотя ухаживала за ними больше я. Раз в неделю всегда приезжала, делала уборку в доме и во дворе, привозила им готовой еды на неделю. Он же только разговаривал с ними, часто по телефону звонил, а то и оставался ночевать у них. —

В этот момент я подумала о себе, что я не такая внимательная и добрая, как полагает Мира. Мне-то эти проблемы Геры были совершенно неизвестны. И домой я приезжала нечасто. Жила далеко, мы с мужем часто переезжали с места на место, и своей семьей я была поглощена полностью, о родителях заботилась мало. Тяжело вздохнув, я продолжила разговор:

– А теперь расскажи мне, как и где ты работаешь, – попросила я.

– Работаю начальником отдела в территориальном управлении госконтроля за техническими измерениями. Точность весов и других измерительных приборов проверяю, езжу по всему округу. Дома почти не бываю. Завтра должна быть в Ейске. Надо выезжать в три утра. И потом я всю неделю не смогу попасть домой. Новороссийск, Анапа, Адлер, Белореченск, Тимашевск. Тебя не увижу. Ты хоть на сколько приехала? – разговоры ничуть не мешали ей наполнять бокалы.

– Настолько, насколько надо будет. Думаю, нескоро уеду.

– Ура! – она снова обняла меня и стала целовать. – Чем собираешься заниматься? Лечиться в нашем санатории будешь?

– Нет. У меня есть другое дело. Ты мне вот что скажи. К тебе обращались какие-нибудь люди, разыскивающие Павлюков?

– Звонил какой-то мужик, спрашивал, кого еще из Павлюков я знаю и где они проживают. Набивался в гости. Я его не приняла. Но это было уже почти полгода назад. А что такое?

– Они меня тоже нашли. Говорят, что какой-то американец оставил мне наследство. Но надо доказать, что я в родстве с теми Павлюками, которые проживали когда-то в Вишняковке. – Мне не хотелось рассказывать Мире подробности.

– С ума сойти! Получишь наследство, уедешь за границу. Возьми и меня с собой! – вдруг попросила она.

– Да никуда я не уеду! И вряд ли докажу то, что им требуется. – Чувство досады против воли поднималось во мне.

Её глаза еще больше заблестели.

– Моя помощь нужна? Ты только скажи. И вообще бери и пользуйся здесь всем, что тебе нужно. Кстати, у меня ведь есть мотоцикл. Возле входной двери висят ключи от гаража, который за домом. Номер гаража 127.

– А он в нормальном состоянии? И какой мотоцикл? – оживилась я.

– «Хонда», конечно! Зверь, а не машина, – засмеялась она. – Это был вначале Герин мотоцикл. А потом, когда он уже не мог на нем ездить, мы купили машину, но мотоцикл сохранили. Герка не соглашался его продавать. Я на нем иногда в горы гоняла.

– Вот сумасшедшая! Это ведь опасно и так эпатажно. – В ответ она захохотала.

– Это как? Эпа… что? – я заметила, что она еле ворочает языком и губами. Пьяна, так как выпила всю бутылку коньяка.

– Ложись немедленно в постель. Надо поспать перед дорогой. – Я сняла её руки со своей шеи и подняла на ноги со стула. – Как ты после «Мартеля» машину поведешь за столько километров? Немедленно в постель!

– А я очень быстро езжу. Летаю, – смеялась она.

– Долетаешься с такими подходами. Давай-ка ложись отдыхать.

Мира постелила мне в своей спальне на мягкой арабской кровати, включила на нужный режим кондиционер и улеглась в гостиной на диване.

Я захватила с собой в спальню альбомы с фотографиями. Приготовившись ко сну, разложила их на белом шёлковом одеяле.

Гера. Вот он сфотографирован в первом классе – серый школьный костюмчик, нарядная белая рубашка, красиво уложенные вьющиеся русые волосы, тонкое лицо и задумчивые глаза, еще без очков.

А вот фотографии его выпускного класса. Гера стоит рядом с самой красивой девочкой в классе. Это Марианна Филь. Модельная внешность и мечтательные глаза.

Студенческие фотографии. У Геры уже золотая грива кудрявых волос, которые нимбом встают над его высоким лбом. Взгляд отрешённый, наверно, в мыслях Гера витает где-то в дебрях термодинамики. Лучший студент курса, надежда факультета. По чаяниям нашего отца – будущий ученый. На другой фотографии он сфотографирован во время выполнения стойки на гимнастических брусьях. Хороший рост, отличная мускулатура.

Но больше всех мне нравится другая фотография. На ней он в сером коротком плаще, узких брючках. Светлый берет элегантно сдвинут на одну сторону. Тот же сосредоточенный взгляд мыслителя, милые круглые очёчки, в руке пара толстых книг по физике. Такая же фотография есть и у меня дома.

Отдельная страница его жизни – музыка. Гера умел играть на всех музыкальных инструментах. На фото он запечатлен играющим на рояле, саксофоне, аккордеоне, электрогитаре. Умел сыграть всё, любую мелодию от венгерского чардаша до музыки из «Мужчины и женщины» или «Шербурских зонтиков».

Гера умел обучать людей исполнять музыку. Он постоянно был руководителем и солистом какого-нибудь очередного созданного им ансамбля. Благодаря ему, я хорошо играю на аккордеоне и прилично пою.

У Геры было еще одно увлечение – карты. Покер, бридж, преферанс и многие другие игры. Он был регулярным участником и победителем неофициальных общевузовских и общегородских «чемпионатов». Помнил все карты в колоде – где и как лежат, легко определял, что у кого на руках.

Кумир у Геры был только один, зато постоянный – Альберт Эйнштейн.

Гера сделал меня тем, что я есть. Когда я была в третьем классе школы, он задавал мне задачки типа: одна котлета жарится на сковородке пятнадцать минут; сколько будут жариться четыре котлеты? И научил находить правильные ответы на нестандартные вопросы.

Благодаря ему, я узнала о себе, что умею думать. Мне стало невероятно легко учиться в школе. Окончив ее с медалью, я без труда прошла по конкурсу на юридический факультет МГУ и окончила его с отличием.

Когда он еще учился в Москве, привозил мне книги С. Моэма, Э. Хэмингуэя, Ирвина Шоу. В другие годы – «Занимательную психологию» Фионы Фрезер и многие другие. И говорил: вот, прочти, это все думающие люди читают. От последовавшей за этим любви к англо-американской литературе у меня осталось отличное знание английского языка.

Волна ужаса от мысли, что я никогда-никогда больше не увижу этого дорогого мне человека, не услышу его голоса, не спрошу его о важном, накрыла меня. Я забыла, что мне уже немало лет, а Гере было на пятнадцать лет больше, когда он умер, что я уже давно живу своей жизнью, отдельно от семьи Павлюков.

Какое это имеет значение? Его ведь нет. Нет и никогда не будет!

«-Какая я квашня и плакса!» – ругала я себя. – «Эк, меня размазало!»

Я вышла из спальни, чтобы смыть соль с лица, и, тихо прикрывая дверь в ванную, услышала жалобные всхлипывания, которые доносились из гостиной.

– Мира, а почему ты не сообщила мне вовремя о смерти Геры? – тихо спросила я.

Ответа не было. И когда я уже закрывала дверь в спальню, из гостиной послышался усталый Мирин голос:

– Как я могла видеть тебя, смотреть тебе в глаза при том, что случилось? Ты ведь считаешь, что Гера пропал по моей вине. Так думали его родители, особенно мать. Так же думаешь и ты.

Я не стала спорить и легла в постель.

Когда я встала на следующее утро с постели, Миры уже не было. Я не слышала, как она собралась и уехала в три часа утра.

Увидев, что она захватила с собой морские коктейли в вакуумной упаковке, которые я привезла ей, я обрадовалась.

Убирая постель, я обнаружила за маленькой белой ширмой велотренажер.

«Однако!», – удивилась я. Быстро покончив с уборкой, я покрутила педали и почувствовала, что мое тело расслабилось. Согрелись мышцы, быстрее побежала кровь, лицо разрумянилось.

Приняв душ, пришла в хорошее расположение духа и снова задумалась о своих вопросах, связанных с наследством Кондрата Железкина. В зеркале увидела, что улыбаюсь. Вся эта история снова показалась мне совсем уж невероятной.

После завтрака я разложила пасьянс Маргариты Валуа. Трижды. И ни разу он не сошёлся. Это обнадежило.

Перебравшись на лоджию в поэнг, я взялась за чтение Гериной книги.